/10 января 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
— Лук, — указал Эйрих на свой детский лук.
— Arcus, — без запинки произнёс Виссарион.
Эйриху удалось установить, что новоиспечённого раба зовут Виссарионом, он грек по происхождению. О месте рождения и причинах появления в Паннонии говорить рано, потому что он совершенно не владеет готским языком и не понимает ничего даже в бытовых вещах.
Виссариону, вероятно, не привыкать к рабству, потому что он быстро принял правила и делал всё, что ему скажут. В отличие от второго раба.
Татий — этот римлянин, высокий и крепкий, видно, что всю жизнь хорошо питался. Он явно не ожидал, что попадёт в рабство, поэтому уже пытался сбежать несколько раз. Это проблема, но не Эйриха, а родителей. Проще продать такого или прирезать, чем рисковать потерей лица или жизни.
— Стрела, — поднял Эйрих очередной предмет.
— Sagitta, — ответил Виссарион без раздумий.
Вот так, потихоньку, Эйрих выучит, хотя бы, самые важные римские слова, а затем перейдёт к освоению писанины. А писанина обещала быть сложной для освоения…
— Перо, — указал Эйрих на предмет.
— Pluma, — ответил Виссарион.
По плану занятий, Эйрих ещё пару часов будет запоминать новые слова, а также спрашивать усвоение готских слов с Виссариона, затем будут занятия с Эрелиевой, Видимиром и Валамиром, а потом упражнения с луком и деревянным шестом, играющим роль копья.
Вопреки ранним своим опасениям, Эйрих не нашёл времени скучать без государственных дел, и здесь было, чем заняться…
/1 июля 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
Фульгинс — новая жена Зевты, а также Афанарик, сын Мурула, и Мунто, дочь Мурула, первоначально жили в собственном доме. Затем Зевта нанял пару простых воинов и разобрал дом Мурула, после чего был разбит шатёр и разобран дом Зевты.
Началось это весной, как только сошли снега и потеплело. Их свистящая халупа, конечно, заслужила свою участь, как считал Эйрих, но ему не нравилось участвовать в строительстве нового дома из составных частей дома Мурула. Гораздо проще было бы построить новый дом с нуля, но это был не выход — Эйрих это понимал.
Не выход это потому, что все чувствовали, что в этих землях они не навсегда. Зачем строить основательный дом, если потом придётся его бросить? А бросить придётся, потому что гунны, может, затихли, но это точно не конец их походов… И настанет день, когда придётся бросать свои дома и уходить дальше на юг, в поисках большей безопасности и нового счастья.
Поэтому они, почти месяц, страдали на изнуряющей стройке, прерываемой попытками Татия сбежать. Римлянина, обычно, выслеживал Эйрих, что было несложно, так как раб был прирождённым горожанином и не умел прятать следы. Что-то нужно было делать с этой его волей к свободе, но Эйриху было не до того.
Месяц мучений — у них появился «новый» дом, вдвое превосходящий «старый» полезной площадью. Места вокруг очага стало больше, но людей слишком много, чтобы все уместились в тёплом пространстве.
— Господин, — обратился к Эйриху греческий раб на готском. — Просить хочу.
Раб молол зерно на зернотёрке, а Эйрих лежал на старой шкуре и бездействовал.
— Спрашивай, — разрешил ему Эйрих на римском языке.
— Могу я сделать очаг? — спросил Виссарион.
Бедняга Виссарион, видимо, сильно прогневил Тенгри, раз тот обрушил на него столько испытаний с раннего детства. Во-первых, Виссарион родился рабом. Это случилось где-то далеко на юге, за большим морем. Мать его была рабыней, отец был рабом, но потом его у них забрали, отправив за море, то есть сюда. Во-вторых, из-за довольно смазливой внешности, Виссарион стал «мальчиком для утех» у своего господина. Устав Темучжина однозначно приговорил бы такого прелюбодея к смертной казни, но здесь другие нравы, поэтому никого не волновало, что там делает знатный господин у себя на усадьбе. В-третьих, Виссарион, со временем, ставший покупщиком припасов, завёл некие отношения со свободной женщиной, после чего женщину обратили в рабство, а Виссариона продали в Паннонию, в общественные рабы. (1) Ну и в-четвёртых, он оказался в том самом первом поселении, на которое напали готы во время своего первого и, пока что, самого успешного набега.
Для Виссариона почти ничего не изменилось, разве что, кормить стали чуть хуже, но зато ему теперь не нужно работать с бесконечными документами и считать доходы казны местного магистрата.
Выяснение всех подробностей отняло у Эйриха почти час, несмотря на то, что они сумели наладить между собой некоторое понимание. Сейчас их беседы представляют собой смесь готско-латинского, но чувствовалось, что скоро они освоят языки и начнут разговаривать нормально.
— Вот такой очаг? — указал Эйрих на кострище посреди дома.
Остальные домашние занимаются заготовкой дров, а Эйрих, пристреливший вчера целых трёх куропаток, имел иммунитет от хозяйственных работ, дарованный лично отцом, который очень любил лесных куропаток. Видимо, эта любовь передалась Эрелиеве, потому что сестрёнка являлась знатной любительницей куриного бульона.
— Нет, — произнёс Виссарион. — Caminus. Каменный очаг.
Эйрих не понял, что имеет в виду этот грек.
— Каминус — зачем? — спросил он.
— Зима будет холод, — сообщил Виссарион. — Камень держать тепло. Я знать, как строить каминус.
— Что нужно для каминус? — спросил Эйрих.
— Камень, песок, глина, — перечислил Виссарион. — Тепло будет.
— Тогда делай каминус, — решил Эйрих.
/8 июля 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
Шли годы.
Эйрих, занимавшийся с луком с пяти лет, к своему одиннадцатилетию, получил настоящий боевой лук, выменянный отцом на пару рабов, захваченных в очередном набеге.
В набеги готы ходят каждый год, зимой. Римляне ничего не могут им противопоставить, хоть и пытаются. Они ежегодно собирают ополчение, потому что их губернатор предпочитает игнорировать жалобы на «бесчинствующих готов».
«Этой стране точно конец», — подумал Эйрих.
От феноменального успеха набегов больше всех благ получали вождь и его дружина, расширившаяся до двадцати человек. Эйрих, если не провалит грядущее испытание, станет двадцать первым. Правда, не полноправным дружинником, а молодым, то есть ему, пока что, не будет положена доля с трофеев.
Эйриху не нравился такой несправедливый подход, но влияния, чтобы, хоть как-то, изменить его, он не имел. Единственный шанс стать кем-то значимым — воинская слава. И в этом году, если всё будет идти так, как идёт, он поучаствует в набеге.
В прошлой жизни набеги были для него неотъемлемой частью жизни, потому что в степи есть лишь одно правило: если ты не нападаешь на соседей, значит жди, что соседи нападут на тебя.
Потребовались десятилетия, чтобы принести в степи мир. Умерли десятки тысяч людей, сотни тысяч лишились шансов на благополучное будущее, но зато монголы больше не нападали на монголов. Потому что был единственный и безраздельный владыка степей — Чингисхан.
И его Яса — лучшее, что он когда-либо придумывал. Единый закон для всех, позволяющий править его гигантской державой.
В нынешних реалиях, естественно, придётся пересмотреть кое-что, но только не ключевые элементы, а что-то придётся добавить.
Ему всей душой хотелось плюнуть на всё и направиться в степи, чтобы жить единственно верным образом жизни, но он смотрел на мир глазами реалиста и понимал, что сейчас это будет большой глупостью. Мир всегда был опасен, но втройне опаснее он для сопляка, решившего, что ему по силам добраться до родных земель, не зная, где они и кто там живёт. И есть ли они вообще…
А так, жить тут, если терпеть массу недостатков, можно.
Главный недостаток — это нехватка мяса. Он сейчас живёт так, словно Есугей, его почтенный отец, умер совсем недавно и у семьи начались большие проблемы. Даже несмотря на то, что они регулярно ходят в набеги, мяса всё равно слишком мало, нет привычных любому кочевнику напитков и закусок, приходится постоянно ходить на своих двоих, потому что нет вообще никакой лошади — окажись взрослый Темучжин в такой ситуации, наверное, сошёл бы с ума. Сейчас же он почти привык. Но это не значит, что ему всё тут нравится.
Настал вечер, до которого Эйрих, чтобы сэкономить силы, намеренно ничего не делал. И это было легко, потому что зерно мелют Виссарион и Татий, а мелкую дичь добывают братья с сестрой.
Виссарион, к слову, уже очень хорошо изъяснялся на готском языке, а Эйрих освоил латынь, которую раньше называл римским языком, а также чуть-чуть продвинулся в письме.
Эйрих быстро смекнул, что Виссарион будет очень полезным, поэтому относился к нему очень хорошо, никогда не забывая и не жалея выделить ему дополнительной порции сочной зайчатины. Раб чувствовал хорошее к себе отношение и обучал Эйриха со всем усердием.
Но беда была в том, что Виссарион не был учителем. На многие вопросы, которые ему задавал Эйрих, у раба не было ответов. Зато Эйрих быстро сумел представить себе картину того, как работают римские магистраты — на первый его взгляд они делают уйму ненужной работы. Но Виссарион знает не всё, поэтому нужно будет, если планы продолжат воплощаться, найти новых людей, более сведущих в работе магистратов. Общая картина того, как римляне поддерживают порядок и единство в своей державе, сильно интересовала Эйриха. С профессиональной точки зрения.
— Татий, выноси мой лук, — приказал Эйрих.
С Татием история вышла особая. Этот римлянин, родом из Италии, расположенной на западе, был слишком горд и свободолюбив, чтобы быть рабом, поэтому пришлось долго его воспитывать.
А когда воспитание не возымело эффект, Эйрих был вынужден прибегнуть к жестокому, но эффективному методу. Эйрих вскрыл пятки Татия и зашил в них конский волос. Бедняга чуть не лишился ног, но пережил горячку и теперь больше не может даже думать о побеге. Ему просто ходить больно, не то, что бегать.
Метод был «подсмотрен» у китайцев, которые так экономили на охране для рабов. В степи необходимости так изгаляться над рабами нет и не было, поэтому метод практически не применялся, ведь рабам просто некуда бежать, но Эйрих вовремя вспомнил о подобной практике и применил её на Татии.
Ещё пару лет примерного поведения и Эйрих выдерет из его пяток стриженный конский волос, а пока пусть мучается. Нечего было так часто пытаться сбегать…
Домашние восприняли действия Эйриха не очень положительно, ведь всё это походило на бессмысленное зверство, а Эрелиева ещё неделю зеленела при виде ног раба, но затем Эйрих объяснил всё Зевте и доказал, что так можно сэкономить время на поиске и отлове этого непокорного римлянина. Отец объяснение принял, но всё равно, чисто для проформы, дал Эйриху розг. За то, что действовал без его ведома.
Татий покорно склонил голову и поплёлся в дом.
С утра Эйриху сказали, что сегодня день испытаний юных кандидатов в дружину.
Традиционный обряд становления взрослым уже давно запрещён верховным вождём, потому что Христос против подобного, как говорит отец Григорий, но люди бы не поняли, не будь предложено что-то взамен. И заменой стало испытание кандидатов в дружину.
Для Эйриха уже было заранее заготовлено место, потому что для Бреты не секрет, что мальчик может попасть в мишень пять раз подряд не с пятидесяти шагов, а с сотни или даже со ста пятидесяти шагов, но остальные будут проходить испытание всерьёз. Впрочем, Эйрих не собирался как-то филонить или увиливать от состязаний, поэтому проходить он всё это будет честно. Благо, тренировался он так, как остальные даже не пытались.
— Лук, господин, — с поклоном передал оружие Татий.
Римлянин исхудал на скромной пище, выглядел уже не таким сильным, как раньше, но такова цена непокорности.
На больных ногах он выполнял хозяйственные работы, ходил много и испытывал боль на каждом шаге. Особенно тяжело ему было во время посевной, а также при сборе урожая.
Земледелие Эйрих не уважал, но его отношение к делу имело мало значения, потому что именно от зерна зависит их выживание. Можешь быть хоть тысячу раз кочевником, но то, как ты будешь жить, тебе продиктует твой желудок, а не разум.
В этим краях много мест, которые можно было бы использовать как пастбища, но Эйрих не сумел уговорить отца купить овец. Зевта не любил гуннов и считал, что уподобление гуннам — это урон чести. Слов, чтобы переубедить его, у Эйриха не нашлось.
А ведь овцы — это не только вкусное и полезное мясо, но ещё и шерсть, которую можно пустить на изготовление одежды.
Решение отца расстраивало, но поделать с этим, пока что, ничего нельзя. Единственная надежда — достичь четырнадцати, завести жену, построить отдельный дом и жить самостоятельно, своим умом. И в этом сильно поможет участие в набегах на римлян.
Повечерело. На площади разожгли костры. Селяне начали собираться.
Эйрих закрепил на себе колчан, но не за спиной, как это делают готы, а на поясе, «по-гуннски». Это вызывало неодобрение отца, но он, как опытный воин, прекрасно понимал, что каждый использует оружие так, как ему удобнее.
— Славный люд готский!!! — заорал отец Григорий.
Священник уже накидался в бражном доме, что было видно по красному лицу и нетвёрдой стойке.
— В сей славный день святого Феврония мы чествуем юношей, претендующих на места подле нашего вождя, могучего Бреты! — продолжил священник.
В отличие от остальных жителей безымянной деревни, отец Григорий тщательно брился, не позволяя себе отпускать бороду. Пусть он был готом, проповедовал арианскую веру, но от паствы своей умышленно дистанцировался — Эйрих давно следит за жизнью этого человека, потому что ему очень давно хотелось узнать подробности о вере в Христа и о том, соответствует ли она его представлениям о религии.
Оказалось, что соответствует. Эйрих не нашёл в этой религии отрицания единого бога, поэтому мог спать спокойно. Ариане могут называть Тенгри как хотят — это ведь просто люди, а вот другие христиане…
У других христиан, по словам отца Григория, есть непонятный концепт с триединством единого бога, который Эйрих, честно говоря, не понял.
«Как может быть бог, состоящий из трёх?» — в очередной раз задал он себе вопрос. — «Только нечестивые колдуны могут такое придумать, ведь бог может быть только один — Тенгри, остальное — колдовство и волхование».
Во время формирования своей державы, Темучжин старался не трогать людей из-за их религиозных взглядов. В степи верили в разных богов, верующих было много, поэтому, если навязать всем своего бога и своё видение, то это станет неискоренимой причиной для раздора. Внутренний религиозный раздор, когда ты ведёшь войну со всем миром — это губительно. Поэтому Темучжин действовал как лис — верховный бог может быть только один, но называть его могут по-разному. Многобожцев в степи было мало, их мнения можно было не спрашивать, а остальные с охотой приняли новое установление. И несторианцы, и буддисты, и тенгрианцы… Это работало там, должно работать и здесь.
А христиане юга, не все, конечно, но многие, придумали какую-то Троицу, резко конфликтующую с тем, к чему привык Эйрих. Когда он обретёт силу и власть, надо будет разобраться со всем этим. Арианство его полностью устраивает, поэтому оно станет доминирующим, когда Эйрих захватит и покорит тут всё…
Даже для мысленных, это были смелые заявления, но Темучжин уже захватывал почти всю вселенную один раз. Поэтому у него были основания полагать, что и здесь он сможет.
Отец Григорий говорил что-то ещё, но его не слушал не только Эйрих, но и, примерно, половина собравшихся. Люд перешёптывался, тихо спорил о вероятном победителе, а также рассуждали о возможности осеннего набега. Мальчик слушал доносящиеся до него беседы внимательно, так как в такой вот молве могут скрываться интересные сведения.
Но долго священнику говорить не дал вождь, вручивший тому рог с мёдом. Священник быстро заткнулся, заглушив свою речь жадными глотками.
— Сначала воины докажут своё мастерство в танце, затем в схватке на копьях, потом в метании топоров, а затем и в искусстве стрельбы из лука или метания дротиков, — заговорил, тоже изрядно хмельной, вождь Брета. — Мансра, музыку!
К этому этапу Эйрих был готов. Темучжин танцевать не любил и считал, что танец — недостойный воина вид развлечения. Некоторые монголы были с этим не согласны, но где они теперь? Готы же танцевать любили, особенно возлив в себя алкоголя…
Претендентов было тридцать семь человек — ради испытания приехали юноши из всех соседних деревень, также участвующих в набегах. Эйрих был самым юным из них, поэтому остальные на него смотрели снисходительно.
Под ритмичную струнную музыку начался коллективный танец, где надо было показать свою удаль и подвижность.
Это, на самом деле, не учитывалось в испытании, но танцевать было нужно, потому что, по представлению готов, воин должен быть хорош и в битве, и в празднестве.
После танца их разбили на пары и устроили бой на копьях с набитыми конским волосом мешочками вместо наконечников.
Тут Эйрих наглядно продемонстрировал, почему он заслуживает существенно большего, чем снисходительное отношение.
Рослые юноши, более крепкие физически, выглядели, на его фоне, как мешки с соломой. Нанося меткие и болезненные удары, активно маневрируя и не позволяя даже коснуться себя, Эйрих одолел семерых претендентов подряд, после чего Брета засчитал ему успешное завершение этапа состязаний. Он понял, что Эйрих может проиграть тут только случайно.
Метание топоров — это очень ситуативный боевой навык. Бросив топор во врага и промахнувшись, ты остаёшься без оружия и рискуешь умереть бесславно. Поэтому Эйрих метание топоров не уважал, но, всё же, занимался им, эпизодически.
Тут его навыки явно были недостаточно выдающимися, потому что из пяти бросков он попал только двумя, но этого хватило, чтобы перейти в следующий этап.
К стрельбе из лука или метанию дротиков добралось лишь шесть претендентов.
Вдоль стрельбища разместили восемь больших костров, поэтому светло было, как днём.
— Пятьдесят шагов? — спросил Ниман Наус, дружинник Бреты.
— Сто, — уверенно заявил Эйрих.
Ниман Мертвец не удивился, лишь почесал подбородок и поднял щит с мишенью, чтобы отнести его на сто шагов.
А вот многие селяне повздыхали под впечатлением, потому что все знают, что даже Хумул, знатный охотник, редко позволяет себе стрелять дальше семидесяти шагов. Но Эйрих был уверен в себе, потому что даже Хумул не имеет такого опыта стрельбы, как Эйрих. И речь не о прошлой жизни.
Остальные претенденты луком не владели, поэтому метали дротики с двадцати шагов — это много для дротиков, но и в дружину кого попало не берут. Впрочем, даже если Эйрих сейчас попадёт всего пару раз, можно сказать, что он прошёл испытание.
Вскинув лук, Эйрих оценил направление ветра, прикинул расстояние, которое, явно, было чуть меньше, чем сто шагов, а затем начал стрелять. Стрелял он быстро и демонстративно, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что он лучший лучник в этом поселении.
Пять стрел попали не просто в мишень, а в очерченный красной краской круг, причём одна из них, благодаря удачному стечению обстоятельств, вонзилась рядом с центром.
Лук, добытый Зевтой в набеге, был далеко не самым качественным, но, когда речь идёт о стрельбе из лука, решающее значение имеет не лук, а лучник. И Эйрих только что доказал всем, что это утверждение истинно.
Простой люд был восхищён результатами стрельбы, Эйриха громко хвалили, кто-то даже подошёл поближе и похлопал его по плечу. Но Эйрих не особо радовался, лишь сдержанно улыбнувшись, потому что, по монгольским меркам, он показал посредственный результат. Монгольский воин, с такой дистанции, должен попадать в настолько огромную мишень на скаку.
— Я горжусь тобой, сын, — подошёл к Эйриху Зевта.
— Спасибо, отец, — поклонился ему тот.
Остальные претенденты, большей частью, провалили испытание, но один сумел поразить мишень всеми дротиками. Вероятно, сегодня дружина Бреты пополнится двумя молодыми дружинниками.
Эйрих собирался идти домой, так как считал, что сделал всё, от него зависящее, но его остановил отец.
— Ты куда? — спросил Зевта.
— Домой, — ответил Эйрих.
— Не торопись, ведь мы скоро пойдём в бражный дом — впереди празднование, — сказал ему отец. — Надо выпить, минимум, по два рога медовухи. Ведь ты, с сего дня, взрослый муж.
/2 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, г. Скупы/
На крупный римский город нападать было слишком рискованно, к тому же, готы опасались уходить от своих земель слишком большими отрядами. Но богатства и славы хотелось здесь и сейчас, поэтому Брета решил, что набегу быть, но лишь половиной воинов.
Это первый в этой жизни набег Эйриха, но он, за прошедшие годы, достаточно много узнал о том, что именно готы понимают под набегом. Оказалось, что это очень простая вещь, исполняемая тоже очень просто.
Надо лишь найти подходящее римское поселение, где было слишком мало вооружённой охраны, а лучше найти виллу какого-нибудь богатенького патриция, где есть запасы на зиму, много скота, золота, серебра и ценностей. Но главное — рабы. Римские женщины особо ценятся в среде готов, потому что их можно выгодно продать гуннам, кочующим сейчас за Дунаем.
Эйрих же хотел найти умных римлян. Кого-то, умнее Виссариона. Философы, богословы — они очень много знают о Риме и его устройстве, а Эйрих чувствовал нутром, что скоро эти сведения будут очень важны. Потому что все эти систематические набеги не могут продолжаться вечно.
Да, Рим сейчас слаб, но, в то же время, Рим сейчас сильнее всех.
И готов ждёт жесточайшее горе, если они будут надеяться только на удачу. Причём, возможно, гораздо раньше, чем можно полагать…
Эйрих пошёл в набег не только ради денег и славы, но и за информацией.
Местность, по мере продвижения дальше на юг, особо не менялась, но стало меньше лесов, больше пеньков, оставшихся после римских лесозаготовителей.
«Зачем-то ведь им нужно очень много леса…» — озаботился вопросом Эйрих. — «Китайцы тоже нуждались в больших количествах древесины, но они строили из неё дома, корабли и тратили на обогрев своих домов…»
— Схватить их! — приказал Брета, когда они вышли из леса и увидели пару римлян, ведущих телегу с ослом.
Рядовые воины догнали бросивших телегу римлян и, пинками с зуботычинами, привели пленных к вождю.
— Эйрих, говори с ними, — приказал Брета. — Узнай, где самая богатая вилла.
Эйрих подошёл к стоящим на коленях римлянам. Один был совсем молодым, а второй прожил около тридцати зим, не меньше. Судя по металлическому ошейнику, старый был рабом, а молодой из свободных.
— Кто вы такие и откуда держите путь? — спросил Эйрих на латыни.
— Меня зовут Прокулом, а этот раб — Бардилис, — ответил молодой. — Мы работаем на господина Кастора, эдила Скуп.
— Скупы — это город, стоящий в десятке миль на юг? — уточнил Эйрих.
— Да, — ответил Прокул.
— Где вилла Кастора? — спросил Эйрих. — Сам Кастор там?
— Вы прошли мимо неё пару миль, — ответил Прокул. — А сам господин Кастор уже давно здесь не появлялся. Он живёт в Константинополе, а делами тут заправляет его приказчик — Сергиус.
— Мы прошли мимо виллы большого человека из ближайшего города, — сообщил Эйрих Брете на готском языке. — Самого большого человека там давно не было, но зато есть приказчик, который может много знать о делах и расположении других вилл.
Из-за готов окрестности Скуп стали слишком опасными, чтобы римские патриции могли жить тут, как в старые-добрые времена, поэтому грабить сейчас удавалось лишь различных слуг и простолюдинов. Впрочем, зерно — оно везде зерно…
— Пусть расскажет, какие ещё есть виллы вокруг, — потребовал Брета.
Вождь был доволен тем, что обзавёлся надёжным переводчиком. Были и другие переводчики, воины намеренно учили латынь, чтобы была возможность понимать своих жертв, но Эйрих, в отличие от остальных, ещё и владел грамотой. Плохо владел, на самом деле, но Брете об этом знать необязательно. Вождь считает Эйриха самым умным в своей дружине, поэтому, постепенно, больше доверяет ему. Ведь, если человек полезен, значит ему можно доверять…
«Страшная ошибка», — подумал Эйрих, после чего вернулся к опросу.
— А этот на каком языке говорит? — спросил он, указав на раба.
— Он из иллирийцев, говорит на своём, — пожал плечами Прокул. — Господин, я сделаю всё, что угодно, но не убивайте, пожалуйста…
— Ты понимаешь меня? — спросил Эйрих у Бардилиса на латыни.
— Да, понимать, — кивнул раб.
— Этот человек не лжёт нам? — спросил Эйрих, указав на Прокула.
— Он правда сказал, — ответил Бардилис. — Если дадите свобода, я скажу, где Кастор жить в других местах.
— Что он говорит? — заинтересовался ничего не понимающий Брета.
— Он говорит, что если мы дадим ему свободу, то он расскажет о других местах, где живёт большой римский начальник, — перевёл Эйрих.
— Этот такое говорил? — указал Брета на Прокула.
— Нет, — ответил Эйрих.
— Тогда он нам не нужен, — решил вождь.
Эйрих вытащил из петли топорик и нанёс резкий удар по голове Прокула. Римлянин не успел даже испугаться, потому что умер ещё до того, как упал на пыльную дорогу с расколотым черепом.
— Веди нас к вилле Кастора, — приказал Эйрих Бардилису.
Набег начался и обещал быть очень окупаемым…
Примечания:
1 — Общественный раб — лат. servi publici — в отличие от личных рабов (servi privati), такие рабы в Древнем Риме принадлежали не частному лицу, а государству или городу, на манер личных холопов или государственных холопов, как это, некоторое время, было устроено на Руси. Общественные рабы строили дороги, водопроводы, вкалывали, как проклятые, на каменоломнях и в рудниках, были говночерпиями, прочищающими клоаки, рубили животных на бойнях — в общем-то, их не жалели, так как они принадлежали государственной казне, а значит, никому. Иногда, если раб владел грамотой и языками, его назначали на самое дно магистрата, бегать, как мальчики, с поручениями или заполнять кипы глиняных дощечек стилусами, ведя магистратский документооборот. Если личный раб имел неплохие шансы на достойное обращение, то раб общественный — это очень дерьмовый расклад, но с широкими внутренними градациями паршивости.