/18 августа 1227 года нашей эры, Тангутское царство, осадный лагерь под городом Чжунсин/
— Кто-о-о?.. — без особого интереса спросил Темучжин.
Каган Монгольской империи лежал на соболиных шкурах и флегматично жевал основательно разваренное мясо куропатки. Зубы у него были уже не те, поэтому китайский лекарь рекомендовал не напрягать челюсти понапрасну.
Ещё у него сильно болела спина, повреждённая при падении с лошади.
«Как же плохо быть старым…» — подумал Темучжин, более известный как Чингисхан. — «Ох, как хорошо было быть молодым…»
— Великий хан, гонец от Боорчу-багатура (1), — заполз в ханский шатёр рядовой кешиктен (2) Хортау.
Он велел ему лично передавать любые вести, без риска лишиться головы за их содержание, но только потому, что Хортау чем-то напоминал ему Тогрула, (3) побратима его отца.
«Старая история…»
— Заводи… — вяло махнул рукой Темучжин.
— Боорчу-багатур докладывает, что сжёг все усадьбы вокруг города Гуюаня и перехватил два крупных отряда из земель Цинь, — сообщил Хортау. — Он, со своим туменом, (4) как вы мудрейше велели, движется на соединение с туменом Борохула.
— Правильно… — тихо произнёс Тэмучжин, отбросив ножку куропатки. — Ещё?.. Что?..
Желудок его слабо проурчал что-то благодарственное. Пища, последнее время, проходит плохо, норовя застрять в его старых кишках, вызывая стойкие запоры. Есть большую часть дня не хотелось, поэтому приходилось заставлять себя.
Он почти прикончил тангутов, нанёсших ему смертельное оскорбление шесть лет назад. Кто-то бы забыл, но не он.
«Проклятые рисоеды…» — раздулся в нём застарелый уголёк ненависти. — «Недостаточно сил у меня? А что вы теперь скажете?»
— Великий хан… — вновь упал на колени Хортау. — Прибыл хуанди (5) тангутов Мочжу. Сдаётся со всем своим двором и просит пощады для себя и своей страны…
— Запускай… — разрешил Темучжин, после чего с натугой отрыгнул.
Ждать пришлось недолго. Зная, что после трапезы у Чингисхана редко бывает хорошее настроение, хуанди затолкали в шатёр и поставили на колени.
— Говори… — произнёс Темучжин.
Хуанди Мочжу открыл рот, чтобы начать что-то говорить.
— А хотя, знаешь… — поморщился великий хан. — Бадай, задуши его…
Император тангутов, обряженный в роскошные шелка, в многосоставную чёрную шляпу, типично тангутскую, был схвачен ближайшими кешиктенами, после чего на его шею была накинута удавка. Он не успел ничего сказать, не успел сделать лишнего вдоха, как настала его смерть. Зачем говорить, если и так всё понятно?
— Хортау… — позвал Темучжин, потеряв интерес к удавлению тангутского наглеца. — Шли гонца к Боорчу… Пусть… хрф… уф… Пусть… ххрф…
Темучжин завалился набок и выпучил глаза.
— Великий хан!!! — подлетел к нему обеспокоенный Хортау. — Господин! Повелитель!
— Хрф… — выдохнул Темучжин, лицо которого покраснело, а левый глаз наполнился кровью. — Хрф… Ыф… Убить… всех… Хрыф… Города… Ыф… Сжечь… Сжечь… А-а-а…
/18 августа 396 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
— Кхы… А-а-а… — издал ребёнок первый в жизни звук. — А-а-а… А-а-а-а!!!
— Abraba hropjan! (6) — радостно провозгласила некая старуха неприятного вида, но Темучжин видел лишь мутные тени и блики света.
Он ничего не понимал, голову будто сжало, глаза ослепли, не видно ничего, тело ощущается будто чужое, страшно до одури, непонятно, что происходит и что его ждёт.
В голове была пустота, мысли не могли выстроиться в связную конструкцию, а ещё эта пустота болела, но как-то отстранённо, будто не с ним, а с кем-то ещё.
Пытаясь сохранить ускользающую, будто вода между пальцами, целостность разума, Темучжин заставил себя успокоиться, начав считать до десяти, как учила мать, Оэлун.
Жизнь показала, что это не помогает, поэтому Темучжин совершил много необдуманных дел, за которые приходилось расплачиваться, но возраст и опыт, со временем, взяли своё…
Счёт помог выиграть немного времени — истекание разума замедлилось. Но вечно это продолжаться не могло, потому что Темучжин чувствовал, как начинает терять сознание и часть себя.
Всё мутнело, меркло, терялось и таяло…
/19 августа 401 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
— Эйрих, иди домой! — позвала его Тиудигото.
Тиудигото — это мать. Но есть ещё отец — Зевта. А ещё есть два старших брата — Валамир и Видимир. Первый родился за два года до Эйриха, а второй за год. Также есть Эрлиева — родилась через год, после Эйриха. Но ходят слухи, что была ещё некая Эвохильда. Эти же слухи утверждают, будто она умерла за год до рождения Эйриха. Родители ничего не говорят об этом, за неурочные расспросы Эйрих был бит отцом, а затем ему дополнительно прилетело от матери. Злые люди…
Воспоминания начали возвращаться к нему только, примерно, год назад. Тогда-то он понял, что Эйрих — это не его имя. Настоящее его имя — Темучжин, великий хан монголов. В какой-то момент все начали звать его Чингисханом, а ему так понравилось, что впредь его звали только так.
Язык учился очень легко, потому что он себя не помнил и постигал язык готов будто первый. Это простой язык, в нём нет многих понятий, к которым он привык, поэтому учиться ему было легко.
— Иду, — ответил Темучжин и бросил недоделанные силки, которые мастерил за домом.
Здесь всё совершенно иначе. Он до сих пор не понял, где находится. Возможно, Тенгри послал его на небеса — так он считал последние полгода, но однажды он порезался кремневым ножом и понял, что этот мир настоящий. Ведь все же знают, что на небесах нельзя порезаться или пораниться, там нет боли и страданий. Это стало решающим фактором и подтвердило то, что предполагал Темучжин — нет никаких небес Тенгри для праведных и подземного мира Эрлика, где неправедно прожившие жизнь подвергаются вечным мучениям. Всё это ложь шаманов и жрецов.
Потому что Темучжин прожил достойную жизнь, обратил в прах всех своих врагов, отправил могучие тумены для покорения народов на Западе и на Юге. Он жил полноценной жизнью и брал у неё всё, сокрушая любого, кто смел бросить ему вызов — это ли не гарантированный путь в благословенные небеса?
Но вместо вечного благоденствия средь небес он получил проклятую лачугу, сквозь которую свободно проходит ветер, а также светловолосых и голубоглазых родителей, едва способных прокормить своих детей.
И по этой причине Темучжин, пока что более известный как Эйрих, старательно вспоминал полузабытые навыки по самостоятельной добыче пропитания. В детстве он жил очень плохо, смерть отца, подло отравленного проклятыми татарами, разрушило его беззаботную жизнь, превратив её в кошмар. Две жены Есугея-багатура, отца Темучжина, Оэлун и Сочихэл, не смогли удержать под рукой сторонников отца, а племя тайчиутов угнало их скот. Это была тотальная нищета, они пытались ловить рыбу, охотились на дичь, ставили силки и выкапывали коренья.
Добравшись до дырявой лачуги, которую, пока что, приходилось называть своим домом, Темучжин, следуя заведённому родичами ритуалу, коснулся оберега защитника дома, после чего вошёл внутрь.
Вокруг глухой лес, поэтому неудивительно, что лачугу сделали из древесины. Только древесина была старой, сухой, попахивающей стариной. Видно, что строили в спешке, а потом так и оставили.
— Надо перемолоть зерно — отец принёс сегодня с утра, — произнесла Тиудигото.
Это высокая женщина, худая от постоянного недоедания, светловолосая и голубоглазая — таких людей Темучжин видел среди тысяч рабов, поставляемых с Запада. На вид ей лет двадцать, но Темучжин мог ошибаться с оценкой. Зубы у неё в полном порядке, а значит, она может рассчитывать на долгую жизнь. Взгляд у неё умный, она не глупа, но одного ума мало, чтобы прокормить своих детей.
— Найди этих троих, пусть помогут тебе, — продолжила Тиудигото. — Надо успеть до вечера, иначе Зевта будет недоволен.
«Эти трое» — это Валамир, Видимир и Эрлиева.
— Сделаю, — коротко ответил Темучжин.
С братьями и сестрой у него отношения не задались прямо сразу: он отличался от них, а уже только этого было достаточно, чтобы нашлись причины для неприязни. Если эти трое тратили всё светлое время на бессмысленные игры, то Темучжин работал. Работал для того, чтобы было, чем набить желудок.
Вчера ему удалось поймать в силки достаточно глупого кролика. Его чуть поела лиса, нашедшая его раньше, чем Темучжин, но он отбил добычу и сумел вырезать неплохие куски мяса, а также спасти несколько кусков шкуры. Кроличья шкура, особенно если речь идёт о паре повреждённых кусков, мало на что пригодна, но бросать её просто так было бы глупостью.
Тот день омрачило лишь то, что на запах жарящегося мяса примчались братья с сестрой. Пришло время драться за еду, но «эти трое» были заведомо сильнее. К счастью, вовремя сориентировавшийся Темучжин успел затолкать себе в рот большую часть недожаренного мяса и съесть его. Было очень горячо, но ещё более вкусно. А потом из него выбили всю пыль. Пинками.
«Плохо быть слабым», — подумал он.
В тот день ему вспомнились события из прошлого детства. Он очень сильно хотел есть, желудок уже давно перестал урчать. Они с Хасаром, родным младшим братом, поймали рыбу в реке Онон, уже собирались её зажарить и съесть, но тут появились единокровные братья — Бехтер и Бельтугей. Бехтер решил, что достойно забрать их добычу себе. Он был сильнее, поэтому в драке его одолеть не удалось. Бельтугей был менее уверен в правильности действий Бехтера, но всё же помог ему.
Не стерпев обиду, Темучжин взял с собой Хасара, выбрал момент и напал на Бехтера. Он перерезал ему глотку, потому что никто не смеет отнимать у него еду, без последствий для себя. И эти маленькие…
Темучжин волевым усилием взял себя в руки. Он слишком зрел, чтобы опускаться до этих зверёнышей. Убивать их он не будет, хотя это было бы выгодно, но в будущем, когда он вновь возвысится, он не дарует им и дырявой кошмы… Так он решил. А Эрлиеву отдаст в жёны какому-нибудь рядовому воину. Если будет хорошо вести себя, то может рассчитывать на гвардейца из кешиктенов.
Выследить этих троих было нетрудно. Он знал, где они, обычно, обретаются — на берегу мелкой безымянной речушки, сильно мелеющей к концу лета. Нет, кто-то раньше как-то называл эту речушку, но местные жители, испокон веку обитавшие на этих землях, не перенесли встречи с их племенем, бежавшим от неких «бесчисленных орд конников».
Расспросы родителей не принесли никакой пользы, потому что Эйриха никто не воспринимает всерьёз и не считает нужным вести с ним просветительские беседы.
«Губительный подход», — подумал Темучжин, огибая скопление подсохшего кустарника. — «Даже я откладывал некоторые государственные дела, чтобы учить уму-разуму своих детей, а у меня их было немало…»
Поселение, в котором они сейчас обитают, называется просто «деревней», то есть племя даже не посчитало нужным как-то называть это место. Это было связано с тем, что племя уже неоднократно переезжало всё дальше и дальше на юг. Сейчас, судя по всему, затишье, но вождь может принять решение идти в более плодородные земли, памятуя об угрозе от орды конников.
Темучжину даже на миг показалось, что Тенгри поставил его на пути монгольских туменов, следующих на запад, но родители никогда не слышали о монголах и Чингисхане, а Темучжин снова получил взбучку, чтобы не рассказывал больше всякие небылицы…
С этими людьми надо вести себя осторожно, потому что он сейчас самый наименее ценный член семьи и отказаться от него гораздо легче, чем от старших братьев или сестрицы, которая, если переживёт детство, может стать выгодным товаром — не у одного Темучжина есть план отдать её замуж за сдельную сумму — калым.
И если он вызовет гнев родителей или покажет, что вреда от него больше, чем пользы… Выжить будет гораздо тяжелее. При родителях, которые, хоть как-то, но заботятся о нём, он постоянно хочет есть. Его буквально истомляло осознание того, что если он не будет хорошо есть, то не вырастет настоящим воином. Если он уродился в Зевту, своего нынешнего отца, то, при достаточно интенсивных тренировках и хорошей еде, сможет вымахать даже выше, чем отец.
Зевта — дюжий малый, светловолосый, как все в их семье, сероглазый, с волевым лицом, на котором есть несколько явно боевых шрамов, с сильными руками, а также характерной осанкой человека, знающего себе цену. Темучжин, встреть такого среди монголов, подумал бы, что видит перед собой опытного воина. И истина — Зевта служит в дружине вождя Бреты.
Вроде бы дружинник — это готовый к бою по первому зову воин, поэтому большую часть дня Зевта проводит в бражном зале вождя, где, как говорят старшие братья, сильно выпивает за счёт вождя. Есть здесь такой обычай, когда вождь платит за бесплатные мёд и брагу для своей дружины. Поэтому дружинников у него немного, всего двенадцать человек, зато каждый из них является отличным воином, если верить старшим братьям, опять же.
— Трое! — крикнул Темучжин. — Вы где?!
Вероятно, играют в прятки или залегли в кустарнике и спят. Темучжин начал злиться. Во-первых, от того, что слишком мал сейчас и его ни во что не ставят. Во-вторых, от того, что должен работать как какой-то простолюдин.
Каков его нынешний быт? До рассвета его будят, он одевается в своё грубое рубище, после чего выходит, вместе с братьями и сестрой, собирать валежник в лесу. Пока идёт сбор валежника, Тиудигото готовит нехитрый завтрак, на котором надо как-то продержаться до вечера — лепёшка грубого хлеба, может, иногда, немного мяса, если Зевта соизволит принести что-то из бражного дома.
После завтрака Эйрих и братья ищут в лесу упавшие деревья, которые можно отломать от корней и приволочь домой. Предполагается, что Зевта займёт у соседей топор и нарубит дров — эти дрова будут складированы в ветхом сарае, где пролежат до зимы, чтобы было, чем топить очаг.
С металлом здесь всё очень плохо, впрочем, как было и в степи во времена юности Темучжина. Вся сталь, которую только удаётся получить, уходит на топоры и наконечники копий для воинов. Лишнего металла нет, поэтому плотницкие топоры и даже хозяйственные ножи — это дорогое удовольствие.
Поэтому освободить даже небольшое деревце от корней — это большой труд для маленьких ручонок Эйриха.
Чтобы хоть как-то облегчить работу, он вновь взялся за старое. Под «старым» понимается работа с камнем. В пору страшной нищеты, когда не хватало металла даже на наконечники для стрел, Темучжин колол кремень и делал острые наконечники для охоты на дичь. Следует сказать, что он стал неплохим мастером, способным выбивать из камня даже примитивные ножи, а однажды у него получился неплохой топор, которым он, некоторое время, рубил маленькие деревья, чтобы компенсировать недостаток запасов кизяка. Кизяк — это овечье дерьмо, смешанное с соломой и высушенное в специальной форме. Здесь в таком нет необходимости, так как в лесах полно валежника и палых деревьев.
Железо получить удастся нескоро, потому что оно здесь лишь чуть дешевле золота. В связи с этим Темучжин, в ближайшие дни, найдёт подходящий камень и выбьет из него нечто похожее на топор. И пока остальные будут колотить корни подручным камнями или бессмысленно гнуть их из стороны в сторону, он, если всё получится как надо, будет срубать малые деревья, чтобы быстрее всех выполнять дневную задачу.
Кремневый «нож» он уже нашёл у речки. Там валяется много камней, поэтому он потратил часа четыре, чтобы найти себе инструмент для повседневно-бытовых задач.
— Вы где?! — вновь крикнул он, идя вдоль берега.
И снова тишина. Если они замыслили засаду, чтобы вновь выбить из него пыль…
За что? Эрклиг их знает! Это же дети! Разве им нужен повод, чтобы избить кого-то, кто слабее, чем они?
Тут он услышал шум и копошение где-то за очередным скоплением суховатых кустов. Значит, точно хотят его избить… Но теперь, когда он распознал засаду, эта затея им дорого обойдётся. Сегодня кто-то из них точно умрёт… Или будет жалеть, что выжил…
Рука сама сняла с пояса кремневый нож. Мальчик Эйрих пригнулся и начал внимательно следить за тем, куда ступает. Он сфокусировался на мысли, что на охоте, и от её результатов зависит то, как он будет жить дальше.
Обогнув источник шума по большой дуге, Темучжин, максимально скрываясь, чему хорошо помогало то, что он босоног, начал заходить к непрерывному шуму с тыла.
Были места, где пришлось нашуметь — сосновые колючки захрустели слишком громко, но, если не учитывать это, он подкрался образцово незаметно.
И на небольшой полянке, кою окружают эти суховатые кусты, он увидел сцену, которая заставила его крепко задуматься. Точнее, взвесить все «за» и «против».
Валамир и Эрелиева лежали на траве, битые и связанные конопляной верёвкой, а Видимира активно щупал, как девку, некий крепкий мужчина, лица которого Темучжин не видел.
Слышал он, что есть такие люди, охочие до мальчишечьего тела. Сам он их не уважал, а в своём воинстве не терпел, подвергая казни. Мужчина должен быть с женщиной, не с другим мужчиной. И, тем более, не с мальчиком. Это против природы и против воли Тенгри. Если бы Тенгри хотел такого, может, в этом появился бы какой-то практический смысл?
А «за» и «против» он начал взвешивать потому, что если оставить события идти своим ходом, то это решает ряд проблем — больше никаких конкурентов на родительскую еду, никаких рисков быть битым этими погаными недоносками, но… Есть риск, что этот неизвестный не убьёт его братьев с сестрой, они вернутся домой, может, расскажут о произошедшем отцу, тот затеет свару и может умереть на судебном поединке — эту вероятность исключать не следует. А ещё это урон чести их семьи, когда средний сын Зевты был с мужчиной — сам же Темучжин будет насмехаться на этим сопляком, он себя знает…
Ещё эти трое будут обязаны ему за свои жизни. Уж он-то воспользуется этим, до последней монеты…
И монеты! У неизвестного могут быть деньги, у него может быть нож — такая штука Темучжину очень нужна. Ещё верёвка, которой связаны его брат с сестрой — тоже ценная, в его убогой нищете, вещь.
Решение склоняется в пользу того, чтобы стать благородным спасителем беззащитных недоносков…
Темучжин начал движение, перекатив в ладони кремневый нож.
Неизвестный привстал на колени, задрал на Видимире робу, затем начал развязывать перевязь своих штанов. Лучше момента судьба не предоставит.
Стиснув зубы от напряжения, вызванного тем, что он сомневался в силе своих рук, Темучжин рванул к неизвестному мужчине, взял его за волосы, ощутил недоуменное движение головой, после чего приставил к глотке своей жертвы кремневый нож и с силой дёрнул его в сторону.
Зубчатая режущая кромка распорола ткани и повредила правую сонную артерию. Видимира, заоравшего от ужаса, щедро обрызгало кровью.
— Заткнись! — приказал ему Темучжин. — Закрой свою поганую пасть!!!
Видимир выпучил глаза в удивлении и замер.
Уронив на землю кремень, Темучжин опустил голову неизвестного, чтобы кровь не продолжала заливать до полусмерти напуганного Видимира.
На поясе неизвестного висел кошель. Сдвинув его из-под пуза покойника, Темучжин невольно улыбнулся, когда заглянул внутрь — бронзовые монеты, римские. Он не знал, сколько они стоят, но это его первые деньги. На них точно можно что-то купить, поэтому взгляд в будущее становится чуточку светлее…
Нож обнаружился за сапогом. Это был острый кусок железа длиной в полторы ладони Эйриха. Рукоять деревянная, крепящаяся бронзовыми заклёпками. Дальнейший сбор трофеев обогатил Темучжина на серебряную монету, спрятанную в секретном кармашке штанов, а также на десяток бронзовых монет, спрятанных в сапогах. Сапоги тоже немалая ценность, поэтому их он с покойника снял.
— Ты, — указал Темучжин на Видимира. — Иди к реке, только скрытно, смой с себя кровь. Рубище своё принесёшь сюда.
Видимир продолжал лежать, глядя на него поражённым взглядом.
— Я. Сказал. Иди. К. Реке, — отчеканил Темучжин. — Живо!!!
Мальчик не выдержал давления и вскочил, умчавшись к реке.
— Эйрих, что ты наделал? — спросил Валамир. — Это ведь…
— Никто не узнает, если вы не будете никому говорить, — произнёс Темучжин. — Если вы скажете кому-нибудь — станете такими же, как он.
Дальнейший обыск ничего не дал. Ни топора, ни, тем более уж, меча.
— Какими? — спросила не очень умная Эрелиева.
— Мёртвыми, — снизошёл до пояснения Темучжин. — У него было оружие?
— Не было ничего, — ответил Валамир. — Он попросил нас помочь ему…
— Кто это такой? — поинтересовался Темучжин.
Спросил он это, продолжая ощупывать одежду жертвы на предмет дополнительных ценностей. Всегда есть шанс, что человек спрятал на теле больше ценностей, чем может показаться после первого обыска. Уж Темучжин-то в этом хорошо разбирался…
— Что с нами теперь будет? — спросил Валамир.
— Ты напрасно гневишь меня, Валамир, — предупредил его Темучжин. — Отвечай на вопрос.
— Это дядя Дикиней… был… — ответил Валамир.
— Если не хотите присоединиться к дяде Дикинею, — произнёс Темучжин, — никому не говорите о том, что произошло. А теперь я вас развяжу… и мы пойдём закапывать дядю Дикинея в овраге. Знаю я тут один…
Родителям о таком знать необязательно, потому что, в таком случае, придётся платить вергельд, то есть денежную компенсацию от рода убийцы роду убитого. У них весь род состоит из одной семьи, поэтому вергельд не по их мошне — у них ничего нет. А Темучжин знает одну работающую везде истину: нет покойника и доказательств — нет преступления.
— Где этот маленький паскудник? — Темучжин посмотрел в сторону реки. — Эй, Видимир, поторопись! Валамир, бери его за плечи, не бойся, он теперь ничего не сможет, он ведь мёртвый.
— Но… — Валамира сложило пополам в приступе рвоты.
— Лучше бы тебе не бояться мёртвых, — недовольно покачал головой Темучжин. — Лучше бы тебе бояться меня.
Примечания:
1 — Багатур — то же самое, что и богатырь — почётный титул, присуждаемый за особо выдающиеся воинские заслуги. У монголов обычно употреблялось как присоединяемое к имени, как показано в примере. Боорчу — это особо близкий Чингисхану друг, которого он знал практически с самого детства. В Сокровенных сказаниях монголов есть информация, что Боорчу познакомился с Темучжином когда тот был рядовым степным ноунеймом, помог будущему сотрясателю вселенной вернуть угнанный ворами скот и вообще стал его друганом. Темучжин не забыл и всегда держался друга, что определённым образом характеризует его как человека.
2 — Кешиктены — от тюрк. кэзик — «очередь», «смена» — это личная гвардия великих ханов монголов, которую учредил именно Чингисхан. Это было элитное подразделение, опора власти великого хана, после смерти Чингисхана несколько раз отреформированная. Дореформировались до того, что начали формировать подразделения кешиктенов по национальному признаку — из китайцев, тангутов, русских, карлуков и даже кипчаков. Первыми гвардейцами стали Боорчу, Мухали, Борохул и Чилаун — ребята, с которыми Темучжин постепенно пришёл к успеху.
3 — Тогрул a.k.a Ван-хан — хан племени кереитов, христианин несторианского толка, побратим отца Темучжина, Есугей-багатура. Тогрул, когда Темучжин был ноунеймом, сильно помог, но когда вчерашний степной ноунейм стремительно пошёл к успеху, отношения резко испортились, началась резня, и Тогрул был вынужден бежать, оказался трудноузнаваемым в сумерках, за что был застрелен патрулём соседнего племени. Соседнему племени, кстати, тоже пришёл степной писец, потому что Темучжин очень быстро разучился терпеть ситуации, когда кто-то кочует по степи без его особой на то санкции. К слову, Тогрул и Темучжин как-то сильно помогли китайскому полководцу против татар, за что Тогрул получил титул вана, читай, что-то офицерское, и был прозван Ван-ханом, а Темучжин схлопотал титул чаутхури, типа ефрейтора или вроде того. В общем-то, любви между ними это не прибавило. Если ты, уважаемый читатель, когда-то конфликтовал с близкими из-за неверной или неполноценной доставки товаров по Алику, знай — ты был далеко не первым.
4 — Тумен — многозначный термин, используемый для обозначения числа десять тысяч, имеется в виду, что применительно к войску, древний аналог слова «дохрена», то есть «тьмы», тоже обычно применительно к войску, а также для обозначения административной единицы, с которой предполагается собрать под штык десять тысяч конного войска азиатов, с раскосыми и жадными очами. Город Тюмень имеет название не исконно-посконное, а самое настоящее тюрко-монгольское. И в монгольском языке это слово тоже не самопроизвольно зародилось, а было заимствовано от тюрков, которые, в своё время, доминировали-доминировали да не выдоминировали в Азии.
5 — Хуанди — так у тангутов называли императоров. Но это понятие быстро стало очень условным и формальным, когда вторглись монголы.
6 — Abraba hropjan! — с готского языка — «очень громко!»