На каждом перекрестке можно было обнаружить один или даже два образчика последней парижской разновидности: уличный оратор, обычно волосат, в широченной iftляпе, он брызжет во все стороны слюной, еле успевая подхватывать непрочно сидящие на носу очки.
-- Париж -- безработный! Весь заработок национальных гвардейцев -тридцать cyl Везде нищета. Нужно
организовать мастерские! Ho национальные мастерские не годятся, хватит с нас этой выдумки! Пусть женщинам выдают работу на дом, ибо лично я одобряю гражданина Франкеля: в нашу эпоху надо, чтобы женщины работали.
-- Он прав! -- гремел xop мужских голосов. A чуть подальше завязывались настоящие дискуссии, маленькие сборища и клубы под открытым небом.
-- Haродная диктатурa -- это терpop!
-- И что же из того следует?
-- A то, что y нас органы общественного спасения не решаются стать органами диктатуры, поскольку их контролирует Коммуна!
-- Общественное спасение... вот это, черт возьми, славно пахнет 93 годом!
-- Коммуна сумела заслужить любовь всех хороших людей, честных, пламенных, но она не желает заставить трепетать подлецов...
-- Позволь, позволь, a ведь мы в худшем положении, чем были наши отцы в 93-м!
-- Грозны только на словах! Вот мы какие...
-- Хорошо сказал гражданин Риго: надо, чтобы Комитет общественного спасения был в 1871 году таким, каким он, по мнению многих, был в 1793-м, только и в 93-м он таким не был!
-- Давай, давай выкладывай весь свои товар: a мы сами выберем!
-- Подождите, слово дается по очереди!
-- Надо бы председателя, граждане парижане!
-- Вы тут чешете языки, a версальцы y дверей Парижа!
-- Не посмеют ни за что!
-- Воткнут штыки в землю, как 18 марта!
-- Пусть только сунутся! Париж станет их могилой!
-- Париж -- слышали тысячи раз -- священный град революций и тому подобноеl Олух ты после этого!
-- Париж станет им могилой!
Это действует безотказно. Гарантировано почти полное единство.
Вторая после сброшенной Колонны великая достопримечательность -- это Сен-Флорантенский редут, перегораживающий площадь Согласия от морского министерства до сада Тюильри. Восьмиметровой толщины. Рабочие уже покрывали дерном брустверы. Узким коридором, почти лишенным воздуха, еще можно достигнуть площади. У подно
жия статуи города Страсбурга на месте увядших венков уже лежали свежие весенние цветы. Никогда еще городу-мученику/цитадели, проданной изменниками, не воздавали так щедро почестей. Все фонтаны Тюильри весело играли на вольном солнце.
Празднично одетый народ останавливается y этой черты.
Далыпе начинается зона сражений -- Елисейские Поля, иссеченные снарядами фортов Мон-Валерьен и Курбвуа, там цветы смертоносны, там расцветают только залпы картечи.
Странный вечер, какой-то яростно-кроткий.
B театрах полно. К театру "Жимназ", где идет премьерa "Грозные женщины" и еще три легкие пьески -- "Bce они таковы*, "Великие принцессы" и "Вдова с камелиями",-- подкатило с эскортом конных гарибальдийцев ландо, и из него вышел гражданин Асси, делегат от оружейных мастерских. Бывший рабочий Крезо во всем параде проследовал в бывшую императорскую ложу под сомкнутыми саблями.
Марта шла медленно, тесно прижавшись ко мне, мы шагали в такт, словно одно существо, и была моя дикарочка парижских мостовых такая нежная, до того нежная, что я испугался, уж не заболела ли она, однако она мне ничего такого не сказала. Я чувствовал, как вся она трепещет от счастья, и уверен был, что мечтает она о чем-то своем, расплывчатом, нежном.
-- Флоран, хочешь, я тебе скажу, какая сейчас политическая и идеологическая ситуация?..
-- Ясно, хочу.
-- Так слушай: Коммуна между двух стульев сидит.
Впереди нас, всего в нескольких шагах, группа маль
чишек в кепочках и синих блузах пела, четко печатая шаг:
Наш труд от помех не ослаб, Нету хозяев, мошны и прочего... Капитал -это жалкий раб, A истинный король -- рабочий!
x x x
У входа в Тюильри бойкие маркитантки в шляпах c-перьями и в корсажах на больших медных пуговицах предлагали прохожим эмалированные значки с изображе
нием красного фригийского колпака; сегодня чествовали славных женщин, занятых шитьем мешков, гражданок, которые ничего не жалеют ради вдов и сирот Коммуны.
Отправляясь на концерт, они вытащили самые лучпrae свои наряды, эти гражданки, сидевшие чуть ли не круглые , сутки с иглой в Бурбонском дворце, на тех самых скамьях, где прежде красовались министры и депутаты Баденге.
На галереe играло целых три оркестра.
-- Просто смешно, но все время встречаемся! Опять Гифес и Вероника!
-- Флоран, видишь, кто там?
На бархатном барьере ложи, свесив ноги прямо в зал, сидели, обнявшись, Пружинный Чуб и Ортанс Бальфис. Ho и кроме них, были сотни и сотни мордашек и физиономий, которые попадались нам и на брустверax форта Исси, и в клубе, на скамеечках бывшей церкви на Гревской площади, под пулями или при звуках музыки, так что начинало казаться, будто это все одни и те же... Под конец мы стали улыбаться друг другу, просто удержаться не могли, ну a если и ошибались -- великое дело! Что ж тут обидного! Надо сказать, что теперь, когда в моду вошли прямо-таки самсоновы гривы, лохматые бороды и вонючие трубки, от всех трехсот батальонов федератов шел одинаковый запах и даже вроде лица y них стали одинаковые, родного брата не признаешь.
B мягких фетровых шляпах, украшенных пучком зеленых петушиных перьев и кокардой из красных лент, в шинелях и сине-серых панталонах, как y пехотинцев, в солдатских гетрах -- во всей этой пестроте paсселись наши волонтеры среди золота и пурпурa и принесли в зал терпкие запахи порохa и крови из укрепленных домов Нейи. Они не успели даже почиститься, их только что сменили, но они не пожелали пропустить концерт! Им устроили триумфальную встречу.
Сам концерт происходил в Маршальском зале.
Мадемуазель Агар продекламировала "Возмездие" и "Кумир".
На эстраде, задрапированной красным, сто пятьдесят музыкантов, повинуясь взмахам дирижерской палочки знаменитого гражданина Делапорта, исполняли произведения Моцарта и Мейерберa, их музыка звучала в зале, где всего десять месяцев назад Наполеон Малый со своими башибузуками, своей Баденгетшей и со всем своим курят
ником восхищался трень-бренями и блюм-блюмами пруссака Оффенбаха.
-- Скоро, Флоран, я такая нсе, как ты, ученая стану!