Итак, нам следует довольствоваться сознанием, что нравственный мир также подчинен известным законам, и решительно отказаться от мысли знать последствия этих законов в будущем.
Это понятие о неизбежности, которое современная наука все более и более старается установить, не есть пустая, совершенно для нас бесполезная теория. Оно, по крайней мере, приучает нас быть терпеливыми и позволяет приступать к изучению социальных явлений с хладнокровием химика, анализирующего какое-нибудь тело или исследующего плотность газа. Оно учит нас точно так же не раздражаться событиями, идущими вразрез с нашими понятиями, как не раздражается ученый при неожиданном результате произведенного им опыта. Философ не может негодовать на явления, подчиненные неизбежным законам. Следует ограничиваться установлением этих явлений в уверенности, что ничто не могло бы помешать их осуществлению.
§ 2. ПРЕДВИДЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ЯВЛЕНИЙ
Итак, социология должна ограничиваться регистрацией явлений. Каждый раз, когда ее приверженцы, даже самые прославленные, такие как Огюст Конт, пытались вступить в область предсказаний, они ошибались самым плачевным образом.
В особенности государственные люди, живущие среди политических событий и, казалось бы, более искусные в наблюдении за их течением, менее всего умеют их предусматривать.
«Сколько раз, — пишет Фулье, — события опровергали предсказания пророков! Наполеон когда-то предсказал, что Европа скоро будет оказачена. Он же предсказывал, что Веллингтон водворит в Англии деспотизм, потому что этот генерал слишком велик, чтобы остаться обыкновенным частным человеком».
«Если вы даруете независимость Соединенным Штатам, — говорил не более прозорливый лорд Шельборн, — солнце Англии закатится, и слава ее навсегда померкнет».
Берк и Фокс соперничали между собой в ложных предсказаниях относительно французской революции; первый из них утверждал, что вскоре Франция «подвергнется разделу, как Польша»[65]. Мыслители всякого рода, чуждые живой действительности, почти всегда оказывались более прозорливыми, чем простые государственные люди. Ведь никто иной, как Руссо, как Голдсмит предсказали французскую революцию; Артур Юнг предвидел, что во Франции после кратковременного периода всяких насилий и неистовства «наступит прочное благоденствие как результат реформ». Токвиль за тридцать лет до самого события предсказывал, что южные штаты в Американской республике сделают попытку к отделению. Гейне говорил за много лет вперед: «Вам, французам, следует бояться освобожденной и объединенной Германии более, чем всего священного союза и всех казаков вместе взятых». Кинэ в 1832 г. предсказывал перемены, происшедшие затем в Германии, предугадал роль Пруссии, угрозу, нависшую над головами французов, и попытку железной руки вновь захватить ключи Эльзаса. И все это потому, что у большей части государственных людей, поглощенных событиями настоящей минуты, близорукость делается естественным состоянием.
Это действительно есть их естественное состояние, и не трудно понять, что философы, умеющие не поддаваться интересам минуты, могут иногда высказывать очень верные предсказания. В своей вступительной речи во Французской академии Дешанель, бывший тогда президентом палаты депутатов, показал, насколько ошибочны могут быть предсказания государственных людей и насколько точны предсказания философов.
В продолжение тридцати лет слепая дипломатия, направляемая еще более слепым императором, ничего не видела, ничего не понимала, не могла ничего предусмотреть. Цепляясь за неопределенные принципы, столь же ребяческие, как принцип национальностей, она вызывала войны, вроде войны с Австрией за Италию, послужившей причиной всех наших бедствий[66]. В течение этих тридцати лет простой философ Эрве совершенно ясно предвидел последующие события.
За семь лет вперед он предсказал австро-прусскую войну 1866 г., а после Садовы[67], когда крайне недалекие дипломаты и журналисты радовались успехам Пруссии, которая, разгромив Данию и Австрию, готовилась сразить и Францию, Эрве писал: «Не вступая в бой, Франция только что потерпела наиболее серьезное после Ватерлоо поражение. Война между Францией и Пруссией неизбежна. Она будет внесена в самое сердце той или другой из этих стран». Единственным еще не исполнившимся предсказанием этого мыслителя является поединок между германцами и славянами.
Для того, чтобы предвидеть все это, конечно, был необходим лишь светлый здравый ум, а государственные люди принимают слишком близкое участие в текущих событиях, чтобы проявлять такой ум. Совсем недавно, во время осады посольств в Китае, ни один из проживавших в Пекине дипломатов не предвидел грозивших им событий и последовавшей затем войны[68], дорого стоившей. Их интересовали гораздо больше вопросы этикета, чем то, что происходило вокруг них.
Между тем, у них не было недостатка в предупреждениях, но они исходили извне, от лиц, мнение которых, очевидно, не могло приниматься в расчет, так как они не принадлежали к дипломатическому кругу. Тотчас после захвата Киао-Чау, довершившего ряд нарушений прав Китая со стороны западных народов, морской офицер Л. де Соссюр предсказывал в «Journal de Geneve», что «чаша вскоре переполнится и очень скоро разразится государственный переворот, который, по всей вероятности, начнется с низложения императора».
Как бы то ни было, философ должен быть всегда довольно осторожен в своих предсказаниях, не идти в них далее лишь очень общих указаний, выведенных главным образом из глубокого изучения характера рас и их истории, а во всем остальном ограничиваться установлением фактов.
Оптимизм или пессимизм, какими мы окрашиваем установление фактов, представляют собой только известные оттенки изложения, могущие облегчить эти объяснения, но не имеющие сами по себе никакого значения. Они зависят только от темперамента и особенностей данного ума. Мыслитель, привыкший наблюдать неумолимое сцепление вещей, в большинстве случаев придаст своей оценке событий пессимистическую окраску; оценка событий ученым, для которого мир представляет собой лишь любопытное зрелище, будет иметь характер безропотной покорности всему происходящему или равнодушия ко всему. Исключительно оптимистические представления о вещах и событиях встречаются почти только у одних совершенных глупцов, избалованных судьбой и довольных своей участью. Но если мыслитель, философ и, случайно, человек слабого ума умеют наблюдать, то их выводы относительно явлений неизбежно будут одинаковы настолько же, как фотографии одного и того же памятника, снятые различными фотографами.
Подвергать суду уже совершившиеся события, устанавливать ответственность тех или других, расточая порицания или похвалы, как то делают многочисленные историки, — занятие совершенно ребяческое, которым историки будущего основательно будут пренебрегать. Сцепление причин, создающих события, гораздо могущественнее людей, принимающих в них участие. Самые достопамятные из великих исторических событий, например, падение Вавилона или Афин, упадок Римской империи, реформация, революция, последние наши погромы — все это должно приписывать не отдельным личностям, а целым поколениям. Картонный паяц, который, не подозревая существования двигающих его нитей, порицал бы или восхвалял движения других паяцев, конечно, был бы совершенно не прав.
Человеком руководит среда, обстоятельства и, в особенности, воля мертвых, т. е. те таинственные наследственные силы, которые в нем живут. Они управляют большей частью наших поступков и имеют тем большую силу, что мы их не замечаем. Когда в редких случаях мы имеем свои собственные мысли, то они воздействуют разве лишь на еще не родившиеся поколения.
Наши действия — наследие долгого прошлого; все последствия их скажутся только в будущем, которого мы уже не увидим. Один только переживаемый нами период времени имеет для нас некоторую ценность, а между тем, в жизни расы это такой короткий промежуток времени, что он не имеет почти никакого значения. Нам даже невозможно оценить действительную важность событий, происходящих перед нашими глазами, потому что влияние их на нашу личную судьбу заставляет нас преувеличивать их значение. Эти события можно сравнить с маленькими волнами, беспрестанно появляющимися и исчезающими на поверхности реки, и не влияющими на ее течение. Насекомое, унесенное на листочке и поднимаемое этими волнами, принимает их за целые горы и совершенно основательно боится их напора. На самом же деле влияние их на течение реки равняется нулю.
Основательное изучение социальных явлений приводит нас к следующему двоякому положению: с одной стороны, эти явления управляются длинной цепью законов и, следовательно, могут быть предусмотрены высшим разумом, но с другой — такое предвидение в большинстве случаев недоступно таким ограниченным существам, как мы.
Между тем человек всегда будет стараться приподнять завесу, скрывающую от него непроницаемое будущее, даже сами философы не могут избежать этого тщетного любопытства. Но, по крайней мере, они знают, что их предвидения — только гипотезы, основанные преимущественно на аналогиях, заимствованных у прошлого, или выведенные из общего хода вещей и основных черт характера народов. Они знают также, что предвидения, даже самые верные, должны ограничиваться лишь ближайшим будущим, и что даже в этом случае, по многим неведомым причинам, они могут не оправдаться. Прозорливый мыслитель, изучая общее настроение умов, конечно, мог предвидеть французскую революцию за несколько лет до ее начала, но как бы он мог предугадать появление Наполеона, завоевание им Европы и империю?
Итак, научный ум не может выдавать за достоверные свои предвидения относительно состояния общества в далеком будущем. Он видит, что некоторые народы возвышаются, другие идут к упадку, а так как история прошлого учит, что склонность к упадку почти никогда не прекращается, то он имеет основание сказать, что те, которые начали спускаться по наклонной плоскости, будут продолжать падать. Он знает, что учреждения не могут изменяться по воле законодателей. а видя, что социалисты хотят совершенно расстроить всю организацию, на которой покоятся наши цивилизации, он легко может предсказать катастрофы, которые последуют от этих попыток. Конечно, это только очень общие предсказания, несколько приближающиеся к категории тех простых и вечных истин, которые известны под названием общих мест. Самая передовая наука должна довольствоваться этими весьма недостаточными приближениями.
Что же, в самом деле, могли бы мы сказать о будущем, когда мы почти совсем не знаем даже того мира, в котором мы живем, и когда наталкиваемся на непроницаемую стену каждый раз, как только пожелаем узнать причину явлений и исследовать действительность, скрывавшуюся за внешностью? Сотворены или не сотворены видимые нами предметы, действительно ли они существуют или нет, вечны они или скоропреходящи? Оправдывается чем-либо существование мира или нет? Обусловлены ли происхождение и развитие вселенной волей высших существ или же управляются слепыми законами, той верховной судьбой, которой, по понятиям древнего мира, все должно повиноваться: и боги и люди?
В мире нравственном наши сомнения ничуть не меньше. Откуда мы пришли? Куда мы идем? Все наши мечты о счастье, справедливости и правде, иное ли что, как только иллюзии, созданные приливом крови к мозгу и совершенно противоречащие убийственному закону борьбы за существование? Все эти опасные вопросы оставим под сомнением, потому что сомнение граничит с надеждой. Мы несемся на удачу по волнам океана неведомых вещей, которые становятся все более и более таинственными по мере того, как мы силимся определить их сущность. И только изредка в этом непроницаемом хаосе загораются иногда на мгновения какие-нибудь огоньки, какие-нибудь относительные истины, которые мы называем законами, когда они не представляются слишком скоропреходящими.
Нужно примириться с тем, что нам дано лишь знание этих неопределенностей. Правда, это ненадежные руководители, но только они нам и доступны. Науке уже не приходится признавать других. Древние боги не дали нам лучших. Конечно, они дали человеку надежду, но не они научили его извлекать пользу из окружающих его сил и тем облегчать свое существование.
К счастью для человечества, оно не призвано искать побуждений для своих действий в этих недоступных и холодных областях чистой науки. Оно всегда нуждалось в чарующих иллюзиях и пленяющих галлюцинациях. Ни в тех, ни в других никогда не было недостатка. Химеры политические, иллюзии религиозные, мечты социальные всегда держали нас в своей деспотической власти. Эти обманчивые призраки были и вечно будут нашими властителями.
С тех пор, как человек вышел из первобытного варварства, он в течение тысячелетий неустанно создавал себе иллюзии, которым поклонялся и на которых созидал свои цивилизации. Каждая из них очаровывала его в течение некоторого времени, но всегда наступал час, когда она теряла для него обаяние, и тогда он употреблял на ее разрушение столько же усилий, сколько потратил ранее на ее созидание. Теперь еще раз человечество возвращается к этой вечной задаче, быть может единственной, которая может заставить его забыть жестокость судьбы. Теоретики социализма только снова начинают трудное дело создания новой веры, призванной заменить веру древних веков, в ожидании того времени, когда роковой круговорот вещей обречет и ее, в свою очередь, на гибель.
БУДУЩНОСТЬ СОЦИАЛИЗМА
§ 1. Условия, в которых социализм находится в настоящее время. Краткий обзор благоприятных и неблагоприятный условий развитию социализма. Социализм гораздо более является умственным состоянием, чем доктриной. Опасность его заключается не в том, что к нему примыкает толпа, а в том, что он привлекает просвещенные умы. Социальные перевороты начинаются всегда сверху, а не снизу. Пример французской революции. Состояние умов в момент французской революции. Аналогия его с современной эпохой. Правящие классы теряют в настоящее время всякую веру в справедливость своего дела. Обещания социализма.
§ 2. Что обещает успех социализма тем народам, среди которых он восторжествует. Мнения великих современных мыслителей. Они все приходят к одинаковым заключениям. Ближайшая судьба народов, у которых установится социализм. Разложение общества и анархия скоро приведут к цезаризму. Гипотеза о мирном и постепенном водворении социализма.
§ 3. Как мог бы социализм захватить управление страной. Современные армии и их умственное состояние. Гибель любого общества неизбежна, если его армия обратится против него. Каким образом впали в анархию испанские республики в Америке, благодаря деморализации их армии.
§ 4. Как можно успешно бороться с социализмом. Необходимость знать секрет его силы и слабости, равно как и умственный склад его приверженцев. Способы воздействия на толпу. Как гибнут общества, когда естественные их защитники отказываются от борьбы и усилий. Не понижение уровня умственных способностей, а ослабление характеров является причиной гибели народов. Как погибли Афины, Рим и Византия.
§ 1. УСЛОВИЯ, В КОТОРЫХ СОЦИАЛИЗМ НАХОДИТСЯ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Мы пытались в этом труде определить главные факторы современной эволюции общества. Мы исследовали влияние открытий и изменений в науке и промышленности, влияние сближения между народами, достигнутого посредством пара и электричества, влияние изменений в образе мыслей и влияние многих других факторов. Человек, как и все живые существа, не может жить, не приспосабливаясь к своей среде. Он приноравливается к ней посредством медленного процесса развития, а не посредством насильственных переворотов. Так как причины, вызвавшие современную эволюцию, возникли слишком недавно, чтобы мы могли располагать каким-либо средством в точности узнать, к чему они приведут, то мы могли указать лишь в общих чертах, каково должно быть влияние каждой из них.
Мы указали пункты, в которых стремления социалистов совпадают с происходящей перед нами эволюцией общества. Но такие совпадения встречались очень редко. Напротив, мы видели, что большая часть социалистических теорий находится в явном противоречии с законами, управляющими современным миром, и что осуществление этих теорий привело бы нас снова к низшим, давно уже пройденным ступеням цивилизации. Вот почему мы установили, что уровень современного положения народов на ступенях цивилизации определяется довольно точно степенью сопротивления их социализму.
Союз одинаковых интересов, единственная практическая форма солидарности, и экономическая конкуренция, форма современной борьбы за существование, являются насущными потребностями настоящего времени. Социализм едва терпит первую и стремится совершенно упразднить вторую. Единственная власть, какую он признает, — это власть народных собраний. Отдельная личность для него ничто, но уже только потому, что она — частица толпы, она обладает всеми качествами и всеми правами. Психология же, наоборот, учит нас, что человеческая личность, входя в состав толпы, теряет большую часть умственных качеств, составляющих ее силу.
Пренебрегать союзами и желать уничтожения конкуренции, как это предлагает социализм, значит пытаться парализовать могучие рычаги новейшего времени. Не в том дело, чтобы знать, благодетельна или вредна конкуренция; следует доискаться, действительно ли она неизбежна, и, признавая ее такою, стараться примениться к ней.
Мы показали, что экономическая конкуренция, которая в конце концов сокрушила бы отдельную личность, нашла себе естественный, образовавшийся сам собой, без участия какой-либо теории, противовес в объединении одинаковых интересов. Союзы рабочих с одной стороны, союзы хозяев с другой, могут бороться с равными силами, чего не могла бы сделать отдельная личность. Без сомнения, это только замена самодержавия одного лица самодержавием многих, и ничто не дает основания думать, что второе будет менее тяжким, чем первое, даже кажется, что обратное можно считать очевидным. Очевидно также, что коллективные тирании переносились всегда с наибольшей покорностью. Никогда самый лютый тиран не мог бы себе позволить таких проявлений кровавого деспотизма, какие безнаказанно совершали во времена революции темные безымянные комитеты, действовавшие во имя истинных или воображаемых общих интересов.
Мы показали также, что, несмотря на полное противоречие между принципами социализма и данными современной науки, он обладает огромной силой вследствие стремления его принять религиозную форму. Тогда он является уже не теорией, которую можно оспаривать, а настоящим догматом, которому нужно подчиняться, и власть которого над душами неограниченна.
Именно по этой причине социализм — самая страшная из опасностей, когда-либо грозивших современному обществу. Полное его торжество вполне возможно, и потому не будет бесполезным указать, что он даст народу, который подчинением своей судьбы этому страшному властителю думает обеспечить свое благополучие.
Прежде всего припомним главные социалистические догматы и причины, могущие заставить принять их.
Не касаясь фантастических сторон бесчисленных программ теоретиков и рассматривая лишь их сущность и возможность осуществления у некоторых народов того, что дается естественной эволюцией, мы найдем, что эти программы сводятся к четырем главным пунктам:
1. Уничтожение слишком большой неравномерности богатств посредством прогрессивных налогов и особенно — достаточно высоких пошлин на наследство;
2. Постепенное расширение прав государства или, если угодно, той общины, которая заменит государство и будет отличаться от него лишь названием;
3. Передача государству земли, капиталов, промышленности и предприятий всякого рода, т. е. отчуждение их от нынешних владельцев в пользу общины;
4. Уничтожение свободной конкуренции и уравнение заработной платы.
Очевидно, осуществление первого пункта возможно, и можно признать, хотя это еще совсем не доказано, что попытка передавать каждому поколению в общине избыток богатств, собранных прошлыми поколениями, и тем избегнуть образования денежной аристократии, иногда более тяжелой и гнетущей, чем старый феодальный строй, представит некоторые преимущества или, по крайней мере, явится актом справедливости.
Что касается других положений и, в особенности, прогрессивного расширения прав государства, результатом чего явилось бы уничтожение свободной конкуренции, а затем и уравнение заработка, то проведение их в жизнь повело бы лишь к разорению страны, так как такие меры, несовместимые с естественным порядком вещей, поставили бы допустивший их у себя народ в положение, явно не выгодное относительно его соперников, и вскоре заставили бы его уступить им место. Мы не говорим, что этот идеал неосуществим, так как уже показали, что некоторые народы все более и более стремятся к постепенному расширению роли государства; но мы также видели, что исключительно благодаря этому обстоятельству эти нации вступили на путь упадка.
Итак, мечта социалистов может еще осуществиться относительно этих разных пунктов, и именно по образцу, указанному английским писателем Киддом:
«В наступающую эру неустанные и продолжительные усилия народов добиться социального равенства в борьбе за существование, а также равенства политических прав вместо ограничения вмешательства государства неизбежно вызовут постепенное распространение этого вмешательства почти во все стороны нашей общественной жизни. Нужно ожидать, что это стремление к регламентации, к контролю, к ограничению прав богатства и капитала усилится до того, что само государство возьмет на себя эти права во всех тех случаях, когда будет доказано, что оставление их в частных руках идет вразрез народным интересам».