НИК. ШПАНОВ
КРАЙ ЗЕМЛИ
Наше юношество прежде всего должно познакомиться с тем миром, на который направлен человеческий труд. И если бы за работу сели знающие люди, обладающие небольшой литературной талантливостью, как сумели бы они увлечь читателей живым рассказом хотя бы о наших природных богатствах: о лесах севера, об угле и рудах Донбасса, об умиравшем при власти помещика мощном Урале, Кавказе и о неисчислимых богатствах хотя бы только одного Кузнецкого или Алтайского района. Это вернее, чем вся гуманная литература, вдохнет в юношество пафос трудовой борьбы, пафос строительства, обновляющего весь мир.
И. Скворцов-Степанов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Английские географы гордятся тем, что они знают каждый клочок британских владений. Они правы вдвойне: они действительно знают географию Британской империи и они действительно вправе этим гордиться. Австралия, Индия, Африка, Канада - все это так далеко от самой Англии. Тысячи и десятки тысяч километров пути отделяют заморские владения от метрополии, и между тем нет такого клочка ни в одном самом диком, самом необитаемом уголке доминионов или колоний, где англичанин не попирал бы почву своим тяжелым походным сапогом.
И не только те края исходили вдоль и поперек английские географы, где английский паспорт является законным документом, а и туда, куда доступ европейцу запрещен под страхом смерти, назойливо лезут передовые ищейки британского империализма, сначала узнать, обнюхать со всех сторон, излазить вдоль и поперек привлекающий их кусок земного шара и после того попытаться подмять его под широкую когтистую лапу жадного британского льва. Вот принцип англичан.
Толкаемые жадными до наживы купцами, поощряемые щедрыми премиями адмиралтейства, английские мореплаватели исколесили все воды нашей планеты от Арктики до Антарктики. И прежде всего борьба оформившегося и осознавшего себя английского империализма была борьбой за географию. Недаром история морских открытий наполовину является историей английского мореплавания, а в истории исследования Азии, Африки, Австралии и Америки английским географам принадлежит одно из самых почетных мест.
На истории вытеснения англичанами с морей таких исторических мореплавателей, как португальцы, испанцы и позднее голландцы, чрезвычайно рельефно выпирает значение познания англичанами арены борьбы.
Их предшественники, фактически владевшие основными европейско-азиатскими путями, заставили англичан начинать свою морскую карьеру на далеком севере в поисках северных путей из Атлантического бассейна в бассейн Тихого океана, считавшийся тогда единственно привлекательной целью для купца. Но португальцы и испанцы, понуждаемые разлагающимися морально правящими кругами своих государств, вырождались из купцов-исследователей в чистых конквистадоров, стремившихся только к тому, чтобы добыть золото там, где его можно было вышибать мечом из рук цветных народов, населявших неизвестные завоевателям страны.
Политика англичан была более дальновидной. Они шли не путем завоевания вслепую, а путем овладения через познание нужных им областей. Изучение и географическое исследование всегда сопутствовало и сопутствует англичанам в их захватнической деятельности.
Англия и Советский Союз - антиподы. Мы не собираемся и не хотим никого и ничего завоевывать и покорять. Как путь к осуществлению постоянных империалистических тенденций, география нас не интересует, но искусству географических исследований и науке познания земли мы все-таки должны у англичан научиться. Имена многих русских исследователей-путешественников вписаны золотыми буквами в историю познания земного шара. Но как бы блестящи ни были заслуги наших отечественных географов и краеведов, то, что сделано нами, ничтожно мало. Настолько позорно мало, что не имеем даже права сказать: "мы знаем свою страну". По сравнению с правительствами других стран, правительство Российской империи никогда не отличалось стремлением к познанию подвластных ему территорий. Только вторая половина XIX и первые годы XX веков ознаменовались некоторым оживлением в области возрождения географии и краеведения России. Но и тогда правящие верхи продолжали гораздо больше интересоваться топографией фешенебельных курортных местностей Западной Европы, чем географией страны, в которой они жили и которой управляли.
Большинство отрицательных явлений, порождаемых человеческой косностью и реакционной неподвижностью, обладают значительной инерцией. Вероятно, поэтому в нашей стране, где в силу исторически сложившейся обстановки крестьянин был прикован к своей сохе, рабочий - к станку, интеллигент - к своему столу, и где для немногих людей, располагающих реальной возможностью передвижения в любом направлении, изучение географии при наличии извозчиков почиталось излишним и даже предосудительным, вероятно, поэтому прохладное отношение к проблеме изучения отечественной географии, не говоря уже о мировой, грозило до самого последнего времени перейти из тяжелого наследия в печальную и позорную традицию. Это тем более удивительно, что, с одной стороны, именно наша страна является одной из наименее исследованных культурных стран, и, с другой, ни одно государство не предоставляет к услугам географа и краеведа столь разнообразного и захватывающе интересного поля деятельности, как именно Союз ССР. От знойных песков средней Азии до закованной в лед земли Франца Иосифа, от Черного моря до Тихого океана мы располагаем тем, чем не располагает больше никто, кроме разве Северо-Американских Соединенных Штатов.
Даже самые насущные нужды заселения и использования природных богатств ряда областей Советского Союза говорят о необходимости наиболее интенсивного развития деятельности наших географов. Первостепенная важность географического и краеведческого исследования самых отдаленных и на первый взгляд бесполезных уголков Союза постепенно осознается советской общественностью. Однако следует сознаться со всей откровенностью, что почва для быстрого продвижения этого вопроса продолжает оставаться весьма мало благоприятной как в отношении подготовленности широких масс трудящихся к восприятию самой идеи, так и в отношении материальных возможностей для ее осуществления. Следует твердо усвоить, что недостаточно поставить задачу и ассигновать средства для ее осуществления. Нужна культура путешествия.
Быть может, многим слово "культура" покажется здесь неуместным, но это именно так.
Прежде всего, больше чем в каком бы то ни было другом деле работа изучения географии и краеведения страны является работой коллективной, а иногда даже и подлинно массовой. Каждый, в ком существует склонность к передвижению, к посещению неизвестных еще мест, как пчела в улей, должен нести крупицу своих знаний и наблюдений в сокровищницу советской географии.
Для этого нужны кадры, огромные кадры людей, любящих путешествие и умеющих путешествовать. Не тех туристов, которые умеют ездить на автомобиле по Военно-грузинской дороге и восходить на засиженные "вершины", а людей, ищущих мест, где до них вообще никто не бывал или бывали немногие.
Но мало людей, нужны еще и технические средства. В горное путешествие не поедешь с фанерным чемоданом и в городских ботинках; отправиться на дальний север в овчинном полушубке с той несуразной сумкой, которую у нас называют рюкзаком, с лыжами, прикрепляющимися к ногам рвущимися на каждом километре ремнями, это значит обречь себя на то, чтобы не сходить с палубы судна или замерзнуть где-нибудь, беспомощно сидя на льду в намокшей овчине.
У нас нет снаряжения, мы не умеем его изготовлять. У нас не уделяют этому должного внимания.
У нас нечего одеть туристу; нет таких консервов, которые он спокойно мог бы взять с собой в уверенности, что получит сытную и вкусную пищу в пути; нет палаток, в которых путешественник мог бы укрыться от дождя и холода; нет самой простой походной спиртовки с сухим спиртом, на которой можно было бы согреть себе пищу.
Можно ли при таких условиях путешествовать иначе чем в поезде? Можно ли изучать свою страну? Можно ли считать для себя правилом использовать хотя бы отпуск для путешествия и туризма? У нас привыкли с вожделением думать о прелестях Крыма и Кавказа как о чем-то само собой разумеющемся, когда речь идет об отдыхе. Вообще юг, зной, ленивое барахтанье в волнах прибоя - вот идеал отдыха. И поверит ли кто-нибудь, что не на советский юг, а на советский север должен с надеждой смотреть всякий, кто хочет провести отдых не в нервозной грызне с соседом по пляжу, не в душных конурах курортов, а в подлинном, единственно полном общении с природой, в окружении абсолютного покоя, в состоянии постоянного, физически укрепляющего движения среди не заплеванной, ошеломляющей своей девственной чистотой природы.
Только на север!
Новые места, новые люди. Люди только тогда, когда хочешь их видеть вот идеал туриста, и он вполне осуществим только на севере.
При всей своей кажущейся бедности север грандиозно богат. В нем вовсе не так мало колорита и красок, как принято думать. Нужно только уметь различать их в подавляющей суровости северных пейзажей.
Идите на север!
Каждый, кто раз побывал на крайнем севере, вернется туда еще раз. И это хорошо, нам нужно изучать наш север, потому что подавляющая часть нашего Союза приходится на северные широты и, к нашему несчастью, именно эта часть является наименее изученной. Всякий путешественник, всякий турист своим дневником, статьей, брошюрой, книжкой внесет посильную долю в дело познания нашей великой страны.
Я далек от надежды, что по этой книжке читатель сумеет составить, себе более или менее четкое представление о жизни на островах Северного Ледовитого океана, посещенных мною на этот раз, но если хотя бы немногие отдельные моменты жизни севера оставят о нем некоторое впечатление, я буду считать свою задачу выполненной.
Там, далеко на севере, в постоянных лишениях и в неравной борьбе с суровой природой живут граждане Советской Страны. Своим тяжелым трудом эти далекие сыны советов вносят большую долю в дело поднятия хозяйства всего Союза. Они дают в наше распоряжение ценнейшие товары, превращающиеся на внешнем рынке в станки и машины, нужные для великой исторической стройки.
Жители крайнего севера дают продукты своего труда, не имея представления о том, что если бы к ним на помощь пришел коллективный разум живущих на юге людей, с его колоссальным запасом энергии, знаний и опыта их труд мог бы стать неизмеримо более продуктивным, их жизнь из жизни полузверей могла бы превратиться в нормальную жизнь мыслящих людей. В свою очередь, и страна использует продукты труда северян, ничего не зная ни об этом труде, ни о жизни заброшенных на снежные просторы севера пасынков природы. А если бы люди, живущие на юге, знали жизнь севера, они своим разумом пришли бы ему на помощь и умножили бы богатства, приходящие от северян.
Таким образом каждый грамотный, побывавший на севере, должен чувствовать за собой двойной долг: перед полудикими людьми далекого севера, ждущими помощи с юга, и перед людьми юга, имеющими право получить от севера много больше, чем он дает сейчас. Их нужно познакомить. И если из этих путевых записок людям юга сделается понятной и знакомой хоть одна черта на широком туманном лице советского севера, я буду считать свой долг перед севером и югом выполненным. Я буду считать свою крохотную долю внесенной в сокровищницу познания лица великой Страны Советов.
Весьма вероятно, кое-кто из читателей склонен будет сделать мне упрек: автор дал в своих записках много отрицательного, он проглядел все то положительное, что происходит в нашей огромной работе по освоению северных окраин Союза. Этих читателей я хочу предупредить: да, я видел много хорошего, много отрадного, и все отрадное и большое, что я видел, нашло, у меня отражение. Но я видел и очень много плохого, больше чем хотелось бы видеть. И мог ли я умолчать об этой стороне, имел ли я право на замазывание тех прорех, о которых должна знать советская общественность, строящая слишком большое дело, чтобы смущаться отдельными неудачами и недочетами, может быть, иногда даже недобросовестностью исполнителей? Я не писал парадной статьи для парадного отчета; я писал только о том, что видел - о хорошем так же откровенно, как о плохом. Я считаю, что в этом заключается мой долг перед нашей молодой страной, перед ее великой стройкой откровенно говорить обо всем, что видишь. Знать недостатки - значит наполовину уже их уничтожить. Лишь бы была воля к их уничтожению, а такая воля у Советского Союза есть.
АВТОР
ПРЕДПУТЬЕ
1. БЕЛЫЙ МИКРОБ
Еще не сошел снег на серых безлистых бульварах; еще солнце кажется новинкой, и хочется беззаботно ловить короткие часы неуверенного тепла, убегающего от малейших порывов холодного апрельского ветра; москвичи еще щурятся отвыкшими от яркого света глазами на опрокинутые столбы крутящегося роя пылинок, пересекающие замурованные двойными рамами комнаты; еще никто не думает о большем, нежели: одеть или не одеть весеннее пальто, а я уже слышу со всех сторон:
- Куда же вы едете, где вы проводите это лето?
А что я могу сказать, почем я знаю, куда я еду? Наша страна так безмерно велика; куда ни поедешь по ней, на запад ли, на восток, на юг или на север, везде можно встретить столько интересного и нового.
Хорошо бы, правда, на юг, в широкие, обожженные беспощадным солнцем пустыни средней Азии, где мерно неделю за неделей мягко будет ступать твой верблюд, или на суровые, дышащие ознобом склоны Памира, где придется цепляться за холку коня, скребущего копытами камень и снег заоблачных перевалов. А быть может, лучше двинуться на восток, в дебри Сихотэ-Алиня, где можно спастись от зноя под плотным зеленым шатром тиссов и освежить усталые ноги в студеной воде горной речушки, такой студеной, что ступни делаются через пять минут совсем синими; где без топора нельзя сделать ни шагу по заплетенной лианами тайге и где нельзя спать без костра, если не хочешь заниматься ночью приемом рыси или медведя; где желто-черный хозяин уссурийской тайги, родной брат бенгальского тигра, приходит напиться из ручья, в котором ты черпал воду для чая. Быть может, туда?
Унылыми и бледными кажутся степи, давит проникающее во все поры жидкое золото солнца; нечем дышать в теснинах, как плотным строем толпы наполненных бесконечными рядами деревьев. Все это не то.
Я уже купался в безмерном сиянии полярного льда, из которого незаходящее солнце вырывает мириады алмазов и рассыпает их в воздухе слепящим световым дождем.
Этот дождь падает на изумрудные глыбы неподвижных полей и вместе с аквамариновой пылью снова взвивается вверх до самого тусклого неба взметающимся фейерверком.
Вакханалия света, полная палитра красок, неудержимое движение там, где все мертво, где все неподвижно, где солнце до подлости скупо.
Я уже видел все это. Я ступал ногой на колышущуюся поверхность торосов, под моей лыжей хрустел ненаслеженный снег ледяных полей полярного моря.
Я должен видеть все это. Я должен окунуться в бездну, наполненную алмазной аквамариновой пылью. Я должен еще раз дышать воздухом, которым еще не дышал человек. Кто отравлен белым микробом, может желать только севера.
На север! Только на север!
2. МЫ ВЫБИРАЕМ МАРШРУТ
Кинооператор Блувштейн, с которым мы делили каюту на борту "Красина" в экспедиции к берегам Шпицбергена, с видом завзятого трубочника набил длинную трубку и закурил. Обычно Блувштейн не курил трубки, поэтому и набивал ее плохо и курить не умел. Трубка ежеминутно гасла. Блувштейн вновь ее раскуривал, пока, наконец, темная слякоть слюны и никотина не заставила его перекоситься.
Я знаю этот вкус и верю тому, что он действительно способен испортить все очарование любовно смакуемых прелестей Берлина - темы, более чем устойчивой во всех разговорах моего бывшего соплавателя: "А вот когда я был в Берлине..."
Иногда в минуты углубленного самосозерцания, когда воспоминания давили на Блувштейна со всей реальностью галлюцинаций, вместо рассказов о Берлине, из глубины кресла доносилось: "Ramona, du bist...", и огромные ступни плавно двигались в такт мотиву.