- Значит много будут смотреть.
Клавка безобразным жестом скребет подбородок.
- А чего, доктор, если я все свои вещи вам отдам, там их покажите?
- Покажу.
- Я тогда побежала домой.
Она косолапо пошла в дверь.
- Доктор, как же вы будете делать выставки? - удивляется Верка. - Вас же от сюда не выпустят.
- Я должен отсюда уйти. Если выберусь, буду писать об этом месте, показывать выставки, рассказывать людям обо всем.
- А как же мы?
- Кто то за вас должен биться. Я и хочу, чтобы вы были как все, все там живущие за проволокой.
- Это не реально, доктор, - говорит Рита. - Во первых никто от сюда еще не уходил просто так. Во вторых, даже если вы выйдете, вам заткнут рот и не дадут рассказывать об этих местах.
- Может ты и права. Но если только молчать, и смотреть как издеваются, уничтожают людей, расправляются с тобой, на кой хрен тогда жить. Да я понимаю, что постараются заткнуть рот, может посадят, но не все же люди идиоты, если капля сомнения или правды проникнет в их души, то у меня уже будут помощники и соратники. Ты представляешь, выставка жителей полигона, где люди живут в ужасных условиях, гниют, умирают и пишут такие вещи. Это уже агитация за нас.
Рита смотрит с сомнением. Верка и Надежда с одобрением в глазах.
- Я тоже принесу свои самые лучшие вещи, - кивает головой Верка.
Она тоже исчезает.
- Не забил ли ты им головы несбывшимися надеждами?
- Нет.
- А куда ты все отвезешь?
- Там у меня в больнице работает один знакомый, теперь тоже доктор. Мы с ним учились вместе. Вот хочу ему подбросить.
- Не надо ему. Вот возьми письмо, вот адрес моей мамы, пусть привезут все к ней, она сможет пока у себя все сохранить.
- Спасибо, Риточка.
В шесть утра у моего дома останавливается машина и тут же словно из под земли появились люди из поселка, они столпились у двери.
- Что там у тебя, давай грузи, - кричит мне старлей.
- Сейчас.
- Доктор, мы тебе поможем, - это дед Тимофей. - Пойдем, - командует он окружившим его людям и рукой зовет их в дом.
За пол часа машина загружена и мне показалось, что картин и вещей увеличилось, чуть ли не в двое. Я отдаю письмо Риты и адрес ее мамы старлею.
- Вот отвезешь сюда.
- Ну ты даешь, старина, надо же как прибарахлился, а всего то живешь, несколько месяцев. Будь спокоен, довезу.
Днем у меня сидят несколько пациентов и завсегдатаев. Неожиданно приехала развалюха-машина из монастыря. Монахиня робко вошла в кабинет и встала передо мной.
- Игуменья Аграфена просит вас срочно приехать.
- Что произошло?
- Ракета... разорвалась над нами...
- Шариковая, с пластинами, химическая?
- Нет..., с огнем... Несколько монахинь пожгло. С пожаром, слава богу, справились...
- Сволочи, мать их в стенку, что же они делают.
Монахиня испуганно крестится. У медсестры Надежды от изумления выпал из рук карандаш. Я иду собираю свой чемоданчик.
Опять машина, противно скрипя изношенными конструкциями, вывозит меня из села.
В огромном дворе монастыря еще дымится бревенчатое строение. Сам монастырь не пострадал, камень и черепица, спасли его от небесного подарка. Игуменья Аграфена, с испачканным сажей белым воротничком, встретила меня на ступенях.
- Как это произошло? - после приветствия спросил я.
- Слава богу, что взрыв был там, метрах в ста от забора. Сначала ухнуло, а потом яркая вспышка и все вокруг залило огнем... Камень забора сдержал силу огня, но все же язык лизнул крышу часовенки. Она в основном и загорелась, три монахини, что там были, в пламени выскочили наружу. Еле погасили на них огонь. Пойдемте, доктор, я их покажу.
Только одна из них без сознания. Ожоги охватили всю нижнюю часть тела. Я чищу ранки, дезинфицирую пораженные площади и смазываю все мазью Вишневского. Теперь я бессилен, нужно терпение и время для ее лечения. С остальными легче, очаги поражения небольшие, им тоже оказываю помощь.
Игуменья угощает меня чаем.
- Говорят, вы картины отправили в Барнаул.
Ну вот об этом уже все знают.
- Да, матушка, хочу там показать их людям.
- Вы здесь нужны, доктор. Кто то должен бороться против этой... военной мерзости.
- Матушка, надо бороться в миру, а не в этом котле. Здесь дальше проволоки не плюнешь.
Она красиво, как Кустодиевская купчиха, держит блюдце с чаем и размышляет.
- Хорошо, будете там, вас же раздавят... Машина подавления такова, что и слова пикнуть не посмеете.