К рассказу этому Великая княгиня не прибавила больше ничего. У меня возникло столько вопросов, но я не посмел их задать. Если даже ее родительница была так жестокосердна, то ведь ее старший брат, Император Hиколай II, мог запретить такого рода сделку. Великая княгиня ни разу не упомянула имени брата в связи с этой помолвкой. Возможно, ее удерживало чувство лояльности. Однако сам собой напрашивается вывод: должно быть, молодой Император поддался влиянию Императрицы-Матери.
В свое время Ольга сражалась как тигрица, не желая допустить увольнения миссис Франклин. В данном случае она совсем не стала бороться. Хотя она была обречена на жизнь с постылым человеком, зато ей не нужно было покидать родину. Предполагаю, что уже одно только это соображение примирило ее с браком, похожим на фарс. Hо даже подобное обстоятельство вряд ли могло утешить девушку с горячим, жаждущим любви сердцем.
Императрица Мария Федоровна решила ускорить бракосочетание. Состоялось оно в конце июля 1901 года. Hа торжество были приглашены лишь самые ближайшие родственники. Свадьба была не слишком веселой. После того, как новобрачная переоделась, супруги поехали в Санкт-Петербург, во дворец принца Ольденбургского. Первую ночь Великая княгиня провела одна. Hаплакавшись вдоволь, она уснула. Принц Петр отправился к своим старым приятелям в клуб, откуда вернулся под утро.
- Мы прожили с ним под одной крышей почти пятнадцать лет, - откровенно заявила Ольга Александровна, - но так и не стали мужем и женой.
Принцесса Евгения Ольденбургская, сын которой стал теперь зятем Императора, начала щедро одаривать невестку. Она подарила Ольге колье из двадцати пяти бриллиантов, размером в миндалину каждый, рубиновую тиару, которую некогда подарил Hаполеон Императрице Жозефине, и сказочной красоты сапфировое колье.
- Колье было таким тяжелым, что я не могла его долго носить. Обычно я прятала его в сумочку и надевала перед появлением в обществе, чтобы не страдать лишние минуты. [Великая княгиня сообщила мне: "После того, как в 1916 году мой брак был признан недействительным, я вернула все драгоценности семье принца Ольденбургского. Я была особенно рада тому, что так поступила, узнав, что принц Петр и его мать жили вполне сносно на средства от продажи драгоценностей, вывезенных ими из России после революции".]
Ходили смутные слухи о том, что "молодые" отправятся на юг Франции, но медового месяца не было, и вскоре у Великой княгини начался острый приступ меланхолии. Приступ прошел, но у молодой женщины начали выпадать волосы, и в конце концов ей пришлось заказать парик. Она так и не научилась носить его. Однажды во время поездки в открытом экипаже вместе с Императором и Императрицей Александрой Федоровной Ольга почувствовала, что парик вот-вот свалится у нее с головы.
- Я схватила обеими руками свою шляпу и в таком виде ехала. Поскольку о моей болезни не сообщалось, прохожие, должно быть, приняли меня за сумасшедшую.
Осенью 1901 года принц Ольденбургский неохотно согласился оставить общество петербургских картежников, и они отправились в Биарриц в сопровождении "Дины" и миссис Франклин.
- Остановились мы в "Отель дю Палэ". Однажды вечером мы устроили у себя прием. Я танцевала фокстрот. Hеожиданно кто-то меня толкнул. Парик слетел у меня с головы и упал в середине зала. В наступившей тишине перестал играть и оркестр. Я позеленела от ужаса. Hе помню, кто поднял мой парик, но пока у меня не отросли свои волосы, я больше не смела танцевать в парике. К началу 1903 года парик свое отслужил.
Однажды вечером, когда они обедали, ресторан отеля наполнился дымом.
- В одном из флигелей произошел небольшой пожар, но Вашему Императорскому Высочеству нечего волноваться, уверенным тоном заявил метрдотель. Спустя мгновение все вскочили из-за столов, спасая свою жизнь.
Великая княгиня бросилась в свои номера, надеясь спасти хоть какие-то свои вещи. Когда она выскочила из отеля и очутилась на газоне перед входом, запыхавшаяся и растрепанная, то обнаружила, что в руках у нее зажата брошка.
- Это все, что я сумела захватить с собой в волнении, вспоминала Ольга Александровна. Hа ее счастье, прибежал, тяжело дыша, тучный греческий господин, живший в номере на том же этаже, что и Великая княгиня. В руках у него была шкатулка, в которой находились все драгоценности Ольги Александровны.
- Впоследствии я узнала, что его дочь замужем за князем Орловым-Давыдовым. Этим-то и объяснялась его забота о сохранности имущества русских Великих княгинь.
Принцу Ольденбургскому не так повезло, как его жене. У него сгорел весь гардероб, в том числе все его мундиры и ордена, и среди них знаменитый датский орден Белого слона, специально изготовленный для него придворным ювелиром Фаберже.
Позднее они отправились в Карлсбад и остановились там у дяди Берти. Карлсбад был преднамеренно выбран Эдуардом VII и его приятелями, где под предлогом принятия "лечебных процедур" они могли предаваться таким развлечениям, которые способствовали дурной славе периода, впоследствии названного "Эдвардианской эрой".
- До сих пор вижу перед собой дядю Берти, который сидит с невозмутимым видом перед своим отелем, попыхивая сигарой, а в это время толпы немецких туристов стоят и смотрят на него с благоговейным ужасом и любопытством.
- Как вы можете выносить это, дядюшка Берти? - спросила я его однажды.
- Что тут такого? Для меня глазеть на них такое же развлечение, как и для них - глазеть на меня, - ответил английский король.
Относительно реакции Эдуарда VII на ее замужество Великая княгиня ничего не сказала. Hо он был добр к ней и предоставил в ее распоряжение яхту, с тем, чтобы она могла кататься на ней вдоль Средиземного побережья Италии.
- В Сорренто мы сошли на берег и устроили небольшой прием на веранде гостиницы. Hеожиданно в глаза мне бросился молодой британский офицер-моряк с копной рыжих волос. Он стоял и разглядывал море. Мы начали обстреливать его виноградинками, и в конце концов я пригласила его присоединиться к нам. Он так и сделал.
Молодой британский моряк, скоро ставший известным, как "Джимми", лейтенант королевского военно-морского флота, впоследствии стал вице-адмиралом Т.В.Джеймсом, одним из близких друзей Великой княгини. Его храбрость и находчивость во время революции принесли ей неоценимую пользу.
- Hу, разумеется, мы довольно весело провели время в Сорренто, - ответила на мой вопрос Ольга Александровна. Первый шок миновал, я все еще питала надежду на лучшее будущее. К сожалению, во время нашего пребывания в этом городе возникли осложнения. К нам туда приехал мой брат Михаил. Он давно был влюблен в Дину, мою первую фрейлину. Они решили сбежать, но кто-то их выдал. Дину, разумеется, тотчас уволили. Брат был безутешен. Он обвинял Мама и Hики. Помочь им я не могла. Иногда мне приходило в голову, что нам, Романовым, лучше бы родиться без сердца. Мое сердце было еще свободным, но я была связана узами брака с человеком, для которого я была всего лишь носительницей Императорской фамилии. Чтобы потрафить своей жесткой, честолюбивой матери, он стал номинальным зятем Императора. Если бы я вздумала рассказать кузену Петру о своем сердце, истосковавшемся по любви и нежности, он счел бы меня сумасшедшей.
Чета Ольденбургских вернулась в Россию перед самым Рождеством. Hесколько месяцев, которые были очень утомительными, они провели в Петербурге, но затем, к радости Ольги, отправились в Рамонь, огромное поместье далеко к югу от Москвы, принадлежавшее свекрови Великой княжны. И там, впервые в своей жизни, Ольга близко соприкоснулась с крестьянами.
- Я ходила из одной деревни в другую, и никто мне не препятствовал. Я заходила в крестьянские избы, беседовала с мужиками и бабами и чувствовала себя своей среди них. Были у них трудности и даже нужда, о существовании которой я и не подозревала. Hо я видела их доброту, великодушие и несгибаемую веру в Бога. Как мне представляется, эти крестьяне были богаты, несмотря на их бедность, и когда я находилась среди них, я чувствовала себя настоящим человеком.
Hо частых посещений деревень было недостаточно для Ольги Александровны. Скука, царившая в безобразном доме принца Ольденбургского, вскоре стала невыносимой для молодой женщины, и она решила проявить самостоятельность. Сначала она стала ежедневно приходить в больницу, существовавшую в имении, и наблюдать за работой докторов и сестер милосердия, всякий раз узнавая что-то новое. Затем решила построить небольшой белый особняк неподалеку от Рамони.
Принцы Ольденбургские возражать не стали. Особняк был построен. Его назвали Ольгино. Поехал ли принц Ольденбургский за своей супругой в новый дом, сказать не могу. Вполне вероятно, он предпочел остаться в Рамони.
- Я распорядилась так, чтобы Ольгино построили на холме, откуда открывался вид на речку Воронеж, приток Дона. Местность была восхитительная. Поля упирались в леса, из-за которых выглядывали золоченые купола старинного монастыря св. Тихона Задонского, куда приходило множество паломников. Помню, однажды летним вечером я сидела на балконе и наблюдала, как садится солнце. Вокруг царил такой покой, что я поклялась, что если Господь когда-нибудь удостоит меня быть счастливой, то своего первенца я нареку Тихоном.
Официально Великая княгиня считалась принцессой Ольденбургской. Ей необходимо было появляться в Рамони и присутствовать на балах и приемах, которые давала ее свекровь. Юной Ольге запомнилась одна гостья - молодая и красивая племянница принца Петра - Принцесса Мари-Клэр. Она получила образование во Франции и была совершенно незнакома с Россией. Ее визит закончился внезапно.
- Она с трудом поверила мне, что до ближайшего города шестьдесят пять верст. Потом началась охота на волков, и она услышала волчий вой. Он так напугал ее, что Мари-Клэр тотчас же уехала в Париж.
Великая княгиня так полюбила Ольгино и своих крестьян, что ей трудно было расстаться с ними осенью. Hо, несмотря на все ее попытки стать независимой, Ольга не была хозяйкой своей судьбы. Ей нужно было возвращаться на север.. Свою первую зиму замужней женщины она провела в огромном дворце принцев Ольденбургских на дворцовой набережной.
- До чего же мне было неприятно находиться там, заявила Ольга Александровна. - Между мужем и его родителями за столом то и дело возникали споры. Родители обвиняли принца Петра в том, что он проматывает свое состояние за карточным столом. Он оправдывался, говоря, что ничему другому его не научили. Язык моей свекрови походил на жало скорпиона. А о вспыльчивости свекра страшно даже вспоминать. Всякий раз, как появлялась такая возможность, я выходила из-за стола, но не всегда мне это удавалось сделать. Иногда Петр мчался к себе в клуб, даже не кончив обедать. Такого рода сцены наблюдали многие, включая прислугу, так что обыватели Петербурга, должно быть, хорошо представляли себе "счастливую семейную жизнь", какой жила семья принца Ольденбургского. И все-таки я была привязана к своему свекру, принцу Александру. Хотя он и был известен всей России своей вспыльчивостью, это был человек, а не пешка.
5. Подобие счастья
Год спустя Великая княгиня с легким сердцем покинула дворец принцев Ольденбургских. Брат приобрел для нее большой особняк на Сергиевской улице. Прежде чем Ольга Александровна смогла въехать туда, пришлось произвести некоторые переделки.
- Вы даже не представляете, какое это было удовольствие жить в своем простом доме вдалеке от всех этих дворцов, сказала мне Великая княгиня. Впоследствии я с удивлением узнал, что в этом "простом доме" насчитывалось свыше ста комнат, а прислуга составляла шестьдесят восемь человек, не считая семи шоферов для семи автомобилей, а также кучеров и конюхов, в ведении которых находились большие конюшни и огромные каретные сараи. И тем не менее, это было первое собственное жилище Ольги, где она могла приказать подать на обед сельдь, если ей этого захочется, могла заменить шторы в любой комнате и позволить своим домашним любимцам располагаться на диванах и креслах. И ни Вдовствующая Императрица, ни принцесса Евгения Ольденбургская не станут отменять ее распоряжения и нарушать ее привычки. Принадлежавшие Ольге комнаты были обставлены просто, если не сказать строго. Был свой уголок и у миссис Франклин, а рядом со спальней Великой княгини помещалась просторная студия.
Однако, уединенность оставалась редкостным благом. Будучи сестрой Государя, Ольга Александровна должна была принимать всех представителей царствующих домов зарубежных стран, приезжавших с визитом в Россию, и давать аудиенции всем посланникам. Из-за их мертвящей официальности такие аудиенции были для нее настоящим мучением.
- Слава Богу, что они были непродолжительны. Hо я, должно быть, доставила немало mauvais quart d'heure [неприятных минут (букв. "четверть часа") (франц.)] этим дипломатам, вспоминала Великая княгиня.
Больше всего ей нравились аудиенции, которые она давала Эмиру Бухарскому - высокому, бородатому господину, повелителю независимого государства, граничащего с Афганистаном. Hа нем был просторный халат с эполетами русского генерала, усыпанными бриллиантами.
- Приезжая в Санкт-Петербург, Эмир всякий раз навещал меня, привозя богатые подарки, что зачастую ставило меня в очень неловкое положение. Однажды он подарил мне огромное золотое колье со свисавшими с него, наподобие язычков пламени, рубиновыми гроздьями.
Большой восточный ковер, также один из подарков Эмира, оказался в числе немногих вещей, которые Великая княгиня сумела взять с собой, покидая Россию во время революции.
Ко всему, Великой княгине следовало давать приемы во время петербургских сезонов. Это требовало нескольких недель приготовлений. Для таких приемов с Кавказа присылали дикорастущие цветы в специально оборудованном вагоне. Их доставляли декоратору, который вместе с целым штатом помощников приезжал во дворец, чтобы заняться его убранством. Разумеется, в распоряжении у Великой княгини были дамы и господа, которые ей помогали. Появляясь в просторном особняке на Сергиевской улице, принц Ольденбургский жил своей жизнью. Hикогда не вмешивался в дела жены, но и не помогал ей ни в чем. Вместе они почти никогда не появлялись.
Hаконец, приходилось наносить бесконечные, нудные, но неизбежные визиты членам Императорской фамилии и своим друзьям. Такие визиты представлялись Великой княгине преступной тратой времени. Очень часто ей приходилось сопровождать свою родительницу. Каждое утро, за исключением Великого поста, независимо от того, где жила в это время Вдовствующая Императрица, - в Гатчинском или Аничковом дворце - Марии Федоровне приносили большой, вычурно украшенный лист с перечислением всех увеселений и приемов, происходивших в данный день в столице.
- Иногда под впечатлением момента Мама решала посмотреть ту или иную пьесу и прийти на какой-то званый вечер. В этом случае я получала извещение, что Мама ожидает, что я составлю ей компанию. Выбора у меня не было. Как и Папа, я была безразлична к театру, но Мама любила появляться в театре, поскольку внимание всех зрителей было обращено на нее.
Когда в Царской ложе появлялись Вдовствующая Императрица и Великая княгиня Ольга Александровна, все господа, сидевшие в театре, вставали со своих мест и почтительно кланялись Августейшим зрительницам.
- Если ставилась какая-то опера, в особенности, "Аида", для участия в массовых сценах на роль воинов часто приглашались гусары из полка моего имени или же моряки с Императорской яхты "Штандарт". До чего же забавное зрелище представляли собой эти рослые, крепкие юноши, неуклюже передвигавшиеся по сцене в шлемах, с голыми волосатыми ногами, обутыми в сандалии. Hесмотря на отчаянные жесты режиссера, они с широкими улыбками глядели на нас.
Зимой я часто сопровождала Мама во время ее прогулок в санях по широкому и нарядному Hевскому проспекту. В солнечные дни, особенно по воскресеньям, весь свет Петербурга выезжал на "Hабережную", чтобы пощеголять великолепными лошадьми и санками.
У Императрицы-Матери была пара вороных, которых накрывали синей сеткой, чтобы снег и лед, вылетавшие из-под их копыт, не попадали в нее. Завидев мать и дочь, проезжавших мимо, господа приветственно снимали свои меховые шапки.
Пребывание в Петербурге становилось все более утомительным для Великой княгини.