A мама день ото дня все сохнет. Она и никогда-то не была плотной, шумной, болтливой, навязчивой, a еейчас ee совсем не слышно, даже вроде бы и не видно. Пройдет мимо -- только вздох, тень какая-то скорбная. Сидит, сгорбившись над печуркой, и пытается на трех прутиках сварить нам что-то вроде похлебки, a самой ей только и достается, что ложку облизать.
Hy a Предок, вот уж старый козел, спит теперь с теткой. И видать, они по-настоящему любят друг друга.
Бижу бьет kопытом о камни тупика. Пришлось ему уступить свое место под навесом y кузни нашей пушке. A не спит наш старый коняга не только из-за холода. И он, он тоже вслушивается в нарождающийся новый, 71 год, он ведь член нашей семьи и, по-моему, единственный из нас, кто не растерял своего достоинства в эти ужасные времена! Милостивые боги, сделайте так, чтобы он кончил свои дни y себя в загоне под грушевым деревом в Рони, a не в Париже, не в ихних глухих утробах!
Мне ужасно хотелось бы провести этот день ежегодного рубежа вместе с Мартой. Ho я не посмел ей об этом сказать. Только одну ночь из трех проводит она здесь, a в остальные исчезает. (Не то чмобы она внушала мне робосмь, ко... как бы лучше выразимъся?.. Это было знаком уважения с моей cмороны. Нельзя же в самом деле зажамь ласмочку в кулаке, a можно, и то если удасмся, только легонько погладимь ee no перышкам. Свободолюбие Maрмы было ee главным обаянием, единсмвенным ee богамсмвом, исмикным ee целомудрием.) Я смотрю, как она живет, и это уже занятие. Сижу часами с пустой головой, с улыбкой на губах и слежу за Мартой -- она мой огонь в очаге.
B ночь с 6 на 7 января 1871 года.
Последние двое суток немецкие бомбы рвутся на левом берегу. Красная Афиша, как бичом, подхлестнула Бельвиль.
Красная Афиша -- это призыв, подписанный ста сорока делегатами двадцати парижских округов.
"Всеобщая реквизиция. Бесплатное распределение продуктов. Maссовое вооруженное наступление.
Политика, стратегия, администрация правительства
4 сентября, являющиеся продолжением политики Империи, решительно осуждены. MECTQ НАРОДУ! MECTO KOММУНЕU
Целый день мы охраняли эти афиши. Шпики, a также подкупленные женщины и ребятишки выбегали на улицу, чтобы сорвать афиши.
Вскоре последовал ответ правительства, вернее, краткая декларация, заканчивавшаяся следующими словами:
"... Губернатор Парижа не капитулирует. Париж, 6 января 1871 г. Губернатор Парижа Генерал Трошк>".
У каждой из этих двух афиш собираются шумные толпы. "Конечно, Трошю только перед Бельвилем клянется не капитулировать!"
Так как я делал записи тут же на улице, на меня набросились. Удалось отбиться только с помощью стрелков, да еще помог авторитет имени Флуранса. Холод страшный, и все-таки споры на улице не затихают. Господину Клартмитье, хозяину магазина "Нувоте", утверждавшену, что "наша" Коммуна придет слишком поздне, свысока ответил Шиньон:
-- Если она придет слишком поздно, чтобы спасти Париж, мы его тогда сожжем вместе со всеми его потрохами, с реакционерами, себялюбцами, с наглыми собственниками и со всей этой швалью -- лавочниками, которые, как клопы, сосут кровь из славного нашего народа. Сожжем пруссаков, тех, что внутри, и тех, что снаружи!
-- A сами-то куда денетесь?
-- Неважно куда! Всегда найдется уголок, где можно будет посеять семена Свободы и Республики!
-- Если даже пруссаки прорвутся через укрепления,-- добавил Матирас,-y нас еще хватит времени водрузить красное знамя над Ратушей, a потом уж изгнать врага! При Коммуне все возможно!
-- A вы хоть знаете, что такое эта Коммуна? -- спрашивает Флоретта.
Ответы летят с такой же быстротой, как неприятельские бомбы:
-- Это -- народоправство!
-- Это -- справедливое распределение продуктов!
-- Haродное ополчение!
-- Наказание предателей!
-- Всеобщее обучение!
-- Орудия труда -- рабочемуl
-- Землю -- крестьянинуl
-- Пролетарии в Опере!
-- Парижская биржа, переоборудованная под лазарет!
-- Сорбонна, доступная беднякам!
-- Полиция против богачей!
-- Хозяев -- в лачуги!
-- Пролетарии за пушкой, a не перед пушкой!
-- Медицинская помощь, оплачиваемая государством, бесплатные лекарстваl
Тут Бастико подвел итог спорам со смехом младенца Гаргантюа:
-- Коммуна, стой-ка... Она и есть Коммуна!
Слова его были встречены хохотом, аплодисментами.
Просто ли разговоры, ссоры ли, во шум не прекращался весь день. Продолжался он и ночью и завершился застольем в "Пляши Нога". До меня долетали отдельные возгласы:
-- Пусть 31 октября послужит нам уроком!
-- На этот раз дудки! С оружием выйдем!
-- И пулять будем...
Конец фразы поглотило равномерным грохотом разрывоз на левом берегу, под полной луной, посеребрившей новенькую бронзу пушки "Братство".
"ТАЛОН на одну пару суконных башмаков или на одну пару сабо, пожертвованных господами РОТШИЛЬДАМИ, получать в Гранд-Мэзон-де-Блан, бульвар Капуцинок, Ma 6, Париж.
Действителен до 20 января 1871 г.".
Ротшильдов дар чуть не перессорил всех наших женщин. Зоэ, получив пару ботинок, не удержалась и показала всем обновку -- похвастаться хотела, что и она, мол, на что-то годна. Ho Мари Родюк и Tpусеттка, созвав всех кумушек Дозорного, доказали ей, что, напротив,
она ни на что не годна, если принимает подачки от банкиров.
-- Вот дурехa-то, ноги-то согреть согреешь,-- вопила тетка,-- зато душа прогниетl
Женщины сейчас живут буквально на нервах. При распределении продуктов ежедневно происходят скандалы, чуть ли не драки.