ПОСЛЕДНИЙ САММИТ
Прежде чем я расскажу о моей последней встрече с лидерами крупнейших мировых держав, несколько слов о том, как окончилась "новая холодная война". 20 июня 1999 года в Германии, в Кельне, состоялся долгожданный саммит "восьмерки", в котором Россия вновь принимала участие.
Только что завершилась война в Югославии. Ситуация была крайне напряженной.
... Провел я в Германии всего семь часов. Поездка эта была нужна, в сущности, для того, чтобы сказать всего лишь одну фразу: "Нам надо после драки помириться".
Повторили мои слова, кажется, все газеты и телеканалы мира без исключения.
Это была резкая смена международных позиций Москвы. Еще недавно наши дипломаты в связи с событиями в Югославии принимали очень жесткие решения, словно готовя и наше, и зарубежное общественное мнение к длительной, затяжной конфронтации.
Нужно было срочно возвращаться на мировую дипломатическую арену, срочно что-то предпринимать.
В Кельне мы сделали первый шаг навстречу Западу после югославского кризиса.
... Тони Блэр сказал на итоговой пресс-конференции: "У нас разные подходы к косовскому урегулированию. Но это прекрасно, что мы снова вместе. Нас объединяет стремление сделать Балканы свободными от этнических конфликтов".
Россия подтвердила свой статус равного политического партнера, без которого немыслимо разрешение мировых конфликтов и решение важных вопросов. Особенно европейских. В своих заявлениях лидеры стран старательно подчеркивали, что в клубе не семь, а восемь полноправных членов.
Причина этой искренней радости объяснялась просто: Россия дала возможность НАТО с достоинством выйти из конфликта, а затем сама решительно отказалась от возобновления "холодной войны". Самый серьезный кризис за последние чуть ли не двадцать лет в отношениях Запада и России (его сравнивали даже с карибским кризисом), к всеобщему облегчению, был исчерпан. Именно этот вздох облегчения и прозвучал наконец в Кельне.
Покидая саммит в Германии, вместе с чувством громадного облегчения и выполненного долга я испытывал и тревогу. Легко вступить на путь конфронтации, но трудно с него уйти. В мире за время югославского кризиса накопилось слишком много отрицательных эмоций по поводу самостоятельной, независимой позиции России. И рано или поздно нам дадут это почувствовать.
Как только началась операция в Чечне, я сразу понял: вот теперь-то и настал "момент истины" для наших отношений с Западом! Теперь попытаются нас прижать по-настоящему!
... Вернувшись с международной конференции в Осло, где уже активно обсуждалась чеченская тема, Путин рассказал мне о забавном эпизоде. Прощаясь, Клинтон ему сказал: "До скорой встречи в Стамбуле, Владимир!" "Нет, мы с вами в Стамбуле не встретимся, - заметил Путин. - Туда поедет Борис Николаевич".
"О Господи, только этого не хватало!" - схватился за голову Клинтон. Путин смеялся, рассказывая мне эту историю, а смотрел испытующе. Да, в Стамбуле нас ожидали тяжелые минуты. Готов ли я к ним - и морально, и, главное, физически?
На всякий случай к поездке стал готовиться и Путин. Но мы оба знали: ехать должен только я!
... Биллу не очень хотелось встречаться со мной в Стамбуле. Западные страны готовили крайне жесткое заявление по Чечне. И все об этом прекрасно знали. По сути дела, начинался новый этап изоляции России. Этому надо было помешать во что бы то ни стало.
Постепенно, день за днем, я начал исподволь готовить себя к поездке. Думал все время о Стамбуле. Представлял себе зал, лица, атмосферу. Все это было настолько привычно, что представить себе эту обстановку мог легко.
Один из важнейших элементов работы президента во время таких визитов подготовка выступления. Работа над текстом порой продолжается до последней минуты. На примере Стамбула хочу показать читателю, как это происходит.
Знал, что выступление будет максимально жестким. Но общая задача - это одно, конкретные слова - другое. Я всегда любил отходить от текста, не ограничиваться тем, что написано на бумаге. Так было и на этот раз.
Первый заготовленный для меня текст правил нещадно. Вставлял туда самые жесткие и резкие формулировки. Текст возвращался снова ко мне - приглаженный и прилизанный. Международники боялись жесткой конфронтации с западными партнерами. Прочитав очередной вариант, среди ночи я позвонил Волошину по телефону: "Вы что, надо мной издеваетесь, Александр Стальевич?" Я грозил всех уволить.
Тем не менее чувствовал: помощники в чем-то правы. Нельзя перегнуть палку.
Резкий, жесткий тон, но не угрозы. Это должна быть рациональная, сухая, лишенная сантиментов позиция.
А позиция наша в Чечне простая. Мы спасаем мир от международного терроризма. Мы спасаем Россию от угрозы распада.
За три дня до вылета я сказал своему "дублеру" - Путину: "Все, решено, Владимир Владимирович. Еду я".
Правку текста продолжал делать уже в самолете.
Я знал, что от самого выступления зависит многое, но не все. По огромному опыту встреч с Клинтоном знал - он живой, открытый человек. Но когда нужно, включает холодность, сухость. Вообще же на Клинтона огромное влияние оказывает само общение.
Еще раз внес рукописную правку в текст выступления: "Никто не имеет права критиковать нас за Чечню".
Отдал текст Игорю Иванову и моему помощнику Сергею Приходько для доработки. Через некоторое время они вернулись, стали убеждать, что так нельзя. Я отобрал у них текст, еще раз прочитал. "Идите, я подумаю". Утром снова перечитал и фразу оставил. Пришлось так и читать, с рукописной вставкой.
Клинтон чувствовал, что я буду резок, с первых секунд: он вошел "неправильно", не в те двери, которые были положены по протоколу, и пошел через весь зал, метров сто, стал здороваться со всеми, улыбаться, дал понять всем, кто в этом зале хозяин.
Я показал ему на часы: "Опаздываешь, Билл!" Он улыбнулся. Ну вот. Уже легче.
Почти кожей ощутил: весь огромный зал как будто усыпан осколками недоверия, непонимания. Начал читать текст, максимально вкладываясь в каждое слово. И понимал, что каждое слово попадает в цель.
На меня смотрели живые лица, одни осуждали, другие выражали свое полное одобрение. Ширак и Шредер сидели с тяжелыми лицами. Такого напора они явно не ожидали.
И Германия, и Франция заняли по поводу чеченской проблемы наиболее жесткую позицию. Я понимал, что оба лидера вынуждены следовать в фарватере общественного мнения в своих странах. После окончания встречи Ширак подошел ко мне, сказал, что очень хотел бы поговорить втроем - я, он и Шредер. Хотя бы полчаса. Это был их последний шанс добиться каких-то уступок от России. "Нет, - твердо сказал я. - У нас еще будет время".
Общая резолюция встречи в Стамбуле не обходила стороной чеченскую проблему, но главное - в заявлении не прозвучало жесткого осуждения нашей позиции в Чечне, как это планировалось. Ширак выглядел на подписании не очень здорово. Я отказался даже от пятиминутной встречи с ним. Считал, не время. Пусть подумает о своей позиции.
Это была победа...
Важная международная победа России.
Из Стамбула летел с двойственным чувством. С одной стороны - огромная радость, что дело сделано. И сделано мной.
С другой стороны - какая-то пустота, грусть. Встреча-то, наверное, последняя.
Закончилось мое, "ельцинское", десятилетие в международной политике.
В это десятилетие дипломатические контакты нашей страны были абсолютно доверительны, тесны, подкреплены личными отношениями.
Мне удалось утвердить в дипломатии новый термин - многополюсный мир. Отношения с Японией, Индией, Южной Кореей, другими азиатскими странами были подняты на новую высоту. Особенно я рад созданию очень доверительного тона в отношениях с нашими китайскими друзьями.
С другой стороны, события последнего, 1999 года в Югославии и на Кавказе увели отношения России и Запада не в ту сторону, в какую бы нам хотелось. К сожалению, это - объективная реальность, с ней ничего не поделаешь.
И все-таки наши отношения за все эти годы успели стать принципиально другими.
Мы не собираемся состязаться в военном могуществе. Не будем держать огромную армию за пределами страны. Не станем строить свою дипломатию на силе.
Россия постепенно становится частью объединенной Европы. Об этом говорит все: политика, экономика, повседневная жизнь людей. Мы сейчас уже составная часть общеевропейского рынка, общеевропейского дома. Мы зависим от его атмосферы, живем в ней - все совсем иначе, чем это было всего 10 лет назад.
Но у этого процесса есть и серьезные оппоненты. Есть они и у нас в России, и в США, и в Европе. Североатлантическая стратегия НАТО, то есть превращение блока в инструмент политического давления, пока игнорирует национальные интересы России.
К сожалению, эту проблему решать уже не мне, я оставляю ее новому российскому лидеру.
Решать ее можно по-разному. Можно было бы интегрироваться в НАТО, вписаться в европейскую безопасность как равноправный партнер. Но в НАТО нас не ждут. В ближайшие годы этот путь вряд ли станет реальным.