Условия пребывания иностранных рабочих в «третьем рейхе» зависели от ряда факторов, совокупность которых определяла их шансы на выживание и сохранение здоровья. Законодательство национал-социалистов ставило «восточных рабочих» на низшую ступень иерархии иностранцев, предписывая для граждан из Советского Союза максимально суровые условия труда и содержания. Представление о характере будущей трудовой деятельности они могли получить еще во время депортации.
Показателен процесс депортации, описанный Валентиной У., которая летом 1942 г. в возрасте 16 лет направлялась к родственникам в г. Россошь Воронежской области и попала в облаву. Спустя почти 50 лет она вспоминает: «Нас забрали (...) не доходя до переправы через Дон. (...) В каких-то сараях мы там были под охраной, но охрана - это были русские, с белыми повязками, (...) догнали нас до Ростова. (...) А с Ростова нас посадили до Есеноватова. От Есеноватова нас, там перегрузили почему-то, довезли до Шепетовки. Вагоны закрыты. В степи останавливали, что-то давали (поесть), но везли быстро. (...) Помню, днем туда нас привезли в эшелоне. (...) Стали выгружать, в вагонах выкидывают трупы, понимаете, мертвые. И погнали, смотрим, какие-то люди копают ямы, смотрим, знакомая одежда, до меня уже дошло, что там же закапывали мертвых, которые с эшелона»<sup>414</sup>. Тяжелые условия транспортировки, жажда, голод, бесчеловечное обращение сопровождавшего эшелон конвоя привели уже во время транспортировки к смерти самых ослабленных из числа угнанных советских граждан.
Киевлянка Валентина С., угнанная в Германию вместе с сестрой в апреле 1942 г., так описывает унизительную процедуру медицинского обследования и санитарной обработки: «Привезли нас в Люблин. Там, значит, нас согнали как скот в это... в баню. Сразу (...) начали чистить, чтобы не было грязи (показывает на себе, что брили покрытые волосами части тела) чтобы не было никаких сороконожек. Ну... и помылись. Помылись... Мужчины, женщины, девчата и старики - все вместе. Бабки начали плакать»<sup>415</sup>. Условия проведения дезинфекции и медицинского осмотра были таковы, что депортированные могли осознать: для будущих работодателей - они не люди. Испытанный стыд за свою наготу, а также чувство беззащитности оставили глубокую психическую травму особенно у женщин.
Последние иллюзии «восточных рабочих» в отношении своего положения в рейхе были развеяны на биржах труда в момент распределения по хозяйствам. У 13-летней Елены М. происходившее вызвало ассоциацию с рынком рабов: «Да, как скот. Приезжает... Приезжает какая-то семья, пройдет и пощупает, как у тебя руки... Работают или нет? Можешь ты что? Дохлых-то никто не хотел брать.. .»<sup>416</sup>. Тот факт, что немецкие крестьяне платили при этом на бирже труда деньги за работника, только подтверждал предположение депортированных: «За меня платили копейки. Ну, покупали, так сказать, работника. Ну, хозяева покупали... на производство...», - вспоминает Устина Ш.<sup>417</sup> Украинец Иван К. подробно описывает отбор, которому он подвергся на бирже: «Подходит немец: «Встань!» - показывает, парень встает. «Закатай рукава!» - закатал. «Подними галоши!» - поднял. «Присядь!» - присел».<sup>418</sup>
Нацистские методы депортации и распределения рабочей силы способствовали складыванию у «восточных рабочих» представления о том, что их ожидает принудительный труд в агрессивной и враждебной по отношению к ним среде. Однако после распределения по хозяйствам депортированные граждане Советского Союза попали в разные условия труда и содержания. Одни «восточные рабочие» были полностью интегрированы в немецкие семьи, другие испытали унизительное обращение и находились в условиях содержания, сравнимых с лагерными.
Законодательной основой осуществления национал-социалистами политики дискриминации «восточных рабочих» являлся комплекс правовых норм, включавший «Постановления об условиях использования «восточных рабочих» от 10 июля 1942 г.<sup>419</sup> Созданное национал-социалистами законодательство ограничивало права «восточных рабочих» практически во всех сферах жизни: при оплате труда, страховании, оказании медицинской помощи, праве на свободу перемещения и почтового сообщения. Кроме того, незащищенность депортированных в рейх советских граждан особенно ярко обнаруживалась в практике суда и карательных органов нацистской Германии. Хотя положение «восточных рабочих» в «третьем рейхе» и было определено нацистским законодательством, однако, в каждом конкретном случае условия жизни и труда «восточных рабочих» зависели от действительного выполнения работодателями существовавших предписаний. Ввиду обозначенного несоответствия условий труда и содержания «восточных рабочих» предписанным национал-социалистами нормам обращения с рабочей силой, необходимо подробнее остановиться на отдельных аспектах условий труда и содержания советских граждан в сельском хозяйстве, для того, чтобы выделить степень данного несоответствия и факторы его формировавшие.
Законодательно закрепленная строгая регламентация быта «восточных рабочих» должна была исключить всякую возможность их сопротивления хозяевам или какого-либо влияния на немецкое население. С этой же целью для гражданского населения, депортированного из Советского Союза, предписывалось закрытое размещение «казарменного типа», такое же, как и для советских военнопленных. Бараки для 20 и более человек были типичным местом размещения «восточных рабочих» в поместьях и крупных крестьянских хозяйствах. Чтобы обеспечить рабочими мелкие и средние хозяйства, испытывавшие в связи с набором в вермахт острый дефицит рабочей силы, были созданы специальные лагеря, постройку и содержание которых финансировали крестьянские общины<sup>420</sup>. К примеру, в Нижней Саксонии действовало правило, в соответствии с которым, если хозяйство не могло предоставить предписанное размещение и питание для «восточных рабочих», то последние размещались в лагере. Для покрытия расходов на содержание работников крестьяне должны были выплачивать лагерю от 15 до 45 рейхсмарок в день<sup>421</sup>. Часто для размещения рабочих команд использовались имевшиеся в деревне крупные помещения: залы сельских гостиниц и церковных общин, склады, гаражи, и даже бездействовавшие синагоги<sup>422</sup>.
Гестапо предписывало жесткие правила передвижения «восточных рабочих» к крестьянским хозяйствам. Как следовало из инструкции гестапо об обращении с «восточными рабочими», «путь между лагерем и местом работы русские всегда проходят вместе. При нехватке немецкого охранного персонала и незначительном расстоянии надзор за группой может быть передан одному из членов «лагерного персонала», который должен сообщать о приходе колонны как руководителю лагеря, так и руководителю предприятия»<sup>423</sup>. В случае попыток бегства лагерная охрана должна была стрелять на поражение. Однако, на практике часты были случаи, когда рабочих сопровождали старики, подростки или колонны самостоятельно приходили в лагерь. В деревне просто не хватало средств и рабочей силы для точного выполнения распоряжений гестапо.
Как отмечалось выше, условия труда и содержания «восточных рабочих» в крупных и мелких хозяйствах были различны. Сохранилось мало свидетельств, которые позволили бы детально реконструировать условия жизни «восточных рабочих» в лагерях, принадлежавших поместью или крестьянской общине. Однако архивные документы<sup>424</sup> и устные свидетельства<sup>425</sup> бывших «восточных рабочих» позволяют сделать вывод о том, что условия содержания рабочих команд, за исключением отдельных случаев<sup>426</sup>, были довольно тяжелыми. Стремясь к повышению производительности труда работавших на территории рейха иностранцев, местные «крестьянские фюреры» (Ortsbauernführer) стали осуществлять проверки отдельных сельскохозяйственных предприятий. Безусловно, свидетельства об условиях содержания в крупных сельских хозяйствах являются сообщениями о вопиющих случаях небрежного обращения с рабочей силой, о которых предписывалось сообщать местным биржам труда с целью повлиять на хозяина предприятия. Некоторые из таких сообщений окружных «крестьянских фюреров» (Kreisbauernführer) об условиях содержания «восточных рабочих» в крупных хозяйствах проникнуты чувством возмущения. Так, окружной уполномоченный по надзору за лагерями сообщал в марте 1944 г. о результатах своей проверки одного из поместий в. Нижней Саксонии: «Те условия, которые я там увидел, вряд ли можно передать письменно. Иностранцы, как мужчины, так и женщины, живут в норах, которые невозможно назвать местом для сна или чем-либо подобным. 30% иностранцев спят без одеял. Большая часть из них укрывается привезенным с собой тряпьем (...) В помещении нет ни стола, ни стульев, ни мест для мытья, так что рабочие вынуждены идти к протекающему неподалеку ручью, чтобы там вымыться. (...) Питание не в порядке. Зарплата иностранцам недостаточна и частью не выплачивается. Больные и дети лежат в комнатах вперемешку. Я выяснил, что К. (управляющий) иногда избивает «восточных рабочих» и «восточных работниц». Одежда иностранцев состоит во многих случаях из лохмотьев. Я прошу тотчас исправить возникшую ситуацию и принять самые строгие меры по отношению к ответственному за это барону М.»<sup>427</sup>.
Об условиях содержания «восточных рабочих» в другом крупном поместье Нижней Саксонии свидетельствует следующий отчет представителя окружного «крестьянского общества»: «Для поляков и «восточных рабочих» недостаточно кроватей, так что они вынуждены спать по двое в одной кровати. Для детей прямо на земле был разбит соломенный лагерь. Сидений нет вообще. Все обеды проходят стоя или за одним очень маленьким столом»<sup>428</sup>. Следует отметить, что состояние «восточных рабочих» вызвало недовольство местного уполномоченного по надзору за лагерями лишь в контексте царившего в хозяйстве общего беспорядка. В своем отчете чиновник подчеркивал: «...иностранцы заняты не полностью. Часть из них занималась чисткой навоза, часть рубила дрова для управляющего, остальные болтались без определенного занятия неподалеку от бараков. Я прошу Вас задуматься в этом случае над выражением «повышение производительности»<sup>429</sup>.
Условия размещения «восточных рабочих» в мелких и средних крестьянских хозяйствах были несколько легче, чем в крупных хозяйствах или в лагерях. С целью осуществления максимально возможной изоляции крестьяне должны были содержать работников из СССР в отдельных запиравшихся помещениях<sup>430</sup>. Благодаря этому условию многие «восточные рабочие» получили в свое распоряжение небольшие комнатки с необходимыми удобствами в хозяйских домах или в верхних помещениях сараев. Александра Р. так описывает свое жилье в мелком крестьянском хозяйстве: «Там кровать деревянная и комодка там. Одежды же никакой не было, только то, что она давала, и детская кровать запасная стояла там. (...) Два окошечка, у них же они зимой не отапливаются, у них же постель, кровать деревянная. (...) Ну, настлано много там, а сверху перина, укрываешься периной»<sup>431</sup>. В то время, как женщины жили в помещениях для батраков внутри домов, мужчины, в соответствии с традициями использования наемных рабочих, зачастую могли быть размещены в хлевах и сараях<sup>432</sup>.
«Восточные рабочие», чей труд использовался на промышленных предприятиях, также могли быть привлечены на короткий срок к труду в сельском хозяйстве. Кратковременный перевод из промышленности осуществлялся во время проведения трудоемких сезонных работ, акций по восстановлению работоспособности (Aufpäppelungsaktioneri) и даже в выходные дни, если окрестным крестьянам требовались дополнительные рабочие руки. Труд в выходные дни носил, как правило, добровольный характер и положительно воспринимался самими «восточными рабочими». Для них, страдавших от недоедания в лагерях промышленного сектора, труд у крестьян означал повышение шансов на выживание. Бывшая работница принудительного труда из Белоруссии Нона Т. вспоминает: «Ну, что, бураки пополоть - это не тяжко, зато подъевший человек. В обед нам привозили и первое, и второе, и пятилитровый бидон молока, не кофе, не чай, молоко. (...) Там же и немка была с детьми, еще была пара женщин. Это они нам привозили на обед. А на подвечерок бутерброд большой, молока - снова подъевший»<sup>433</sup>. Большинство опрошенных бывших работников принудительного труда с теплом вспоминает их краткое пребывание в сельских хозяйствах. Крестьяне не только кормили, но и снабжали их продуктами питания, которые последние могли взять с собой в лагерь<sup>434</sup>. «Вечером снова поесть дадут, а как отъезжаем, еще и домой дадут с собой»<sup>435</sup>, - вспоминает Нона Т., которая, будучи 12летним ребенком, могла таким образом подкормить в лагере свою мать.
Служба безопасности Германии вынуждена была смириться с краткосрочным пребыванием «восточных рабочих» в сельском хозяйстве, несмотря на то, что подобная практика увеличивала количество контактов между советскими гражданами и немецким населением. Отделение гестапо г. Дортмунда объявило о своей позиции в выпущенном в июле 1943 г. циркуляре: «Ввиду «битв за урожай» нет возражений против работы отдельных «восточных работниц» предприятия в ограниченных количествах, после окончания работы на предприятии, в сельских хозяйствах его немецкого персонала»<sup>436</sup>.
Хотя труд в выходные дни отнимал силы у «восточных рабочих», это их использование не вызывало серьезных возражений руководителей промышленных предприятий, чьи рабочие за счет получения дополнительного питания могли повысить свою трудоспособность. Возможно и потому, что этот вид трудоиспользования не способствовал формированию длительных контактов между крестьянами и работниками. Таким образом, немецкое руководство было скорее заинтересовано в краткосрочном пребывании рабочих в сельском хозяйстве, которое положительно сказывалось на их трудоспособности и способствовало снижению нехватки рабочих рук в деревне.
«Восточные рабочие» в сельских хозяйствах выполняли традиционные виды работ. Они ухаживали за животными, доили коров, работали в поле и выполняли все виды деятельности, связанные с поддержанием жизнедеятельности крестьянского хозяйства. Как и в условиях мирного времени, в хозяйствах существовало разделение на мужской и женский труд. Мужчины-«восточные рабочие» чаще были пастухами или скотниками. В мелких и средних крестьянских хозяйствах «восточные работницы» выполняли наряду с работой по хозяйству, также и работу, связанную с содержанием дома или помощью в кухне. Практика работы «восточных работниц» в доме вызывала негодование служащих гестапо, так как подобная работа увеличивала возможность контактов с немецким населением. Отдельные предприятия запрещали использование женщин из СССР для помощи в доме во время их краткосрочного пребывания в хозяйстве, мотивируя это решение опасным сокращением дистанции между немцами и иностранцами .
Часы работы «восточных рабочих» соответствовали традиционному режиму трудовой деятельности в сельском хозяйстве. Хотя в распоряжении Генерального уполномоченного по использованию рабочей силы от июня 1944 г. есть указание на 60 часовую рабочую неделю для «восточных рабочих»<sup>437</sup>, труд в сельском хозяйстве была ненормированным, от восхода и до захода солнца. Упоминавшаяся выше Вера В. вспоминает о подробностях работы у «своих хозяев»: «...вставала в шесть часов, доить коров надо идти, запаливала плиту сперва, ставлю чайник на кофе (...). Встает хозяйка, и хозяин встает. Я уже тут во дворе. Ну, уже на кухне, у них брикет, плиты на брикете, няма газа, еще же не было. И тогда же и хозяин. Кто ж там будет спать - двор скота. (,..)До девяти вечера. Они уже в восемь повечеряли, ложатся спать. Я убираю кухню, надо помыть посуду, плиту вычистить»<sup>438</sup>.
Многие «восточные рабочие» в своих воспоминаниях отмечают тяжесть сельскохозяйственного труда. В этих условиях особенно страдала непривычная к подобным нагрузкам и монотонной работе городская молодежь. Напротив, для сельской молодежи, составлявшей большинство «восточных рабочих»<sup>439</sup>, работа в сельском хозяйстве не представляла особых трудностей: «Да, все было знакомо, все было знакомо. Вот, у них только отдельно для скота, котлы там стоят, кухня, дровами топим, топили там, варить что или греть, у нас так одна корова или что, так дома, а это уже отдельно, у них кухня для животных, а так все — та самая корова, та самая лошадь, свинья», - вспоминает бывший работник принудительного труда Петр П.<sup>440</sup> Тяжесть труда, с которой пришлось столкнуться многим «восточным рабочим», объяснялась скорее спецификой трудовой деятельности в сельском хозяйстве, чем основанной на дискриминирующих предписаниях эксплуатацией.
Одним из явных проявлений дискриминации «восточных рабочих» являлась оплата их труда. Заработная плата состояла, как это традиционно принято в сельском хозяйстве, из наличных денег за вычетом стоимости питания, ночлега и медицинской страховки, выплачивавшейся работодателем<sup>441</sup>. Однако, в соответствии с указом Ф. Заукеля выплата зарплаты для «восточных рабочих» осуществлялась исключительно за «действительно произведенную работу». В отличие от немецких и других иностранных рабочих, «восточные рабочие» не получали зарплаты в случае болезни, из зарплаты по-прежнему вычитались расходы на питание и размещение<sup>442</sup>. «Восточные рабочие» не имели права на получение надбавок за сверхурочные работы, за работу в воскресенье и праздники, за ночную работу<sup>443</sup>.
Таким образом, стоимость труда «восточных рабочих» для немецких работодателей была гораздо дешевле, чем иной рабочей силы, и могла привести к ослаблению позиции немецких сельскохозяйственных рабочих на рынке труда. С целью защиты конкурентоспособности немецких рабочих для немецких работодателей был введен специальный 15%-ый налог на «восточных рабочих» (Sozialausgleichausgabe), уже действовавший в отношении поляков<sup>444</sup>.
Работодатели в селе выплачивали лишь половину налога на «восточного рабочего»<sup>445</sup>.
Определяя уровень заработной платы, немецкое руководство устанавливало границы минимальной и максимальной зарплаты для «восточных рабочих». По данным 1943 г. на территории Нижней Саксонии зарплата мужчин, использовавшихся в сельском хозяйстве, могла составлять от 9 до 30 рейхсмарок в месяц в зависимости от возраста и квалификации, а женщин от 6 до 25,50 рейхсмарок в месяц. Размер зарплаты устанавливали руководители сельских хозяйств, которые рассчитывали ее в соответствии с количеством отработанных «восточными рабочими» трудовых часов в день. Максимальную зарплату могли получать рабочие, владевшие редкими сельскими профессиями или отличавшиеся высокой работоспособностью. В том случае, когда иностранцы работали сдельно, они получали 70% от тарифа сдельной оплаты, установленной в таких случаях для немецких рабочих<sup>446</sup>. Законодательство не регулировало оплату труда детей «восточных рабочих»; дети работали в хозяйствах только за пропитание<sup>447</sup>.
В июне 1944 г. вышло новое распоряжение Генерального уполномоченного по использованию рабочей силы, регулировавшее основные условия содержания и труда «восточных рабочих» в сельском хозяйстве<sup>448</sup>. Распоряжение унифицировало все имевшиеся до этого момента законодательные акты, касавшиеся выплаты зарплат «восточным рабочим». Для них была введена собственная тарифная сетка, которая за исключением зоны действия и надбавки за праздничный день 1 мая была абсолютно идентична тарифной сетке польских рабочих<sup>449</sup>. Внесенные в июне 1944 г. изменения в оплату труда «восточных рабочих» приблизили их по условиям оплаты труда к другим иностранным рабочим. «Восточные рабочие» могли получать надбавку к зарплате за особо прилежное выполнение задания, а также за сверхурочные и требовавшие специального обучения работы (например, работа дояром или с техникой). Кроме того, из зарплаты «восточных рабочих» больше не производился вычет расходов на размещение и питание<sup>450</sup>. Также впервые была введена оплата труда для детей «восточных рабочих», не достигших 14-летнего возраста и работавших в сельском хозяйстве. Они могли получать от 40 до 90% от минимального тарифа для 14-летних, составлявшего в различных округах от 7 до 15 рейхсмарок в месяц<sup>451</sup>.
В соответствии с распоряжением территория рейха делилась на четыре округа, в каждом из которых устанавливался свой размер заработной платы для «восточных рабочих» в сельском хозяйстве. Так, максимальная зарплата (с учетом надбавки за работоспособность) «восточного рабочего» старше 21 года, трудившегося в сельском хозяйстве в районе Берлина<sup>452</sup>, могла в 1944 г. достигать 42 рейхсмарок в месяц. Молодая женщина в этих же условиях получала максимум 35 рейхсмарок в месяц. Минимальная зарплата молодого мужчины старше 21 года составляла в Нижней Саксонии 20 рейхсмарок, минимальная зарплата молодой женщины в тех же условиях 15 рейхсмарок. Выплата заработной платы, превышавшей указанные нормы, строжайше запрещалась<sup>453</sup>.
Особое внимание в распоряжении уделялось сдельно-аккордной форме оплаты труда<sup>454</sup>, которая создавала возможность дополнительного стимулирования интенсивности труда «восточных рабочих». Работодателям рекомендовалось как можно чаще использовать эту форму оплаты труда. Отказаться от нее «восточные рабочие» права не имели. За выполнение сдельной работы «восточные рабочие» получали 25% от тарифа поштучной (сдельной) оплаты, установленной в таких случаях для немецких рабочих и 10% от ставки премиальных для немцев<sup>455</sup>. Это постановление, содержавшее различные тарифы сдельной и аккордной форм оплаты труда, которые следовало учитывать при расчете заработной платы «восточных рабочих», неожиданно привело к росту управленческих расходов отдельных предприятий. Поэтому в сентябре 1944 г. вышло новое распоряжение Генерального уполномоченного по использованию рабочей силы, существенно упростившее расчет зарплаты «восточных рабочих». Его следовало производить по тем же тарифам, как и для немецких рабочих, удерживая 15% заработка<sup>456</sup>.
Новое законодательство не изменило основ системы принудительного труда «восточных рабочих» в сельском хозяйстве. Несмотря на попытку использования отдельных элементов рыночной стимуляции труда, расчет заработной платы «восточных рабочих» производился на основе тарифов заработной платы для немецких сельскохозяйственных рабочих, которая в годы войны оставалась выше зарплаты «восточных рабочих». Таким образом, и в последние годы войны в оплате труда «восточных рабочих» в сельском хозяйстве национал-социалистической Германии сохранялся закрепленный принцип «расовой» дискриминации.
В то же время в практике трудового использования «восточных рабочих» в сельском хозяйстве большинство распоряжений о зарплате крестьянами игнорировалось. Как показывают опросные листы возвращавшихся в Советский Союз<sup>457</sup>, а также материалы интервью с бывшими работниками принудительного труда, последние зачастую совсем не получали платы за свой труд<sup>458</sup>. Работавшая в малом крестьянском хозяйстве Вера В. вспоминает: «Ничего не было, никаких грошей! Мне никто не давал, не знаю. Нигде не видела у хозяйки. За то только, что поела. Никто мне ничто не давал»<sup>459</sup>. Действительный размер зарплаты мог быть значительно меньше предписанного, поскольку из нее вычитались нигде не установленные дополнительные расходы крестьян, связанные с содержанием иностранной рабочей силы: расходы на покупку одежды и обуви, содержание в случае болезни. Нацистское законодательство предоставляло немецким крестьянам достаточно лазеек для того, чтобы экономить на выплате заработной платы «восточным рабочим».
В условиях относительного обеспечения продуктами питания получение заработной платы для «восточных рабочих» в сельском хозяйстве не было столь важно, как для промышленных рабочих. Возможности потратить деньги в условиях сельского хозяйства практически не было. Многим «восточным рабочим» заработанных тяжелым трудом денег хватало только на покупку почтовых марок для писем на родину.
Еще одним признаком дискриминации «восточных рабочих» являлось страхование их труда и пребывания на территории «третьего рейха». Обеспечение «восточных рабочих» медицинской помощью не носило обязательного характера. «Восточные рабочие» не должны были обременять систему медицинского страхования населения Германии, поскольку их возрастная группа была в обычных условиях меньше всего подвержена риску заболевания<sup>460</sup>. Кроме того, нацисты отправляли для работы в рейх здоровую рабочую силу, принуждая практически всех депортированных проходить на границе рейха медицинский осмотр. Однако, тяжелый физический труд и условия содержания в Г ермании быстро приводили советских граждан к потере здоровья.
С октября 1941 г. в отношении иностранных рабочих на территории Германии действовало предписание, устанавливавшее для иностранца трехнедельный максимальный срок выздоровления, в течение которого он мог оставаться на территории рейха. В случае превышения срока больничная касса запрещала дальнейшее лечение на территории рейха и распоряжалась о его высылке на родину. В августе 1942 г. вышло распоряжение, разрешившее оказание врачебной помощи «восточным рабочим» и их помещение в больницы «в рамках мероприятий, необходимых для поддержания их работоспособности»''73. В условиях роста дефицита рабочей силы в феврале 1944 г. срок лечения «восточных рабочих» на территории рейха был продлен до шести, максимум восьми недель. Однако больничные кассы часто отказывались от оплаты лечения «восточных рабочих», ссылаясь на разрешающий, но не предписывающий характер распоряжения.
До апреля 1944 г. граждане СССР, депортированные на принудительные работы в Германию, были практически исключены из системы социального страхования. В то время как для рабочей силы из Польши теоретически предполагалась пенсионное страхование, а также страхование от несчастных случаев и болезней, для «восточных рабочих» существовала только минимальная страховая защита в случае болезни. Страховку и прикрепление к больничной кассе «восточных рабочих» обеспечивал и оплачивал хозяин предприятия или хозяйства<sup>461</sup>. Размер страхового взноса в каждой партийной гау был различен. К примеру, в Нижней Саксонии работодатели в сельском хозяйстве должны были отчислять больничной кассе за каждого «восточного рабочего» 13 рейхспфеннингов в день<sup>462</sup>. В случае болезни «восточные рабочие», как и польские граждане, не получали зарплату, но могли рассчитывать и дальше на размещение и питание, стоимость которых удерживалась из их зарплаты<sup>463</sup>. На территории Нижней Саксонии размер взноса больных «восточных рабочих» за получение крова и питания был установлен в законодательном порядке и составлял 0,90 рейхсмарок в день<sup>464</sup>.
Оказание медицинской помощи «восточным рабочим» в крупных поместьях существенно отличалось от мелких и средних хозяйств. В крупных имениях, где не было личной заинтересованности хозяев в каждом отдельном рабочем, больные «восточные рабочие» не получали необходимой медицинской помощи. Так при проверке одного из крупных имений в Нижней Саксонии в октябре 1944 г. проверявшие выявили отдельные случаи недосмотра за больными: «Восточный рабочий болен уже долгое время. Так как он не может пройти пешком долгий путь к врачу, он должен оставаться в лагере безо всякого присмотра со стороны управляющего»<sup>465</sup>. Материалы интервью свидетельствуют также об отсутствии заинтересованности владельцев имений в здоровом состоянии каждого отдельного рабочего. Бывшая работница принудительного труда Устина Ш. была лишена во время болезни питания и выжила только за счет помощи других рабочих: «А как начали появляться чирии на руках и ногах... Я лежала и не вставала три дня из-за высокой температуры. А есть они (хозяева) не давали. Вот девчата и хлопцы, бывало, оставят... по-немногу и принесут мне»<sup>466</sup>.
В части мелких и средних хозяйств крестьяне, заинтересованные в поддержании трудоспособности их немногочисленных работников, гуманнее относились к больным, стараясь как можно быстрее восстановить их трудоспособность. Вероятность получить нового работника взамен заболевшего была здесь низка, что. приводило к росту интереса крестьян в поддержании здоровья имевшихся работников. Как следствие, крестьяне были готовы собственноручно ухаживать за рабочими, вопреки всем нацистским предписаниям<sup>467</sup>.
Питание иностранцев, находившихся на территории рейха было организовано в соответствии с нацистскими «расово-идеологическими» критериями<sup>468</sup>. Но типичное для промышленности проявление дискриминации «восточных рабочих» в виде заниженных по сравнению с другими иностранными рабочими норм питания не находило в сельском хозяйстве столь явного выражения.
Продовольственная норма «восточных рабочих», занятых в сельском хозяйстве, определялась Имперским министерством продовольствия и сельского хозяйства и составляла в апреле 1942 г. 2375 граммов хлеба, 500 граммов мяса и животных жиров, 100 граммов маргарина в неделю. Все прочие продукты должны были выдаваться в соответствии с принятыми для гражданского населения нормами. Не разрешалась выдача «восточным рабочим» высококачественных продуктов питания: цельного молока, яиц, мяса птицы, натурального кофе, чая, конфет<sup>469</sup>. Выдача полного хлебного рациона допускалась лишь в том случае, «если местный «крестьянский фюрер» (Ortsbauernführer) на основе самых строгих требований подтвердит полное выполнение военнопленными или советскими рабочими (работницами) нагрузки немецкого рабочего или установит повышение работоспособности, благодаря выдаче полного рациона хлеба»<sup>470</sup>.
Точное следование предписанным нормам выдачи питания «восточным рабочим» доставляло, однако, существенные неудобства хозяевам как крупных, так и мелких хозяйств. В поместьях работники разных национальностей должны были получать особое питание, предписанное нацистским законодательством для их группы. Приготовление пищи для многонациональной группы работников крупных хозяйств отнимало, таким образом, много времени и требовало дополнительного труда<sup>471</sup>. В мелких хозяйствах предоставление «восточным рабочим» особой нормы питания и вовсе было невозможно, так как для этого не было свободных трудовых ресурсов. Распоряжение Имперского министра продовольствия и сельского хозяйства Р.В. Дарре от 17 апреля 1942 г. о нормах питания для «восточных рабочих» в сельском хозяйстве содержало следующую оговорку: «В небольших и средних крестьянских хозяйствах, где военнопленным и советским гражданским рабочим ввиду их небольшого числа или в связи с местными условиями не может быть предоставлено отдельное питание, разрешается выдача такой же нормы продуктов, как и для других рабочих»<sup>472</sup>.
Советские граждане, работавшие в поместьях или крупных крестьянских хозяйствах, получали питание в меньшем объеме и худшего качества. Так, проверка одного из поместий Нижней Саксонии в июне 1942 г. показала следующее: «...объем питания был совершенно недостаточен для поддержания трудоспособности людей. К примеру, во время одного обеда для 3 украинцев было приготовлено 10 картофелин среднего размера. Соусом к ним была вода, в которой они варились. Далее полторы ложки рагу из свинины. Вечером трое украинцев получили VA литра молочного супа, состоявшего из около 1 литра жидкости, к которой ничего дополнительно не было. Уже несколько раз были случаи, когда иностранные рабочие падали в поле в обморок от слабости»<sup>473</sup>.
Материалы интервью с бывшими «восточными рабочими» также свидетельствуют о том, что питание, выдававшееся «восточным рабочим» в крупных сельскохозяйственных предприятиях было значительно хуже, чем в мелких. Угнанная вместе с матерью и попавшая в сельское хозяйство в возрасте
7 лет Елена М. с отвращением вспоминает о качестве питания в поместье, в котором она работала: «Во-первых, очень плохо кормили. Мама (пауза) стала уже опухать с голода... Вот. Варили эту цветную капусту, олбарим<sup>474</sup> называется. Она же... хранилась, может, некачественная, или что. Варили, знаете, нальют в тарелку или в миску, поверху пекали (Пауза)... Представляете, что это такое, пекали? (...) Это такие...ну, как вам сказать...похожи... комар не комар, больше как моль, похожи ...вот такие большие крылья распущены»<sup>475</sup>.
В этих условиях «восточные рабочие» старались незаметно украсть продукты. Работавший в крупном немецком поместье Михаил К. вспоминает на какие ухищрения шли работники, чтобы добыть дополнительное питание: «Мы с вечера поставим тюки с соломой. А куры ходят, да приходят и за теми тюками несутся (смеется). Николай пойдет, все тюки обойдет - выносит пять или шесть яиц - есть подкрепленье. Работаем в поле, копаем картошку, я пять штук взял, Николай пять штук взял, Зенек пять штук взял - деруни приготовили»<sup>476</sup>. Юрий X., попавший в поместье в пригороде Кенигсберга, вспоминает, как он пытался разнообразить свой рацион, воруя рыбу у хозяйских кошек: «Хотелось кушать, а кушать все же было мало, одной капустой сыт не будешь, а рыбочка, все же, какая бы ни была плохая, маленькая, а все же мясо»<sup>477</sup>.
Необходимо отметить, что на практике размер и качество питания «восточных рабочих» в сельском хозяйстве зависели от доброй воли их работодателя. По сравнению с промышленными рабочими «восточные рабочие», использовавшиеся в сельском хозяйстве, практически не испытывали постоянного чувства голода. Формально их рационы питания были даже ниже, чем у рабочих, использовавшихся в промышленности<sup>478</sup>, однако «восточные рабочие» в небольших сельских хозяйствах получали продукты более высокого качества, их порции, как правило, были достаточны, несмотря на тяжелый физический труд. Гуманное отношение к иностранным рабочим части владельцев мелких и средних крестьянских хозяйств было вызвано экономической заинтересованностью в поддержании трудоспособности. Кроме того, сельскохозяйственные рабочие, даже несмотря на строгую охрану, могли утолить свой голод ввиду возможности постоянного доступа к продуктам питания.
Множество «восточных рабочих», будучи схваченными в результате облав и арестов, зачастую прибывало в рейх без необходимой зимней одежды. Практически у всех «восточных рабочих» отсутствовала верхняя одежда, белье, чулки, моющие средства и, прежде всего, обувь. Имевшаяся одежда была потрепана и уже, спустя несколько месяцев, не пригодна для носки. Первой задачей немецких крестьян становилось поэтому приобретение необходимой для труда «восточных рабочих» одежды и обуви<sup>479</sup>. И если «восточные рабочие», использовавшиеся в промышленности, получали спецодежду, то совсем иначе дело обстояло в сельских хозяйствах. При распределении имевшихся запасов одежды местная администрация руководствовалась принципом приоритета интересов промышленных предприятий. В мае 1943 г. руководитель отдела трудового использования в г. Альтенберге отмечал, что «старая одежда предназначается в первую очередь для «восточных рабочих» в сельском хозяйстве, в то время как новая - для «восточных рабочих» в промышленности, а также для «восточных работниц», используемых в доме»<sup>480</sup>. В ряде случаев запросы крестьян на выделение одежды их рабочим, направлявшиеся в местные биржи труда, и вовсе отклонялись<sup>481</sup>. При этом «восточные рабочие», находившиеся в крупных лагерях, были лучше обеспечены одеждой, чем в мелких хозяйствах, владельцы которых могли получить одежду для своих работников в последнюю очередь495.
В ноябре 1943 г. в сообщениях службы безопасности СС отмечалось учащение жалоб сельского населения по поводу необходимости обеспечить «восточных рабочих» одеждой на собственные средства. Это не соответствовало действительности, поскольку имевшееся законодательство разрешало крестьянам удерживать стоимость одежды и обуви для «восточных рабочих» из их заработной платы<sup>482</sup>. Хозяева часто сами обеспечивали работников одеждой, перешивая или выдавая свои старые вещи. Выдача поношенной одежды «восточным рабочим» была для многих крестьян одним из способов экономии средств при выплате жалованья иностранцам.
Этот способ решения проблемы привел к нежелательным для местных органов безопасности последствиям. Во-первых, оборванный внешний вид «восточных рабочих» вызывал невольную жалость у местного немецкого населения<sup>483</sup>. Во-вторых, так как большинство крестьян снабжало своих работников собственной одеждой, то спустя некоторое время иностранцев, научившихся более или менее говорить на немецком языке, было сложно с первого взгляда отличить от местного населения. В связи с этим местная жандармерия усилила контроль над исполнением «восточными рабочими» предписания о ношении знака «Ост».
Острую проблему для немецких крестьян представляла также нехватка обуви для «восточных рабочих». Имевшаяся у депортированных с оккупированных территорий обувь быстро изнашивалась. Для ее замены крестьянам были розданы карточки на деревянную обувь, которую они могли получить для своих рабочих в местной ратуше<sup>484</sup>. Однако, как указывал в письме в ландрат чиновник из г. Хершайд в Западной Германии, деревянная обувь была совершенно непригодна в условиях полевых работ<sup>485</sup>. В качестве рекомендаций для решения проблемы снабжения обувью работников сельского труда местное немецкое руководство предложило крестьянам заставлять «восточных рабочих» ходить летом босыми<sup>486</sup>. Таким образом, в условиях общего дефицита немецкое руководство просто экономило на обеспечении одеждой и обувью «восточных рабочих» в малых хозяйствах, оставляя решение этой проблемы на усмотрение крестьян, которые, отдавая работникам собственные старые вещи, в свою очередь экономили на выплате им жалованья.
Еще одним фактором дискриминации работников из Советского Союза стало ограничение их свободы передвижения на территории Германии. В соответствии с «Постановлением об условиях использования «восточных рабочих» гражданам СССР даже в сельском хозяйстве разрешалось покидать территорию лагеря или другого места содержания исключительно для осуществления трудовой деятельности<sup>487</sup>. Все свободное время они должны были проводить в хозяйстве, находясь под охраной в запираемом помещении. О том, что это предписание не распространялось на работников других национальностей, свидетельствует, например, Устина Ш., бывшая работница принудительного труда в одном из крупных поместий: «...эти западники, поляки, они ходили в город. И в карты к хлопцам, и из лагеря приходили к нам, играли в карты с хлопцами. Ходили. И чехи приходили, к хлопцам играть, познакомились. И они ходили туда, в лагерь. А нас нет. Мы ж никуда не ходили.
«Иностранные рабочие в свободное время не имеют права покинуть территорию местной крестьянской общины. В остальное время им разрешается покинуть помещение в период с 1 апреля по 30 сентября в часы с 21.00 до 5.00 и в период с 1 октября по 31 марта в часы с 20.00 и до 6.00. Советская рабочая сила не может покинуть место размещения или работы в свободное время»<sup>488</sup>. Для того, чтобы посетить родственников или знакомых, работавших в окрестных селах или на предприятиях, купить одежду, «восточные рабочие» должны были получить особое письменное разрешение. Это разрешение выдавалось ландратами по запросу работодателя и с согласия местного отделения жандармерии<sup>489</sup>. Неудивительно, что при такой бюрократической процедуре многие крестьяне предпочитали просто отпустить своих рабочих после работы. Те, кто использовался в мелких крестьянских хозяйствах, с негласного разрешения работодателей могли навестить друзей и родственников по окончанию дневных работ или в выходные.
Несанкционированный выход за территорию хозяйства являлся на практике одним из частых нарушений предписаний об условиях содержания «восточных рабочих» и вызывал сильное беспокойство местного отделения жандармерии и чиновников. Так, руководитель окружной ячейки НСДАП (Kreisleiter) в г. Мюнстер, сообщая в сентябре 1942 г. окружному «крестьянскому фюреру» (Kreisbauernfiihrer) о частых нарушениях предписаний об условиях содержания иностранных рабочих, подчеркивал, «что иностранцы не должны контактировать между собой и перемещаться свободно по немецкой территории»<sup>490</sup>.
По сравнению с рабочими из западных стран «восточные рабочие» не имели права на получение отпуска и не могли выехать на родину. «Постановление об условиях использования «восточных рабочих» от июня 1942 г. категорически запрещало отпуск «восточных рабочих» и посещение семей на родине<sup>491</sup>. Этот запрет остро дискриминировал «восточных рабочих» по сравнению с другими иностранными рабочими, подчеркивая принудительный характер труда советских граждан на территории национал-социалистической Германии.
Ввиду возникшей в конце 1942 г. тенденции к улучшению положения «восточных рабочих» немецкое руководство допустило некоторое смягчение запрета. В июле 1943 г. Ф. Заукель разрешил выдачу одной недели оплачиваемого отпуска на территории Г ермании «восточным рабочим», доказавшим свою надежность. Но право на отпуск они получали лишь после года пребывания в Германии, проводить его им следовало на территории рейха<sup>492</sup>. Такой отпуск получали, как правило, промышленные рабочие, которые использовали это время для восстановления собственных сил, добровольно трудясь в окрестных крестьянских хозяйствах .
С целью ограничения свободы передвижения восточноевропейских рабочих на территории рейха им было запрещено пользоваться общественным транспортом или велосипедами. Исключение составляли случаи, когда транспортное средство было необходимо рабочему для того, чтобы добраться до места работы. Но даже в этих случаях крестьяне должны были предварительно получить для своих «восточных рабочих» письменное разрешение ландрата<sup>493</sup>.
Политика дискриминации по отношению к «восточным рабочим», чей труд использовался в сельском хозяйстве национал-социалистической Германии, проявлялась также в ограничении их права переписки. В соответствии с распоряжениями гестапо «восточные рабочие» могли отправлять на родину два раза в месяц обычной почтой письма, вес которых не должен был превышать 250 граммов<sup>494</sup>. Наклейка марок, а также доставка к почтовому отделению осуществлялась чиновниками жандармерии. Все другие способы отправки писем, будь то полевая почта или знакомые, категорически запрещались, о чем настоятельно напоминалось немецкому населению<sup>495</sup>. Как свидетельствуют воспоминания «восточных рабочих», это предписание довольно часто нарушалось. Крестьяне, в отличие от гестапо, не видели в отправке писем особой опасности, в некоторых случаях письма «восточных рабочих» могли быть отправлены даже через родственников на советско-германском фронте.
Особенно яркое выражение дискриминация граждан Советского Союза нашла в политике нацистского руководства по отношению к женщинам и детям «восточных рабочих». «Восточные работницы» являлись желанной рабочей силой как в немецком сельском хозяйстве, так и в промышленности. Они не оказывали активного сопротивления, были прилежны, управляемы и беззащитны. Депортированные на территорию Германии советские женщины подвергались «двойной дискриминации»<sup>496</sup>. Женщины, так же, как и мужчины, обязаны были выполнять одни и те же производственные нормы, при этом получали меньшую зарплату и были практически беззащитны перед домогательствами лагерного персонала, немецких рабочих или земляков.
Особенно тяжелым было положение в рейхе беременных «восточных работниц», матерей и новорожденных. В условиях системы принудительного труда беременность и материнство снижали уровень эффективности трудовой эксплуатации женщин из СССР<sup>497</sup>. И если в первые годы трудового использования беременные «восточные работницы» отправлялись обратно, то уже вскоре у чиновников бирж труда возникло подозрение, что женщины стараются забеременеть с целью возвращения на родину. Приоритет рабочего использования женщин был настолько высок, что по согласованию с рейхсфюрером СС Г. Гиммлером Генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы Ф. Заукель запретил возвращение беременных «восточных работниц» на родину уже в конце 1942г.
Женщины из Советского Союза являлись объектом враждебной по отношению к ним «расовой» идеологии, нашедшей особо острое выражение в вопросе абортов. Позиция нацистского государства относительно проведения абортов у женщин из СССР кардинально отличалась от позиции в отношении абортов у немецких женщин. Если проведение аборта немецким женщинам было категорически запрещено, то у беременных восточных работниц, по их желанию, аборт мог быть произведен без особой бюрократической волокиты.
Получение согласия СС и полиции, как и уполномоченных рейхскомиссара по укреплению германской народности, требовалось только в том случае, когда речь шла об отце-немце или «расово-полноценном» с точки зрения гестапо<sup>498</sup>. Главное управление имперской безопасности проводило «расовую» проверку родителей ребенка. Если считалось, что может родиться полноценный в «расовом» отношении ребенок, то «восточной работнице» запрещалось делать аборт<sup>499</sup>. Объявленные «полноценными» по «расовым» критериям национал-социалистов дети отбирались у матерей, «неполноценные» подлежали переводу в специальные учреждения<sup>500</sup>.
Беременные «восточные работницы» продолжали трудиться в сельских хозяйствах даже на 9-м месяце беременности<sup>501</sup>. Они получали лишь две недели отпуска до рождения ребенка и шесть недель после. Но даже в это время они выполняли несложные обязанности или работали в доме. Беременные женщины из Советского Союза, в отличие от немецких и западноевропейских иностранных работниц, не получали дополнительных рационов питания. Нацистская пропаганда обосновывала данное состояние социальной защиты «восточных работниц» тем, что у этих женщин процесс рождения ребенка, якобы, проходил гораздо проще и не требовал дополнительной защиты<sup>502</sup>.
Для содержания новорожденных детей «восточных работниц» были созданы специальные детские приюты (Ausländerkinder-Pflegestätte) упрощенного типа<sup>503</sup>. В сельской местности лагеря для детей «восточных работниц» находились на содержании у деревенской общины<sup>504</sup>. Условия содержания в приютах были таковы, что большинство детей в них умирало от голода и заболеваний в течение первых 6-ти месяцев жизни. Уровень смертности в этих приютах достигал в отдельных случаях 50–90% поступивших новорожденных.
Зная о катастрофических условиях содержания детей в приютах, возвращавшиеся в сельское хозяйство матери пытались всеми способами забрать детей с собой из роддомов. Однако, немецкое руководство, опасаясь снижения работоспособности женщин, категорически запрещало им это<sup>505</sup>. Еще до введения специальных учреждений для, якобы, «неполноценных младенцев» немецкое руководство настаивало на том, чтобы матери и новорожденные не использовались далее в сельском хозяйстве, а переводились в лагеря для иностранных рабочих. Основная опасность возвращения в крестьянское хозяйство, по мнению нацистов, заключалась в том, что дети, выросшие в немецкой семье, в немецком хозяйстве, неизбежно интегрировались бы в немецкое общество. Кроме того, забота о новорожденных не должна была стать дополнительным бременем для «и без того загруженной работой немецкой крестьянки»<sup>506</sup>.
Иногда женщинам все же удавалось забрать ребенка, и тогда в ситуацию вмешивалась местная полиция. Так, летом 1944 г. отделения жандармерии различных сел в Нижней Саксонии получили от ландрата распоряжение, доставить в приемные дома оставшихся в крестьянских хозяйствах детей «восточных работниц»<sup>507</sup>.
Острой дискриминации на территории Германии подвергались дети и молодежь из Советского Союза, так как на них не распространялось немецкое законодательство по защите детей. Немцы депортировали молодежь в возрасте от 14 лет, а в процессе депортации семей иногда и маленьких детей. Ввиду роста дефицита рабочей силы в 1943 г. в сельском хозяйстве увеличилась доля использования семей «восточных рабочих», в том числе с детьми моложе 14.
В январе 1944 г. с утверждением тенденции к улучшению положения «восточных рабочих» в рейхе Ф. Заукель запретил труд детей до 12 лет в промышленности. Дети от 12 до 13 лет должны были выполнять легкую работу в течении 4 часов. Однако, в сельском хозяйстве законодательства по ограничению трудовой деятельности детей не было<sup>508</sup>.
Условия труда и содержания «восточных рабочих» отражали дискриминирующие положения нацистского законодательства, основанного на «расовой» доктрине о, якобы, неполноценности народов Советского Союза. Основные проявления «расовой» дискриминации в сельском хозяйстве нашли выражение в непропорциональной оплате труда, недостаточном страховании, ограничении свободы передвижения и переписки, социальной незащищенности женщин и детей, а также осуществлявшейся по отношению к «восточным рабочим» практике суда и карательных органов нацистской Германии. Хотя положение «восточных рабочих» в «третьем рейхе» и было определено нацистским законодательством, однако, в каждом конкретном случае условия жизни и труда «восточных рабочих» зависели от действительного выполнения работодателями существовавших правовых норм. Среди факторов, влиявших на складывание условий труда «восточных рабочих» в сельском хозяйстве, особое значение имели: размеры крестьянского хозяйства, особенности процесса производства, степень контроля государства, уровень дефицита рабочей силы, приверженность крестьянского населения традициям сезонного труда, а также взаимоотношения с работодателем.
Взаимоотношения с немецким населением имели большое значение для положения советских граждан, угнанных на принудительные работы в Германию. У. Херберт, размышляя об ответственности немцев за преступления нацизма, подчеркивает: «Немецкое население было не пассивным зрителем, а изначально запланированным активным участником национал-социалистической политики по отношению к иностранцам. От поведения каждого отдельного немца на рабочем месте, в лагере или в обществе зависело действительное положение иностранных работников принудительного труда» .
Взаимодействие советских граждан, депортированных на принудительные работы в рейх, и немецкого населения в сельском хозяйстве было теснее, чем в других отраслях экономики нацистской Германии. Причиной тому являлись небольшие размеры % всех крестьянских хозяйств Германии и специфика сельскохозяйственного труда, делавшие невозможным точное соблюдение предписанной нацистами дистанции между немецкими крестьянами и «восточными рабочими».
В соответствии с законодательством НСДАП немецкое крестьянство было поставлено в господствующее положение по отношению к «восточным рабочим». Полнота власти владельцев и управляющих хозяйств над «восточными рабочими» выражалась в возможности регулировать рационы питания, длительность и тяжесть работы, определять способы и жесткость дисциплинарного воздействия и безнаказанно совершать сексуальное насилие<sup>509</sup>. Дискриминирующее законодательство, предписывавшее принудительный характер трудовой деятельности «восточных рабочих», фактически отрицало за ними всякую возможность улучшить собственное положение. «Восточные рабочие» не могли повлиять на хозяев, прибегая к помощи третьей стороны, т. е. обращаясь в полицию с жалобой на хозяина или в биржу труда с просьбой о смене работы или изменении условий труда. «Восточная работница» попытавшаяся пожаловаться окружному «крестьянскому фюреру» (.Kreisbauernfiihrer) в местечке Падеборн на плохое обращение с ней в крестьянском хозяйстве была жестоко избита<sup>510</sup>. Лишь в исключительных случаях обращение к третьей стороне означало для «восточных рабочих» избавление от тяжелых условий содержания. Бывшая работница принудительного труда Елена М. вспоминает о счастливом вмешательстве немецкого чиновника: «Куда прятаться? Я бегом в туалет, на улицу. Залезла в туалет, закрылась изнутри, а эта через дверь стреляла (...) двадцать пуль пустила. (...)А потом приходил бургомистр ихний, староста. И вот так он пришел, и я была, мама была и Яшка. Около конюшни мы разговаривали. Уже, наверное, сорок четвертый год. И я стала говорить. Ребенку он сразу поверил. Тогда нас с мамой оттуда бургомистр этот забрал»<sup>511</sup>.
В тяжелых условиях труда и при плохом обращении одним из распространенных способов оказания сопротивления был побег, который зачастую означал для советских граждан смену места работы. Бегство являлось практически единственной возможностью кардинально изменить положение «восточных рабочих», но осуществить побег на территории чужой страны без знания языка и окрестностей было чрезвычайно трудно. За поимку беглых «восточных рабочих» немецкие крестьяне получали вознаграждение в размере от 30 до 100 рейхсмарок<sup>512</sup>, что существенно повышало риск провала побега. Так, бывший работник принудительного труда Василь Д. в своем письме к брату в июле 1944 г. сокрушался по поводу сложности побега из лагеря, потому что на каждой дороге стояли кордоны, и «почти каждый крестьянин являлся препятствием для побега»<sup>513</sup>.
Высокий дефицит рабочей силы в годы Второй мировой войны привел, однако, к некторому изменению позиции крестьян по отношению к беглым иностранным рабочим. Крестьяне предпочитали принимать бежавших из промышленности «восточных рабочих» в собственные хозяйства без необходимых документов и не ставили в известность местные биржи труда. В августе 1943 г. комендант трудового лагеря для военнопленных в г. Моншау, рассерженный участившимися случаями поимки «восточных рабочих» и военнопленных, свободно передвигавшихся по территории рейха без удостоверяющих личность бумаг, предположил, что военнопленным помогали «восточные работницы» из крестьянских хозяйств округа, которые предоставили им гражданскую одежду и продукты питания. Комендант потребовал от местной полиции осуществить проверку с целью установления случаев незаконного приема военнопленных и «восточных рабочих» на работу в сельские хозяйства •
О политике нацистского руководства в отношении побегов «восточных рабочих» наглядно свидетельствует пример округа Меркишен Крайс, в котором преобладали мелкие и средние сельскохозяйственные предприятия. Ввиду увеличившейся в 1942 г. нехватки рабочей силы, пойманные на территории округа Меркишен Крайс беглецы чаще всего возвращались в бывшее или переводились в другое хозяйство<sup>514</sup>. В том случае, если невозможно было установить предыдущее место работы «восточного рабочего», то его снова отправляли на биржу труда, откуда шло дальнейшее распределение по предприятиям или хозяйствам<sup>515</sup>. Не удивительно, что многие советские военнопленные, пойманные после побега из лагеря, представлялись гражданскими рабочими и уже в статусе таковых отправлялись в крестьянские хозяйства.
Перед отправкой на новое место работы пойманные беглецы должны были понести наказание, как правило, не особенно жестокое. Так, за побег из хозяйства «восточные рабочие» в конце 1942 г. подлежали трехсуточному аресту<sup>516</sup>. Поскольку многие владельцы сельских хозяйств не могли самостоятельно применить штрафные санкции по отношению к «восточным рабочим», то их осуществляло местное отделение полиции.
Чтобы остановить неконтролируемое перемещение рабочей силы по территории Германии, Главное управление имперской безопасности «третьего рейха» распорядилось в 1943 г. оставлять всех пойманных беглецов в воспитательном лагере до установления личности и последнего места работы, а в тех случаях, когда это оказывалось невозможно — отправлять в концентрационный лагерь. Местным отделениям жандармерии категорически запрещалось сразу отправлять таких беглецов в сельские хозяйства<sup>517</sup>. Это нововведение жестоко отразилось на судьбе многих «восточных рабочих», в том числе 16-летнего Юрия X. и 18-летнего Николая Б.<sup>518</sup>, которые за попытку бегства из сельского хозяйства были приговорены к каторжным работам в лагере. Шесть месяцев труда в воспитательном лагере стали самым страшным периодом жизни Юрия X. Лагерный персонал издевался над заключенными, а невыполнение дневной нормы наказывалось в лагере сокращением рационов питания. «Голод, конечно, преследовал всегда, хотелось кушать, и во сне как-то снился кусок хлеба», - вспоминал Юрий X.<sup>519</sup>
Задача выявления «восточных рабочих», находившихся у крестьян без разрешения биржи труда, была возложена на местных «крестьянских фюреров» (Ortsbauernfiihrer)<sup>520</sup>. В случае установления незаконного трудового использования «восточных рабочих» крестьяне могли понести наказание за «помощь при побеге»<sup>521</sup>. Однако, несмотря на принятые меры, ситуация с побегами «восточных рабочих» в регионе Меркишен Крайс не изменилась: ввиду высокого дефицита рабочей силы крестьяне продолжали принимать беглецов без документов, не уведомляя биржи труда<sup>522</sup>.
Практика приема крестьянами сбежавших иностранных рабочих в свои хозяйства, существовавшая, несмотря на постоянную угрозу доноса и являвшаяся очевидным нарушением нацистских предписаний, свидетельствовала не только о высоком дефиците рабочих рук, но и об особой позиции немецкого крестьянства по отношению к нацистскому законодательству, регулировавшему трудовое использование иностранной рабочей силы.
Низкая заинтересованность владельцев мелких крестьянских хозяйств в соблюдении правил содержания работников из Советского Союза стала предметом многочисленных сообщений местных ячеек НСДАП и отделов жандармерии в вышестоящие инстанции. К примеру, активисты краевого бюро НСДАП г. Динкельсбюл в Баварии с беспокойством отмечали в сообщении от 18 апреля 1943 г. малую эффективность проведенных мероприятий: «Есть обстоятельства, позволяющие предположить, что сельское население не обладает необходимыми представлениями о сущности большевизма... Крестьяне не принимают всерьез опасность и не чувствуют какой либо личной причастности. Они считают, что даже в случае проигранной войны «и дальше бы шло»<sup>523</sup>.
В ноябре 1943 г. служба безопасности СС изучила последствия разрешения единичного размещения военнопленных в мелких и средних сельских хозяйствах. Результаты исследования показали, что у крестьян за некоторым исключением «отсутствовало всякое понимание политической опасности» использования военнопленных. В отношении иностранцев крестьяне руководствовались прагматичными соображениями. «Тот, кто работает с ним и работает прилежно, обладает его доверием, неважно немец это или иностранец, военнопленный или гражданский», - подчеркивалось в сообщении службы безопасности СС<sup>524</sup>.
Как справедливо утверждает немецкий исследователь М. Бросцат, попытка НСДАП осуществить мировоззренческое перевоспитание немецкого сельского населения провалилась. Причиной тому было не столько отсутствие финансовых средств и подходящих помещений, но скорее тот факт, что национал-социалистическому движению, несмотря на присущую ему активность и динамику, не удалось политизировать и индоктринировать сельское население, которое с трудом удавалось вовлекалось в любые нерелигиозные мероприятия<sup>525</sup>. Таким образом, в основе амбивалентной позиции сельского населения Германии по отношению к нацистским нормам обращения с иностранной рабочей силой лежала традиционная сосредоточенность крестьян на собственных интересах, зачастую существенно снижавшая эффективность пропаганды национал-социалистической идеологии в деревне.
В контексте ориентации крестьянского населения на собственные интересы следует рассматривать и отношение немецких крестьян к рабочей силе из СССР. Нацистскому руководству не удалось добиться от сельского населения твердой и «расово-ориентированной» позиции по отношению к работникам принудительного труда<sup>526</sup>. Этому способствовала определенная удаленность нацистского репрессивного аппарата, невозможность осуществления полного и постоянного контроля в сельских условиях<sup>527</sup>. Таким образом, немецкое крестьянство получило большую возможность самостоятельно определять трудовые взаимоотношения с их иностранными работниками.
Как справедливо отмечает Г. Фрайтаг, позиция немецких крестьян в вопросе использования иностранной рабочей силы не была монолитной. С одной стороны, немецкие крестьяне в любой момент были готовы отказаться от строгого выполнения установленных НСДАП правил обращения с иностранными рабочими, с другой, они столь же легко принимали нацистскую доктрину «расового» превосходства и использовали ее в своих целях. Таким образом, поведение крестьян не было показателем принципиального сопротивления национал-социалистическому режиму, а скорее нежеланием жертвовать собственными интересами в угоду «идеологической фикции»<sup>528</sup>. На формирование отношения немецкого населения к «восточным рабочим» наибольшее влияние оказывали следующие факторы: высокая экономическая заинтересованность в наличии и производительности труда рабочей силы, традиции сезонного труда, а также сильная роль церкви, религии и связанная с ними христианская этика.
Наибольшее значение среди вышеперечисленных факторов, безусловно, имела экономическая заинтересованность крестьян в хороших и трудолюбивых работниках. Дефицит рабочей силы привел к концу войны к высокой зависимости экономической жизнеспособности мелких и средних крестьянских хозяйств от наличия иностранных рабочих. Эта зависимость во многом детерминировала разницу условий содержания и труда иностранной рабочей силы в крупных и мелких сельских хозяйствах. Определяющую роль играла необходимость последних самостоятельно заботиться о своей рабочей силе. В отличие от крупных крестьянских хозяйств мелкие хозяйства не имели возможности приписать к себе одного или нескольких иностранцев из находившихся рядом лагерей, так как работников нужно было забирать на собственном транспорте, а для этого необходимы были оплачиваемые охранники<sup>529</sup>. Многие крестьяне экономили на собственной одежде, выплачивали штрафы за рабочих, поскольку существовала вероятность при имевшемся дефиците рабочей силы не получить замену своим рабочим или получить, но хуже<sup>530</sup>. Таким образом, в крестьянских хозяйствах доминировал интерес к полноценным и послушным рабочим, поэтому практиковалось тактичное отношение, стремление поощрить достижения в работе.
Необходимо отметить, что национал-социалистические нормы обращения с «восточными рабочими» регулировали и те стороны крестьянского быта, в которых существовали традиции организации трудового процесса и обращения с работниками. Строгое следование многочисленным дискриминирующим и унижающим человеческое достоинство предписаниям по обращению с «восточными рабочими» зачастую не просто затрудняло процесс производства, но и ослабляло желание иностранцев работать, и тем самым противоречило прагматичным установкам крестьян на сохранение эффективности рабочей силы<sup>531</sup>.
Противоречие между традициями трудового использования иностранцев и национал-социалистической идеологией особенно ярко проявлялось в частом нарушении владельцами мелких и средних крестьянских хозяйств запрета традиционного совместного приема пищи хозяевами и работниками, так называемой «общности стола» (Tischgemeinschaft). Листовки, распространявшиеся в округе Меркишен Крайс, разъясняли крестьянам суть этого запрета: «В противоположность немецкому члену рабочего коллектива, который без ограничения относится к нашему сообществу, иностранные рабочие из нашего сообщества исключены. Обедать они должны отдельно, за другими столами»<sup>532</sup>. Комендант лагеря для военнопленных в г. Шпринге в письме в ландрат округа объяснял это меру необходимостью сохранить чистоту немецкой крови: «Я не должен напоминать, что от общности стола до общности постели только один шаг»<sup>533</sup>.
Работавшая у владельца малого крестьянского хозяйства Вера Д. вспоминает, что хозяева выполняли это предписание даже в условиях работы в поле: «В степи никого ж нет вокруг, но, Боже упаси, сидеть рядом нельзя. Они сидят отдельно, мы сидим шагов десять отдельно. Едим то же самое, но - Боже упаси! Такой приказ, видно»<sup>534</sup>. Но когда рядом не оказывалось посторонних, многие хозяева, все-таки, сажали «восточных рабочих» за свой стол. Александра Р., также занятая в малом хозяйстве, рассказывает: «...пришел полицай, сказал, чтобы за одним столом мы не ели, ставьте столик отдельно, чтобы она там ела. Ну, что, хозяин, правда, согласился сразу, поставили мне сразу, ну, тоже самое, что и сами ели, а потом он махнул рукой: «А, садись ты с нами. В крайности, ... так ты выскочишь уже где-нибудь из-за стола». А так, больше никто не приходил, не проверял»<sup>535</sup>.
Предписание об отдельном приеме пищи нарушалось не только в силу традиции, но и потому, что во многих хозяйствах для этого не хватало помещений, а общий прием пищи сокращал хозяйкам объем домашней работы<sup>536</sup>. Так, в феврале 1944 г. немецкий наемный рабочий жаловался окружному «крестьянскому фюреру» (.Kreisbauernführer), что вынужден есть с русским работником за одним столом<sup>537</sup>. Для «восточных рабочих» совместный с хозяевами прием пищи означал как минимум формальное вхождение в крестьянскую семью, облегчал приспособление к условиям принудительного труда.
Прагматичная позиция крестьян по отношению к рабочей силе препятствовала осуществлению на практике нацистских предписаний по обращению с рабочими из Советского Союза<sup>538</sup>. В условиях удаленности репрессивного аппарата и своеобразной позиции крестьян «восточные рабочие» получили небольшую возможность для улучшения собственного положения за счет выстраивания взаимоотношений с немецкими крестьянами.
Адаптируясь к условиям принудительного пребывания в Германии, «восточные рабочие» стремились выжить, используя все имевшиеся возможности для улучшения своего положения. Они не только действовали в рамках пространства, оставленного «расовым» законодательством, но и рисковали нарушать существовавшие в их отношении предписания. В ситуации тесного взаимодействия с немецким крестьянством «восточные рабочие» не являлись пассивным объектом эксплуатации, но могли оказывать влияние на собственное положение.
Реконструировать доподлинно взаимоотношения «восточных рабочих» с немецким населением в сельском хозяйстве в силу нехватки источников сложно. Анализ интервью проведенных в 2005 - 2006 гг. в рамках проекта «Документация рабского и принудительного труда в нацистской Германии», показал, что респонденты, работавшие в сельском хозяйстве по одному и в группах, не только находились в разных условиях труда и содержания, но и по-разному оценивают и вспоминают свой опыт пребывания в Германии, в том числе и свои взаимоотношения с немецким сельским населением. Поведение «восточных рабочих» в крестьянских хозяйствах зависело от многих факторов и зачастую варьировало между приспособлением к сложившимся обстоятельствам и сопротивлением им. Показательно, что «восточные рабочие», чей труд использовался в поместьях или крупных крестьянских хозяйствах, чаще рассказывают о случаях сопротивления. Советские граждане, использовавшиеся в малых и средних хозяйствах, описывают процесс своего приспособления к условиям жизни и труда в хозяйстве.
Так, Устина Ш.<sup>539</sup>, работавшая в поместье «Мариенхоф» у г. Зульц (Баден-Вютгенберг) почти 3 года, описывает в своем рассказе многочисленные случаи индивидуального сопротивления «восточных рабочих». Во время депортации она дважды пыталась бежать и рассказывает о своем непослушании и своевольном поведении в немецком хозяйстве. В ссоре с управляющим поместья Устина Ш. в ярости бросила в него вилы: «А я думаю: мне все равно! Я не боялась смерти. Не боялась, ты понимаешь, не боялась и все. Думаю, так мучиться... Голодом, холодом, еще так ишачить, и он еще будет меня бить... издеваться? Он с того раза ни разу не ударил»<sup>540</sup>.
Устина вспоминает, что в тех случаях, когда контроль со стороны хозяев и полиции ослабевал, возникало больше возможностей для протеста со стороны «восточных рабочих». По словам Устины во время бомбардировок иностранные работники из поместья не прятались, но стремились назло управляющему показать свою радость: «бомбили страшно, бомбили. Бомбили. (...) Нас загонял тот (управляющий)... чтобы прятались, а мы давай... танцуем и смеемся: «Давай-давай-давай-давай, побольше, побольше давай, бомби, бросай». Мы не боялись смерти и не прятались от бомбежки. «Бей, бей. говорю, да разбей это все (смех)». А гестап (управляющий) психует... (смех) Мы не боялись, что нас убьет. А как бомбил... в поле работали мы. А мы попадаем, а два камяно-подольских (работника)... там куст был (смех) они головы попрятали, а жопы повыставили, а мы попадали там... выбило яму, до того смеемся, до того смеемся... А он строчит, строчит, а мы полегли и все. Ну а что ж, ну, хоть ты плач, хоть скач. Некуда же прятаться»<sup>541</sup>.
Украинец Михаил К. по прибытии в Германию жил в лагере для иностранных работников, откуда каждый хозяин сам забирал своих рабочих. Спустя некоторое время лагерь был распущен, и крестьяне разобрали работников по хозяйствам. Михаил попал в хозяйство крупного помещика, в котором он пошел на конфликт с экономкой: «Принесла (экономка) есть... из кухни в эту «штубе» (сарай), где мы жили. Из брюквы, сама юшка, это что в обед. Хлопцы смолчали, а я взял, отнес на кухню к хозяйке, сказал, что «шлехт» (плохо), не годится, вылил в помойное ведро».<sup>542</sup> Хозяин вызвал полицию, Михаила забрали и, предварительно избив, отправили на лесоразработки.
Необходимо отметить, что подобные случаи открытого неповиновения «восточных рабочих» были довольно редки, поскольку большинство из них осознавало собственное бесправное положение. Если «восточные рабочие» и испытывали вспышки гнева, то, как правило, последние быстро стихали под угрозой расправы. Так, попытка стачки «восточных рабочих» в крестьянском хозяйстве в округе Мюнстер из-за отсутствия обеда в июле 1944 г., закончилась еще до приезда полиции бегством зачинщика и выходом в поле рабочих<sup>543</sup>.
Гораздо безопаснее, чем открытый протест, было распространенное среди «восточных рабочих» пассивное сопротивление. Оно проявлялось в медленном или небрежном выполнении порученной работы. Г. А. Лисовец в воспоминаниях о пребывании в Германии описывает принятие решения о таком поведении: «За что вы меня бьете? Я сделал не меньше и не хуже вас. Он ответил, что я не должен отдыхать. Тогда я понял, что нужно работать не в полную силу, тогда и бить не будут»<sup>544</sup>. Оказание пассивного сопротивления также было сопряжено с риском, поскольку, как уже было отмечено выше, немецкие крестьяне обладали рядом возможностей принудительного повышения производительности труда «восточных рабочих» в собственном хозяйстве. Так, управляющий хозяйства, в котором работала Устина Ш., однажды пугал «восточных рабочих» расстрелом, достав оружие и поставив всех работников к стенке<sup>545</sup>.
Довольно редко бывшие работники принудительного труда указывают в своих воспоминаниях и на иную форму протеста «восточных рабочих» в условиях сельского хозяйства, а именно - изменение или полное нивелирование властных отношении в дихотомии «работник принудительного труда - хозяин». Это характерно для воспоминаний тех работников, которые на основе своих знаний и опыта представляли себя равными или выше хозяина<sup>546</sup>.
Особые стратегии выживания среди «восточных рабочих» развивали женщины, обладавшие большей способностью к адаптации и установлению контактов, нежели мужчины. В условиях непосредственного контакта с немецким населением эти качества давали некоторым преимущество. Устина Ш. вспоминает, как активно она использовала симпатию хозяйского сына для того, чтобы улучшить свои условия, а также условия содержания других работников хозяина<sup>547</sup>. Так как большинство «восточных работниц» были угнаны в юном возрасте, то нередко между ними и молодыми людьми в хозяйстве возникало чувство симпатии. Устина Ш. вспоминает, как ее хозяйка отреагировала на симпатию к ней сына: «Сын на год на побывку пришел по болезни. И она (хозяйка) заметила: он помогал мне на третий этаж пшеницу носить. Ну а, сколько мне — семнадцатый год, восемнадцатый, как ты думаешь, легко было на третий этаж по лестнице? А лестница крутая. А она в окно как увидела, что он у меня мешок взял, так она и тому сыну, и мне задала (смех)»<sup>548</sup>.
Реакция матери, как и способ защиты девушки, который избрали другие работники, не выпускавшие Устину из виду, были обусловлены их знанием нацистского законодательства и установившейся практики наказаний. Каждый прибывший на территорию Германии «восточный рабочий» должен был подписать заявление о том, что он осведомлен о запрете отношений с немецкими женщинами и обязуется следовать ему, а также уведомлен о том, какое наказание его ожидает<sup>549</sup>. Работники в хозяйстве пытались защитить Устину, постоянно следя за ней: «...хлопцы и говорят: «Юта, если будет он вдруг тебя насиловать - кричи. Мы его тут же... Не имеет он права трогать тебя. (...) Мы ему дадим. Говорят, что его повесят и расстреляют»<sup>550</sup>. Работники знали о том, что поведение хозяйского сына наказуемо, но явно находились в полном неведении относительно возможных последствий для Устины.
Подобные отношения в условиях запрета не только сексуальных, но и всякого рода контактов с «восточными рабочими» грозили повлечь за собой серьезные последствия для обеих сторон. Немецких женщин, вступивших в контакт с восточноевропейскими мужчинами, ожидало тюремное заключение или отправка в концентрационный лагерь. До конца 1941 г. к ним применялась жестокая практика публичных наказаний: обрезание волос, публикация их имен в местной прессе<sup>551</sup>. Женщины, чьи взаимоотношения с иностранными мужчинами становились подобным образом достоянием общественности, еще долгое время считались безнравственными и морально неполноценными<sup>552</sup>. Практика линчевания восточноевропейских мужчин, заподозренных в сексуальной связи с немецкими женщинами, наряду с заключением в концентрационный лагерь, сохранялась до конца войны. К месту казни обычно сгонялось не только местное население, но и все иностранные рабочие с окрестных деревень. В том случае, если иностранные рабочие отворачивались, охрана и полицейские заставляли их смотреть на экзекуцию под угрозой побоев<sup>553</sup>.
Ситуация была иной, если объектом сексуальных домогательств немецких мужчин становились женщины из Советского Союза. Сексуальное насилие со стороны немецких мужчин, использовавших беспомощное положение «восточных работниц»<sup>554</sup>, не подлежало суровому наказанию. «Памятки» об обращении с «восточными рабочими» в сельских хозяйствах подчеркивали, что «любое аморальное действие, в особенности половые отношения между немецкими и русскими рабочими запрещено»<sup>555</sup>. Однако, реальность была иной. Как правило, женщины не говорили о сексуальном насилии из стыда или страха пред полицейским преследованием<sup>556</sup>. Материалы гестапо свидетельствуют, что насилие над «восточными работницами» не было редким явлением. Однако, для гестапо понятия «жертвы» и «преступника» имели иное значение, поскольку в отношении советских женщин действовала «презумпция виновности»<sup>557</sup>. Как правило, сексуальные контакты с работницами принудительного труда приводили к аресту или отправке в концентрационный лагерь немецких мужчин лишь в том случае, если речь шла не о насилии, но о возникновении серьезного чувства .
На примере интервью с Устиной Ш. видно, что основную поддержку при оказании сопротивления «восточные рабочие» находили в группе работников принудительного труда. В поместьях, хозяева которых полностью выполняли нацистские предписания об использовании в колоннах и лагерном содержании, «восточные рабочие» сталкивались с условиями труда и содержания, во многом аналогичными промышленным. Здесь было гораздо проще выполнить предписание о запрете так называемой «общности стола». Столы в таких хозяйствах стояли не только отдельно для хозяев и иностранных рабочих, но и для каждой группы иностранных рабочих<sup>558</sup>. Владельцы поместий могли приписать к себе дополнительных работников, поэтому ценность отдельного работника для экономической жизнеспособности хозяйства была невелика.
В то же время работа в группе давала «восточным рабочим» возможность оказания друг другу моральной и физической поддержки, совместного отдыха в культурно близкой среде. В соответствии с нацистским законодательством «восточные рабочие» должны были находиться на территории рейха в условиях строгой изоляции, которая исключала контакты с земляками или рабочими других национальностей. Тем не менее, материалы интервью свидетельствуют
о сравнительно легкой возможности для работников принудительного труда покинуть хозяйство, если они размещались в незапираемых помещениях. «Восточные рабочие», оставившие нелегально в комендантский час место своего расквартирования, собирались по вечерам в окрестностях деревни точно так, как это делала сельская молодежь у себя на родине. Подобные вечерние посиделки носили интернациональный характер: их участниками были украинцы, русские и поляки. В местных отделениях жандармерии такие собрания иностранных рабочих воспринимались как угроза безопасности немецкого населения или подготовка побега, и жестко преследовались: в сельской местности регулярно проводились облавы с целью контроля за соблюдением «восточными рабочими» комендантского часа<sup>559</sup>.
Несмотря на то, что в группе работников принудительного труда зачастую устанавливался сложный комплекс взаимоотношений, общие трудности приводили к возникновению чувства солидарности между ними. Устина Ш. вспоминает, как однажды по ее недосмотру умерла хозяйская лошадь, а сама Устина была спасена работниками: «...приказали эти хлопцы: не дай Бог, кто скажет, мы вам дадим, сами с вами расправимся. Смотрите, не скажите, что напоили коня (...), нас всех повесят. Ну, никому никто ничего не сказал, не признался. И врачей вызывала она (хозяйка). И ничего они не добились. Ну, я загнала лошадь. А девчата напоили»<sup>560</sup>.
Таким образом, несмотря на худшие условия содержания и обращения, «восточные рабочие», использовавшиеся в поместьях подвергались меньшей степени изоляции, чем в мелких хозяйствах. Психическое напряжение находившихся под постоянной угрозой наказания «восточных рабочих» или чувство тоски по дому компенсировалось и частично перерабатывалось в группе соотечественников<sup>561</sup>. Чувствуя поддержку группы, «восточные рабочие» легче шли на протест.
При этом следует отметить, что «восточные рабочие», использовавшиеся в группе, обладали сравнительно небольшой возможностью улучшить свое положение за счет взаимоотношений с немецким населением. Даже в условиях принудительного труда группа работников зачастую поддерживала традиционный образ жизни советских селян. Межкультурная коммуникация, обмен опытом, усвоение ценностей и восприятие образа немецких крестьян здесь были довольно незначительны.
«Восточные рабочие», использовавшиеся по одиночке, несколько иначе описывают свои взаимоотношения с немецким населением, чаще указывая на возможности приспособления. Интервью с Верой В.<sup>562</sup>, бежавшей во время бомбежки с фабрики «Штольбергер Металлверке» и нашедшей убежище в разгар сельскохозяйственных работ в малом крестьянском хозяйстве неподалеку от г. Штольберг, является характерным примером для рассмотрения опыта приспособления «восточных рабочих». Сменив с помощью побега место работы, Вера В. попала в существенно лучшие условия труда и содержания, получила возможность лучше питаться. Свои условия жизни и отношение немецкой семьи к ней Вера В. оценивает в целом положительно. Имея опыт работы в промышленности, она сразу уяснила для себя основное отличие ее нового положения: «Ну, не били, не хочу сказать, не били. Хозяйка сказала, напиши письмо, есть ли кто дома. Если нет никого дома живых, так, а если есть кто живой, так замуж тут отдам тебя. Шутила, может, со мной или что, а я плачу. Так она мне говорит: «Не надо плакать. Тебе у нас не плохо. Мы тебя не обижаем. Погляди, как другим тяжело. А ты кушаешь хорошо. Все это война. Переживется война и поедешь домой»<sup>563</sup>.
Вера В. отчетливо осознает, что бегство в крестьянское хозяйство стало ее шансом выжить и провести последние месяцы войны в спокойном и относительно безопасном месте. Но, несмотря на гуманное обращение со стороны немецкой семьи, первоначальный опыт пребывания в промышленности не позволил в ее взаимоотношениях с хозяевами установиться действительно доверительным отношениям. К моменту бегства в сельское хозяйство она имела четкое представление о «своей расовой неполноценности» и о жестокости, с которой немецкие работодатели могли обращаться с ее соотечественниками: «Они-то хорошо живут. Что про них говорить. У них, они для себя глядят. Они считают себя, что они выше всех на свете, вот, нация их. (...) Мы — это уже третий сорт людей. Они себя считают людьми такими стоящими» .
Представление о том, что рабочая сила должна быть надежной и исполнительной, для Веры В. стало естественной нормой в отношениях с немцами. Имя опыт более жестокого обращения в промышленности, она и не могла помыслить об отказе от работы в крестьянском хозяйстве в какой-либо форме. Обязанность послушания представлялась ей легитимной и в ходе интервью<sup>564</sup>. Основываясь на этом представлении, она не критикует ограничения свободы передвижения и выбора, которым подвергалась. Наиболее точно это состояние выразил в своем письме бывший работник принудительного труда Семен В.: «Мы были беспомощны и пожаловаться нам было некуда, не сопротивлялся, что приказывали, то и делал»<sup>565</sup>.
Приспособление стало одним из наиболее распространенных способов выживания «восточных рабочих» в сельском хозяйстве национал-социалистической Германии и означало адаптацию к условиям микросоциума отдельного крестьянского хозяйства. Национал-социалистическое руководство приняло, казалось, все меры для того, чтобы избежать интеграции «восточных рабочих» в среду немецкого крестьянства. Любые контакты с русскими рабочими, не касавшиеся трудового процесса, в особенности ведение разговоров на политические темы было категорически запрещено<sup>566</sup>. Запрещался совместный прием пищи, пребывание иностранцев в деревне по окончанию рабочего дня, участие «восточных рабочих» в богослужениях<sup>567</sup>. Однако, интеграция «восточных рабочих» особенно в малых сельских хозяйствах была естественна и необратима.
Процесс адаптации «восточных рабочих» к условиям пребывания и труда в сельском хозяйстве предполагал осознание и принятие традиций жизни немецкого крестьянства, а также своей новой социальной роли. За годы плена в Германии отношение «восточных рабочих» к своим хозяевам существенно изменилось. На место первоначального страха и полной дезориентации приходило восприятие нового образа хозяев.
Большинство «восточных рабочих» отмечали особенности организации работы в немецких хозяйствах. Знания о способах и сроках обработки почвы, использовании удобрений, навыки уборки поля и ухода за животными стали для «восточных рабочих», угнанных из советских сел, особым опытом, который многие из них использовали после возвращения на родину.
Работая совместно со своими хозяевами, все «восточные рабочие» выделяли в качестве основных положительных качеств немецких крестьян трудолюбие и дисциплинированность. «Они вообще до работы труженики, все у них экономно и аккуратно, было чему поучиться у них», - вспоминает Александра Р.<sup>568</sup>
Особенно поражала «восточных рабочих» приверженность сельских жителей к поддержанию идеального порядка в доме и хозяйстве. Вера В. вспоминает: «Хозяйка-то порсткая такая была, она, если что немного не так, так она подойдет, скажет, что вот не то, не то. Не сядешь, картошку сидя, стоя чисть. У них нет моды, что б чистить картошку и села. Или там туфли эти, может, никто не видит на том складе, где там обувь их стоит рабочая, всякая. Стоя ты должна чистить! А не сядешь. Вот такое у них, может, это и наказание, может, это и — ай! Они и сами душатся, ну их к чертовой матери! И она тоже -это только что днем полежит (...) и он тоже все работал»<sup>569</sup>.
Эта приверженность немцев-крестьян к дисциплине была для Веры В., привыкшей к другому укладу, тяжелым испытанием, которое косвенно свидетельствовало о принудительном характере ее труда: «Я ж у них на виду, я ж во дворе у них или на кухне, или в хлеву, или во дворе. Они ж видят же, что я работаю. Еще так вот пройдет, там никто, кажется, нигде не был, все равно стульчик подставит, вот там над дверьми только пальцем потянет, хотя б там пыли не было. Вот и все»<sup>570</sup>.
Порядочность в межличностных и торговых отношениях, повседневная безопасность также были названы респондентами среди особенностей образа жизни сельского населения. Бывший работник принудительного труда Виктор Ж. вспоминает свое удивление: «Там я не видел замков. Когда я был в деревне в этой 15 дней, у них же там ни одного замка нет. Единственно, где замок, это жилье их, внутри они замыкают. А снаружи я не видел, чтобы замыкали. Ни один сарай не замыкается, ни один»<sup>571</sup>. Для Георгия Т. порядочность немцев была следствием установленного порядка: «Идеальнейший порядок был. Не было, чтобы там оставил (что-нибудь), и кто-то пришел, взял и попользовался»<sup>572</sup>.
Многие «восточные рабочие», как и Вера В., отмечали своеобразное отношение своих хозяев к национал-социализму: «Они, знаете, с деревни, село. И земля у них, прицеплены к своему хозяйству, они дорожат этим всем своим, это их жизнь, вот. Так ему, по-моему, и так, мне кажется, были, может быть, фашисты эти, политика эта. А так, население, особенно моя тетка, у кого я была, они не были так уже «за», тоже все были против войны»<sup>573</sup>.
Важной составляющей процесса адаптации «восточных рабочих» к условиям принудительного труда стало восприятие их новой социальной роли. Практически все «восточные рабочие», работавшие в сельском хозяйстве, осознавали ту унизительную роль дешевой рабочей силы, которую отводило им нацистское государство. Для этого местные отделения НСДАП, Германского трудового фронта и Имперского продовольственного сословия<sup>574</sup> проводили неустанную разъяснительную работу не только среди немецких крестьян, но и с помощью переводчиков среди «восточных рабочих». Основной акцент делался при этом на правилах поведения иностранцев, а также на последствиях попыток бегства<sup>575</sup>. Перед началом трудовой деятельности у немецких крестьян многие «восточные рабочие» должны были ознакомиться с правилами поведения в рейхе, выпущенными на русском языке в виде «памятных листов» .
В результате даже среди «восточных рабочих», которым повезло испытать гуманное обращение крестьян, утвердилось горькое осознание собственного унижения и социальной стигматизации. Тем не менее, в каждом конкретном хозяйстве принятая социальная роль работников принудительного труда из СССР была иной в силу различных условий пребывания, отношения крестьян, а также качеств личности отдельного рабочего. В том случае, если это была традиционная роль сезонного работника без ярко выраженного «расового» компонента, которая к тому же накладывалась на довоенный опыт работы в сельском хозяйстве, то приспособление «восточных рабочих» к условиям труда в неволе протекало менее болезненно.
Осознав свою вынужденную социальную роль и особенности новых условий жизни, «восточные рабочие» выстраивали свое поведение в крестьянском хозяйстве в соответствии с полученной в процессе адаптации информацией и свойствами своей личности. Видя трудолюбие немецкого населения, многие «восточные рабочие» старались выполнять свою работу таким образом, чтобы по отношению к ним хотя бы не было нареканий. Выбор такого поведения в условиях сельского хозяйства обычно не сопровождался мыслью о «работе на врага», как в случае с «восточными рабочими» в промышленности.
В результате совместного труда возникала персонификация отношений и, как следствие, возможность следования «восточными рабочими» традиционной социальной роли батрака, что в большинстве случаев снижало значение идеологической компоненты в практике принудительного труда «восточных рабочих». В то же время, следует отметить, что персонификация трудовых отношений между крестьянами и «восточными рабочими» не всегда вела к улучшению положения последних. В зависимости от свойств личности крестьянина условия труда и содержания «восточных рабочих» могли быть невыносимыми и в малых крестьянских хозяйствах .
Другим проявлением попытки приспособления «восточных рабочих», в особенности в мелких и средних сельских хозяйствах, было максимально демонстративное подражание хозяевам, что являлось, якобы, подтверждением общности ценностей работников и немецких крестьян. Наиболее ярким примером такого поведения служило использование «восточными рабочими» экспрессивных немецких выражений. При этом Александра Р. вспоминала, как сдержанно немецкие крестьяне относились к этому: «Что ещё (хозяева) не любили, если скажешь: «О, Боже!», значит, по-ихнему: «О, гот! О, гот!», то она (хозяйка) терпеть не могла, они, наверное, не католической веры, а евангелической веры, наверное. У них Бога не употребляли, какая-то у них вера такая. Я замечала, что (...) у подруги, у неё мода была «О, гот! О, гот!», что-нибудь рассказывает, и по-немецки хозяйке (говорит), то она сразу уходит, что-то ей не по духу»<sup>576</sup>.
Другим примером приспособления «восточных рабочих» к новой для них действительносит являлась демонстрация религиозной общности с немецкими крестьянами. Немецкая исследовательница А. Цюль объясняет случаи гуманного отношения части крестьянского населения нацистской Германии к иностранным рабочим сильной ролью церкви и религии и связанной с этим христианской этикой, глубоко укоренившейся в деревне<sup>577</sup>. Служба безопасности СС в сообщениях от июля 1943 г. подчеркивала, что определенные группы работников из Советского Союза обладают ярко выраженным чувством религиозности, среди них украинцы, угнанные из сельских регионов, люди пожилого возраста, а также большинство женщин<sup>578</sup>. Сотрудники службы безопасности видели в этом особую угрозу для сельского населения: «Тот факт, что большая часть русских оказалась католиками, угрожает смешению немецкой и чужеродной крови. Так, в католических кругах Регенсбурга было установлено, что русские должны быть необычно набожными людьми, так как они постоянно носят распятие на шее»<sup>579</sup>. Обнаружив у многих «восточных рабочих» религиозность, а среди украинцев даже католицизм, немецкое крестьянское население иногда принимало «восточных рабочих» в свою общину. В округе Мюнстер местное отделение полиции в мае 1943 г. с тревогой отмечало, что многие «восточные работницы» со знаком «Ост» посещают по воскресеньям службу в церкви<sup>580</sup>. Неудовольствие местной жандармерии вызывало, прежде всего, поведение населения, которое спокойно относилось к присутствию иностранцев в церкви. Как подчеркивает А. Цюль, такого рода отношение к рабочей силе из Восточной Европы являлось одной из скрытых форм неприятия крестьянским населением рестрикционной религиозной политики нацистского государства. В особенности для католического населения Германии конфессиональная принадлежность иностранцев была важнее, чем «расовая»<sup>581</sup>. В условиях принудительного труда многие «восточные рабочие» подчеркивали свою принадлежность к религии, используя этот факт не только для улучшения своего положения, но и просто в поисках моральной поддержки в условиях принудительного пребывания на территории Германии. К примеру, бывшая работница принудительного труда Нона Т. вспоминает, как она учила другую работницу креститься так же, как это делали немцы: «У нас же был костел и церковь, так я знала, как по-польски креститься, как по-русски. Так я перекрестилась, а она была девочка со Смоленска. А они смоленские, там этого не было, как у нас в Западной. Так говорят (немка, водившая работниц в церковь): «О, молодец ты, молодец ты, умеешь креститься». А она — нет, Полина эта: «Я ж не знаю». (...) Она после: «Ты меня научи». Я говорю: «Ну, добро, гляди». Так она, пришли в другой раз: «Пойдем в костел». «Пойдем». Ну, пошли, эта (немка говорит): «О, молодец ты. Некрасиво же так, стоишь одна, как люди, так и ты делай»<sup>582</sup>.
Во время принудительного труда в Г ермании практически все «восточные рабочие» получили представление о лучших условиях труда и содержания иностранных рабочих других национальностей. Поэтому естественным стремлением многих «восточных рабочих» была попытка скрыть свою национальную принадлежность. Так, бывшая работница принудительного труда Нона Т. скрывала во время пребывания в немецкой деревне факт своего белорусского происхождения, поскольку боялась быть заподозренной в сочувствии к партизанскому движению<sup>583</sup>. Многие «восточные рабочие», узнав о лучших условиях труда украинцев, депортированных из дистрикта Галиция<sup>584</sup>, старались доказать свое украинское происхождение, запрашивая подтверждающие документы из Украины или Центрального украинского комитета<sup>585</sup>.
Несмотря на отмеченный выше положительный опыт пребывания в немецком сельском хозяйстве, воспоминания бывших работников о принудительном труде в Германии имеют четкий след психической травмы, нанесенной в первые годы войны, в ходе депортации или работы в немецкой промышленности. Хотя в воспоминаниях бывших «восточных рабочих», работавших по одиночке и группами, имеются определенные различия, им свойственны также общие черты. В каждом интервью с бывшими работниками принудительного труда присутствует в разной степени выраженное осознание собственной принадлежности к группе рабочих, которую национал-социалисты рассматривали как «расово-неполноценную» и имевшую ограниченное право на жизнь. Представление о, якобы, «расовой» неполноценности, острой дискриминации по сравнению с другими работниками, закрепившееся в памяти советских граждан, угнанных на принудительные работы в Германию, позволяет провести четкую грань между сезонным и принудительным трудом иностранных рабочих в сельском хозяйстве.
Практика использования «восточных рабочих» в сельском хозяйстве существенно отличалась от норм, предписанных национал-социалистическим руководством в обращении с гражданами СССР. Последовательное претворение в жизнь постулатов «расовой» национал-социалистической идеологии наталкивалось в сельском хозяйстве на значительные препятствия, обусловленные особенностью процесса производства в аграрном секторе и высокой зависимостью крестьян от своих работников ввиду роста дефицита трудовых ресурсов. Удаленность репрессивного аппарата позволяла отдельным крестьянам руководствоваться в обращении с «восточными рабочими» экономической выгодой, традиционными установками и христианской этикой.
Взаимоотношения с немецким населением играли для положения «восточных рабочих», труд которых применялся в аграрном секторе нацистской Германии, определяющую роль. Взаимодействие советских граждан, депортированных на принудительные работы в рейх, и немецкого населения в сельском хозяйстве было теснее, чем в других отраслях экономики нацистской Германии. Персонификация трудовых отношений между работниками принудительного труда и хозяевами давала больше пространства немецким крестьянам для проявления гуманности. В ситуации тесного контакта «восточные рабочие» не являлись пассивным объектом эксплуатации, но в рамках возможного могли оказывать влияние на собственное положение.
Поведение «восточных рабочих» в сельском хозяйстве зависело от многих факторов и зачастую варьировало между приспособлением к сложившимся обстоятельствам и сопротивлением им. Основными формами протеста «восточных рабочих» в условиях сельского хозяйства являлись побег, активное или пассивное сопротивление. К протесту чаше прибегали «восточные рабочие», чей труд использовался в поместьях или крупных крестьянских хозяйствах. Работа в группе давала возможность оказания моральной и физической поддержки других работников. В тоже время группа работников отличалась низким уровнем адаптации в повседневную жизнь немецкого населения, зачастую поддерживая даже в условиях принудительного труда традиционный образ жизни советских селян. Советские граждане, использовавшиеся в малых и средних хозяйствах, чаще прибегают к описанию своего приспособления к условиям жизни и труда в хозяйстве. Процесс приспособления предполагал более глубокое осознание и восприятие традиций жизни немецкого крестьянства, а также своей новой вынужденной социальной роли. В воспоминаниях всех бывших «восточных рабочих», даже не испытавших унизительного обращения со стороны крестьян, существует осознание себя как работников принудительного труда, а также своей «неполноценности».
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_27. S. 11.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_24. S. 3.
Interview // IGBASFLDP. Signatur_14. S. 26.
Interview // IGBflSFLDP. Signatur_21. S. 32; Депортированные не могли знать, что это был единообразный и не зависевший от их внешних данных или физических возможностей взнос, который крестьяне выплачивали за получение рабочей силы. См.: Einsatzbedingungen der Ostarbeiter sowie sowjetrussischen Kriegsgefangenen. Sonderveröffentlichung des Reichsarbeitsblattes. S. 22.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_08. S. 14.
«Постановления» характеризовали общие условия труда и содержания «восточных рабочих» в «третьем рейхе». Отдельные аспекты трудового использования «восточных рабочих» в сельском хозяйстве регулировались особым распоряжением Ф. Заукеля от 10 июля 1942 г. См.: Einsatzbedingungen der Ostarbeiter in der Landwirtschaft. Erlass der Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz. 10. Juli 1942 // Einsatzbedingungen der Ostarbeiter sowie sowjetrussischen Kriegsgefangenen. Sonderveröffentlichung des Reichsarbeitsblattes. S. 65 - 70.
Schreiben des Reichsministers des Innern an die Ober- und Regierungspräsidenten. 24.0ktoberl942 // STAMS.Kreis Steinfurt. Nr. 635.
Anordnung über die Löhne in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter im Wirtschaftsgebiet Niedersachsen. 29. Juni 1943 //NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 1.
Cm.: May H., Patzelt H. Arbeitsalltag und Lebensbedingungen der Zwangsarbeiter im Ländlichen Franken // Zwangsarbeit im Ländlichen Franken, 1939 — 1945 / Hrsg. H. May. Bad Windsheim, 2008. S. 104.
Gestapo Münster. Dienstanweisung über die Behandlung der in Lagern untergebrachten Ostarbeiter // Weidner M. Op. cit. S. 104.
Landarbeiterwohnung bei dem Bauern Heinrich H. in Klein Berkel durch einen Vertreter der Kreisbauemschaft. 30. Oktober 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 331. Nr. 690.
Interview//IGB/ISFLDP. Signatur_13; Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_14; Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_15; Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_21; Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_23; Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_24.
Иногда крестьяне заботились о собственных рабочих даже вопреки указаниям нацистского руководства, к примеру, передавая охранникам топливо для отопления лагеря. См.: Zühl A. Op. cit. S. 348.
Der Kreisbeauftragte für die Lagerbetreuung an die Kreisbauemschaft über die Zustände auf Gut Helpensen. 10.März 1944 //NLA-HStA Hannover. Hann 331. Nr. 545.
4M Aktenvermerk über die Überprüfung der Landarbeiterwohnung bei dem Bauern Heinrich H. in Klein Berkel durch einen Vertreter der Kreisbauernschaft. 30. Oktober 1944 //NLA-HStA Hannover. Hann 331. Nr. 690.
Der Kreisbeauftragte für die Lagerbetreuung an die Kreisbauemschaft über die Zustände auf Gut Helpensen. 10.März 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 331. Nr. 545.
Merkblatt zum Einsatz der Zivilarbeiter und —arbeiterinnen aus dem sowjetischen Gebiet in der Landwirtschaft. 21. Juli 1942 // STAMS. Politische Polizei. Nr. 366.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_20. S. 38.
CreydtD. Op. cit. S. 207.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_25. S. 27.
443 Вербицкий Г. Г. Указ соч. C. 66.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_24. S. 28.
Bekanntmachung der Rundschreiben der Geheimen Staatspolizei Dortmund im Unternehmen Arbeitsgemeinschaft GmbH in Meinerzhagen. 9. August 1943 // Stadtarchiv Meinerzhagen. Firmenunterlagen. Firma Busch und Müller.
Anordnung des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 129.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_28. S. 67.
80% «восточных рабочих» были депортированы из сельской местности. См.: Dallin A.J. Op. cit. S. 444.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_17. S. 25.
Einsatzbedingungen der Ostarbeiter in der Landwirtschaft. Erlass des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz. 10. Juli 1942 // Einsatzbedingungen der Ostarbeiter sowie sowjetrussischen Kriegsgefangenen. Sonderveröffentlichung des Reichsarbeitsblattes. S. 65. До июля 1942 г. заработная плата «восточных рабочих» в сельском хозяйстве и промышленности определялась Имперским тарифным положением от января 1940 г.
Verordnung über die Einsatzbedingungen der Ostarbeiter. 30. Juni 1942 // Reichsgesetzblatt. Teil 1. Jg. 1942. Berlin, 1942. - S. 420.
Einsatzbedingungen der Ostarbeiter in der Landwirtschaft. Erlass des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz. 10. Juli 1942 //Einsatzbedingungen der Ostarbeiter sowie sowjetrussischen Kriegsgefangenen. Sonderveröffentlichung des Reichsarbeitsblattes. S. 66.
Налог, выплачивавшийся немецкими работодателями за использование труда «восточных рабочих», рассчитывался следующим образом: из брутто заработка немецкого рабочего вычитался брутто заработок «восточного рабочего». Разница выплачивалась работодателем государству в виде налога. SpoererM. Zwangsarbeit unter dem Hakenkreuz ... S. 184.
Verordnung Uber die Einsatzbedingungen der Ostarbeiter. 30. Juni 1942 // Reichsgesetzblatt. Teil 1. Jg. 1942.Berlin, 1942. S. 420; Налог на «восточных рабочих» в сельском хозяйстве начислялся за мужчин в возрасте от 17 лет (от 1,5 до 3 рейхсмарок) и за женщин в возрасте от 21 года (0,75 рейхсмарок). См.: Anordnung über die Löhne in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter im Wirtschaftsgebiet Niedersachsen. 29. Juni 1943 //NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 1.
Anordnung über die Löhne in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter im Wirtschaftsgebiet Niedersachsen. 29. Juni 1943 //NLA-HStAHannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 1.
Schreiben des Kreisgefolgschaftswartes der Kreisbauemschaft Wolfenbüttel. 22. März 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 29.
Anordnung des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944 //NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 14.
Spoerer M. Zwangsarbeit unter dem Hakenkreuz... S. 160.
Anordnung des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944 //NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 14.
Исключение составляли агрономы и старосты, чей труд оплачивался по сходным для немцев тарифам. См.: Ibid. Bl. 15.
По данному распоряжению округ биржи труда гау Берлин принадлежал к первому округу с самым высоким уровнем оплаты труда. Нижняя Саксония относилась к четвертому округу с самой низкой оплатой труда иностранцев.
Anordnung des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 14.
При сдельно-аккордной системе размер оплаты устанавливался не за каждую операцию в отдельности, а за весь комплекс работ, взятый в целом с указанием срока их выполнения. Преимущество сдельной формы оплаты труда для рабочего заключалось в возможности повышения заработка при увеличении интенсивности труда. Главное преимущество для работодателя заключалось в возможности стимулировать рост выработки рабочих.
Anordnung des Generalbevollmächtigten fur den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944 //NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 14.
Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. Akkord- und Prämienregelung // NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 20.
Следует учитывать что, многие «восточные рабочие» стремились скрьггь факт получения заработной платы от немецких работодателей.
См., например: Опросные листы на возвратившихся из немецкой неволи советских граждан в Поляновскнй район Псковской обл. 21 сентября 1948 г. // ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 39. Д. 407.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_28. S. 59.
Stepien S. Op. cit. S. 39.
Merkblatt über die Steuer- und Sozialversicherungspflicht ausländischer gewerblicher und landwirtschaftlicher Arbeiter und Angestellter. 5. Oktober 1943 // РГВА. Ф. 1382k. On. 1. Д. 62. Л. 11.
Arbeit und Wirtschaft. Schulungsmaterial fiirDAF. Der Arbeitseinsatz der Ostvölker in Deutschland 5. September 1942 // РГВА. Ф. 1382k. On. 1. Д. 63. Л. ЗО.
Spoerer M. Zwangsarbeit unter dem Hakenkreuz ... S. 152.
Anordnung des Generalbevollmächtigten fur den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 14.
Aktenvermerk über die Überprüfung der Landarbeiterwohnung bei dem Bauern Heinrich H. in Klein Berkel durch einen Vertreter der Kreisbauemschaft. 30. Oktober 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 331. Nr. 690.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_21. S. 7.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_02. S. 22.
Мюллер Р. Д. Указ. соч. С. 195.
Имперский министр продовольствия и сельского хозяйства. Письмо местным учреждениям ведомств вопросов питания. 17 апреля 1942 г.//ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 148. Д. 11.Л. 39.
Там же.
К примеру, хозяйка одного из поместий в Нижней Саксонии, жаловалась, что вынуждена проводить все свободное время за приготовлением различных рационов питания для 110 иностранных рабочих разных национальностей. См.: Herlemann В. Op. cit. S. 274.
Имперский министр продовольствия и сельского хозяйства. Письмо местным учреждениям ведомств вопросов питания. 17 апреля 1942 г. II ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 148. Д. 11. Л. 40.
Aktenvermerk eines Vertreters der Kreisbauemschaft über die Zustände auf dem Rittergut Welsede. 23. Juni 1942 // NLA-HStA Hannover. Hann 331. Nr. 1070.
Речь идет, по-видимому, о кольраби.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_14. S. 6.
Interview// IGB/ISFLDP. Signatur_09. S. 39.
Interview // IGBЛSFLDP. Signatur_03. S. 93.
Stepien S. Op. cit. S. 37.
Arbeitseinsatz polnischer und ukrainischer Volksangehöriger. Einträge in der „Chronik Gogarten“, 1942, Nr. 11 // Stadtarchiv Meinerzhagen.4,3 Schreiben des Hauptabteilungsleiters zum Arbeitseinsatz in Altenburg an alle Lagerfuhrer im Kreis Altenburg. 25. Mai 1943 // РГВА. Ф. 1382k. On. 1. Д.63. Л. 145.494 Meldungen aus dem Reich. Band 10. [1. März 1942 —20. Juli 1942]. S. 3829.
Schreiben des Landrates an Herrn Bürgermeisetr in Herscheid. 9. Juni 1943 // Kreisarchiv des Märkischen Kreises.
Akte des Gemeindearchivs Herscheid. Bl. 4.
Anordnung des Generalbevollmächtigten fur den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944// NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 14.
Крестьянин, у которого работала женщина из СССР, нашел однажды утром на пороге своего дома пакет с теплой одеждой, в котором была записка: «Это для Ольги». См.: Bericht der SD-Außenstelle Friedberg (Gau Schwaben). 14.November 1943 //Bayern in derNS-Zeit... S. 659.
49S Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_22. S. 25.
Schreiben des Beamten an den Landrat. 23. Juni 1943 // Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Akte des Gemeindearchivs Herscheid. Bl. 4.
Meldungen aus dem Reich. Band 10. [1. März 1942 — 20. Juli 1942]. Herrsching, 1984. S. 3830.
Schreiben des Landrates an die Herren Amtsbürgermeister im Kreise. 1. Septemberl942 // STAMS. Kreis Steinfiirt. Nr. 635.
Münsterisches Flugblatt, herausgegeben von Kreisleiter Schöttler, mit dem Titel "Richtlinien über die Behandlung fremdvölkischer Arbeiter // Weidner M. Op. cit. S. 100.
Herlemann B. Op. cit. S. 291.
305 Schreiben des Kreisleiters an den Kreisbauernfiihrer. 21. September 1942 // STAMS. NSDAP-Kreis- und Ortsgruppen. Nr. 136.
306 Verordnung über die Einsatzbedingungen der Ostarbeiter. 30. Juni 1942 // Reichsgesetzblatt. Teil 1. Jg. 1942. Berlin, 1942. S. 419.
307 Anordnung des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz zur Regelung der Einsatzbedingungen der in der Landwirtschaft eingesetzten Ostarbeiter. 29. Juni 1944 //NLA-HStA Hannover. Hann 275. Nr. 343. Bl. 14.
Merkblatt zum Einsatz der Zivilarbeiter und -arbeiterinnen aus dem sowjetischen Gebiet in der Landwirtschaft. 21. Juli 1942 // STAMS. Politische Polizei. Nr. 366.
310 Dienstanweisung über die Behandlung der in Lagern untergebrachten Ostarbeiter. Gestapo Münster // Weidner M. Op. cit. S. 106.
311 Merkblatt zum Einsatz der Zivilarbeiter und -arbeiterinnen aus dem sowjetischen Gebiet in der Landwirtschaft. 21. Juli 1942 // STAMS. Politische Polizei. Nr. 366. ,
Herbert U. Geschichte der Ausländerpolitik in Deutschland: Saisonarbeiter, Zwangsarbeiter, Gastarbeiter,Flüchtlinge. S. 164.
Hoffmann K. Zwangsarbeit in der Landwirtschaft ... S. 140.
Hamann М. Op. cit. S. 167.
513 Письмо имперского комиссара по укреплению германской народности о пресечении беременности у «восточных работниц». 9 июня 1943 г. //ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 148. Д. 230. Л. 8-9.
Herbert U. Geschichte der Ausländerpolitik in Deutschland: Saisonarbeiter, Zwangsarbeiter, Gastarbeiter,Flüchtlinge. S. 165.
Meldungen aus dem Reich. Band 10. [1. März 1942 —20. Juli 1942]. S. 3847.
Spoerer M. Zwangsarbeit unter dem Hakenkreuz ... S. 150.
Stepien S. Op. cit. S. 40.
Behandlung von schwangeren Zwangsarbeiterinnen sowie deren Kinder nach der Geburt. Gemeinsamer Runderlass des Beauftragten für den Vieijahresplan und des Generalbevollmächtigten für den Arbeitseinsatz. 20. März 1943 // Zwangsarbeit in Thüringen 1940-1945 ... S. 128.
Schwarze G. Kinder, die nicht zählten. Ostarbeiterinnen und ihre Kinder im Zweiten Weltkrieg. S. 108.
52J Hoffmann K. Zwangsarbeit in der Landwirtschaft ... S. 142.
124 Ibid.
SpoererM. Zwangsarbeit unter dem Hakenkreuz ... S. 149.
Flüchtlinge. S. 160.5:8Наиболее яркую картину беспомощности «восточных рабочих» в сельском хозяйстве создает анализ подборки их писем присланных для согласования в Чрезвычайную Государственную Комиссию (ЧГК) при СНК СССР//ГА РФ. Ф. Р-7021. On. 116. Д. 385, Д. 389.
Mertens C. Zwangsarbeit in Paderborn 1939-1945. S. 91.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_14. S.7.
“‘Belohnung für die Wiederergreifung flüchtiger sowjetischer Kriegsgefangener. 27. Februar 1943 // STAMS. Kreis Siegen. Bl. 30.
Brief von Wasil D. Ausländerlager Schachtanlage Radbod in Bockum-Hövel an seinen Bruder Nikolai Gredarien, Künsebek Kr. Halle - Westfalen "Waldlager". 20. Juli 1944 // STAMS. VDA 115.
Schreiben des Meisters der Schutzpolizei. Polizeistation Rönsahl Amtsbezierk Kierspe. 19. Januar 1943 // Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Landratsamt Altena. NIV.
515Rundverfugung der Geheimen Staatspolizei Staatspolizeistelle Dortmund. 6. September 1943. // Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Akte des Stadtarchivs Werdohl.
Schreiben der Geheimen Staatspolizei. Staatspolizeistelle Dortmund. 3. November 1942 //Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Landratsamt Altena. NIV.
Schreiben der Geheime Staatspolizei. Staatspolizeistelle Dortmund. 19. Mai 1944. // Kreisarchiv des Märkischen Kreises, Landratsamt Altena, NIV.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_01.
Interview//IGB/ISFLDP. Signatur_03. S. 24.
Schreiben des Arbeitsamtes Lüdenscheid bezüglich Flüchtlinge bzw. aufgegriffene Ausländer, insbesondere Ostarbeiter. 27. August 1943 // Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Landratsamt Altena. NIV.
Rundverfügung der Geheimen Staatspolizei Staatspolizeistelle Dortmund. 6. September 1943 // Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Akte des Stadtarchivs Werdohl. Bl. 27.
См., например: Schreiben des Amtsbürgermeisters in Menden. 19. Juni 1944 // Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Landratsamt Altena. NIV.
Aus weltanschaulichen Bericht des Kreisschulungsamtes Dinkelsbiihl. 18. April 1943 // Bayern in derNS-Zeit... S. 576.
Цит. no: Hoffmann K. Zwangsarbeit in der Landwirtschaft... S. 137.
Bayem in der NS-Zeit... S. 572.
Lehmann J. Zwangsarbeiter in der deutschen Landwirtschaft 1939 bis 1945 ... S. 136.
i47Spoerer M. Zwangsarbeit unter dem Hakenkreuz ... S. 191.
См. подробнее: Freitag G. Zwangsarbeit und Dorfalltag: Das Beispiel Lippe, 1939-1945 ... S. 44.
Zühl A. Op. cit. S. 346.
Ibid.\
Hoffmann K. Zwangsarbeit in der Landwirtschaft ... S. 140.
Münsterisches Flugblatt, herausgegeben von Kreisleiter Schöttler, mit dem Titel „Richtlinien über die Behandlung fremdfölkischer Arbeiter“ // Weidner M. Op. cit. S. 99.
Brief des Kommandanten des Krg.Mansch-Stammlagers. Fallingbostel an den Herrn Landrat des Kreises Springe in Springe. 17.November 1939 //NLA-HStA Hannover. Dep.l 1. Nr. 2897.
Interview//IGB/ISFLDP. Signatur_05. S. 10.
i55Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_20. S. ЗО.
В мелких крестьянских хозяйствах был распространен прием пищи из общей посуды. См.: Freitag G. Zwangsarbeiter im Lipper Land ... S. 44.
Schreiben der Kreisleitung Hameln an den Stabsleiter des Reichsnärstandes in Hameln. 14. Februar 1944 // NLA-HStA Hannover. Hann 331. Nr. 35.
538Lehmann J. Zwangsarbeiter in der deutschen Landwirtschaft 1939 bis 1945 ... S. 135.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_21.
Ibid. S. 37.
“‘Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_21. S. 44.
'“Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_09. S. 40.
Schreiben des Ortsgruppenleiters NSDAP an das Kreisamt für Volkstum Lüdinghausen. 4. Juli 1944//STAMS. VDA 115.
Тяжелые слова: судьбы восточных рабочих. СПб., 2000. С. 63.
“interview // IGB/ISFLDP. Signatur_21. S. 37.
Grinchenko G. Erste Auswertung eines Oral-History-Projektes aus der Ostukraine // Hitlers Sklaven ... S. 237.
Свидетельства об использовании подобной уловки можно найти и в других женских интервью. чСм.: Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_22.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_21. S. 8.
Weidner M. Op. cit. S. 111.
Interview//IGB/ISFLDP. Signatur_21. S. 14.
371 Hoffmann K. Zwangsarbeit in der Landwirtschaft ... S. 138.
Hoffmann K. Zwangsarbeit in der Landwirtschaft ... S. 139.
Creydt D. Op. cit. S. 210.
Schwarze G. Kinder, die nicht zählten. Ostarbeiterinnen und ihre Kinder im Zweiten Weltkrieg. S. 108.
Merkblatt zum Einsatz der Zivilarbeiter und —arbeiterinnen aus dem sowjetischen Gebiet in der Landwirtschaft. 21. Juli 1942 // STAMS. Politische Polizei. Nr. 366.
Freitag G. Zwangsarbeiter im Lipper Land ... S. 45.
377 Freitag G. Zwangsarbeit und Dorfalltag: Das Beispiel Lippe, 1939-1945 ... S. 43.
Winter J. Lorberg, der Gendarm und der Polen-Franz ... S. 442.
Bericht über den Streifendienst für Überwachung der Fremdvölker, 11. Juni 1944 // STAMS. VDA 115.
5slInterview // IGB/ISFLDP. Signatur_21. S. 40.
5S2Stepien S. Op. cit. S. 62.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_28.
i84Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_28. S. 66.
Некоторые из советских граждан, пережившие голод и гонения в Советском Союзе, называют период пребывания в сельском хозяйстве Германии самым счастливым временем в их жизни. См.: Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_08; Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_19.
387Brief von Hr. Semjen V. 25.August 2000 // Stadtarchiv Meinerzhagen.
Merkblatt zum Einsatz der Zivilarbeiter und -arbeiterinnen aus dem sowjetischen Gebiet in der Landwirtschaft. 21. Juli 1942 // STAMS. Politische Polizei. Nr. 366.
Zühl A. Op. cit. S. 344.
59aInterview // IGB/ISFLDP. Signatur_20. C. 20.
39lInterview//IGB/ISFLDP. Signatur_28. S. 66.
Ibid.
5,3 Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_29. S. 19.
554Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_26. S. 8.
Interview//IGB/ISFLDP. Signatur_28. S. 10.
Cm. § 2 главы 1 данной работы.
Schreiben des Landrates des Kreises Altena an die Herren hauptamtlichen Bürgermeister. 14. Juli 1942 // Kreisarchiv des Märkischen Kreises. Landratsamt Altena. NIV.
““Interview //K^SFLDP. Signatur_20. S. 28.
Zühl A. Op. cit. S. 349.
Meldungen aus dem Reich. Band 14. [31. Mai 1943 — 7. Juni 1943]. S. 5485.
Aus Bericht des SD-Abschnitts Bayereuth (Gau Bayerische Ostmark). 20. Juli 1942. // Bayern in derNS-Zeit... S.62.
Schreiben an den Kreisleiter von Gestapo-Rauxel. 17. Mai 1943 // STAMS. NSDAP - Kreis -und Ortsgruppenleitungen.
Zilhl A. Op. cit. S. 350; Г.Фрайтаг указывает в своем исследовании принудительного труда иностранных рабочих на территории Липпер Ланд, что гуманное отношение к иностранцам иной конфессии наблюдалось также и среди протестантской части крестьянства. См.: Freitag G. Zwangsarbeiter im Lipper Land ... S. 36.
‘“Interview//IGB/ISFLDP. Signatur_25. S. 22.
Interview // IGB/ISFLDP. Signatur_25. S. 12.
ш Дистрикт Галиция-территориальное объединение, созданное в августе 1941 г. нацистами в результате соденения западных областей Украины (Львовской, Станиславской, Тернопольской, Дрогобышевской) и включенной в состав основанного на территории Польши генерал-губернаторства.
6М Центральный Украинский комитет — основан в июле 1940 г. в Кракове. Основная задача комитета заключалась в охранении прав украинцев в дистрикте Галиция и оказании помощи украинцам, оказавшимся на принудительных работах в Германии.