Муратов А.Б. Стихотворение Фета «Шопот, робкое дыханье…» // Анализ одного стихотворения. Л., 1985. С. 162–171.
Недоброво Н. Времеборец (Фет) // Недоброво Н. Милый голос: Избранные произведения / Сост., предисл. и примеч. М. Кралина. Томск, 2001.
Никольский Б. В. Основные элементы лирики Фета // Полное собрание стихотворений А.А. Фета / С вступ. ст. Н.Н. Страхова и Б. В. Никольского и с портретом А.А. Фета / Приложение к журналу «Нива» на 1912 г. СПб., 1912. С. 25–54.
Проблемы изучения жизни и творчества А.А. Фета: Межвуз. сб. науч. тр. / Курский гос. пед. ин-т / Отв. ред. Г.Е. Голее и др. Курск, 1990.
Проблемы изучения жизни и творчества А.А. Фета: Межвуз. сб. науч. тр. / Курский гос. пед. ин-т. Курск, 1993.
Розенблюм Л.М. А.А. Фет и эстетика «чистого искусства» // Вопросы литературы. 2003. № 2. Электронные версии: http://magazines.russ. ru/voplit/2003/2/ros.html;. Philology.ru: русский филологический портал: http://www.philology.ru/literature2/rosenblum-03. htm; http: student.km.ru/ref.
Садовской Б.A. 1) Любовь в жизни и поэзии Фета; 2) Кончина А.А. Фета//Садовской Б. Ледоход. Пг., 1916; 3)А.А. Фет//Садовской Б. Лебединые клики / Сост., предисл. и коммент. С.В. Шу-михина. М., 1990.
Смирнова И. «Дневник жизни всей» (К 110-летию со дня смерти А.А. Фета) // Наш современник. 2002. № 11. Электронная версия: http://j. rsl.ru/downloads/0198/200612200230/nashsovr.aihs.net/main. php@m=num&y=2002&n=l l.html
Соболев Л.И. Жизнь и поэзия Фета // Литература. 2004. № 38. Электронная версия: http://lit. lseptember.ru/2004/38/12.htm. 175 лет со дня рождения Афанасия Афанасьевича Фета: Сб. науч. тр. Курск, 1996.
Сухих И.Н. Шеншин — Фет: Жизнь и стихи. СПб., 1997.
Сухова Н.П. Лирика Афанасия Фета. М., 2000 (сер. «Перечитывая классику: В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам»),
Сухова Н.П. Соловьиное эхо: Повесть Н.П. Суховой о жизни и творчестве А.А. Фета и избранные стихотворения поэта. М., 2005.
Тархов А. Лирик Афанасий Фет // Фет А.А. Стихотворения. Поэмы. Переводы. М., 1985. С. 5–22. Электронная версия: Philology.ru: русский филологический портал: http://www.philoloRy.ru/literature2/ tarkhov-85.htm.
Тархов А. Проза Фета-Шеншина // Фет А.А. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1982. Электронная версия: http://az.lib.ni/f/fet a a/text 0180. shtml.
Турбин В.Н. И храм, и базар: Афанасий Фет и сентиментализм // Турбин В.Н. Незадолго до Водолея: Сб. ст. М., 1994.
Успенская А.В. Антологическая поэзия А.А. Фета. СПб., 1997.
Федина B.C. А.А. Фет (Шеншин): Материалы к характеристике. Пг.,1915.
А.А. Фет — поэт и мыслитель: К 175-летию со дня рождения А.А. Фета / Гл. ред. Е.Н. Лебедев. М., 1999.
А.А. Фет и русская литература: XV Фетовские чтения. Курск; Орел, 2000.
А.А. Фет и русская литература: XVI Фетовские чтения. Курск, 2002.
Черемисина А.И. Проза А.А. Фета. Саратов, 2008.
Шеншина В.А. А.А. Фет-Шеншин: Поэтичское миросозерцание. М., 1998; 2-е изд., доп.: М., 2003.
Klenin Е. The Poetics of Afanasy Fet. [Bausteine zur Slavischen Philologie und Kulturgeschichte, 39]. Koln; Weimar; Wien, 2002.
Ср. об их различии: [Гаспаров 2000, с. 25–26].
Стихотворение «Кот поет, глаза прищуря…» соотнесено также со стихотворением «На дворе не слышно вьюги…» (1842), включенным в раздел «Баллады»: и там и тут мотив зимней вьюги (в первом стихотворении разгулявшейся, во втором — неслышной, очевидно, унявшейся), образ ребенка (в «Кот поет, глаза прищуря…» погруженного в дремоту, в стихотворении «На дворе не слышно вьюги…» безмятежно играющего), речь взрослого (в «На дворе не слышно вьюги…» это няня), вносящая острый диссонанс в эту безмятежную картину.
Ср. в этой связи наблюдения В. П. Боткина в статье «Стихотворения А. А. Фета» (1857): «Большая часть поэтов любит воспроизводить только сильные эффектные явления природы; у г. Фета, напротив, находят себе отзыв самые обыденные, которые пролетают мимо нас, не оставляя в душе нашей никакого следа » [Боткин 2003, с. 316].
Строго говоря, слова «буря» и «ветер» не синонимы: «ветер» не обязательно бывает шквальным, бурным. В стихотворении Фета они являются так называемыми окказиональными синонимами (обусловленными конкретным употреблением, словесным окружением — контекстом).
Ср. о доме, об усадебном пространстве, об усадебных культуре и быте как основе фетовской лирики: [Лотман 1982, с. 432–433], [Тархов 1982а, с. 377], [Сухих 2001, с. 43–44]: [Кошелев 2006, с. 234–252, 266–267].
Б. Я. Бухштаб приписывает это обращение матери или няне мальчика [Бухштаб 1959а, с. 35]. Едва ли эти слова принадлежат няне: и повелевающая интонация, и приказание прийти попрощаться перед сном этому противоречат. Категорично-жесткая интонация также вряд ли может ассоциироваться с речью матери.
Ср. замечание о характере Фета в сочинении писателя и литературного критика А. А. Григорьева «Офелия. Одно из воспоминаний Виталина. Продолжение рассказа без начала, без конца и в особенности без морали» (1846); А. А. Григорьев, в молодости друживший с Фетом, жившим в доме его отца, изобразил приятеля под именем Вольдемара: «В нем была способность обманывать себя, отрекаться от своего я, переноситься в предметы» [Григорьев 1980, с. 152]. Эта особенность психологии поэта объясняет, хотя только отчасти, приверженность к описаниям им (особенно в лирике 1840-х годов) явлений и событий внешнего мира.
Обыденность изображенной в стихотворении ситуации истолкована пародистом Д. Д. Минаевым как «ничтожность» содержания; в его пародии обыкновенность заменена грубой натуралистичностью, мальчик — нерадивым слугою-подростком (казачком): «На дворе мычит корова, / Ждет на крыше кошку кот. / Небо темно и сурово, / Буря плачет и ревет. // „Что валяешься в прихожей! / Самовар нести пора… / Наказанье с этой рожей: / Дрыхнет с самого утра“. // Казачок вскочил. Сурово / Буря рвется в ворота, / Но молчит в хлеве корова, / И на крыше нет кота» (1863) [Русская стихотворная пародия 1960, с. 513].
О восприятии Фетом поэзии Г. Гейне см. также: [Klenin 2007]; [Klenin 2007а].
Ср.: «Как и в жизни маленького героя, в природе идет „игра“ („Спрячь игрушки“ — „играет буря“, „кот поет“, „ветер свищет“) В отличие от человека кот, буря не могут „спрятать игрушки“, отдохнуть от своего предназначения» [Буслакова 2005, с. 238].
Мнение, что в стихотворении мир показан именно в восприятии мальчика [Буслакова 2005, с. 238], излишне категорично.
Ряд соображений о функциях звуков в поэзии Фета см. в исследовании: [Кленин 2001].
В этом слове, как и в слове прощаться, звучит не с, а ц.
В словах валяться и прощаться звучит не с, а так называемое долгое ц: [вал’ац: ъ]. С здесь присутствует как буква и как надзвуковой элемент (фонема), а как звук оно уже не произносится. Однако с и ц, будучи первым свистящим звуком (так называемым фрикативным, или щелевым), а второй — так называемой аффрикатой, или смычно-фрикативным, похожи фонетически.
О взаимоотношениях Фета и И. С. Тургенева см.: [Лотман 1977].
Слово пыль может обозначать у Фета как собственно пыль, так и снежное облако, взметающийся над землей снег. Именно в таком значении оно употреблено в «зимнем» стихотворении «Какая грусть! Конец аллеи…» (1862): «Конец аллеи / Опять с утра исчез в пыли, / Опять серебряные змеи через сугробы поползли. // В степи все гладко, все бело…»
Д. Д. Благой толкует этот образ как реальную картину далекого пожара, видимую в степи [Благой 1979, с. 564–565]. Точнее толкование Б. Я. Бухштаба: «Метафорический пожар сопоставляется с реальным пожаром, но и этот реальный пожар дан в метафорическом образе внезапной зари в полночной тьме .Стихотворение кончается вопросом, относящимся по смыслу сопоставления и к реальному, и к душевному пожару»:Ужель, ужель тебе в то время не шепнуло:Там человек сгорел![Бухштаб 1959а, с. 72].
Такое обращение к женщине традиционно в русской лирике первых десятилетий XIX века (ср. примеры из К. Н. Батюшкова [Кошелев 2006, с. 253]), встречается оно и позднее. Ср. у Фета: «Друг мой, бессильны слова, — одни поцелуи всесильны…» (1842), «Мой гений, мой ангел, мой друг» («Не здесь ли ты легкою тенью…», 1842), «О, скоро ли в безмолвии ночном, / Прекрасный друг, увижусь я с тобою?» («Последний звук умолк в лесу глухом…», 1855).
Мотив отражения в воде встречается также в таких стихотворениях Фета, как «После раннего ненастья…» (1847), «Ива» (1854), «За кормою струйки вьются…» (1844), «Диана» (1847), «Уснуло озеро; безмолвен черный лес…» (1847), «Младенческой ласки доступен мне лепет…» (1847), первая редакция стихотворения «Тихая, звездная ночь…» (1842), «С какой я негою желанья…» (1863), «На лодке» (1856), «Вчера расстались мы с тобой…» (1864), «Горячий ключ» (1870), «В вечер такой золотистый и ясный…» (1886), «Качаяся, звезды мигали лучами…» (1891), «Графине С. А. Толстой» («Когда так нежно расточала…», 1866). Б. Я. Бухштаб, приводящий этот перечень, замечает: «Очевидно, зыбкое отражение предоставляет больше свободы фантазии художника, чем сам отражаемый предмет» [Бухштаб 1959а, с. 58]. О поэтике отражения у Фета см. также: [Бухштаб 1974, с. 100–101].
Перечень основных исследований, посвященных тургеневской редактуре сборника 1856 г., см. в работе: [Генералова, Кошелев, Петрова 2002, с. 410].
В. А. Кошелев, напротив, склонен считать, что многозначное слово прах лучше пыли и что в «тургеневской» редакции возник нетерпимый повтор: пыль — в пыли; см.: [Кошелев 2001а, 160]; ранее эти же замечания высказывал Н. Н. Скатов [Скатов 1981, с. 138–141]. Эти соображения, по- моему, малоубедительны: слово прах действительно обременено «ненужными» в этом контексте оттенками значения, связанными со смертью, и принадлежит к высокому стилевому регистру, диссонирующему со стилем стихотворения в целом; повтор же слова пыль — уместное эмоциональное усиление.
Ср. замечания Е. Г. Эткинда о стихотворении «Только в мире и есть, что тенистый…» (1883): [Эткинд 1998, с. 55–56].
Как и в других случаях, текст приводится по изд.: [Фет 1959]. В сборнике 1856 г. текст стихотворения имеет ряд пунктуационных отличий: после строки «И лобзания, и слезы» — не запятая, а тире; после восклицательного знака в конце последней строки — не две, а три точки. См.: [Фет 2002, т. I, с. 198].
Из последних исследований по этой теме см., например: [Кошелев 2001а]. Из работ прежних лет — [Колпакова 1927, с. 189–197].
И. С. Кузнецов указал на неудачность соседства двух выражений с переносными смыслами — тропов «шепот сердца» (метафора) и «уст дыханье» (метонимия) и на затрудненность произношения в первом стихе (уст дыханье). См.: (Кузнецов 1995].В. А. Кошелев, оспаривая это мнение, отдает безусловное художественное предпочтение тексту ранней редакции, в частности потому, что в ее первой строфе содержалась столь дорогая для Фета «семантика „любовного молчания“», в позднейшей редакции утраченная; «эта семантика заключается в простой мысли о том, что невозможно до конца выразить чувство любви, о том, что красота этого чувства независима и невыразима никакой, сколь угодно красноречивой „речью“». Вывод: «Словом, и в этом случае тургеневское „вычищение“ штанов (так И. С. Тургенев назвал свою редакторскую работу в шутливом стихотворном экспромте. — А.Р.) Фета оказалось довольно двусмысленной услугой поэту» [Кошелев 2001а, с. 171, 172, 176]. Автора этих строк его соображения не убеждают, в том числе потому, что исследователь отказывается рассматривать «приобретения», характерные для поздней редакции. Выражение «шепот сердца» отнюдь не является открытием Фета. Почти тождественное словосочетание встречается у А. С. Хомякова («И сердце шепчет: вот она» — «Признание» [Хомяков 1969, с. 86]). См. подробнее: [Ранчин 2009, с. 213–219].
Граф Л. Н. Толстой отмечал манерность этого образа (запись его секретаря В. Ф. Булгакова запись от 16 февраля 1910 г.): «Лев Николаевич продекламировал стихотворение Фета „Шепот, робкое дыханье…“.— А ведь сколько оно шума наделало когда-то, сколько его ругали!.. Но в нем одно только нехорошо и не нравится мне: это — выражение „пурпур розы“» [Булгаков 1989, с. 79].