- Постараюсь быть благоразумным, - сказал я. - За эту огромную милость я, наверное, должен поблагодарить вас, и я приношу свою глубокую благодарность. После вчерашнего, милорд, для меня сейчас словно открылись врата рая. Мне даже с трудом верится, что это правда.
- Ну, постарайтесь как следует, и вы поверите, постарайтесь и поверите, - успокаивающе молвил он, - а я очень рад слышать, что вы считаете себя обязанным мне. Вероятно, возможность отплатить мне представится очень скоро... - Он покашлял. - Быть может, даже сейчас. Обстоятельства сильно изменились. Ваши свидетельские показания, ради которых я не хочу сегодня вас беспокоить, несомненно, представят дело в несколько ином свете для всех, кого оно касается, и потому мне уже будет менее неловко обсудить с вами один побочный вопрос.
- Милорд, - перебил я, - простите, что я вас прерываю, но как же это случилось? Препятствия, о которых вы говорили в субботу, даже мне показались совершенно непреодолимыми, как же удалось это сделать?
- Дорогой мистер Дэвид, - сказал он, - я никак не могу даже перед вами разглашать то, что происходит на совещаниях правительства, и вы, к сожалению, должны удовольствоваться просто фактом.
Он отечески улыбался мне, поигрывая новым пером; я не допускал и мысли, что в его словах есть хоть тень обмана; однако же, когда он придвинул к себе лист бумаги, обмакнул перо в чернила и снова обратился ко мне, моя уверенность поколебалась, и я невольно насторожился.
- Я хотел бы выяснить одно обстоятельство, - начал он. - Я умышленно не спрашивал вас о нем прежде, но сейчас молчать уже нет необходимости. Это, конечно, не допрос, допрашивать вас будет другое лицо; это просто частная беседа о том, что меня интересует. Вы говорите, вы встретили Алана Брека на холме?
- Да, милорд, - ответил я.
- Это было сразу же после убийства?
- Да.
- Вы с ним разговаривали?
- Да.
- Вы, я полагаю, знали его прежде? - небрежно спросил прокурор.
- Не могу догадаться, почему вы так полагаете, милорд, - ответил я, но я действительно знал его и раньше.
- А когда вы с ним расстались?
- Я не стану отвечать сейчас, - сказал я. - Этот вопрос мне зададут на суде.
- Мистер Бэлфур, - сказал Престонгрэндж, - поймите же, что от этого никакого вреда вам не будет. Я обещал спасти вашу жизнь и честь, и, поверьте, я умею держать свое слово. Поэтому вам совершенно не о чем беспокоиться. По-видимому, вы думаете, будто можете выручить Алана; вы выражали мне свою благодарность, которую, если уж на то пошло, я вполне заслужил. Можно привести множество других соображений, и все сводятся к одному и тому же; и меня ничто не убедит, что вы не можете, если только захотите, помочь нам изловить Алана.
- Милорд, - ответил я, - даю вам слово, я даже не догадываюсь, где Алан.
Он помолчал.
- И даже не знаете, каким образом его можно разыскать? - спросил он наконец.
Я сидел перед ним, как пень.
- Стало быть, такова ваша благодарность, мистер Дэвид, - заметил он и снова немного помолчал. - Ну что же, - сказал он, вставая, - мне не повезло, мы с вами не понимаем друг друга. Не будем больше говорить об этом. Вас уведомят, когда, где и кто будет вас допрашивать. А сейчас мои девицы, должно быть, уже заждались вас. Они никогда мне не простят, если я задержу их кавалера.
После этого я был препровожден к трем грациям, которые показались мне сверхъестественно нарядными и напоминали пышный букет цветов.
Когда мы выходили из дверей, произошел незначительный случай, который впоследствии оказался необычайно важным. Кто-то громко и отрывисто свистнул, точно подавая сигнал; я оглянулся по сторонам: невдалеке мелькнула рыжая голова Нийла, сына Дункана из Тома. Через мгновение он исчез из виду, и я не успел увидеть даже краешка юбки Катрионы, которую, как я, естественно, подумал, он, должно быть, сопровождал.
Мои прекрасные телохранительницы повели меня по Бристо и Брантсфилд-Линкс, откуда дорога шла прямо к Хоуп-Парку, чудесному месту с усыпанными гравием дорожками, скамейками и беседками; все это находилось под охраной сторожа. Путь был довольно долгим, две младшие девицы приняли томно-усталый вид, что меня чрезвычайно угнетало, а старшая временами чуть ли не посмеивалась, глядя на меня; и хотя я чувствовал, что держусь гораздо лучше, чем накануне, все же это стоило мне немалых усилий. Едва мы вошли в парк, как я попал в компанию восьми или десяти молодых джентльменов - почти все они, кроме нескольких офицеров, были адвокатами. Они окружили юных красавиц, намереваясь сопровождать их; и хотя меня представили им весьма любезно, все они тут же обо мне позабыли. Молодые люди в обществе похожи на диких животных: они либо набрасываются на незнакомца, либо относятся к нему с полным презрением, забывая о всякой учтивости и, я бы даже сказал, человечности; не сомневаюсь, что, очутись я среди павианов, они вели бы себя почти так же. Адвокаты принялись отпускать остроты, а офицеры шумно болтать, и я не знаю, которые из них раздражали меня больше. Все они так горделиво поглаживали рукоятки своих шпаг и расправляли полы одежды, что из одной черной зависти мне хотелось вытолкать их за ворота парка. Мне казалось, что и они, со своей стороны, имели против меня зуб за то, что я пришел сюда в обществе этих прелестных девиц; вскоре я отстал от веселой компании и с натянутым видом шагал позади, погрузившись в свои мысли.
Меня отвлек от них один из офицеров, дубоватый и хитрый, судя по говору, уроженец гор, спросивший, верно ли, что меня зовут "Пэлфуром".
Довольно сухо, ибо тон его был не очень вежлив, я ответил, что он не ошибся.
- Ха, Пэлфур, - повторил он. - Пэлфур, Пэлфур!
- Боюсь, вам не нравится мое имя, сэр? - произнес я, злясь на себя за то, что меня злит этот неотесанный малый.
- Нет, - ответил он, - только я думал...
- Я бы не советовал вам заниматься этим, сэр, - сказал я. - Я уверен, что это вам не по силам.
- А фам известно, где Алан Грегор нашел чипцы?
Я спросил, как это понять, и он с лающим смехом ответил, что" наверное, там же я нашел кочергу, которую, как видно, проглотил.
Мне все стало ясно, и щеки мои запылали.
- На вашем месте, - сказал я, - прежде чем наносить оскорбления джентльменам, я бы выучился английскому языку.
Он взял меня за рукав, кивнул и, подмигнув, тихонько вывел из парка. Но едва мы скрылись от глаз гуляющей компании, как выражение его лица изменилось.
- Ах ты болотная жаба! - крикнул он и с силой ударил меня кулаком в подбородок.
В ответ я ударил его так же, если не крепче; тогда он отступил назад и учтивым жестом снял передо мной шляпу.
- Хватит махать кулаками, - сказал он. - Вы оскорбили шентльмена. Это неслыханная наглость - сказать шентльмену и к тому же королевскому офичеру, пудто он не умеет говорить по-англишки! У нас есть шпаги, и рядом Королевский парк. Фы пойдете первым, или мне показать фам дорогу?
Я ответил таким же поклоном, предложил ему идти вперед и последовал за ним. Шагая позади, я слышал, как он бормотал что-то насчет "англишкого языка" и королевского мундира, из чего можно было бы заключить, что он оскорблен всерьез. Но его выдавало то, как он вел себя в начале нашего разговора. Без сомнения, он явился сюда, чтобы затеять со мной ссору под любым предлогом; без сомнения, я попал в ловушку, устроенную моими недругами; и, зная, что фехтовальщик я никудышный, не сомневался, что из этой схватки мне не выйти живым.
Когда мы вошли в скалистый, пустынный Королевский парк, меня то и дело подмывало убежать без оглядки, - так не хотелось мне обнаруживать свою неумелость и так неприятно было думать, что меня убьют или хотя бы ранят. Но я внушил себе, что если враги в своей злобе зашли так далеко, то теперь уж не остановятся ни перед чем, а принять смерть от шпаги, пусть даже не очень почетную, все же лучше, чем болтаться в петле. К тому же, подумал я, после того, как я неосторожно наговорил ему дерзостей и так быстро ответил ударом на удар, у меня уже нет выхода; если даже я побегу, мой противник, вероятно, догонит меня, и ко всем моим бедам прибавится еще и позор. И, поняв все это, я уже без всякой надежды продолжал шагать за ним, точно осужденный за палачом.
Мы миновали длинную вереницу скал и подошли к Охотничьему болоту. На лужке, покрытом мягким дерном, мой противник выхватил шпагу. Здесь нас никто не мог видеть, кроме птиц; и мне ничего не оставалось, как последовать его примеру и стать в позицию, изо всех сил стараясь выглядеть уверенно. Что-то, однако, не понравилось мистеру Дункансби; очевидно, усмотрев в моих движениях какую-то неправильность, он помедлил, окинул меня острым взглядом, отскочил и сделал выпад, угрожая мне концом шпаги. Алан не показывал мне таких приемов, к тому же я был подавлен ощущением неминуемой смерти, поэтому совсем растерялся и, беспомощно стоя на месте, думал только о том, как бы пуститься наутек.
- Што с вами, шорт вас дери? - крикнул лейтенант и вдруг ловким движением выбил у меня из рук шпагу, которая отлетела далеко в камыши.
Он дважды повторил этот маневр, а подняв свой опозоренный клинок в третий раз, я увидел, что мой противник уже засунул шпагу в ножны и ждет меня со злым лицом, заложив руки за спину.
- Разрази меня гром, если я до вас дотронусь! - закричал он и язвительно спросил, какое я имею право выходить на бой с "шентльменом", если не умею отличить острия шпаги от рукоятки.
Я ответил, что виной тому мое воспитание, и осведомился, может ли он по справедливости сказать, что получил удовлетворение в той мере, в какой, к сожалению, я мог его дать, и что я держался, как мужчина.
- Это ферно, - сказал он, - я и сам шеловек храбрый и отвашный, как лев. Но стоять, как вы стояли, даже не умея дершать шпагу, - нет, у меня не хватило бы духу! Прошу прощенья, что ударил вас, хотя вы стукнули меня еще сильнее, у меня до сих пор в голове гудит. Знай я такое дело, я бы нипочем не стал связываться!
- Хорошо сказано, - ответил я. - Уверен, что в другой раз вы не захотите быть марионеткой в руках моих врагов.
- Да ни за что, Пэлфур! - воскликнул он. - Если подумать, так они меня сильно обидели, заставив фехтовать все равно, что со старой бабкой или малым ребенком! Так я ему и скажу и, ей-богу, вызову его сражаться со мной!
- А если бы вы знали, почему мистер Саймон зол на меня, - сказал я, вы оскорбились бы еще больше за то, что вас впутывают в такие дела.