- Такой номер он пытался выкинуть и со мной, - говорит Руперт. - Но, как видишь, я жив.
- Не сомневаюсь, что он хотел меня убить. Он никого не боится, ведь он живет на неподконтрольной территории.
- Это я ее контролирую, - смеется Руперт. - С тобой там ничего бы не случилось. Можешь быть в этом уверен.
Я достаю бумажник и, отсчитав двести долларов, протягиваю их Руперту.
- Ты мне соврал, потому что я местный, канак? - спрашивает он, но в его тоне не чувствуется неприязни.
Я отвечаю, что поступил так просто потому, что не знал, кто он такой.
- А если бы ты повстречал здесь белого жулика, ему ты доверился бы?
После того как я признался в обмане, у меня не было причин скрывать от него правду, и на этот вопрос я отвечаю утвердительно. В ответ на мою откровенность Руперт возвращает мне сто долларов.
- Хватит и сотни! - говорит он и, поплевав на указательный палец правой руки, принимается пересчитывать деньги, после чего подзывает к себе Джеймса Монолка, молодого человека из племени форе:
- Ты и твои товарищи пойдете до Аванде. Джеймс будет вас сопровождать. Об оплате договаривайся с ним сам. Я не хочу встревать в это дело.
- Когда, по-твоему, мы сможем туда добраться?
- Скажу. Вам придется преодолеть три горных хребта и заросли. В них мы проложили дорогу, так же как и вы, я надеюсь, расчистили нам путь до Иагиты. В полдень через три дня вы перейдет через Ламари и вступите на землю форе. А на следующий день ты сможешь быть в Аванде.
Мы не сразу расстаемся с Рупертом. У него ко мне особое отношение - я для него не просто белый человек, но первый европеец, которого он увидел в своей жизни. А я, беседуя с ним, вспоминаю свое первое путешествие к племенам форе, чьих женщин поражает страшная болезнь - куру. С той поры утекло много воды, я многое повидал и научился многому не удивляться, но мне никогда не забыть жуткий обычай форе: они поедают бульшую часть своих мертвецов, а хоронят лишь самых старых. Этот обычай, с которым невозможно покончить на протяжении жизни одного поколения, и сегодня не отличается от того, каким он был десять лет назад.
Против него оказались бессильными миссии и патрульные посты. А между тем, по мнению ученых, он может служить причиной распространения куру. В то утро, когда я беседовал с Рупертом, мать которого стала жертвой этого заболевания, я еще раз спросил себя: вправе ли мы судить других? С точки зрения цивилизованного человека, упомянутый обычай отвратителен. Но попробуем посмотреть на него глазами самих форе. Они рассматривают его как акт любви, совершаемый ими по отношению к умершим членам семьи. Многие старики, лежа на смертном одре, умоляют, чтобы тело их было съедено детьми и внуками, они, если можно так выразиться, завещают свое тело как наследство, выделяя каждому из живущих определенную часть. Молодых, погибших в бою или от внезапной болезни, хоронят на "кровавом поле".
2
Болезнь куру - до сих пор загадка для медицины. Течение ее несколько напоминает рассеянный склероз; поражает она только женщин племени форе во внутренних районах Новой Гвинеи. Больные умирают от жестоких судорог, которые чем-то похожи на неудержимые приступы смеха. Еще пару десятилетий назад цивилизованный мир не знал о существование племени форе. Как сообщалось в телеграмме агентства ЮПИ из Сиднея от 14 августа 1968 года, доктор Р.В. Хорнабрук на конгрессе медиков в Австралии утверждал, что "смерть от смеха" - заразная болезнь; инфекция передается с принятием в пищу местными жителями разлагающегося человеческого мозга.
Я не врач, и не мне судить о достоверности исследований доктора Хорнабрука. Но я путешествовал в этих краях и посещал сестру Марию Хорн, которая живет среди племени форе и пытается помочь тысячам женщин, заболевших этой болезнью и умирающих в страшных мучениях, веря, что на них ниспослано колдовство. Когда я впервые встретился с Марией Хорн, пост Аванде существовал всего три года. Здесь, в зеленой долине среди гор, собирали больных куру из близких и дальних мест, пытаясь облегчить их страдания перед смертью. Марию Хорн называют "белой мери из Аванде", и работа ее - тяжелейший повседневный труд. Неделю за неделей странствует она по дальним деревням и джунглям в поисках осиротевших детей, которые погибли бы от голода, не возьми она их с собой в Аванде. Когда идут непрерывные дожди, она вынуждена шагать по колено в грязи, а во время засухи лицо ее опаляет беспощадное солнце. Ее постоянно мучают паразиты, трясет малярия, она страдает от голода и жажды во время своих изнурительных походов по землям племени форе. Но не было такого случая, чтобы ее труд пропал даром. Где-нибудь в зарослях она находит умирающую мать в окружении ребятишек. Помочь больной Мария бессильна, но она остается с ней до тех пор, пока не наступит смерть, хоронит умершую и забирает с собой детей. А в другом месте она удерживает мужчин от набега на соседнюю деревню, потому что тамошний колдун, по их убеждению, наслал на их женщин болезнь куру. Сестра Мария колет больных пенициллином и заставляет их принимать другие лекарства, ставит клизмы, собирая при этом вокруг испуганной больной жителей нескольких деревень. Она перевязывает раны, ухаживает за больными и умирающими... Словом, она врач, медицинская сестра, детская няня, миссионер и учительница домоводства одновременно.
Во время нашей беседы Мария Хорн говорит:
Я по-прежнему безуспешно борюсь с бессмысленным страхом людей перед колдовством. Мне вряд ли удалось обратить в истинное христианство хотя бы одного жителя здешних мест, несмотря на то что многие называют себя христианами. Как-то раз, когда скончалась одна из наших больных в Аванде, ко мне пришли ее муж и брат с просьбой выдать им тело умершей. Вот уже много месяцев, как они сами называли себя христианами, и я столько времени убеждала их, что куру - это наследственная болезнь и не имеет ничего общего с колдовством и магией. "Мы не будем есть ее труп, - заверил меня муж покойной, - мы хотим только устроить маленькие поминки в деревне, а потом принесем тело назад и похороним его здесь, в Аванде". Я поверила ему, но все же решила пойти в деревню, когда начались поминки. Мертвую женщину посадили, прислонив к стене мужского дома. В руки ей вложили веревку, и все жители деревни, распевая псалмы, подходили и дергали за эту веревку. На мой вопрос, зачем они это делают, лулуай (вождь) ответил: "Мы дружим с христианским богом. Если женщина выделит мочу, когда кто-то дернет за веревку, бог укажет нам на колдуна".
Мария Хорн была одной из первых, кто услышал о племени форе и о страшной болезни, поражавшей его женщин. Бросив все, она решила отправиться в эти глухие места, чтобы прийти на помощь. Об этой первой экспедиции Мария Хорн и рассказала мне.
В конце сороковых годов до поселков, расположенных вдоль побережья Новой Гвинеи, дошли удивительные рассказы о племени, живущем в горных внутренних районах острова. Патрульный офицер Скиннер, находясь в трех днях пути от полицейского участка Кайнанту, наткнулся на укрепленные деревни. По словам жителей, они принадлежали племени форе, о котором представители властей до того времени никогда не слышали. Жители казались очень напуганными, но не потому, что увидели белого человека и вооруженных солдат-папуасов, а потому, что, как они утверждали, их женщин околдовали и теперь им суждено умереть.
Переводчику Скиннера нелегко было объясниться с этими людьми - никто из них, естественно, не говорил на пиджин, но Скиннер все же с огромным трудом сумел понять следующее: они уехали из своих деревень, расположенных в горах южнее этих мест, так как местный колдун приобрел слишком большую власть и мог теперь наказать любую женщину смертью. Они показали на трех скрюченных женщин в одной из хижин. В первый момент Скиннер принял их за больных полиомиелитом; женщины были частично парализованы и не могли разогнуться. Ползая вокруг костра, они дрожали всем телом, словно очень замерзли. Офицер был несведущ в медицине, но даже он, наблюдая за несчастными, понял, что это не полиомиелит: лицевые мышцы у них так дергались, что казалось, будто бедняги смеются; то и дело они издавали звуки, отдаленно напоминающие хохот. Три дня спустя все они умерли в страшных мучениях. Местные жители называли болезнь "куру", что, по словам переводчика, означало "смерть от смеха".
Как только я услышала о страданиях этих людей, - продолжала Мария Хорн, - я сразу же решила отправиться в те места, чтобы оказать им посильную помощь. Рассказывать о том, как мне удалось снарядить экспедицию, было бы слишком утомительно, достаточно сказать, что четыре месяца спустя я вместе с четырнадцатью проводниками, полицейским сержантом и переводчикам тронулась в путь из поселка Кайнанту на юг, где жило незнакомое племя форе.
Следует ли удивляться тому, с каким волнением я ждала предстоящей встречи? Когда мы останавливались на ночлег, мне не спалось, и, как только вставало солнце, разгоняя ночной туман, и птицы начинали свой концерт, я выползала из-под защитной паутины противомоскитной сетки, чтобы приветствовать наступление нового дня. Из густых зарослей папоротника клубами вырывался туман, обнажая контуры реки, текущей со склонов далеких гор. Стоило сделать пару шагов в сторону, и я оказывалась на земле, на которую прежде не ступала нога белого человека. И где-то там, в неведомых долинах, в горах, живет племя, которое лишь несколько месяцев назад впервые увидело белого человека.
Новая Гвинея. Всю свою жизнь я провела в этой стране. Родилась я на Земле кайзера Вильгельма - так в дни немецкого господства называлась нынешняя Территория Новая Гвинея - и была свидетельницей всех происходящих тут в последние десятилетия перемен. Как сестру милосердия меня посылали то в одно, то в другое племя, еще совсем незнакомое с современной цивилизацией. После окончания второй мировой войны в Австралию прибыло около двух миллионов переселенцев из Европы. Тогда же на Новой Гвинее было обнаружено много ранее неизвестных племен, которые совершенно неожиданно для себя попали в новый мир - из каменного века в эпоху атома.
Оказалось, что жители острова говорят более чем на пятистах языках, отличных друг от друга так же, как, например, немецкий от турецкого. В пределах одного племени женщины и мужчины говорили на разных языках. Были племена, где существовали слова-табу, произносить которые имели право только взрослые воины, любого другого ждала за это смерть. В одном племени единственной одеждой мужчин был огромный, чуть ли не метровый футляр, который они надевали на пенис, а в соседнем племени женщины намазывали ягодицы толстым слоем жира. В одном племени и мужчины и женщины в торжественных случаях мазали себя смесью глины, пепла и свиного жира, в то время как их соседи протыкали себе ноздри перьями райских птиц и украшали кожу татуировкой. Некоторые племена свинью почитали за священное животное, другие ее презирали как нечистую силу. Тут поклонялись солнцу и луне, а по соседству детей и молодых женщин приносили в жертву духам деревьев, и крысу почитали как самое высокое божество. В иных местах убивали мужчину, в которого вселился злой дух, и тут же съедали внутренности, дабы ублажить его душу...
На пятый день после того, как мы покинули Кайнанту, к вечеру, я занялась подсчетом кассы, а проводники - устройством лагеря. Каждый день перед заходом солнца я обычно выплачивала им дневной заработок - по три коробки спичек на человека. Прямо передо мной в высокую траву убегала тропа. Вдали, за синеющими на горизонте горами, лежали земли племени кукукуку, а внизу, в долине, можно было различить первые жилища форе. Была одна из тех чудесных минут, когда все кругом дышало миром и покоем. Трудности дневного перехода остались позади, я мечтала поскорее закончить раздачу спичек, чтобы освежиться в реке, протекавшей под нами, и полакомиться рисом с бобами, который готовил мой превосходный повар Камайя из племени чимбу, заглушая своим пением шум пыхтевшего примуса.
Мои размышления прервал неожиданно появившийся Камайя.
"Одна семья канаков хочет поприветствовать тебя и Бонти (полицейского сержанта), - стряхивая с губ рисинки, произнес он на пиджине. - Вместе с ними находятся их мери. Я позволил им всем прийти прямо в лагерь".
Словом "мери", как мы помним, называют тут женщину-островитянку, и все на Новой Гвинее знают, что, если присутствуют мери, у мужчин самые мирные намерения.
"Что им надо, Камайя? - спросил сержант Бонти.
- Они просят, чтобы одному из них позволили поздороваться с вами, только это один из тихих..."
Бонти взглянул на меня, как бы вопрошая: "Сестра Мария, вы поняли, что он имел в виду, когда сказал, что с ними находится "один из тихих""? Это покойник".
Да, конечно, я сразу поняла. Местные жители уверены, что мертвые по-прежнему могут наблюдать за всем происходящим вокруг, пока существуют их мумии. Именно по этой причине жители деревни прячут в своих хижинах прокопченные тела усопших родичей. Они убеждены, что умершие старики радуются играм внуков и правнуков и слышат все, о чем говорится в кругу семьи... Иногда мужчины и женщины берут с собой мумии, если хотят показать им что-то необычное. Сейчас они, верно, сочли, что мертвец захочет посмотреть на такую диковину, как белая мери.
Бонти не сомневался, что жителям деревни будет приятно видеть меня свежей и умытой, и он сказал:
"Мисси-систа (искаженное "сестра-монахиня"), надень свое платье, это так обрадует тихого!"
Я удивленно посмотрела на него. Он что, шутит? Нет, судя по его виду, Бонти совершенно серьезен. Все объясняется просто. Хотя сержант и может стрелять из ружья, не раз слушал радио и бывал на борту самолета, его детство и молодость прошли в такой же глухой деревушке, как и та, откуда прибыла делегация, и он хорошо помнит обычаи предков. Я поспешила к реке, скинула рубашку и брюки, так хорошо защищавшие меня от москитов, и надела форму медицинской сестры, после чего вернулась к Бонти и Камайе.
Делегация вышла на полянку перед нашим лагерем. Мужчины несли носилки из плетеного бамбука, на которых лежала сморщенная мумия старика. Они остановились метрах в двух от нас. Три женщины осторожно приподняли голову мертвеца, обращая его лицо к нам. Они делали это с такой любовью и почтением, что я невольно прониклась симпатией к этим бесхитростным людям. В том, что они совершали, не было ничего отталкивающего, напротив, их чувство благоговения на какой-то миг передалось и мне. Женщины дали мертвецу хорошенько на меня насмотреться, а я украдкой поглядывала на Бонти, не зная, как мне следует держаться: быть серьезной или изобразить на губах приветливую улыбку. Бонти выбрал последнее. Он обратился к мертвецу на пиджин, пожелав ему доброго вечера, а затем произнес несколько приветливых слов в адрес сопровождавших его членов семьи. Камайя перевел приветствие на язык чимбу. Мне было очень интересно узнать, поймут ли они этот язык. Хотя племена чимбу и соседствуют с форе, насколько мне приходилось слышать, между их языками нет ничего общего. Однако нам повезло: оказалось, что одна из молодых женщин, судя по всему внучка покойного, была выкрадена мужчинами чимбу и провела в этом племени несколько лет, прежде чем ей удалось бежать. Она и помогла нам с переводом, но, признаться, то, о чем она говорила, меня немало озадачило: "Возвращайся скорее, белая мери! На расстоянии дня пути отсюда живет колдун Ийога, он насылает на всех женщин болезнь куру. За последние несколько огородов он убил много-много женщин! Возвращайся обратно!"
Тогда я еще не знала, что форе исчисляют время тем сроком, который необходим, чтобы вырастить батат. Огород - это примерно три-четыре месяца. Тогда же я решила, что Камайя перевел неверно либо я его не поняла. Я попросила женщину рассказать мне, что такое куру, но она решительно отказалась, заявив, что говорит от имени "тихого", а он просит, чтобы я повернула назад. Иначе меня ждет страшная смерть. Я пыталась объяснить этой женщине, что направляюсь в ее страну как раз затем, чтобы помочь ей и ее народу побороть болезнь. Но она не хотела меня слушать. Вскоре делегация ушла. На опушке леса, обернувшись в мою сторону, женщина снова крикнула:
"Белая мери, мы не хотим, чтобы ты умерла. Против власти колдуна ты ничего те сможешь сделать. Вернись, пока не поздно!"
Когда мы остались одни, я обратилась к Бонти и Камайе:
"Я не хочу подвергать вас опасности. У нас только одно ружье, и, если форе нападут, у нас мало шансов остаться в живых. Поэтому решайте, следует ли нам идти дальше или возвращаться. Как вы слышали, колдун Лоту собирается убить меня одну, вам же он, видимо, зла причинять не собирается".
"Правда, та женщина сказала, что Лоту посылает болезнь только на женщин, - сказал Камайя. - Только женщины умирают от "болезни смеха"".
"Ты в этом уверен? Быть может, ты не так ее понял?"
Камайя обиделся.
"Мисси-систа, она говорила на языке чимбу так же хорошо, как и я. Только у женщин бывает куру. Вот почему ни Бонти, ни я не собираемся поворачивать обратно".
В тот вечер я заварила побольше крепкого чая и пила кружку за кружкой, лежа в гамаке и размышляя о загадочной болезни куру. Мне, разумеется, не раз приходилось сталкиваться с колдунами и убеждаться в их огромной власти над людьми. Многие из них обладали такой силой, что могли приказать человеку умереть. А некоторые даже уточняли: "Ты умрешь до следующего полнолуния". И, как правило, так оно и случалось. Но на сей раз речь шла совсем о другом - о неизвестной болезни у неизвестного племени.
Я долго лежала без сна. Около полуночи возле гамака послышался какой-то зловещий смех. Я не считаю себя трусихой, но в этом смехе в такой час и в таком диком уголке было что-то нереальное. Он звучал неестественно, будто его выдавили из человека, которому совсем не до веселья. Я зажгла карманный фонарик и осмотрелась. Под одним из деревьев недалеко от гамака я увидела женщину средних лет, которая ползла в мою сторону на четвереньках, не сводя с меня печальных глаз. Черты ее лица были искажены, все тело тряслось как в лихорадке. В глазах отражались боль и страх, а изо рта вырывались всхлипывания, похожие на смех.
Я быстро вскочила и бросилась к ней с кружкой чаю в руках. Поднеся кружку к губам, я пыталась заставить ее отпить немного жидкости, но вскоре поняла, что женщина не может сесть. Судя по всему, у нее была последняя стадия болезни и часы ее сочтены. Будучи не в состоянии с ней объясниться, я поспешила разбудить Камайю и всех остальных в нашем лагере, но несчастная женщина говорила только на языке форе. Я просидела с ней всю ночь. В полдень она прислонила голову к дереву, и вновь ее тело сотрясла дрожь, а изо рта вырывался судорожный смех. С каждой минутой он звучал все громче и выше, а женщина дергалась все сильнее. Вскоре смех перешел в хрип, и она скончалась.