— Я там не был. Неужели на востоке настолько все плохо? — Ариэн быстро глянул на меня, и я уловила в его взгляде укор.
— Я бы не оставляла Келлу там. Не думай, что мне было плевать, — спокойно пояснила я, хотя его молчаливое обвинение меня задело. — Но я не принадлежу к патрициям, мой статус бы не позволил подписать ей вольную и провести за пределы Азумы без дозволения Службы, поэтому пришлось… — я вспомнила, как пришлось просить позволения сделать бывшего воина своим личным рабом, и содрогнулась.
— А как же Киан?
— По приказу он принадлежит Службе, а не мне, — я поморщилась, стараясь до последнего держать лицо, но выдох все равно получился слишком нервным.
— Ладно, прости, с этим разберемся позже, — пробормотал Ариэн, потянувшись вглубь сундука за огнивом. — Но у лекаря должна быть повозка, да и ты еще в седле еле держишься.
— Я уже в порядке, — резко остановила я. — А по тем прогалинам мы на телеге никогда не доедем. Нет, только верхом.
Не стесняясь, я принялась быстро менять обмундирование на зимнюю кочевую одежду. Верхняя безрукавка из лисьего меха оказалась маловата и давила в плечах, но я честно надеялась на то, что сражаться не придется. Не в той я форме, чтобы что-то противопоставить. И тем не менее, пару метательных ножей от прошлого… владельца я оставила при себе, запрятав в сапоги.
— Сента откладывается? — неожиданно прозвенел настороженный голос Эрда, и я против воли вздрогнула. На секунду показалось, что воспоминания опять вылезут наружу, но в этот раз пронесло.
Я мельком скептически глянула на вошедшего. Возможно, нам бы и пригодился третий человек, но бегло объяснять все, что успело произойти, чужому человеку… Нет, на это я не способна.
Кажется, Эрд и сам понял, что ответа не дождется, и неожиданно проворно метнулся к своим вещам, укутываясь в меховой плащ и застегивая фибулу.
— Мы уходим. На восток. За Кианом, — между делом бросил Ариэн.
— Хорошо, я с вами. Помогу.
Желания спорить у меня не было, и я лишь коротко покачала головой — но так, чтобы Эрд видел.
— Вместе безопаснее. Трое калек лучше двоих, командир, — серьезно закончил он, зачесывая светлые волосы за уши и расправляя складки одежды. Его блеклые глаза, светящиеся в полумраке, испытующе смотрели на меня в ожидании приказа.
— Допустим, — бросила я, — но нужна другая одежда. Мы пересечем границу, предлагая гуманитарную помощь. Никакой Службы.
— Что? — не понял Эрд, а я на секунду остановилась, приоткрыв рот. Но тут же себя поправила:
— Лечить будем. Больных. Все по дороге. Выходим сейчас. Ариэн, готовь лошадей, а я за припасами.
Ариэн кивнул и вышел наружу, таща за собой собранную посуду и теплую одежду. Я крепко закутала мундир в тряпки, и прихватив сумку с лекарствами, вышла следом.
Ледяной северный ветер подул прямо в лицо, заставляя скорее запахнуть полы одежды. Солнечный диск на блеклом небе едва-едва освещал низину, глина под ногами покрылась коркой еще уже толстого льда. Свернув на левый ряд к местному мяснику передвижного лагеря, я закинула на голову капюшон и натянула вязанные рукава до самых костяшек. Кто бы знал, как сильно я ненавидела морозы. Даже сейчас дышать становилось почти нечем, и губы, не смазанные жиром, моментально потрескались.
Но долго думать об этом не получалось. Я шла быстро, сильнее прижимая к себе походную сумку, и не могла отделаться от мысли, что Киан, в отличие от нас, ничего не взял с собой.
Это стоило мне невероятных усилий, но я отогнала страх и панику, ступая увереннее и быстрее. В худшем случае Киан ушел вперед на полдня. После утреннего похолодания галопом скакать будет слишком опасно, и сегодня мы его точно не нагоним. До Заррэта пробираться дня три, и, если не будет диска и звезд, ночь мы тоже потеряем. По пути — до самой границы — нет никаких поселений, а торговый путь один. И, если Киан тоже выйдет на эту дорогу вовремя, мы обязательно встретимся.
«Когда выйдет», — мысленно поправила себя я, стараясь хотя бы сейчас не терять надежду.
Киан
К вечеру тучи заволокли небо, и впереди не осталось ничего, кроме мрака. Сколько бы я ни вглядывался себе под ноги, но раз за разом поскальзывался и цеплялся обеими руками за жеребца, чтобы не упасть и ничего не сломать. В том, что здесь меня не найдут даже вестники Природы, я не сомневался. Но на страх сил не оставалось. Голод все сильнее скручивал живот, заставляя впиваться ногтями в ладони. Я в очередной раз обернулся на идущего с опущенной головой жеребца, не представляя, как его прокормить. По пути попадались лишь мелкие кустарники, а деревья повыше, огибающие топь, уже давно сбросили листву. Их тонкие стволы заледенели и потеряли гибкость, так что надежду смастерить лук пришлось отмести сразу.
Впереди послышалось тихое журчание воды, и я слабо улыбнулся, стараясь при этом не закашлять. Горного хребта за мной уже не было видно, и эту темную ночь надо было где-то пересидеть. Но весь путь вокруг не попадалось никаких укрытий — лишь небольшие, покрытые сухим кустарником валуны, едва доходящие мне до плеч. Я брел на звук, осторожно уговаривая жеребца двигаться за мной. Надо будет попытаться промыть мозоли, чтобы не началось заражение.
Под ногами хрустел толстый слой снега, чуть посеревший от поднятой ветром каменной пыли. Я чувствовал, как под пяткой неприятно хлюпает вода. В голове звенела тишина, от которой мне не хотелось отвлекаться. Но мысли то и дело возвращались к теплым воспоминаниям, в те короткие эпизоды, когда появлялась надежда.
Казалось, я прожил целую жизнь с того момента, когда очнулся с перебинтованной спиной на мягкой перине господской кровати. Там было тепло, и раны от кнута почти не ныли. Я помнил, как, когда попытался подняться, меня остановили мозолистые женские руки, уложили обратно на кровать. Я помнил, как, находясь в сознании, первый раз услышал этот жесткий, но не пугающий голос. Обещание позаботиться обо мне и Келле.
Я вспоминал прошлое, и от этого опять становилось холодно.
Наконец, впереди едва замерцал маленький водопад, верхняя плита которого поднималась над землей всего метра на полтора. Но, если не пойдет снег, ночь можно пересидеть и здесь.
— Давай, родной. Еще немножко, — обратился я к Молнии, хотя вряд ли он бы меня понял. Жеребец протестующе заржал, но все-таки спустился следом.
Я присмотрел в темноте торчащий между камней корень и привязал к нему поводья. С первого раза ничего не вышло: пальцы напрочь отказывались гнуться, и я осторожно приложил их лодочкой к лицу, пытаясь согреть. Попробовал ими пошевелить и опять взялся за непослушные поводья.
Сцепив зубы, я быстро окунул руку в ледяную воду, чтобы прополоскать снятую с подпруги полоску ткани. Грязь с боков смывал уже на ощупь, стараясь не причинить новую боль. Подумать только… мне не хватило ума и самообладания выбрать в соседнем шатре ездовую лошадь, привычную к долгой дороге. Ни запасов, ни оружия. В глуши, где, наверное, вообще нет дорог.
Я заставил себя не смотреть в будущее и, молча выжав комок, замотал на прежнее место. Ногами расчистил землю от снега и, выдрав несколько клочков пожухлой травы из расщелин, примостился рядом с конем. Подтянул ворот мундира и обхватил колени, не особо надеясь, что завтра проснусь.
***
Холодно.
Сильный удар ветра разбудил меня, заставив поежиться и стряхнуть с влажной одежды медленно тающий снег. Разболелись почки, мешая выгнуться, но мне было необходимо разогреть кровь. Я рывком выдохнул через рот воздух, вставая в нужное положение и изо всех сил игнорируя озноб. Суставы как будто застыли, и каждое выверенное движение в имитации удара приносило глухую боль — такую, что в первый раз не получилось сдержать стон. Жеребец тут же обернулся на меня, как будто даже удивленно.
Я старался не усердствовать, чтобы сберечь оставшиеся силы. Память отказывалась давать ответ, но я был почти уверен, что идти пешком придется несколько дней: загонять жеребца у меня бы не хватило совести. Я бессильно опустился на прежнее место, с упоением протянув ноги. Природная стена за спиной хоть как укрывала от ветра, создавая иллюзию тепла и защиты. Я повернул голову влево, глядя на иссякающий поток воды, до Ледяной декады пробивший в податливой земле глубокую борозду. Глядя на тонкую пенящуюся струю, я не сразу заметил растущие под ней кусты брусники. Желудок требовательно заурчал, когда на крайних ветках я заметил сморщенные, покрытые инеем красные ягоды.
Набралась всего одна маленькая горстка, и ощутить вкус, хоть как-то продлить удовольствие у меня не получилось. Мороз так и подстегивал либо двигаться как можно быстрее, либо остановиться — но уже навсегда.
Я приподнялся на корточки и цокнул языком, привлекая внимание жеребца. Стебли никак не получалось порезать ногтями, но выдергивать маленькие редкие кусты с корнем было жалко.
— А это для тебя… — я собрал в охапку несколько коротких веточек с почти опавшими листьями и протянул их Молнии.
Низкое солнце почти не грело землю, и лед под ногами даже не собирался таять. Я поднялся по камням на возвышенность, стремясь хоть что-то разглядеть, но либо глаза подводили, либо кроме тонкой серо-зеленой полосы впереди ничего не было. В Минами, да и Нишши, такой горизонт никогда не пугал — скорее, оставлял абсолютно равнодушным, когда за плечами есть все для ночлега и охоты. За спиной поблескивали белыми шапками горы, и на какое-то мгновение мне захотелось вернуться. Я сделал один шаг вперед, в прошлое, но тут же остановил охватившее меня наваждение. Если Природа благословит, я выживу.
К концу дня жеребец опять встал, недовольно потянув меня назад так, что я чуть не свалился с ног.
— Что… такое? Идем… — тихо прохрипел я, пытаясь задушить зарождающийся кашель и не оглядываясь назад. Но сил не хватило.
Жеребец протестующе заржал и навалился на одну ногу, поджимая кверху другую. Догадка заставила завыть в голос. Я облокотился о колени, пережидая боль в животе, и двинулся к жеребцу, очень надеясь, что его успели подковать. Но мелкий острый камень почти прорезал ороговелый покров на передней конечности и намертво застрял.
— Нет… нет-нет…
От охватившего меня отчаяния я, даже не задумываясь, пнул припорошенную снегом кочку. Боль вгрызлась в пальцы, и по стопе потекло что-то горячее.
— В пекло! — прорычал я сквозь зубы, оседая на снег и хватаясь за сапог. Я и сам не заметил, как успел натереть на стопе кровавые мозоли. А теперь, кажется, еще вывихнул пальцы.
Очередной порыв ветра, и кожа опять покрылась мурашками. Я задрал голову, прикрыв глаза, и попытался успокоиться. «Эта долина никогда не кончится. Никогда», — настойчиво билась в голове мысль, но пришлось заставить себя обкрутить лопнувшие мозоли тканью и подняться. Чуть прихрамывая, я подошел к жеребцу, поглаживая по спутавшейся отросшей гриве.
— Руками мне камень не вытащить, прости… — успокаивающе проговорил я, наклоняясь к его морде.