Кабина, как и нужно было ожидать, оказалась абсолютно герметичной. Все приборы работали превосходно. (Люки, например, были задраены в восемь секунд наглухо.) В кабине легко дышалось. Маленький закрытый вентилятор втягивал углекислоту, патроны «Аудос» поглощали ее. Воздух в кабине был чист. Увлеченные работой, аэронавты почти не глядели вниз и, увидев снова в нижнем окошке Москву, усомнились — Москва ли это? Земля подтвердила, что стратостат плывет над Москвой. И в ту же минуту земля поздравила: — Рекорд Пиккара побит. Вы побили рекорд!
Это было на высоте восемнадцати тысяч метров. Оболочка в это время уже почти целиком выполнилась газом. Сквозь верхний иллюминатор было хорошо видно, как разглаживаются складки, как наливается упругостью форма оболочки. Можно было разглядеть и внутренность оболочки, похожей на купол огромного пятнадцатиэтажного здания.
Тем временем стрелка альтиметра подобралась девятнадцати тысячам метров.
— Готово, — спокойно сказал Прокофьев.
Они были на высоте, куда не забиралось ни одно двое существо. Они могли отсюда окинуть взором всю предыдущую историю человечества и казать себе: «Мы на вершине! Никто еще не был выше нас!» Но вместо этого Прокофьев сказал:
— Что ж, можно теперь и закусить… Жарковато однако.
Термометр за стенкой гондолы показывал 67 градусов холода. Виноград, печенье, холодное мясо и шоколад составили завтрак в стратосфере.
Можно было бы подняться и гораздо выше. Дышалось без труда. Гондола и оболочка были рассчитаны на значительно большее давление. Но, подсчитав оставшийся балласт, пилоты решили, что забираться выше просто не нужно. Девятнадцать тысяч метров — результат и так неплохой, А расходовать дальше балласт вряд ли целесообразно. Он необходим для нормальной посадки. Решили ждать естественного снижения, когда охладится газ. Произведя все необходимые наблюдения, аэронавты любовались невиданным зрелищем: они видели темнофиолетовое небо. Это были три первых человека, видевших небо столь густого фиолетового цвета. (Пиккар должен был видеть небо более блеклым.) Сверив цвет неба с особой табличкой, врученной специально для этого учеными, аэронавты отметили на ней фиолетовую полосу. Почти два часа альтиметр показывал высоту в девятнадцать километров. Аэронавты успели произвести и записать все необходимые наблюдения. Москва была отлично видна с этой высоты. Погода оставалась исключительно благоприятной. Трудно было поверить, что стратостат находится на такой огромной высоте — так отчетливо видна была земля.
Через два часа Прокофьев объявил, что стратостат пошел на посадку. Немножко задержавшись на высоте 18 тысяч метров, первый советский корабль занебёсья продолжал возвращаться к земле.
Бережно вел стратостат на посадку Прокофьев. Мало было побить рекорд. Требовалось еще не побить приборов, избежать судьбы Пиккара, непременно разбивавшего в своих полетах ряд ценных приспособлений большого научного значения.
Выключился второй альтиметр, опять вступил в свои права первый, стратостат был на высоте девяти тысяч метров. С восьми тысяч метров стала видна Коломна, а на пяти тысячах воздухоплаватели открыли люки.
В этот момент Годунов, высунувшись из люка, заметил, что красная вожжа разрывного клапана далеко отошла от окна. Он пробовал достать ее рукой, но не мог дотянуться. Тогда Годунов уверенно вылез из кабины, забрался на верх гондолы и достал веревку… Через несколько минут длинный гайдроп уже касался земли. По двору Коломенского завода волочился якорный канат. Выбежали рабочие и погнались за гайдропом. К счастью, они не удержали его. А иначе стратостат опустился бы прямо в реку. Низко пролетя над рекой, так низко, что воздухоплаватели поспешно завинтили люки, стратостат мягко коснулся земли. В это мгновение все трое разом дернули вожжу разрывного приспособления. Оболочка стала падать, с шумом выдавливая газ через отверстие. Воздухоплаватели спокойно вылезли из гондолы. В стороне медленно издыхала оболочка. Со всех сторон сбегались люди. Аэронавты с затаенным волнением вступили на родную землю, зеленую, влажную.
Вот как описал свой исторический полет командир стратостата Прокофьев. Как не похожи эти спокойные, обстоятельные, уверенные, полные веселой бодрости, записи на нервозные строки пиккаровского дневника:
«Мы взвешиваем стратостат. Подъемная сила водорода измерительными приборами определилась в 1,15 кг. Это — в нашу пользу. Первое взвешивание показывает достаточную сплавную силу.
Мы в кабине. Стратостат освобожден от строп. Красноармейцы держат его за ивовый амортизатор.
Раздается команда т. Гараканидзе…
Быстро и плавно отделяемся от земли. Шлем свои приветствия провожающим нас товарищам.
8 ч. 45 м. Мы в полете. Бирнбаум начал настраивать радио. Я и Годунов сосредоточили свое внимание на подъеме. Высота 2000 метров. Короткая команда:
— Задраить лазы!
— Лаз задраен, — отвечает Годунов.
В кабине абсолютная тишина. Задраивание удалось хорошо. Чувствуется какое-то напряжение и торжественность. Только шелест оболочки да бросаемые взгляды на приборы дают знать, что мы в полете и плавно идем вверх.
Скорость полета не превышает 5–6 метров в секунду, хотя вариометр показывает 4–5 — значит, слегка подвирает. В этом мы убеждаемся после того, как производим вычисление скорости подъема по альтиметру и секундомеру.
Летим в глубоком молчании. Только изредка перекидываясь взглядами или кивком головы, мы даем понять друг другу, что все идет хорошо.
Около 9 часов слышим голос:
— Марс, Марс! Я — Рыба! Слушайте! Настраивайтесь!
Радио работает. Все в порядке.
Заносим первую отметку в бортовой журнал.
8 ч. 59 м. Высота 6000 м. Видимость прекрасная. Проходим стадион „Динамо“.
9 ч. 05 м. Высота 9600 м. Заглядываем на верхний люк — оболочка стратостата расправляется нормально. Совершенно отчетливо обнаруживается тенденция выполниться в шар. Но мы этого не хотим: по нашим расчетам форму шара оболочка должна принять на значительно большей высоте.
9 ч. 11 м. Радиограмма от начальника воздушных сил:
„Принял вас. Хорошо слышно. Желаю успеха! Как работают кислородоприборы кабине? Как думаете взять потолок? Не особенно увлекайтесь! Не рискуйте! Алкснис“.
9 ч. 17 м. Бирнбаум не видит показателей приборов. Он занят радио. Мы с Годуновым первые поздравили друг друга:
— Рекорд высоты профессора Пиккара побит! — говорит мне Годунов.
Давление 72 миллиметра.
Это давление соответствует приблизительно высоте 16800 метров. Зона же равновесия еще не наступила. Мы уверены, что поднимемся еще выше.
9 ч. 19 м. 20 с. Давление 70 миллиметров. Высота по альтиметру 17000 м. Стратостат идет вверх. Скорость подъема 2,5–3 метра в секунду. В кабине та же тишина. Каждый из нас переживает торжественность момента. Но нам некогда, мы заняты наблюдениями…
В кабине светло. Свои наблюдения вели, пользуясь солнечным светом. Солнечные лучи доставили нам много беспокойств. Они — ярки. В следующий раз будем предусмотрительнее и возьмем с собой очки.
Постепенно скорость подъема начинает затухать.
Высота 17500 м. До высоты в 16500 м. мы не израсходовали ни одного килограмма балласта. Сейчас мы достигли зоны равновесия. Чтобы проверить действие балластного управления, выбрасываем 80 кг балласта. Аппарат действует хорошо. Уравновешивание удалось без всякого труда.
Годунов прерывает наблюдение на приборах Гессе и Кольгерстера.
Мы не даем слушать радио Бирнбауму. Казалось, нашему возбуждению не будет предела, хотя через верхний люк мы отчетливо увидели, как наш стратостат начинает принимать форму правильного шара. Каждая его принадлежность была на своем месте.
Красивое, незабываемое зрелище?
Мы говорим друг с другом, но наши голоса чуть приглушены.
На землю шлем сообщение, что „стратостат в полном порядке и ведет себя хорошо“.
9 ч. 26 м. 15 с. Давление 66 м.
9 ч. 47 м. Давление 65,5 мм. Значит, мы уравновесились. Обращаюсь к Годунову с вопросом, закончены ли наблюдения на этой высоте. Пользуясь временем, давайте попробуем пойти вверх!
Годунов просит несколько минут подождать. Он еще не закончил наблюдения на приборах.
Но вот наблюдения закончены. Мы решаем отдать соответствующую часть балласта.
Полуоборот штурвала. Слышно, как отцепился мешок… Полный оборот штурвала. Слышим, как падают остальные мешки…