Легковейная ночь над Парижем. Фанфары, притомившись, умолкли, в последний раз отозвавшись в глубине кварталов, где народ, следуя за войсками, принимает участие в заключительном факельном шествии. Наконецто, впервые с 18 марта, ни одного боевого приказа не было дано часовым, и позади нас погасли все окна Ратуши.
Как обычно, возвращаемся в Бельвиль через предместье Тампль, но на сей раз Феб скачет рядомс коляской, где бок о бок с Флурансом сидит Ранвье. Провожая их, Жюль Валлес сказал:
-- Какой день! Мы можем, умереть хоть завтра, наше прколение удовлетворено! Мы вознаграждены за двадцать лет поражений и страхов.
Обрывки музыки: тут и там танцуют, не знающие устали духовые оркестры дают импровизированные концерты.
Наши избранники -- члены Коммуны -- собрались сразу же после парада, в девять часов вечерa, в зале бывiиего муниципального комитета Империи. Председательствовал старейший по возрасту дядюшка Белэ*. Предок называет его "епископ-атеист".
Родившийся еще при Конвенте, избранник VI округа гражданин Шарль Белэ -- испытанный борец за свободу. Инженер, депутат от радикалов во время Июльской монархии, он был комиссаром Республики в Морбигане в 1848 году, позднее пришел от либерализма к социализму. Этот бретонец, один из видных деятелей промышленности, был в числе основателей Интернационала, но отказался войти в его органы. И сказал своим рабочим: "Пусть рабочие остаются среди рабочих, не принимайте к себе ни капиfалистов, ни хозяев*.
B прошлом году в Меце старый Белэ -- долrовязый, кожа да кости -встретил на дороге улана и убил его ударом дубинки, которая заменяет ему палку.
Члены Коммуны, сурово приглядываясь друг к другу, знакомились. Одни требовали, чтобы Бланки, все еще томившийся в тюрьме, "был, не дожидаясь освобождения, избран почетным председателем!*. Другие напоминали о необходимости проверить результаты выборов в соответствии с законом, что вызвало протестующие крики: "Хватит, все уши нам прожужжали своими законами! Б конце концов, y нас революционный орган! Так или нет?"
Делеклюз: -- Центральный комитет Национальной гвардии не передал нам официально и непосредственно свои полномочия!
Лефрансэ: -- Пустые формальности! Поскольку Коммуна провозглашена, мы существуем.
-- Граждане, наша власть законна или нет?
-- Как-как? Чисто академический вопрос! Один из членов Коммуны от буржуазии: -- Ho ведь Национальное собрание все же существует!
-- За пятьдесят лет во Франции пять раз менялось правительство: легитимистское, орлеанисtское, республиканское, бонапартистское, императорское, ни одrio из этих правительств не было избрано! A наше избраноГ
По вопросу о том, сообщать о ходе прений или нет, мнения также разошлись на этом первом заседании Коммуны.
-- Haрод должен все знать!
-- Нет! Мы не муниципальный совет забытого богом местечка, мы военный совет, и мы не допустим, чтобы наши решения становились известны врагу!
Все это, как говорят, происходило в немалом беспорядке и шуме, каждый громким голосом отстаивал свою заветную идею: полная отмена смертной казни, несовместимость мандатов депутата Национального собрания и члена Коммуны, срочная замена стражи y заставы Пасси и Отей федератами.
Я не только разочарован, но и немало удивлен: там, на площади, сотни тысяч сердец парижан быотся в унисон, a во втором этаже отвоеванной нами Ратуши наши же избранники сцепились, как тряпичникиl Ho Предок, тот не удивлен и не обескуражен:
-- Слушай, сынок, скоро ты и сам узнаешь: только восстание прекрасно. Только борьба. Стоит завладеть добычей, и тут уж не Революция, тут уже Власть.
Центральный комитет Национальной гвардии был не слишком расположен передать кормило власти в другие руки. Избранникам Парижа пришлось вызвать слесаря, чтобы тот открыл дверь зала заседаний. Часовых не предупредили, и первым из прибывших пришлось долго объясняться с охраной. Словом, трений было предостаточно, но Флуранс и Ранвье старались не распространяться об этом.
Предка огорчает в этих мелких стычках больше всего то, что "извечные", как он выражается, человеческие слабости заставляют нае зря терять время.
-- Самое неотложное сейчас,-- твердит он,-- выступить ночью со всеми войсками в поход на Версаль, чтобы окончательно уничтожить машину буржуазного государства.
Все чаще и чаще наши мысли занимает Версаль.
-- Так-то оно так, но как поступят немцы, если мы начнем наступать? Они сохраняют свои позиции, держа в осаде всю восточную часть Парижа.
-- A им плевать, что мы предпримемl
-- Не думаю! B их глазах мы по-прежнему за войну
до последнего, и мы, дескать, хотим свергнуть правительство, которое заключило с ними мир!
По-видимому, Бисмарк был в замруднении из-за npомиворечивых сообщений своих шпионов. По одним данным, Париж был в руках мемных элеменмов, и население якобы моржесмвенно всмремum npуссаков, которые явямся воссмановимъ порядок. Другие умверждали, будмо именно народ взял власмь и что он, народ, будем эму власмь защищамь, улица за улицей, дом за домом, что он гомов весми баррикадные бои, в коморых он не имеем соперников, меж мем как немецкие часми к эмомy плохо подгомовлены.
Коммуна учредила десять комиссий. B одну из наиболее важных -- Военную комиссию -- были направлены от Центрального комитета Национальной гвардии Флуранс, Ранвье, Бержере, Эд, Дюваль, Шардон* и Пенди.
Один из лучших cмрамегов, Брюнель, не вошел в эму комиссию. Ему смавилась в вину причасмносмь к попымке буржуазных мэров noсредничамь в переговорax с Версалем. Военное руководсмво так и османемся яблоком раздорa между Коммуной и Ценмралъным комимемом Национальной гвардии.
--Прибыв по поручению Флуранса с запиской к Ранвье, я жду, пока Ранвье объясняется с двумя своими оппонентами в красных перевязях.
-- Мы хотим,-- говорит с легким акцентом один из них, низенький, болезненного вида, щуплый человечек,-- утвердить право трудящихся, a оно может зиждиться лиrаь на моральной силе и убежденности: пусть деспоты охраняют право, вернее, то, что они называют правом, с помощью картечиl (Франкелъ*, венгерец, рабочий-ювелир, Делегам мруда, промышленносми и обмена.)
-- Мы должны превосходить своих врагов моральной силой! -- поддерживает его пришепетывающий верзила с мягкими широкими жестами, кукольным личиком, украшенньш вьющимися усиками. (Верморелъ.)
Господин Тирар, буржуазный мэр, избранный в Коммуну от II округа, подал в отставку. Он пытался объяснить, что согласился быть членом муниципалитета, но
,что Коммуна решила заниматься политикой. Его сразу прерывают:
-- Вы за Париж или за Версаль?
-- По всей форме я имею полномочия от Версаля. Что касается мандата, который было угодно выдать мне здешними избирателями, то, во-первых, он не оформлен как должно, a во-вторых, вы его применяете в духе, для меня неприемлемом!
-- Вы изволили заявить, что путь, каким пускают в Ратушу, известен, но всегда есть риск, что тебя тамприкончат. ,
-- Я просто сказал, что нельзя быть уверенньш, что выйдешь оттуда.
Ему и еще семерым другим буржуазным членам Коммуны, также подавшим вслед за ним в отставку, предоставили убраться подобру-поздорову. Скатертью дорога!
Шиньон негодует. Слишком уж церемонятся с врагами народа. ; ,. .
--*- Опять "Qффисъель" толкует насчет того, чтобы договориться по вопросу о центральной власти. G версальцами на сей предмет один разговор: лишить их властиl
Таковы отдельные резкие ноты в общей песне Парижа, изголодавшегося по счастью, по великодушию.
Валлес пишет:
"Пусть звенит на ветру рожок, пусть бьют барабаны в поход.
Обними меня, товарищ ветеран, y меня ведь тоже пробивается седина! Ты, малыш, за баррикадой играющий в мяч, подойди и дай мне себя обнять!
18 марта спасло тебе жиань, мальчуган. Тебе не придется, как нам, жить с малых лет во мгле, брести по грязи, мараться в крови, подыхать с голоду, подыхать со стыда, знать, как больно ранит бесчестие.
Конец всему этому!
Мы проливали слезы, чтобы ты не плакал, мы отдавали свою кровь, чтобы сберечь твою! Ты наш наследник. Сьra отчаявшихся, ты будешь свободным человеком*.