- Берци, плыви сюда, подлетаем к мысу Канаверал! Отсюда стартовали все американские астронавты - и те, что высадились на Луне, и те, что вместе с нами участвовали в полете "Союз" - "Аполлон". Я побывал здесь, когда готовился к тому полету!
Четко видна береговая линия, пролетаем полуостров Флорида...
- Гляди, Берци: редкое в этих местах явление - чистое небо. Теперь и ты повидал американский космодром, правда сверху, из космоса!
Вот и Бермудские острова. Внизу густая чернота, никаких огней.
- Берци, чувствуешь что-нибудь необычное? Ну, например, что Земля притягивает к себе корабль, он под воздействием каких-то таинственных сил стал лететь ниже, чем раньше?
- Нет, ничего такого не чувствую...
- Вот и я тоже.
Быстро пересекаем пресловутый Бермудский треугольник. Под нами беспредельные просторы Атлантического океана.
- Хоть и поздно уже, совсем не хочется спать. Понаблюдаем еще?
Берци с удовольствием соглашается...
ГЛАВА VII
ЭКСПЕРИМЕНТЫ, ЭКСПЕРИМЕНТЫ...
"Беалуца" = Беа + Луца? - Когда воет сирена... - Поспешай не спеша! Как у космонавтов со слухом? - Хитроумный "Балатон". - Солнце в путах атмосферы. - Розыгрыш электронного сторожа. - "Берци, не крути головой!"
Сегодня, 30 мая, наш четвертый день в космосе и третий - совместной работы с основным экипажем станции. Начинаем его с технологического эксперимента "Беалуца". Цель опыта - сугубо практическая, земная. Изучив, как в идеальных условиях невесомости и космического вакуума образуется сплав алюминия и меди, специалисты надеются использовать результаты для улучшения технологии непрерывной разливки стали и сплавов, разливки в формы для изготовления разных специальных изделий.
Эксперимент венгерский, подготовлен Институтом железа Министерства черной металлургии Венгрии и Институтом космических исследований АН СССР. Говорят, его название образовано из имен жен специалистов, подготовивших эксперимент. Зовут их Беа и Луца. Будто бы руководитель работ стимулировал таким образом творческую активность своих сотрудников... Не знаю, так ли, но романтично и звучит красиво.
Берци хорошо подготовился к технологическим экспериментам, все у него спорится. Сейчас он работает возле первой шлюзовой камеры, крутит ручки, нажимает рычаги...
Вдруг... Что такое?! Воет сирена!!! А срабатывает она только в самых экстренных случаях. Мигом оборачиваюсь к электронному сигнальному табло. Этого еще нам не хватало - тревожно мигает красный проблесковый транспарант, сообщающий о негерметичности рабочего отсека!
Термин "герметичность" и его производные много раз появлялись на страницах этой книги, и всякое упоминание о ней связано с непроницаемостью для воздуха наших скафандров, отсеков корабля "Союз", станции "Салют". Представьте себе огромное тонкостенное сооружение, в котором множество несколько сотен - тщательно заделанных отверстий, а само оно состоит из состыкованных между собой секций. Это и есть "Салют" с загерметизированными стыками и отверстиями для электрических и гидравлических цепей, соединяющих аппаратуру и агрегаты внутри и вне станции. Нетрудно понять, что надежная изоляция такого "решета" при условии, что в "Салюте" поддерживается нормальное атмосферное давление, а за бортом глубокий вакуум, невообразимый холод в тени и жара на освещенных Солнцем местах,- сложнейшая инженерная проблема. Специалисты справились с ней, но предусмотрительно оснастили станцию датчиками, которые даже при незаметном экипажу падении давления подают сигнал тревоги.
По инструкции надо бы прихватить скафандры и разбежаться по своим кораблям, закрыв за собой люки. Однако что-то тут не так, ведь конструкция орбитальной станции очень надежна, никогда не было даже намека на что-нибудь похожее. Мимо проплывает Леня Попов, вглядывается в табло, спрашивает:
- Что же вы не бежите?
- А что бежать-то? Подумать надо.
- Ну-ну, подумайте. Правда, тут и думать нечего. Вы что сейчас делали? Ты, например, Берци?
- Патрон доставал из "Сплава".
Ну теперь все ясно... Установка-то находится в шлюзовой камере, чтобы извлечь патрон, ему пришлось подать в камеру воздух из станции. И хотя утечка при этом была минимальная, давление в станции чуточку упало, и электронный сторож дал сигнал разгерметизации. Что ж, он свое дело сделал, а вот мы... Должны ведь были заранее предусмотреть такое, да забыли. За это и наказаны. Что ни говори, а было неприятно, когда завыла сирена.
Основной экипаж, конечно, знал, что случилось, и предвкушал поглядеть, как мы драпанем в спускаемый аппарат.
Мы панике, правда, не поддались, но поволновались. Получилось что-то вроде незапланированной тренировки.
После этой, в общем-то ерундовой, встряски нетрудно себе представить ощущения Николая Рукавишникова и его болгарского напарника Георгия Иванова, у которых произошла авария с основным двигателем корабля. Как мы тогда волновались в Центре управления полетом! Но мы-то, болельщики, не принимали прямого участия в управлении операцией... А вот тем, кто был на связи с терпящим бедствие экипажем - разработчикам космической техники, ведущим специалистам,- пришлось пережить тревожные часы. До утра никто из них не сомкнул глаз: искали возможные причины аварии, выход из создавшегося положения. Было ясно, что произошли неполадки с основным двигателем, но в порядке ли резервный, дублирующий? Готовясь к самому худшему, проанализировали и варианты отказа обоих "движков": как экипажу быть в этом случае, как без маршевых двигателей корабль вернуть на Землю? Рассмотрели даже такой, я бы сказал, фантастический вариант, как сближение корабля со станцией и далее торможение всего комплекса, сход с орбиты. К счастью, он не понадобился. Экипаж с честью, в высшей степени профессионально сумел сладить с редчайшим отказом.
Профессионализм в нашем деле - это не только способность не терять головы, не поддаваться панике в сложных ситуациях. Как правило, непредвиденные осложнения связаны с какими-то неполадками в технике, и чтобы знать, как реагировать на отказ, необходимо заранее проигрывать возможные ситуации на тренажерах. Ну, а если в реальном полете возникла непредвиденная ситуация, которую и предусмотреть-то никто не мог, значит, быстро, но не спеша все проанализируй, попробуй представить, чем вызван отказ и как его устранить. Отменное знание техники, множество тренировок в штатных и нештатных ситуациях, практический опыт полетов - вот что придает космонавту спокойствие, помогает сохранить трезвой голову даже в непредвиденных обстоятельствах.
...За всеми хлопотами чуть было не забыли об эксперименте "Аудио", подготовленном специалистами из ГДР. Берци, молодчина, быстро оправился от встряски и, приговаривая: "Нас не удалось напугать", почти уже выполнил необходимые замеры. Они несложные - надо определить, насколько изменяется чувствительность нашего слуха в невесомости и уровень шумов на станции.
- Берци, что у тебя получилось? Не оглох?
- Нет вроде. Вот результаты.
- Что же, в общем-то есть изменения, правда незначительные. Где ты уровень шумов измерял?
- Здесь наверху, на конусе аппаратуры...
Попробую и я, хотя и не очень-то верю, что в невесомости меняется острота слуха. Какие для этого могут быть причины? Да, так и есть - слышу нормально. Быстренько заканчиваю эксперимент. Чего не сделаешь ради науки...
Еще один медико-биологический эксперимент - "Работоспособность", очень интересный и, на мой взгляд, объективно оценивающий реакцию испытуемого, его способность точно и быстро обрабатывать оперативную информацию. Тестирует тебя прибор "Балатон", созданный по заказу советских специалистов венгерской промышленностью. "Идеолог" эксперимента славный симпатичный венгр Янош Хидек был вместе с нами на космодроме и просил очень внимательно отнестись к предстоящему испытанию.
Внешне прибор напоминает портативную вычислительную машинку: на передней панели - окошко, в котором высвечивается цифровая или буквенная информация. Ты же должен реагировать на вводные данные и нажимать соответствующие кнопки. Программ множество - от простых до сложнейших. Есть и звуковой канал - через наушники прибор выдает сигналы, подобные азбуке Морзе. Звук как бы раздваивает внимание: следя за цифрами, ты должен еще и подсчитать, сколько слышал коротких и сколько длинных гудков.
Прибор суммирует, сколь успешно испытуемый справился со всем тестом, определяет реакцию и сообразительность в решении отдельных задач. В результате медики получают данные о способности космонавта обрабатывать информацию в разных условиях, скажем, в начале рабочего дня, в середине, в конце.
Интересная особенность прибора "Балатон" - он оценивает и то, каких усилий стоит космонавту справиться с тестами. Сбоку - лунки для пальцев, куда встроены датчики кожно-гальванического сопротивления. Если пальцы потеют, сопротивление падает и прибор засекает: клиент напрягается, хотя и успевает реагировать на информацию. Улавливает он и учащение пульса и тут же, как бы в порядке обратной связи, подает в наушники высокий, почти визгливый сигнал. В этом случае оставляй сложные задачи, переходи на простенькие, успокаивайся. Привел себя в порядок, и это тут же замечает прибор: в наушниках по-прежнему спокойный, добродушный звук. Кстати, быстрота, с которой приходит в порядок пульс, тоже ценная информация для врача - по ней он может судить о степени возбуждения космонавта.
К сожалению, создатели прибора рассчитывали на тонкие, музыкальные пальцы: мои же просто-напросто не входили в лунки.
Забираюсь в дальний угол переходного отсека, здесь тихо, ничто не отвлекает внимание. А это очень важно в поединке с таким прибором. Так по первым результатам видно, что проделываю все в том же темпе, что и на Земле,- я ведь немало повозился с "Балатоном" еще при подготовке к полету. Но окончательный вывод сделает Янош Хидек, и, если изменения все-таки есть, это тоже небезынтересно для науки.
У "Балатона", на мой взгляд, большие перспективы не только в космонавтике. Он может сослужить добрую службу при обследовании пилотов, водителей всех видов транспорта, диспетчеров, операторов перед ответственной работой на пультах управления. А как удобен он для медсестер интенсивной терапии, которые сутками напролет следят за состоянием больного. Ведь за какой-нибудь десяток минут прибор позволяет исчерпывающе определить психомоторные параметры, работоспособность.
Как бы для разнообразия следующий эксперимент совершенно другого свойства. Он называется "Деформация" и призван установить, насколько меняется "геометрия" орбитального комплекса от неравномерного нагрева солнечными лучами станции и состыкованных с нею кораблей. Даже на Земле, где всегда есть конвективный теплообмен между солнечными и теневыми местами, вполне ощутима разница в их нагреве. В космосе же "пустая" среда не проводит тепло, и солнечная сторона станции нагревается до плюс 100-120 градусов. Конструкторы предусмотрели столь тяжелый для материалов температурный режим и оснастили станцию экранно-вакуумной тепловой изоляцией. Как можно догадаться по названию защиты, экранирование ограждает корпус станции от нагрева лучами, а вакуум, отделяющий корпус от экрана, работает как теплоизолятор.
Тем не менее в полном соответствии с физическим законом о том, что при нагреве тела увеличиваются, а при охлаждении сжимаются, станция и корабли деформируются, изгибаются и даже скручиваются относительно продольной оси. Кроме того, нарушение идеальной, исходной формы комплекса сказывается и на точности измерений с помощью разных бортовых оптических приборов. А раз так, то вполне возможны погрешности в ориентации, при навигационных измерениях.
Но как заметить изнутри деформацию комплекса? Даже если выйти за его пределы, за что зацепиться в этом безопорном пространстве, чтобы из какого-то постоянного положения по отношению к станции измерить величину изгиба и скручивания? Нет, и выход в открытый космос никак не поможет эксперименту. Единственный ориентир, который в данном случае можно считать неподвижным,- Солнце. Его мы и фотографируем из разных точек комплекса, по-разному ориентируя "Салют" и "Союзы" по отношению к солнечным лучам. Контур светила фиксируется на оптическом приборе, снабженном специальной сеткой.
Заняв позиции в обоих "Союзах" и в орбитальной станции, фотографируем Солнце через пять минут после конца ориентации, через час, через два. На Земле специалисты проанализируют, как изображение светила "гуляет" по сеткам оптических приборов в разных концах комплекса, подсчитают величины изгиба и скручивания, дадут поправки, которые из-за деформации станции нужно учесть при ее ориентации.
Еще один очень важный оптический эксперимент проделали мы с "Днепрами". Первые экспедиции на станции "Салют-6" установили: в зависимости от высоты над земным горизонтом Солнце представляется наблюдателю меняющейся формы от привычного круга до ярко выраженного овала. Сориентировав комплекс на светило, мы спроецировали его изображение на специальный экран. В начале эксперимента, который назывался "Рефракция", на полотне высветился яркий круг диаметром около полуметра. Когда Солнце погрузилось в атмосферу и стало изменять свою видимую форму, мы фотографировали его изображение на экране.
Столь явные метаморфозы светила прекрасно характеризуют плотность и температуру воздуха на разных высотах. Успех эксперимента "Рефракция" сулит большие удобства в оперативном и простом измерении этих важнейших параметров атмосферы. Ведь фотографировать из космоса можно сколь угодно часто, а для таких измерений с Земли приходится запускать метеорологические зонды или ракеты.
Вообще-то на "Салюте-6" сделано немало новых работ, очень высоко оцениваемых специалистами. Одна из них - эксперименты с кристаллами кадмий-ртуть-теллур, имеющими сегодня огромное "земное" значение.
Все знают теперь об инфракрасной технике, позволяющей видеть в полной темноте, когда слеп любой оптический прибор. "Освещением" служат тепловые лучи, испускаемые предметами. А так как температура в разных местах объекта разная, лучи по-разному рисуют на инфракрасном "фотоматериале".