— Потому! — вдруг взорвалась она, сдергивая с себя покрывало. — Потому что я… я… Киан… — едва сдерживая слезы, прошептала Эвели его имя, и я замер. Кажется сердце должно было остановиться от осознания того, что она хотела сказать. Но я смотрел в ее глаза, наполненные тоской, и не мог думать о своих чувствах. Обрывки того, что я вопреки своей воле улавливал в ее воспоминаниях, состояли из череды надежды и разочарования. Даже страха, причину которого я понять не мог.
Эвели — сильная женщина, никогда не позволявшая себе показать слабость, — спрятала лицо в ладонях и беззвучно заплакала. Я не посмел ее упрекать. Сознание прояснилось, и я кое-как осторожно придвинулся к ней, обнимая правой рукой и стараясь успокоить. Сразу стало не до желания, не до собственной боли. Как же все-таки поломала нас жизнь…
— Тихо, тихо… — почти беззвучно прошептал я, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Неожиданное откровение отрезвило, и теперь я чувствовал жуткую неловкость от того, что застал ее в таком состоянии. Но просто обязан был как-то помочь.
— Он ушел… ушел… — с трудом выговорила Эвели, утыкаясь мне в грудь. — Я сама… ему поз… волила.
Дождевая вода капала с моих волос на ее шею, и я осторожно натянул покрывало выше, опрокинул голову назад. Перед глазами забегали зеленые точки, и я сосредоточился на них, стараясь не пустить в сознание ее воспоминания.
В костре трещали догорающие поленья, и я потянулся к сухим запасам, кладя на угли срубленные палки. Огонь вспыхнул, и я ощутил, как лицо обдало жаром.
Мы сидели молча — возможно, целую вечность, — все еще покачиваясь вперед-назад, пока Эвели прятала от меня слезы, но так и не решалась оттолкнуть. А я почему-то не чувствовал разочарования, хотя и должен был. Наверно, потому, что в глубине души знал: на Киана она всегда смотрела иначе, чем на меня, и не решился бы разрушить связь между ними ради собственных желаний, особенно зная, скольким им обязан. Это было бы просто нечестно. Я же хотел сделать ее счастливой, но тогда зачем…
— Почему ты его отпустила? — осторожно спросил я, заметив, что Эвели больше не плачет. Я не собирался упрекать, но голос сам по себе дрогнул. — Испугалась? — предположил я, не решаясь уточнять.
Она отняла руки от лица и отсутствующим взглядом уставилась на огонь, опять поджав губы так, что уголки сползли вниз. Мне показалось, что она и сама не знает ответа.
— Нет, — ответила четко и глухо и, я почти уверен, соврала. Да и не страшно, что мне: но ведь и себе тоже. — Я просто не могу… Пока все не кончится… — безжизненно ответила она, подтверждая мою догадку. Я убрал руку с ее плеча и, чуть подвинувшись, сел напротив. Ее щеки, на которых блестели подсыхающие дорожки слез, покраснели, почерневшие глаза превратились в две узкие щелочки. Я заметил, как она осторожно сжимает правой рукой левую, на которой виднелась запекшаяся кровь.
— Что «все»? — уточнил я, подтягивая упавшее покрывало к ее плечам, но уже догадывался. Хладнокровие — это тоже своего рода проклятье, видимо, после него слишком сложно довериться обычным чувствам.
— Это… — неопределенно пожала плечами Эвели, все так же не поднимая на меня взгляда и время от времени надолго прикрывая глаза. — Мой долг — отплатить за сохраненную жизнь, и я не могу позволить себе…
— …любить? — удивленно закончил за нее я, почувствовав, что она не может заставить себя произнести это слово. Эвели кивнула и сникла, натягивая покрывало еще выше, словно пыталась за ним спрятаться. Я подобрался, стараясь придать голосу уверенности: — Эвели, любовь — это не слабость.
— Она делает меня уязвимой…
— Тебе страшно довериться? Ты же знаешь, что Киан никогда тебя не предаст.
— Не предаст… — повторила за мной Эвели, но так, словно не понимала смысл этих слов. — Но я могу… — она напряглась и резко вскинулась, с вызовом распахнув глаза. — Как мне быть, если встанет выбор? Если опять заставят выбирать? Ничто не должно мне помешать… никто.
— Тебе не придется выбирать одной… когда ноша слишком тяжелая, ее нужно с кем-то разделить. С тем, кому ты доверяешь. Разве Киан не заслуживает твоего доверия? — слова сами выстраивались в предложения, неожиданно точно донося вложенный в них смысл. Я чувствовал, что прав, и это придавало уверенности.
Эвели не ответила, но задержала дыхание, вновь опуская голову. Все-таки услышала. И я почувствовал совершенно искреннюю радость за Эвели, потому что она этого заслуживала. Как бы только и ее заставить это понять?.. После всего кошмара, что сопровождал ее жизнь, после предательств и боли, разочарования и страха ощутить близость, чтобы вновь лишиться дорогих людей, она заслуживала покоя, который может дать взаимная любовь. А в том, что Киан тоже не находит себе места, я больше не сомневался. Все становилось на свои места.
— Послушай, — попросил я, привлекая ее внимание, — не надо ждать, когда станет лучше. Повод отказаться от счастья всегда будет, а ты его заслуживаешь. И это не лесть, — твердо прервал я ее попытку поспорить. — Возможно, наше время уже заканчивается, но рядом с любимым человеком оно покажется вечностью. Будет чего-то стоить, слышишь? Я знаю, о чем говорю.
— Прости… — отозвалась Эвели, видимо, по-своему истолковав мои слова и, очевидно, не поняв их смысл.
— Не надо извиняться передо мной. Я просто благодарен тебе за все, что ты сделала, и хочу хоть как-то отплатить. Потому что не могу смотреть на то, как тебя ломает.
Как-то сразу я вспомнил ее сегодняшнюю попытку проявить стойкость. Почти удачную, если бы я ее не знал. А в глазах опять появилась эта отрешенность, с какой смертники ступают на эшафот. Такими же пустыми были ее глаза в то утро, когда мне накидывали петлю на шею. Когда даже на страх уже не осталось сил.
— У тебя есть право любить. Жить человеком, а не солдатом на войне. Я не позволю тебе рушить свое счастье ради ошибок прошлого.
— Но я тебя не оставлю, — решительно отозвалась Эвели, упрямо поджимая губы.
— Не оставляй. Просто пойми, что я не заставлю тебя выбирать. И упрекать не буду за то, что позволила себе чувствовать. Ты свободна, и никто больше не сможет эту свободу у тебя отнять, — я чуть наклонился к ней, но, удостоверившись, что Эвели меня слушает, продолжил: — Не вини себя за то, что невозможно исправить, и не наказывай. Ведь Киану тоже больно и тоже страшно, — Эвели как-то удивленно и нервно закивала на последних словах, едва заметно застонав, и улыбнулась. Так беспомощно что ли, мягко.
— Ты меня насквозь видишь, да?.. — грустно спросила она, пряча от меня глаза.
— Просто знаю это ощущение, когда совсем не хочется жить и страшно вновь начать во что-то верить.
Эвели больше не улыбалась, закрыла припухшие глаза, поджимая губы, и потянулась руками к огню. Я последовал ее примеру. Осторожно вытянул ноги поближе, чувствуя, как по-тихоньку отпускает. Сильная получилась встряска, так что сразу стало клонить в сон. Хотел уже устроиться поудобнее, но Эвели молчала, даже не шевелилась, не моргая смотря на огонь.
— Хочешь, чтобы я оставил тебя одну?
— Нет, останься, — она пододвинулась ко мне и положила голову плечо. — Спасибо… за все…
— Не благодари, — искренне улыбнулся я и пообещал: — Просто знай, если что, я всегда буду рядом.
Ее дыхание постепенно стало глубже и ровнее, я и сам не заметил, как начал засыпать, но поборол это желание, и осторожно уложив Эвели на бок, поднялся. Надеюсь, наш ночной разговор действительно что-то изменит. Я смотрел на нее сейчас, вымотанную до предела, похудевшую после нашего побега так, что еще сильнее заострились скулы. И все-таки она улыбалась во сне. Едва уловимо, но я заметил.
На душе было легко, и выпивка не имела к этому никакого отношения. Я выпрямил затекшую спину и, накинув на плечи еще не высохший плащ, направился на поиски Киана.
Мой внезапный порыв сейчас казался глупостью, а не трагедией. Не думал, что будет так просто отпустить, если вдруг… да и вообще никогда не думал, что смогу так привязаться. Но эта невидимая глазу зависимость не обременяла, наоборот, вдохновляла, как и ее обещание меня не бросить. Я знал, что это правда, и был благодарен за то, что даже в такой момент Эвели не забыла обо мне. Не отступила. Но принесла при этом жертву, которую я и не подумал бы от нее требовать. Вот, что мне хотелось изменить, чем помочь. Так что я не стеснялся настойчиво звать Киана по имени, проходя мимо рядов пустующих палаток и шатров. Не так давно я заметил, что у него есть одно маленькое увлечение, которое он сохранил еще со времени службы моему отцу, но о котором никому не рассказывал. У Киана даже любимчик появился: молодой вороной жеребец, которого здешняя детвора прозвала Молнией. Когда мы начинали спорить об их с Эвели стычке в лесу и том трусе, который при первой же возможности нас бросил, Киан обычно всегда сбегал сюда. А я слишком сильно напирал, давя на чувство вины, которого, как я думал, он не испытывает.
Оказалось, все куда сложнее… И одновременно проще.
Приметив в темноте через стену дождя очертания конюшенного ряда и услышав тихое ржание, я прибавил шагу. Даже если сейчас Киан не здесь, есть целая ночь для ожидания — в компании не самого дружелюбного к чужакам животного. Не страшно. Главное только не продрогнуть до костей в мокрой одежде. С этими мыслями я откинул тяжелый полог в сторону, пропуская внутрь призрачный ночной свет.
Но за шумом моросящего дождя не пряталось ни тихое сопение, ни цокот копыт. Даже не всматриваясь в темноту, я понял, внутри никого нет.
Часть 11. В последний путь
Ариэн
Недоумевая, я вглядывался в темноту, вылавливая из нее сколоченную из рубленых веток коновязь, одеяла, упряжь. И не мог понять, откуда такая решимость? У Киана… Внутри что-то неприятно оборвалось, когда я наконец понял, что не смогу помочь единственным близким людям. Из глубины так и норовила выползти тоска, собирая воедино все прошлые неудачи, но я не мог ей поддаться. Не сейчас. Сделал шаг назад — под холодный колючий дождь — и взглянул на слабые мелкие прорехи в полотне облаков. Он ведь не успел далеко уйти — в ночь, еще и под дождь. Эта мысль почти не успокоила, и я побежал, приводя в себя всех, кого успевал заметить. Но надежда таяла быстрее комьев града под моими ногами: в такое чахлое утро после бурной ночи никто не смог узнать даже меня.
Наверное, со стороны это выглядело донельзя глупо, но ничего большего я придумать не мог: любые следы на земле уже смыло дождем. Мерзкое ощущение опустошения после данного Эвели ночью обещания вкупе с передержанной выпивкой мешали ясно мыслить. Я лишь нервно озирался по сторонам, остановившись посреди нестройных рядов палаток. Один. Прислушался, надеясь застать тех, кто уже проснулся или еще не засыпал. Из того самого шатра, куда меня вчера позвал Эрд, доносились несвязные разговоры, но это казалось всяко лучше нетрезвого бормотания.
От дыма горячий воздух так загустел, что я ничего не разглядел под ногами и неловко споткнулся обо что-то, наугад выбрасывая вперед руки.
— Осто… рожно! — ойкнул кто-то, зло отпихивая от себя мою руку. Я оперся о скамью и поднялся с колена, быстро стряхивая с волос и одежды ледяные капли и протирая заслезившийся глаз. Из-за спины на меня тихо зарычала крупная гончая, но тут же затихла, признав своего, и ткнулась носом под локоть.
— Чего надо? — недовольно спросил другой, чей силуэт едва угадывался около затухающего костра, и свистнул, зовя гончую.
Хмель заглушил даже запах благовоний, которые любила жечь Мия. От почти затухших очагов пахло паленым мясом. Я мельком глянул под ноги, сквозь плотный белый дым замечая блики на разбросанных тут и там стеклянных бутылках. Кажется, по углам пряталось человек десять-двенадцать, из которых только двое были в состоянии меня услышать. Отчаяние прошлось ознобом по телу: кто за таким гуляньем вообще заметит пропажу?
— Кто-нибудь видел Киана? — с надеждой спросил я чуть громко, почувствовав, как дерет после крика горло.
— К-кого? — с искренним удивлением переспросил тот же мужчина, кажется, даже не смотря в мою сторону.
— В обмундировании Службы, белокурый.
«Угрюмый и молчаливый», — едва не добавил я, раздраженно смотря по сторонам и все больше убеждаясь, что Природа явно сводит со мной счеты, обрывая под самый корень любое начинание.