Нина налила Воронову самую гущу, выбрала мяса без жил и плеснула полполовника сметаны. Воронов съел борщ в минуту. Нина смотрела на него с жалостью. Кончив есть, Воронов вытер масленые губы ладонью, наблюдая за тем, как Нина орудовала огромным половником, и вышел, не сказав ни слова.
Повариха улыбнулась и подумала: "Все люди жрать здоровы. Мясо - оно и для идейного мясо".
Потом она открыла полог, и в палатку вместе с тюлевыми клубами морозного пара ворвались шумные голодные ребята. Нина плескала борщ и кидала в каждую миску по кусочку мяса. На соленые мужичьи шутки она отвечала смехом, высоко запрокидывая большую голову, тяжелую от белокурых волос, уложенных сзади в пучок.
- Повар, не стойте в своем окошечке! - закричал Сергей из пятой палатки. - У меня начинается сердцебиение!
- Повар-душа, когда наступит весна, я подарю тебе фиалок, - пообещал Бабаянц.
- Благодарю, - сказал шофер Сейфуллин, - однако влаги в твоем супе более чем достаточно.
Когда завтрак кончился и геологи разошлись по своим объектам, к поварихе снова пришел Воронов. В руке он держал миску с чьим-то недоеденным борщом.
- Ты это серьезно? - спросил он.
- Ой, о чем это вы разговариваете? - подняла брови Нина и расстегнула пуговицу на блузке.
Кругом было тихо, и только остатки борща бурлили в котле. Повариха расстегнула еще одну пуговицу, подошла к Воронову и засмеялась горлом.
- Ты со мной дружи, я добрая...
Воронов опустил глаза и сказал:
- Еще раз ребят бурдой накормишь - акт составлю.
Повернулся и вышел.
Нина застегнула блузку и обиженно поджала губы. А через несколько дней она переехала в новый дом. Столовая была большая, светлая. В кухне печь отделали кафелем, хотя это не было предусмотрено по смете. Повариха смеялась:
- Что мы, в Японии живем, что ли? И без кафеля обойтись можно.
- Это почему же в Японии? - спрашивали ребята.
- Потому, что там все изощренные и со своими бабами не живут, а на стороне нанимают, - объяснила Нина.
Когда работа в столовой кончалась, повариха доставала гитару с белым бантом на деке и начинала петь про подмосковные вечера. Голос у нее был низкий, с хрипотцой, но приятный.
- Тоскует баба, - говорил Сейфуллин, - утешить бы...
Кто-то пустил смешной слух, что Нина и не повариха вовсе, а известная певица и киноартистка и приехала сюда, чтобы сделать кинофильм о геологах.
Когда в поселке стараниями снабженца Геметова открылась промтоварная лавка, Нина пришла к Воронову и спросила его:
- Что у тебя в магазине продают, начальник? Кальсоны да книги. А я женщина. Мне, может, на ваши кальсоны смотреть противно. Пусть шелку привезут да штапеля в синюю розочку...
...Осенью в поселке приключилась беда: по недосмотру техника сгорел новый генератор. Крохотная электростанция стала. Нина сорвала с себя фартук и закричала на людей, собравшихся в столовой:
- Грязь жрите, землю! Она тут жирная! Пока света не будет, готовить не стану.
- Не наша вина-то, Нин...
- А мне плевать!
И повариха ушла из столовой, оставив людей без ужина. Наутро ее не пустили на кухню: там хозяйничали геологи во главе с Вороновым. Они чистили картошку перочинными ножами и пропускали через мясорубку немытую свинину.
Повариха стояла на пороге и не знала, что ей делать: смеяться или кричать. Она долго раздумывала, а потом заплакала.
- Гады вы проклятые, - всхлипывала она, - из-за вас вся жизнь у меня перекореженная. Чтоб вам ни дна ни покрышки!
Вечером Нина пришла к Воронову, выпив перед этим полстакана спирта. Она смотрела на него блестящими, навыкате глазами и говорила:
- Ты что из себя другого выдаешь? Такой же ты, как и все. Зачем сюда люди идут?
За рублем. За рублем едут в эту проклятую тайжищу глухоманную! А ты что, словно в драмкружке, выпендриваешься?
Воронов курил и сопел носом.
- Сам на меня небось как жеребец смотришь, а форс даешь. Зачем? Одна у нас жизнь, чего ж ее бежать? Люди так людьми и помрут...
- Ты для чего Сейфуллина к себе водишь? - спросил Воронов.
Женщина молчала.
- Ты зачем перед Бабаянцем задом вертишь и блузку раскрываешь? Воронов говорил негромко, раздувая ноздри, морщась. - Ты почему ребят дрянью кормишь, мясо воруешь и на прииске перепродаешь? Ты зачем всем и каждому жужжишь, что плохо у нас, скучно и кино нет? А? Ты что в нашей жизни понимаешь?
- Жизнь у всех одна, - тихо ответила женщина.
- Врешь ты. У нас с тобой жизнь разная.
Через неделю, когда установились дороги, схваченные цепкими руками первого мороза, повариха Нина уехала из поселка. Тайга расступилась и снова сомкнулась, оставшись один на один с людьми, которые сражались против ее зеленой силы...
Новогодняя ночь
Машины шли медленно. Свет фар пробивал белую стену снега только на пять метров.
Мороз ломал стволы деревьев. Они скрипели, и от этого казалось, что лес стонал.
В головной трехтонке начальник снабжения Якутской геологической партии Дмитрий Сергеевич Геметов то и дело протирал рукавицей чистое ветровое стекло и сокрушенно качал головой.
- Бабу везем, вот и не видно ни черта. Пурга.
- Все равно была бы, - возразил шофер Сейфуллин, - прогноз такой.
- Ты что, метеоролог?
Сейфуллин непонятно улыбнулся. Ссориться с Геметовым никак не входило в его планы, потому что везли сейчас, помимо оборудования для электростанции и двух кинопередвижек, шампанское, спирт, вина и всяческую снедь к встрече Нового года.