- Менее всего я стал бы это отрицать, - сказал я. - Вам нет равной во всей Шотландии.
- Вот видите, вы отдаете пальму первенства той, что сейчас рядом с вами, а разговаривать хотите о другой, - сказала она. - Так вам не угодить женщине, мистер Бэлфур.
- Но, мисс, - возразил я, - кроме красоты, есть ведь и еще кое-что.
- Должна ли я понять из этих слов, что я вам не по вкусу? - спросила она.
- Прошу вас, поймите, что я подобен петуху из басни, который нашел жемчужное зерно, - сказал я. - Передо мной прекрасная драгоценность, и я восхищен ею, но мне куда нужнее одно-единственное настоящее зернышко.
- Браво! - воскликнула она. - Наконец-то я слышу достойные речи и в награду расскажу вам обо всем. В тот самый вечер, когда вы нас покинули, я была в гостях у одной подруги и вернулась домой поздно - там мною восхищаются, а вы можете оставаться при своем мнении, - и что же я слышу? Какая-то девушка, закутанная в плед, просит позволения со мной поговорить. Горничная сказала, что она ждет уже больше часа и все время что-то бормочет. Я сразу же вышла к ней. Она встала мне навстречу, и я узнала ее с первого взгляда. "Да ведь это Сероглазка", - подумала я, но благоразумно удержалась и не произнесла этого вслух. "Вы мисс Грант? Наконец-то, - сказала она, глядя на меня пристально и жалобно. - Да, он был прав, вы красивы, что там ни говори". "Такой уж меня создал бог, дорогая, - отвечала я, - но я буду вам весьма признательна, если вы объясните, что привело вас сюда в столь поздний час". "Леди, - сказала она, мы родня, у нас обеих в жилах течет кровь сынов Эпина". "Дорогая, - возразила я, - Эпин и его сыны интересуют меня не более, чем прошлогодний снег. А вот слезы на вашем красивом личике - это куда более сильный довод в вашу пользу". При этом я сделала глупость и поцеловала ее, о чем вы, конечно, мечтаете, но, держу пари, некогда на это не осмелитесь. Я говорю, что сделала глупость, так как совсем не знала ее, но то было самое умное, что я могла бы придумать. Она очень стойкая и отважная, но, боюсь, она видела мало доброты в своей жизни, и от этой ласки (которая, сказать правду, была лишь мимолетной) сердце ее раскрылось передо мной. Я никогда не выдам тайны своего пола, мистер Дэви, и не расскажу, как она обвела меня вокруг пальца, потому что она тем же способом обведет и вас. Да, это прекрасная девушка! Она чиста, как горный родник.
- Она чудо! - воскликнул я.
- И вот она поведала мне о своих невзгодах, - продолжала мисс Грант, - рассказала, как она тревожится за отца и как боится за вас, без всякой к тому причины, и в каком трудном положении она оказалась, когда вы уехали. "Я долго думала и решила, что мы ведь с вами в родстве, - сказала она, - и мистер Дэвид не зря назвал вас красавицей из красавиц, вот мне и пришло в голову: "Если она такая красавица, значит, она добрая, что там ни говори". И я пошла прямо сюда". Тут я простила вас, мистер Дэви. Ведь в моем присутствии вы были как на иголках, никогда еще не видела молодого человека, который так жаждал бы избавиться от своих дам, то есть от меня и двух моих сестер. Но, оказывается, вы все-таки обратили на меня внимание и соизволили высказаться о моей красоте. С того часа можете считать меня своим другом, я стала даже с нежностью думать о латинской грамматике.
- Вы еще успеете вволю пошутить надо мной, - сказал я. - И, кроме того, мне кажется, вы к себе несправедливы. Мне кажется, это Катриона расположила ко мне ваше сердце. Она слишком простодушна, чтобы понять, как поняли вы, глупую неловкость своего друга.
- Не станем спорить об этом, мистер Дэвид, - сказала она. - У девушек зоркий глаз. И как бы то ни было, она вам верный друг, в этом я могла убедиться. Я отвела ее к своему сиятельному папеньке, и его прокурорство, вдосталь испив кларета, соблаговолил принять нас обеих. "Вот Сероглазка, о которой вам за последние три дня прожужжали уши, - сказала я. - Она пришла подтвердить нашу правоту, и я повергаю к вашим стопам первую красавицу во всей Англии", - при этом я лицемерно умолчала о себе. Она и впрямь упала перед ним на колени, мне кажется, она двоилась у него в глазах, что, без сомнения, сделало ее просьбу еще более неотразимой, потому что все вы, мужчины, не лучше магометан, рассказала ему о событиях прошлой ночи и о том, как она помешала человеку, посланному ее отцом, следовать за вами, как она тревожится за отца и боится за вас; после этого она стала со слезами молить его, чтобы он спас жизнь вам обоим (хотя ни одному из вас не грозила ни малейшая опасность), и клянусь, я гордилась своим полом, так очаровательно это было сделано, и стыдилась за него, потому что причина была такой пустячной. Уверяю вас, едва услышав ее мольбы, прокурор совершенно протрезвел, так как обнаружил, что юная девушка разгадала его сокровенные помыслы и теперь они стали известны самой своенравной из его дочерей. Но тут мы обе принялись за него и повели дело в открытую. Когда моим папенькой руководят, то есть когда им руковожу я, ему нет равных.
- Он был очень добр ко мне, - сказал я.
- И к Кэтрин тоже, уж об этом я позаботилась, - сказала она.
- И она просила за меня! - воскликнул я.
- Просила, да еще как трогательно, - сказала мисс Грант. - Не стану повторять вам ее слова, вы, мне кажется, и без того слишком зазнаетесь.
- Да вознаградит ее за это бог! - вскричал я.
- Да вознаградит он ее мистером Дэвидом Бэлфуром, не так ли? - присовокупила она.
- Вы ко мне чудовищно несправедливы! - вскричал я. - Меня дрожь охватывает при мысли, в каких она была жестоких руках. Неужели вы думаете, что я мог так о себе возомнить только потому, что она просила сохранить мне жизнь? Да она сделала бы то же самое для новорожденного щенка. Если хотите знать, у меня есть другое, гораздо более веское основание гордиться собой. Она поцеловала вот эту руку. Да, поцеловала. А почему? Потому что думала, будто я отчаянный храбрец и иду на смерть. Конечно, она сделала это не из любви ко мне, и мне незачем говорить это вам, которая не может смотреть на меня без смеха. Это было сделано из преклонения перед храбростью, хотя, конечно, она ошибалась. Думается мне, кроме меня и бедного принца Чарли, Катриона никому не оказывала такой чести. Разве это не сделало меня богом? И думаете, сердце мое не трепещет при воспоминании об этом?
- Да, я часто смеюсь над вами даже вопреки приличию, - согласилась она. - Но вот что я вам скажу: если вы так о ней говорите, у вас есть искра надежды.
- У меня? - воскликнул я. - Да мне никогда не осмелиться! Я могу сказать все это вам, мисс Грант, мне все равно, что вы обо мне думаете. Но ей... Никогда в жизни!
- Мне кажется, у вас самый твердый лоб во всей Шотландии, - сказала она.
- Правда, он довольно твердый, - ответил я, потупившись.
- Бедняжка Катриона! - воскликнула мисс Грант.
Я только пялил на нее глаза; теперь-то я прекрасно понимаю, к чему она клонила (и, быть может, нахожу этому некоторое оправдание), но я никогда не отличался сообразительностью в таких двусмысленных разговорах.
- Мистер Дэвид, - сказала она, - меня мучит совесть, но, видно, мне придется говорить за вас. Она должна знать, что вы поспешили к ней, как только услышали, что она в тюрьме. Она должна знать, что ради нее вы даже отказались от еды. И о нашем разговоре она узнает ровно столько, сколько я сочту возможным для столь юной и неискушенной девицы. Поверьте мне, это сослужит вам гораздо лучшую службу, чем вы могли бы сослужить себе сами, потому что она не заметит, какой у вас твердый лоб.
- Так вы знаете, где она? - воскликнул я.
- Разумеется, мистер Дэвид, только этого я вам никогда не открою, отвечала она.
- Но почему же? - спросил я.
- А потому, - сказала она, - что я верный Друг, в чем вы скоро убедитесь. И прежде всего я друг своему отцу. Смею вас заверить, никакими силами и никакими мольбами вы не заставите меня сделать это, так что нечего смотреть на меня телячьими глазами. А пока желаю Вашему Дэвидбэлфурству всего наилучшего.
- Еще одно слово! - воскликнул я. - Есть одна вещь, которую непременно надо объяснить, иначе мы с ней оба погибли.
- Ну, говорите, только покороче, - сказала она. - Я и так уже потратила на вас полдня.
- Миледи Аллардайс считает... - начал я. - Она думает... она полагает... что это я похитил Катриону.
Мисс Грант покраснела, и я даже удивился, что ее так легко смутить, но потом сообразил, что она просто с трудом удерживается от смеха, в чем окончательно убедился, когда она ответила мне прерывающимся голосом:
- Я беру на себя защиту вашего доброго имени. Положитесь на меня.
С этими словами она вышла из библиотеки.
ГЛАВА XX
Я ПРОДОЛЖАЮ ВРАЩАТЬСЯ В СВЕТЕ
Почти два месяца я прожил в доме Престонгрэнджа и весьма расширил свои знакомства с судьями, адвокатами и цветом эдинбургского общества. Не думайте, что моим образованием пренебрегали; напротив, у меня не оставалось ни минуты свободной. Я изучал французский язык и готовился ехать в Лейден; кроме того, я начал учиться фехтованию и упорно занимался часа по три в день, делая заметные успехи; по предложению моего родича Пйлрига, который был способным музыкантом, меня определили в класс пения, а по воле моей наставницы мисс Грант - в класс танца, где, должен признаться, я далеко не блистал. Однако все вокруг любезно твердили, что благодаря этому манеры мои стали изысканней; как бы там ни было, но я в самом деле перестал путаться в полах своей одежды и в шпаге, а в гостях держался непринужденно, словно у себя дома. Весь мой гардероб подвергся решительному пересмотру, и самые пустячные мелочи, например, где мне перевязывать волосы или какого цвета платок носить на шее, обсуждались тремя девицами самым серьезным образом. Одним словом, я стал неузнаваем и приобрел даже модный лоск, который очень удивил бы добрых людей в Эссендине.
Две младшие сестры весьма охотно обсуждали мои наряды, потому что сами только о туалетах и думали. В остальном же они едва замечали мое существование; и хотя обе всегда были очень любезны и относились ко мне с некоей равнодушной сердечностью, они все же не могли скрыть, как им скучно со м, ной. Что же до тетушки, это была на редкость невозмутимая женщина, она, пожалуй, уделяла мне ровно столько же внимания, сколько всем членам семейства, то есть почти никакого. Поэтому ближайшими моими друзьями были старшая дочь прокурора и он сам, причем совместные развлечения еще более укрепили эту дружбу. Перед началом судебной сессии мы провели несколько дней в усадьбе Грэндж, где жили роскошно, ничем не стесняясь, и там начали вместе ездить верхом, а потом стали ездить ив Эдинбург, насколько прокурору позволяли его бесконечные дела. Когда от прогулки на свежем воздухе, трудной дороги или непогоды нас охватывало оживление, робость моя совершенно исчезала; мы забывали, что мы чужие друг другу, и, так как никто не заставлял меня говорить, слова лились тем свободнее. Тогда я и рассказал им мало-помалу все, что произошло со мной с того самого времени, когда я покинул Эссендин: как я отправился в плаванье и участвовал в стычке на "Завете", как блуждал, среди вереска и что было потом; они заинтересовались моими приключениями, и однажды в неприсутственный день мы совершили прогулку, о которой я расскажу несколько подробней.
Мы сели в седло ранним утром и направились прямо туда, где среди большого, заиндевелого в этот утренний час поля стоял замок Шос, и над трубой его не было дыма. Здесь Престонгрэндж спешился, велел мне подержать лошадь и один отправился к моему дяде. Помню, сердце мое исполнилось горечью, когда я увидел этот пустой замок и подумал, что несчастный скряга сидит в холодной кухне, бормоча что-то себе под нос.
- Вот мой дом, - сказал я. - И вся моя семья.
- Бедный Дэвид Бэлфур! - сказала мисс Грант.
Я так и не узнал, о чем они там говорили; но разговор этот, без сомнения, был не очень приятен для Эбенезера, ибо, когда прокурор вернулся, лицо у него было сердитое.
- Кажется, вы скоро станете богачом, мистер Дэви, - сказал он, вдев одну ногу в стремя и оборачиваясь ко мне.
- Не стану притворяться, будто это меня огорчает, - сказал я. По правде говоря, во время его отсутствия мы с мисс Грант дали волю воображению, украшая поместье зелеными полями, цветниками и террасой; многое из этого я с тех пор осуществил.
Затем мы отправились в Куинсферри, где нас радушно принял Ранкилер, который буквально лез вон из кожи, стараясь угодить столь важному гостю. Здесь прокурор с искренним участием стал подробно вникать в мои дела и часа два просидел со стряпчим у него в кабинете, причем выказал (как я после узнал) большое уважение ко мне и заботу о моей судьбе. Чтобы скоротать время, мы с мисс Грант и молодым Ранкилером взяли лодку и поплыли через залив к Лаймкилнсу. Ранкилер был смешон (и, как мне показалось, дерзок), когда стал громко восхищаться молодой дамой, и, хотя эта слабость столь присуща их полу, я удивился, видя, что она как будто чуточку польщена. Но это оказалось к лучшему: когда мы переправились на другой берег, она велела ему сторожить лодку, а мы с ней пошли дальше, в трактир. Она сама этого пожелала, потому что ее заинтересовал мой рассказ об Элисон Хэсти и она захотела увидеть девушку. Мы снова застали ее одну отец ее, должно быть, целыми днями трудился в поле, - и она, как полагается, учтиво присела перед джентльменом и красивой молодой дамой в платье для верховой езды.
- Разве вы не хотите поздороваться со мной как следует? - спросил я, протягивая руку. - И разве вы не помните старых друзей?
- Господи! Да что же это! - воскликнула она. - Ей-богу, да ведь вы же тот оборванец...
- Он самый, - подтвердил я.
- Сколько раз я вспоминала вас и вашего друга, и до чего ж мне приятно видеть вас в богатой одежде! - воскликнула она. - Я тогда поняла, что вы нашли своих, потому что вы прислали мне такой дорогой подарок, не знаю уж, как вас за него благодарить.