— Кретин! Врет все. Это у Женьки такие шутки.
— Шутки! — возмутилась Надя. — Разве можно так шутить?
— Выходит, можно. Некоторым...
— А мне все-таки жалко его,— вздохнула Надя.
— Кого? — не понял Алексей.
— Женю. Какой-то он пустой, пустотелый, что ли? Прижмет кто-то неосторожно, он и хрустнет.
Алексей рассмеялся.
В дверь позвонили.
— Дудка! — предположил Женя.
— Нет! — уверенно заявила Тася. — Я же сказала: Дудка сегодня не придет. Можете спокойно открывать двери.
Женька приказал:
— Подсолнух, открой!
Алексей встал, но Тася дернула его за руку, усадила на место:
— Двери должен открывать хозяин; Женя, кажется, здесь хозяин вы? Ну-ка, откройте!
Женькины губы пошевелились. По всему было видно, он ругнулся про себя, но встал и отправился в коридор. Вернулся один и интригующе долго не говорил, кто звонил и зачем, полчаса прошло, не меньше, пока он не сжалился:
— Сюрприз! Билеты принесли. Завтра пойдем на «Кармен». — Он повернулся к Тасе: — На вашу долю тоже найдется, если захотите.
— Не захочу! Не люблю эту Кармен!
— Не может быть,— произнес Крохотуля растерянно. — Поверить этому трудно.
— Это почему же? — Тася в упор, вызывающе посмотрела на него. — Потому, что опера не сходит со сцены уже сто лет? Из-за музыки! Музыку я люблю, прекрасная музыка, а вот Кармен... Попадись она мне под горячую руку!..
— Не понимаю,— разочароианио протянул Крохотуля.
— Сейчас поймете! Ответите мне, Толя, Хозе хороший человек?
— Да. Но он не та сильная личность, которая смогла бы покорить Кармен.
— А что она сделала с этой личностью?—наступала Тася. — Жизнь ему исковеркала! Соблазнила своей любовыо, сделала изменником родины, из-за нее он забыл о сыновнем долге, присяге, стал контрабандистом, преступником, одним словом. Все бросил к ее ногам. А появился блистательный Эскамильо, и снова — свободная любовь? А останься она жива, кто знает, любила бы она Эскамильо до конца? Попадись ей павлиний хвост с более ярким оперением, и оча клюнет снова.
— Ерунда,— сказал Мажуга, вглядываясь в девушку. — Извините, Тася, но то, что вы говорите, переварить трудно.
— Вам — допускаю, а мне вот — нет. Я против свободной любви! Стыдиться высказывать свои чувства мне нечего. Существует долг, ответственность перед человеком, который доверился тебе. Свободная любовь! Да это же самый что ни на есть мерзостный разврат!
— Слово «свобода» само говорит о себе,— вмешался Женя. — Люби, как любится, на здоровье. Каждый как может. Предоставим решать этот спор сердцу... Что касается меня, то мое сердце волнует сейчас другое. Приближается День строителя, надо встретить его как следует.
— А хозяйка-то где? — вспомнил Матусов. — Что-то не видать ее давно. Ушла?
— ‘Наверное, подогревает жаркое! — предположил Женька.
...'Серафима Антоновна сидела у кухонного стола, положив голову л а согнутые руки. Сердце ее остановилось.
Глава, шестая
Алексею не хотелось сегодня идти в музей на выставку произведений Врубеля, а тем более без Нади — она работает в первую смену, но в бригаде заведено ходить всем вместе в театр, кино и на лекции.
— Мы должны развиваться сообща — всесторонне и гармонично! — восклицал Женька Шишигин. — Иначе нам не видать высокого звания бригады комтруда!
Он случайно встретил «русалку». Ей, видно, никак было не отвязаться от Шишигина, и она пригласила в музей всю бригаду.
— Ее Викторией эовут! — ликовал Женька. — Сейчас ты упадешь: она меня к себе домой позвала. Вот! — Он достал из кармана бумажку. — Собственной рукой адрес написала, гляди! Правда, я натрепался, что строил дом, в котором она сейчас живет, да ладно, какая разница, кто строил,— квартиру-то новую она получила! А узнала, что я строил, обрадовалась даже: «Может, это и неплохо, что мы с вами встретились...» Чуешь? Девчонки всегда от меня без ума... Пойдем со мной, а? Боюсь — оробею.
Алексей уже «раскусил» Женьку: если б Виктория не работала в музее, бригада туда не пошла бы «развиваться всесторонне и гармонично». Когда Женька был влюблен в певицу, бригада ходила на ее концерты, в официантку из ресторана — каждый выходной устраивали «коллективный ужин».
Жалко, что Надя не может сегодня пойти с ними на выставку, какой же праздник без нее!
Надя ждет ребенка. В поликлинике сказали: «Четыре недели». Открылся счет новой жизни, и эта жизнь, такая еще пока неопределенная, таинственная, уже властно заявила о себе. Алексей не испугался, нет, наоборот, он был счастлив, до того счастлив, что даже позавчера в театре забылся, обычно сдержанный, не смог сидеть спокойно и то обнимал Надю, то касался губами ее щеки, то прикладывался головой к ее плечу, пытаясь заглянуть в глаза.
Позади них кто-то шепотом возмущался:
— До чего нравы упростились! Никакого стыда... А девушке, видно, нравится такая вольность!..
Наде в самом деле нравилась такая вольность: она благодарила мужа сияющим, преданным взглядом.
С какой радостью Алексей поместил бы свою любимую под розовый колпак до того самого часа, когда появится малыш,— ведь они сейчас как бы плывут на ветхом суденышке, где и сидеть можно только на своих чемоданах, а палуба под ними го качается, то дрожит, и неизвестно, когда это суденышко достигнет своего берега.
Мучили сомнения: может, зря он оторвал Надю от матери, от отца, увез неизвестно куда.
Они, посоветовавшись, решили никому пока что не говорить о Надиной беременности. Успеется! Это была их сладкая тайна.
Одно беспокоило Алексея: Надя часто плакала, тосковала о Серафиме Антоновне, считала Женьку виноватым в ее преждевременной смерти: «Она угасла, Алеша, угасла от тоски, от одиночества! А сын ничего этого не замечал! Он холодный, равнодушный!»
В захудалом скверике, приткнувшемся к зданию музея, возле облезшей, пятнистой скамейки сидел на корточках Кузя Дудкин, а вокруг него толклись, будто он водил их на поводке, Крохотуля и Сарычев.
Алексей поздоровался с ними, закурил от протянутой Сарычевым зажигалки и поинтересовался:
— Что тут происходит?
Кузя живо вскочил на ноги:
— Они гонят меня отсюда! Напали как цепные собаки. А за что, спрашивается? Рабочий человек выпил в выходной на свои кровные. Теленок не пил, так его зарезали. Сарычев налетел: «Ты мелкий собственник, комнату сдаешь, овощами на базаре торгуешь, собаку-зверя держишь, чтоб на людей кидалась!» А какое ему дело? Будто им в общежитии хуже, чем мне дома! Они в кино захотели — воспитатель за билетиками сбегает. Телевизор цветной понадобился — шефы поднесли. Мелкий ремонт и то сами не делают! Пикнут — начальство тут же людей пришлет.