Бесспорно, евразийские мотивы присутствуют в процессах и национальной, и культурной, и цивилизационной идентификации как русских, так и России, но не они определяют их русско-российскую суть и, соответственно, природу русско-российской цивилизации. Подобно тому, как нет азиатской цивилизации вообще, а есть исламская, индуистская, буддистская, конфуцианско-китайская, японская - воплощающиеся в конкретных этнокультурных формах с конкретным генетическим кодом истории, так нет и евразийской цивилизации вообще, а есть конкретная этнокультурная форма ее бытия - русско-российская с конкретным русско-российским генетическим кодом истории.
У евразийского проекта цивилизационной идентичности России есть еще один принципиальный изъян - придание непомерного значения в исторических, культурных и духовных синтезах на евразийских просторах России азиатским компонентам, естественно, в ущерб европейским. Отдаление России от Запада и приближение к Востоку, преувеличенное представление о роли Востока в исторических, культурных и духовных судьбах России вытекало из общих историософских установок евразийства, в которых не последнюю роль играли взгляды на исчерпание Западом своих духовно-исторических потенций. Такие представления об исторических перспективах Запада, навеянные сложностями его исторического развития в 20-30-х годах ХХ столетия, в дальнейшем, однако, не нашли своего подтверждения в практике исторического творчества. Запад как был, так и остается одним из цивилизационных лидеров современной истории и в научно обозримой перспективе ее развития. Нет никаких оснований, обоснованных практикой современного исторического творчества, ожидать каких-то особых "исторических откровений" с Востока, способных перевернуть весь ход современной истории, соотношение и роль действующих в ней локально цивилизационных сил.
Запад остается Западом, предельно самодостаточной цивилизацией, настолько, что нет никаких оснований говорить о том, что ему на смену идет какой-то новый азиатский или евразийский цивилизационный проект бытия человечества в истории, более предпочтительный, чем, собственно, сам европейский. Тем более что с последовательно цивилизационной точки зрения, нет единого, имеющего одинаковое значение для всех, цивилизационного проекта в истории, нет более или менее предпочтительных цивилизационных способов бытия в истории. Все локальные цивилизации принципиально равны и равноценны, каждая из них предпочтительнее всякой иной, но только для себя самой.
О цивилизационных преимуществах или недостатках можно говорить лишь в одном, строго определенном смысле - в связи с теми цивилизационными ограничениями или преимуществами в системе архетипов социальности, культуры, духовности, в самом способе их проживания в истории, которые создает та или иная локальная цивилизация для продолжения формационного прогресса истории. При этом эти преимущества или ограничения носят не вечный, а временный характер. Они определяются процессами и результатами цивилизационной модернизации локальной цивилизации, решением задач ее адаптации к целям и задачам формационного прогресса. В этом смысле европейская цивилизация давала и дает образцы цивилизационной модернизации, отвечающей основным целям и задачам переживаемого этапа формационного прогресса. Она - не завершение всемирной истории, она все еще общепризнанный лидер и цивилизационного, и формационного бытия человечества.
Таким образом, с одной стороны, исторические, культурные и духовные корни, связывающие Россию с Европой, не следует абсолютизировать, превращать в очередное иго, на этот раз европейское. Как иго, оно должно быть сброшено точно так же, как и монголо-татарское, ибо в человеческой истории нет ничего разрушительнее того, что разрушает основы цивилизационной идентичности в истории. Именно поэтому Россия не может сблизиться с Европой настолько, чтобы раствориться в ней, перестать быть Россией. Именно поэтому она - Россия. Но, с другой стороны, это еще не основание для другой крайности, для того, чтобы рушить все связи, связывающие Россию с Европой и вне которых она также не может быть Россией. Мы не можем уйти от своей христианской судьбы, от общехристианских культурных и духовных архетипов, от общехристианского цивилизационного универсума. Но это не значит, что мы составная часть локальности европейской цивилизации, ибо общехристианский цивилизационный универсум не исчерпывается ею, у него есть и другие локальные воплощения.
В наших отношениях с Европой нам всегда дано нечто иное для того, чтобы быть нечто иным, чем Европа, уготована иная историческая, культурная и духовная судьба - быть Россией, центром русско-российского локального воплощения общехристианской исторической судьбы.
Это реальное противоречие, которым живет Россия и которое до сих пор разрывает Россию: мы не можем стать Европой, поскольку уже - Россия, но именно постольку, поскольку мы уже Россия, мы не можем ею быть и вне Европы. Это противоречие, который всякий раз сближает Россию с Европой и в этом сближении всякий раз обнаруживает новые аспекты русско-российской специфичности так и настолько, что это сближение именно потому, что оно сближение, порождает отдаление России от Европы. Так, Россия сближается с Европой ровно настолько, насколько удаляется от нее, и удаляется настолько, насколько сближается с ней.
Это реальное противоречие, которое живет в России, в основах локальности ее цивилизации и через разрешение которого Россия всякий новый раз утверждает себя в качестве России. В этом смысле европейскость России это не продукт внешнего заимствования, не следствие случайного влияния, а имманентный самому генетическому коду истории России признак, неизбежный результат внутреннего развития русско-российской цивилизации, во многом, но далеко не во всем подобного европейскому.
Такого рода отношений у России нет с Азией и именно потому, что Россия заметно ближе к Европе, чем к Азии. Собственно, на Востоке нет почти ничего, с чем Россия могла бы себя идентифицировать. Это несколько парадоксально, но это именно так. Имея огромные пространства на Востоке, Россия вместе с тем не испытала его влияния в такой мере, как со стороны Запада. В русской составляющей России, а она, в конечном счете, и определяет ее цивилизационную суть, нет серьезного влияния ни конфуцианского Китая, ни буддийского Востока, ни индуистской Индии, ни даже исламской цивилизации. Слишком велики различия между цивилизационными архетипами России и архетипами цивилизаций Востока, которые, не исключая взаимодействия, исключают возможность устойчивого взаимовлияния. По этой причине Россия не может стать и не стала частью восточного цивилизационного универсума, собственно, Востоком.
Кроме того, российский Восток - это все-таки не тот Восток, это его цивилизационные окраины, историческая зона, за отдельными исключениями, до конца цивилизационно не определившаяся, зависшая в цивилизационном самоопределении между основными цивилизационными потоками истории. По этой причине Россия взаимодействовала не с самим Востоком и не с его базовыми цивилизационными центрами, а с их цивилизационной периферией. Это предопределило то, что пространство российского Востока так и не стало для России серьезной школой цивилизационного влияния Востока. Слишком далеко и труднодоступными оказались цивилизационные центры возможного влияния. Это предопределило и другое - саму возможность превращения Востока России в российский Восток, в зону адаптации не столько России к Востоку, сколько Востока к основам русско-российской цивилизации. До конца не преодолевая этнокультурной специфики российского Востока, Россия все-таки сумела развернуть эту специфику лицом к архетипам русско-российской цивилизации, придала мощные импульсы к превращению ее в специфику российского Востока.
Таким образом, Россия - это выраженная контактная цивилизация. И этот факт признается всеми концепциями, в которых предпринимается попытка осмыслить основы цивилизационной специфики и идентичности России, и в первую очередь евразийской. И вместе с тем Россия предстает не просто местом простого исторического и цивилизаионного синтеза Запада и Востока, не просто в качестве цивилизационного нечто, находящегося между Европой и Азией, некой срединной структурой, не имеющей своего цивилизационного лица и в этом целиком и полностью зависящей от внешнего влияния, будь то Запада или Востока. Находясь между всеми цивилизационными потоками Евразии, Россия находится и утверждает себя в них в качестве России.
Россия - принципиально открытая цивилизация, но центром которой является Россия, а не Европа или, тем более, Азия. Это не евразийская, а именно российская цивилизация. Имея мощный европейский культурный и духовный слой, глубинные корни в европейской цивилизации, Россия вместе с тем на протяжении всей своей истории складывалась, развивалась и усиливала себя как русско-российскую цивилизацию. Это проявляется буквально во всем, в любой сфере жизнедеятельности в России и, соответственно, в любом результате этой жизнедеятельности, начиная от сказок и мифов, литературы и поэзии и кончая религией и историей, всем строем жизни, системой ценностей, символов Веры, самим способом проживания своей социальности, культуры, духовности в истории и самой истории. Во всем этом существует цивилизационная специфика и, прежде всего, потому, что любое культурное и цивилизационное влияние в России перерабатывалось и перерабатывается в российскую культуру и цивилизацию.
В этом смысле Россия один из мировых центров становления и развития локальных цивилизаций, а потому основным противоречием ее оказывается не противоречие между Европой и Азией в России, а между Азией и Россией, Европой и Россией, между российской культурой и цивилизацией и всеми остальными. Мы не Азия и не Европа и не простой синтез того и другого, мы Россия, ибо на базе этого синтеза мы всегда создавали нечто принципиально иное и больше того, что было в Европе и Азии, мы создавали Великую Россию, российскую цивилизацию и культуру. В наших отношениях с Европой и Азией нам всегда было дано нечто третье - tertium datur - быть Россией.
Поэтому всякая попытка затянуть Россию сверх меры будь то в Европу или в Азию отдаляет Россию от ее собственных цивилизационных основ, основ русско-российской цивилизационной идентичности, провоцируя кризис идентичности, чреватый самыми тяжелыми потрясениями в истории цивилизационными. Все это обязывает к тому, чтобы после мучительных столетних блужданий по цивилизационным закоулкам мировой истории Россия и в ней русская нация наконец-таки познали самих себя в своей действительной исторической и цивилизационной сущности и на этой основе стали самими собой - Великой Россией и русскими.
Эта особая связь Великой России с русской нацией требует внести пояснение к уже неоднократному определению российской цивилизации как русско-российской. В самом деле, почему не просто российская, а именно русско-российская? Отметим сразу, что дело, конечно же, не в словах, так как присутствие или отсутствие самого термина "русский" в определении этнокультурной сущности российской цивилизации ничего не меняет в ее российской сущности, которая становится таковой благодаря, прежде всего, русской нации. В данном случае термин "русский" лишь констатирует для всех очевидное: совершенно особое место русской нации в многонациональной России в качестве ведущего этнокультурного субъекта, определяющего сущность российской цивилизации. Но не противоречит ли это факту многонациональности российской цивилизации?
Во-первых, как уже отмечалось, она не так уж и многонациональна: до 85% населения составляют только этнические русские. Этническая многосоставность России - 176 наций и народностей - не отражает этно-демографического доминирования в России русских и тех, кто, не являясь этнически русскими, полностью идентифицирует себя с русским языком, культурой и историей - так называемых русскоязычных. Во-вторых, в угоду национальным комплексам и амбициям иных российских этносов можно отказаться в очередной раз от более точного выражения основ своей этноцивилизационной идентичности, но ведь это не изменит главного - особой роли русских архетипов социальности, культуры и духовности в России, русского способа их проживания в истории и самой истории, того, что доминирующая культурно-цивилизационная инфраструктура России не просто окрашена в русские национальные тона, но и по сути своей является русской. Именно она и придает свойство российскости всему, что находится в цивилизационном поле России, что, не являясь этнически русским, однако, несмотря на это, идентифицирует себя с Россией.
В этом смысле российскость не тождественна русскости, она шире ее, но одновременно с этим и производна от нее. Она не просто результат разных этнокультурных синтезов на евразийских просторах России, но таких, которые осуществлялись на русской этнокультурной основе. Российскость и русскость это сообщающиеся сосуды русско-российской цивилизации, одно живет и усиливает свое бытие за счет бытия другого так и настолько, что чем больше русскости, тем больше российскости и, наоборот, чем больше российскости, тем больше становится русскости. Вот почему нельзя, идентифицируя себя с Россией, не идентифицировать себя и с русскими.
Если быть россиянином - это состояние души, то для того, чтобы стать россиянином, отнюдь не обязательно быть этнически русским, полностью растворить себя в духовном пространстве русскости. Но абсолютно обязательно другое - субъективно весьма интенсивно и адекватно переживать свои особые связи с языком, культурой и историей русской нации, воспринимать ее бытие как необходимое условие своего бытия и бытия своей нации. Всякое отчуждение в пространстве российской цивилизации от русской нации неизбежно завершается отчуждением от России. Только так, через осознание особых отношений своей нации с русской, а русской с Россией можно избежать кризисов российской идентичности, грозящей отчуждением всех и каждого друг от друга, а в итоге и от России - разрушением исторической и национальной России, в которой русская национальная составляющая играет по-особому доминирующую роль во всех процессах не только государство -, но и цивилизационнообразования России.
Эта роль предельно прозрачна в простейшем модельном эксперименте. Если на минуту представить исчезновение из этнокультурного состава России любого этноса или даже целой их группы, потеря будет невосполнимой, но Россия не перестанет быть Россией. Но если исчезнет русский, то в России исчезнет нечто больше того, что дает ей корень самого ее названия, исчезнет душа и тело России, исчезнет сама Россия. Русская нация - это душа и тело российской цивилизации, и именно поэтому она имеет право на то, чтобы стать частью ее названия - русско-российская. Это принципиально никого не унижает и никого не возвеличивает, это не отрицает факта многонациональности российской цивилизации и самоценности ее этнокультурного многообразия, это лишь констатация того, что, в конечном счете, делает Россию Россией, того цивилизационнообразующего субъекта, благодаря которому российская цивилизация воспроизводит себя и как российская, и как цивилизация. Особое место русской составляющей в российской цивилизации хорошо прослеживается при ее сравнении с европейской, не менее многонациональной, чем российская, но в которой нельзя выделить главного цивилизационнообразующего и цивилизационнодоминирующего этнокультурного субъекта. В большинстве случаев они имеют равное значение в становлении и развитии европейской цивилизации.
Так, итальянцы сыграли особую роль в европейском Возрождении, немцы как зачинатели Реформации, французы и англичане в идейно теоретических прорывах Просвещения, испанцы и португальцы в географических открытиях. Каждая новая эпоха культурного, духовного, экономического, политического, социального прорыва в истории, все основные события в европейской истории имели своего этнокультурного лидера и в итоге европейская цивилизация плод приблизительно равновеликих усилий всех основных этносов Европы.
Этого нельзя сказать о становлении и развитии русско-российской цивилизации. В ней четко просматривается асимметричность исторической роли этносов, входящих в ее состав. Нельзя не видеть, что все основные события в истории России по преимуществу определялись формами исторической активности русской нации. Все основные культурные, духовные, экономические, социальные и политические прорывы в истории России оплодотворены пассионарной энергией русского народа. В этой связи не случайно всякий кризис в России и всякое возрождение России были зациклены на русскую национальную составляющую, определялись кризисом или возрожденческими процессами, прежде всего в самом русском народе.
Исключением не стали и события, последовавшие после Августа 1991-го, навязавшие русской нации процессы слома цивилизационной, исторической и национальной идентичности, состояние глубокой исторической депрессии и дезориентации, которые тотчас же стали состоянием и всей России. И это весьма показательно: кризис цивилизационной, исторической и национальной идентичности русской нации становится кризисом цивилизационной, исторической и национальной идентичности всей России. Такое возможно только при одном обязательном условии, если русские в России и для России нечто больше, чем просто нация - а сама Россия.
Из этого следует и другой, для целей и задач возрождения России немаловажный вывод: если вопрос стоит именно о национальном возрождении России, а только так он может быть правильно поставлен в условиях современной России, то оно, не может состояться вне или помимо форм национального возрождения в России русской нации и именно как нации. Всякая попытка подчинить национальное возрождение как национальное связанными с ним, но иными формами бытия в истории станет уже чем-то иным, но не национальным возрождением - не восстановлением подлинной цивилизационной, исторической и национальной идентичности России. Восстановить ее можно только в процессе национального возрождения русской нации, только как часть процессов восстановления цивилизаионной, исторической и национальной идентичности русского народа, его цивилизационно доминирующей роли в России.
Бесспорным и до конца еще не оцененным достоинством евразийского проекта осмысления основ цивилизационной идентичности России было признание цивилизационной самобытности России, поиск евразийских корней этой самобытности и обусловленных ими евразийских основ цивилизационной идентичности России. И не важно, что евразийскими корнями не исчерпывается цивилизационная специфичность России и что не евразийскость составляет ее суть, главное, что она есть эта цивилизационная специфичность, и что она есть проявление особой локально цивилизационной сущности России-цивилизации.
Все это, сама возможность цивилизационной самобытности России, реальность в мировых цивилизационных потоках истории русско-российской цивилизации напрочь отрицается с позиций различного рода евроцентристских концепций цивилизационной идентичности России. В них явным образом преувеличивается то общее, что роднит Россию и Европу в рамках единого христианского цивилизационного универсума, что действительно связывает Россию и Европу исторически, культурно, духовно. Там же, где специфику России не удается игнорировать, она признается за отклонение от исторической нормы, за образец которой берется среднеевропейская норма. Все, что в России есть не Европа, ассоциируется, чуть ли не с исторической аномалией. Но в таком и очевидно крайнем случае аномальным оказывается весь мир, не развивающийся в едином цивилизационном строе вместе с европейской цивилизацией.
Несомненно, при осмыслении сущности цивилизационного феномена России необходимо избежать двух крайностей - "невроза уникальности России" и его прямой противоположности "невроза не уникальности России". Было бы нелепо впадать в крайности абсолютной уникальности России, ее истории, культуры, цивилизации, на этой основе дистанцируя Россию от общих для всего человечества закономерностей исторического, культурного и цивилизационного развития и тем самым затрудняя общение России и русских со всем человечеством, и прежде всего с его европейской частью.
Но не менее ошибочна была бы и другая крайность - вовсе не замечать своеобразия России. Ведь это целый мир исторически накопленных спецификаций, принявших масштаб цивилизационной глубины. Уже только по этой причине всеобщие законы истории начинают действовать на евразийских российских просторах несколько иначе, чем в других историко-географических регионах, в частности, специфически преломляясь в силу особенностей русско-российской цивилизации, самого ведущего субъекта этой цивилизации русской нации, его культуры и духовности, самого способа их объективации в истории. И если "невроз уникальности" ставит только лишние препятствия между Россией и всем остальным миром, то его прямая противоположность, "невроз неуникальности", страдает другой крайностью - создает препятствия между Россией и русскими, между самими русскими, раскалывая единую нацию на национальную и вненациональную Россию, постоянно провоцируя кризис национальной и цивилизационной идентичности.
Выход из этого положения - преодоление всех неврозов, срединный путь, путь подлинной культуры отношения к основам своей идентичности и ко всему миру. Пришло время России наконец-таки стать Россией, абсолютно открыться всему миру, но не за счет слома основ своей подлинной идентичности, а за счет сохранения и развития себя как России. Не надо навязывать России и русским то, чем они никогда стать не смогут - НЕ-Россией и НЕ-русскими.
Великой иллюзией евроцентристского подхода к осмыслению основ цивилизационной идентичности России является попытка все историческое своеобразие России и сами причины этого своеобразия свести к исторической отсталости России. Мол, вся так называемая "уникальность" России объясняется исторической отсталостью России от Европы. Вся она, как уникальность, проявление комплексов национальной неполноценности, их своеобразной проекции в национальном сознании, когда свою отсталость и неполноценность выдают чуть ли не за главное свое преимущество и достоинство, за свое историческое, цивилизационное и культурное своеобразие. Преодолейте эту отсталость, и вы преодолеете все это своеобразие. Россия - это неполноценная часть европейской цивилизации, ее недоношенное дитя. А раз так, то ее надо "донашивать", доцивилизовывать до уровня европейской цивилизации. И в этом процессе все средства хороши, ибо речь идет о "достойных" целях - обретения Россией "правильного" пути в истории.
Таким образом, корень всех проблем России в ее российскости. Преодолеть эту российскость, то есть отсталость, культурную и духовную замшелость, цивилизационную и историческую извращенность, которую именно поэтому нечего жалеть, и вы преодолеете все проблемы России и, следует добавить, вместе с преодолением самой России. Но это вообще не проблема. Проблемой для России является не сохранение России, а именно ее преодоление как России, и чем больше она преуспевает в этом, тем лучше для самой России. В этом идейная суть всякого теоретизирования на почве евроцентристских поисков основ цивилизационной идентичности России, своеобразный и, надо признать, преступный итог такого теоретизирования, так как здесь и только здесь находится источник крайне агрессивного отношения к цивилизационным, культурным и духовным основам бытия России в истории, вплоть до призывов к открытому погрому исторической и национальной России, к тому, чтобы (ceterum censеo Сarthaginem delendam esse) Карфаген-Россия был наконец-таки разрушен. Все просто до подозрительной простоватости, ибо простовато, если не до безумия, то уж точно до интеллектуальной беспомощности что-либо адекватно понять в сущности цивилизационного феномена России, в реальных проблемах и противоречиях его развития.
В самом деле, прежде всего не следует смешивать своеобразие и самобытность в истории с исторической отсталостью и, тем более, превращать их в главные источники отсталости и исторической неполноценности. Они принадлежат к разным аспектам бытия истории и определяются в этом ее делением на "ступени развития" и "типы развития". "Естественная система истории,- писал по этому поводу Н.Я.Данилевский,- должна заключаться в различении культурно-исторических типов развития, как главного основания ее делений, от степеней развития, по которым только эти типы... могут подразделяться"1.
В этой связи своеобразие и самобытность в истории восходят к локальности цивилизаций, к культурно-историческим типам истории и к типам их развития, которые, естественно, не похожи и не должны быть похожи на все остальные и именно поэтому по большей части не могут быть лучше или хуже друг друга. Они для этого слишком самодостаточны и своеобразны, настолько, что образуют сами для себя собственные основания для собственных цивилизационных типов развития в истории. Они не сравнимы суть, так как развиваются не из какого-то общего основания истории, не на основе его саморазвития, а на основе саморазвития собственных цивилизационных основ, собственного генетического кода истории. По этой причине они не могут быть отсталыми или неполноценными, ни они и ни их тип развития в истории: они просто иные - разные локальные цивилизации с разным цивилизационным, культурно-историческим типом развития в истории.
Что касается так называемой отсталости, то это стадиальное свойство цивилизационного развития, а потому больше формационное, чем цивилизационное качество, это ступень развития локальной цивилизации. Она может быть выше или ниже и, главное, есть основания для сравнения с другими локальными цивилизациями, так как есть общее основание для сравнения прежде всего уровень развития производительных сил, степень технологического овладения силами природы и их превращение в производственные силы самого общества и его развития. Есть и другие формационные свойства, по которым возможны сами процедуры сравнения, ибо само формационное развитие, в отличие от цивилизационного, есть развитие из общего основания истории, есть саморазвитие этого общего основания отношения человека с природой. Прогресс в этих отношениях и определяет формационную ступень развития локальной цивилизации и не более того, не саму локальную цивилизацию и тип ее цивилизационного развития. Хотя, конечно, связь между типом развития истории и ступенью развития в этой истории существует, но все-таки не до такой степени, чтобы по ступени развития судить о типе развития, а по общественно-экономической формации о локальной цивилизации.
Таким образом, в евроцентристском проекте осмысления основ цивилизационной идентичности России происходит смешение связанных и вместе с тем принципиально различных сторон исторической реальности цивилизационной и формационной и, соответственно, феномена локальной цивилизации с формацией, цивилизационных типов развития самой истории с формационными стадиями в их развитии. Итогом такого смешения, а по сути сведения цивилизации к формации, различных типов развития самой истории к их стадиям становится внецивилизационный взгляд на Россию, а потому и вненациональный проект ее исторической идентификации и развития. А оно, как развитие в истории, в конечном счете зависит от того, с кем или с чем себя идентифицируешь, каковы цивилизационные и национальные основы идентичности.
В данном случае, коль скоро эти основы признаются не в качестве русско-российских, а европейских, то и тип развития в истории должен соответствовать им. Иными словами все, что не соответствует в развитии России европейским нормам и ценностям, должно квалифицироваться как историческая неполноценность и даже как извращенность, которые именно поэтому подлежат неукоснительному и тотальному преодолению. Так стране и нации навязывается кризис идентичности - исторический, цивилизационный, национальный - бегство от основ национального бытия в истории, от самого национального типа своего исторического развития.
Вместо того чтобы развивать себя на своей собственной цивилизационной, исторической и национальной основе, эти основы взрываются, историю хотят начать чуть ли не заново и вместо решения задач формационного развития в России начинается решение задач по изменению самого типа локальности ее цивилизации, типа ее развития в истории. В итоге переход к новой формации совмещается с цивилизационным переворотом, с попыткой перехода к локальности новой цивилизации. Тем самым стране и нации навязывается решение принципиально не решаемых проблем истории - слом основ национальной идентичности, основ бытия нации в истории, стремление преодолеть сам генетический код истории и на этой основе саму локальность русско-российской цивилизации.
Почему принципиально не решаемых? Потому что они представляют собой разновидность суицидальных процессов в истории, ибо для своего решения предполагают разрушение не просто формационных, стадиальных основ бытия в истории, то есть таких, которые были такими, но могут быть и в конечном счете обязаны стать другими. И сама история от этого существенно не пострадает, напротив, только выиграет, ибо в этом случае речь идет о формационном прогрессе истории, об освоении новых формационных свойств и качеств, способных стать новыми формами формационного бытия и развития социума.
В данном случае речь идет о принципиально ином, достижении иных целей и смыслов в истории - о разрушении цивилизационных основ бытия в истории, тех, которые отвечают за воспроизводство самой истории, самих цивилизационных принципов бытия истории, то есть таких, которые могут быть только такими и никакими другими или не быть вовсе. Иначе история перестает просто быть, быть историей данной локальной цивилизации, данного типа цивилизационного бытия и развития в истории. Все это предполагает вталкивание локальной цивилизации в инфернальный поток истории, в котором все возможно, вплоть до самоубийства локальной цивилизации средствами самой локальной цивилизации. Оно завершается актами отказа локальной цивилизации от ценностей своей идентичности в истории, от своих святынь, от самой истории, ее продолжения на основе своей локальности, в конце концов, от духовных основ истории в душе каждого человека.
Это трудно достигаемая реальность в истории, которая для этого должна подпитываться особыми основаниями и причинами, ибо личность, как персоналистическая основа истории, так просто не может отказаться от духовных основ истории в основах своей души, не отказавшись от того, что делает и сохраняет ее в качестве личности. Это последний бастион ее бытия и не только исторического, но и экзистенциального, после прорыва которого не просто все возможно, но потому и все возможно, что не остается больше ничего святого в душе, а потому и в истории. Вот почему всякое историческое, экзистенциальное и персоналистическое в истории до последнего сопротивляется процессам разрушения и растворения базовых ценностей идентичности в истории.
Вот почему попытка слома цивилизационной идентичности в истории обычно провоцирует другую ситуацию - вечного перехода от того, что социум есть и чем только может являться в пределах локальности данной цивилизации к тому, чем он не может быть в принципе - элементом локальности иной цивилизации. Увы, но в реальной истории ХХ столетия Россия дважды оказалась в положении вечного перехода к тому, чем она стать не может в принципе: первый раз, в начале столетия при переходе к всечеловеческой коммунистической цивилизации, второй раз, в конце столетия при попытке стать элементом американо-европейского цивилизационного универсума.
Мы не можем стать Европой, но одновременно с этим отказываемся и от того, чем объективно являемся - Россией и чем можем стать - Великой Россией, основой великой цивилизации, великой культуры, великой духовности. И в этом конечная цивилизационная суть раздирающих нас исторических противоречий.
Таким образом, евроцентристский проект цивилизационной идентичности России на самом деле является не столько средством поиска и утверждения основ подлинной цивилизационной идентичности России, сколько средством слома этой идентичности, идейным основанием и обоснованием этого слома, духовным источником цивилизационного раскола России на национальную и вненациональную Россию, на ту, для которой Россия - это абсолютный максимум истории, и на ту, для которой она - "вечно больное дитя Европы". Завершением всего этого неизбежно становится втягивание России в режим исторического развития, основанного на логике не просто социальных революций, а тягчайших цивилизационных потрясений, на логике цивилизационного погрома исторической и национальной России.
Вполне естественно, все это не может не вызывать негативного отношения к теории и практике евроцентристского цивилизационного проекта идентичности России. Правда, при этом негативное отношение к евроцентризму, как к проекту цивилизационной идентичности России, не следует путать с отношением к самой Европе. Сам по себе он еще не основание для негативного отношения к Европе как таковой. В конце концов, Европа не виновата в том, что часть России находится в перманентном и, судя по всему, далеко зашедшем кризисе идентичности, всякий новый раз провоцирующий ее на оппозицию исторической и национальной России. Это проблемы не Европы, а потерявшей себя в истории России, точнее, той ее части, которая сделала ставку на разрушение национального начала России, как главного барьера, якобы препятствующего вхождению России в цивилизацию.
Но с каких это пор Россия оказалась вне цивилизационных потоков истории? Ведь идея вхождения России в цивилизацию неявным образом исходит из представлений о существовании России в доцивилизационных стадиях состояния истории, что явным образом противоречит российской действительности. Если же речь идет о вхождение в Европу, то так и надо говорить - о вхождении в европейскую цивилизацию. Но это предполагает слом собственной, хорошей или плохой, но собственной цивилизационной идентичности, выход из русско-российской цивилизационной локальности. Это легко сказать, но невозможно сделать, ибо нельзя выйти из одной локальной цивилизации и войти в другую, не перестав просто быть, быть самобытной и самодостаточной частью исторической реальности. И, кроме того, и это главное, нам просто нечего будет делать там, где не будет России. Каждый народ имеет право на свою историю как на национальную, на свои национальные устои цивилизации. И русские в этом смысле не составляют никакого исключения, во всяком случае, не должны составлять.
Одной из разновидностей евроцентристского проекта цивилизационной идентичности России является концепция так называемой "Второй Европы". Она весьма показательна с точки зрения того, как ошибки в определении специфики цивилизационной идентичности России, ее локально цивилизационной принадлежности в цивилизованных потоках современности, приводят к искажениям концептуального масштаба в понимании самой исторической сути всего происшедшего с ней за ХХ столетие и, прежде всего, причин и сущности коммунистических потрясений России. Под так называемой "Второй Европой" понимаются не западные европейские страны или евразийские страны. Теоретически "Вторая Европа" - это второй эшелон европейского развития. Введением концепта "Вторая Европа" достигается отказ от рассмотрения проблем России и других посткоммунистических стран только как посткоммунистических следствий. Сам коммунизм является модернизационной идеологией стран второго эшелона развития. Он появляется в этих странах в связи с одновременной близостью к Западной Европе и отсталостью, не дающей им шанса преодолеть разрыв.
Во-первых, данная концепция совершенно не учитывает цивилизационной составляющей в коммунистическом проекте преобразования истории, и прежде всего тот факт, что это не просто программа формационной модернизации общества посредством революционного перехода от капитализма к социализму и далее к коммунизму - от предыстории человечества к подлинной истории. Но что это еще и программа цивилизационного переустройства всего человечества, строительства единой всечеловеческой цивилизации, построенной на принципах классовой идентичности и исключительности, на осуществлении исторической миссии пролетариата по объединению всего человечества на вненациональных принципах, на основе преодоления локальности всех цивилизаций. Эта цивилизационная составляющая в коммунистическом проекте преобразования человечества и его истории, как никакая другая, свидетельствует, что этот проект создавался отнюдь не для "Второй Европы" и даже не для всей Европы, а для всего человечества. Все человечество через мировую пролетарскую революцию единым строем должно было войти и в новую формацию, и в новую цивилизацию. На что-то меньшее этот проект не претендовал.
Во-вторых, данная концепция почему-то не считается с очевидным фактом: коммунистический проект революционного преобразования всего человечества и его истории - это не чисто русское явление, а точнее, вообще не русское. Это плод европейской, а не русской культуры. Его истоки в Европе, а не в России, он заимствован из Европы. "Дух русской революции,- писал П.Б.Струве, один из ведущих теоретиков "легального марксизма" в России, занесен с Запада, ... он плод максималистического усвоения русской интеллигенцией передовых идей западных народов"1. Следовательно, до того, как появиться в странах "второго эшелона европейского развития" в связи с их одновременной близостью к Западной Европе и отсталостью, не дающей им шанса преодолеть разрыв, коммунизм все-таки появился в Европе и именно там получил благодатную и массовую поддержку в рабочем движении.
Скажем больше, у него более глубокие духовные и, опять-таки, чисто европейские корни, которые сами по себе говорят о многом: и о глубоких исторических и цивилизационных связях России с Европой, несмотря на всю ее локально цивилизационную специфику; и о фундаментальной укорененности в основах истории самого коммунистического исторического проекта; и о причине его претензий на историческую и цивилизационную универсальность. Он вместе с русской революцией есть "последнее завершение и заключительный итог того грандиозного восстания человечества, которое началось в эпоху Ренессанса... И "героическая ярость" мятежного пантеизма Д.Бруно живет в вульгарной ярости социалистической революции; ...юношеская утопия неистового Кампанеллы о "солнечном государстве", о вселенском царстве, управляемом единой властью, которая рационально строит его хозяйственную и социальную жизнь, - эта утопия продолжает жить в мечте об интернационале; мрачный огонь угрюмого религиозного фанатизма Кальвина и английских пуритан разгорается в адское пламя революционного фанатизма, творящего оргии человеческого жертвоприношения в подвалах русских "чрезвычаек". В лице русской революции "совершается крушение вавилонской башни, которая строилась человечеством в течение четырех веков. Путь, на который человечество вступило с эпохи Ренессанса и Реформации, пройден до последнего конца. "Новая история" кончается на наших глазах. И начинается какая-то подлинно "новейшая история"2.
В-третьих, и это, пожалуй, самое главное: концепция "Второй Европы" напрочь игнорирует фактическую сторону истории. Если подходить к ней конкретно исторически, то сразу же обнаруживается, что не только Россия, но и Европа, и прежде всего Европа в конце ХIХ - начале ХХ в., стояла перед искушением коммунистическим проектом переустройства всего человечества и его истории. Не случайно в связи с этим, что именно Европа породила марксизм как теоретическое выражение и обоснование существа этого проекта. Уже только это ставит под сомнение справедливость оценки коммунизма исключительно как модернизационной идеологии стран второго эшелона европейского развития, как только средства преодоления их исторической отсталости. Идеология не создается там, где в ней нет потребности, где нет самих условий для ее возникновения. Она создается не для других, а для себя. И Европа, и Россия по-разному, но стояли перед одной и той же необходимостью - исторической модернизации, и прежде всего капиталистических форм формационного бытия в истории, их социализации. С высоты нашего времени хорошо просматриваются два исторических варианта такой модернизации, при всем их различии связанных между собой идеей и программой социализации капитализма.