73160.fb2
- А-а-а, так ты, значит, смерти отца жде-ешь, мер-за-а-вец! - опять почти пропела мать, с ненавистью глядя на сына.
Этого уж не в состоянии был вынести Володя.
- Я бы сказал тебе... Я бы сказал тебе!.. - пробежал он мимо нее и выбежал вон из комнаты.
А в голове его потом целый день звенело материнское: "Ты ключ тут стоял подбирал, а?.." "Ключ подбирал..." "Ключ подбирал..." Трудно было от этого отделаться, да и не хотелось отделываться.
II
На другой день утром, когда мать ушла на базар вместе с Васей (она добилась все-таки того, чтобы он таскал ей корзинки с базара), Володя в первый раз с зимы, с памятного для Ели утра, когда привезли ее от полковника Ревашова, заговорил с сестрой.
Для Ели это было так неожиданно, что она широко раскрыла глаза.
- По-моему, для тебя это единственный выход из твоего скверного положения, - сказал Володя.
- Что "единственный выход"? - почти шепотом спросила изумленная Еля.
- А вот то, что ты вздумала идти в сестры милосердия, - пояснил Володя, причем никакого тона превосходства даже, не только насмешки над собою, Еля в его голосе не уловила и посмотрела за это на него благодарно.
Однако ей пришлось сказать:
- Да ведь не берут меня по малолетству, называется это у них "возрастной ценз"... Ты же слышал, конечно, - я говорила маме: требуется непременно не моложе восемнадцати.
- А ты отчего же там им не сказала, что тебе уже есть восемнадцать?.. Совершенно не понимаю, чего же тебе было с ними стесняться? - возразил ей Володя с большим, свойственным ему презрением - только не к ней уже, а к ним.
- А документы? Ведь документы требуются, чтобы зачислили на курсы, объяснила брату Еля.
- До-ку-менты!.. Подумаешь, великая штука!.. Представь увольнительное из гимназии свидетельство, - вот и все.
- Да ведь я представляла, а там стоит год рождения - тысяча восемьсот девяносто восьмой, - доверчиво поделилась с Володей своим несчастьем Еля и увидела, что старший брат ее, "Маркиз", всегда такой чопорный в последний год, пренебрежительно и даже как-то озорновато усмехнулся.
- По-ду-маешь! - протянул он. - Как будто нельзя в этой бумажонке переправить восемь на шесть! Большая штука!
- Как же так переправить, Володя? - прошептала испуганно Еля. - Ведь это же подлог будет, за это под суд отдать могут.
- Ну да, "под суд"! - снова усмехнулся совсем по-взрослому "Маркиз". Что же ты состояние, что ли, чужое этим подлогом приобретаешь? Только и всего, что будешь с вонючими ранеными возиться или сыпным тифом болеть... Великая выгода тебе от такого подлога! - сразу разрешил все сомнения брат.
- А разве судить за это не будут, если узнают? - уже не шепотом, а вполголоса, чтобы окончательно поверить брату, спросила Еля.
- Вот так новости! Кому же это интересно будет тебя судить? Кто и что от этого может выиграть?.. Ведь ясно, что никто и ничего!
- А вот же в метрике моей - там никак нельзя исправить, - вспомнила Еля. - Там написано словами "девяносто восьмого года", - вспомнила Еля.
- А какой же отсюда вывод? Только то, что о метрике ты молчи, как пенек, - вот и вся политика.
- Да ведь спрашивают ее, метрику... Говорят: "Метрическое свидетельство принесли?"
- Ничего не значит, что спрашивают. Ты скажи, что потеряла, а когда новую выправишь, то непременно доставишь в целости, - вот тебе и все.
- Ты, Володя, хороший! - растроганно сказала Еля, дотронувшись до его руки и глядя на него не только благодарно, а даже и восхищенно.
Она поняла его участие к ней так, как ей хотелось понять, то есть что он простил ей и забыл тот позор, какой, по его же словам, тогда зимою внесла она в семью всеми в городе уважаемого врача-бессребренника, "святого доктора" Худолея.
Володя же спросил ее вдруг:
- А занятия на курсах сестер бесплатные?
- Конечно, бесплатные, а то как же, - удивилась его неосведомленности в этом Еля.
- Вот видишь, - сказал Володя, - а мне непременно нужно будет, как приеду в Москву, внести пятьдесят рублей за слушание лекций за первый семестр, иначе меня и в аудиторию не пропустят, а мама не хочет этого и знать.
У Володи дрогнул при этих словах подбородок, и Еля поняла отчего - она слышала накануне крики матери и брата около шкафа отца.
Сразу стала она на его сторону.
- Конечно, Володя, ведь тебе же нужны деньги, а мама... Я не знаю даже, что бы я в состоянии была сделать на твоем месте, Володя! - вдруг пылко сказала она, сжав оба кулака сразу и вскинув их перед собой с большой энергией.
- А что бы именно ты все-таки сделала бы? - не без надежды спросил Володя.
- Взяла бы да действительно подобрала ключ, - ответила Еля заговорщицким шепотом и оглянулась при этом инстинктивно, хотя в доме никого не могло быть, кроме них.
- А как же это подобрать ключ? - перешел тоже почти на шепот и Володя.
Еля же припомнила вдруг:
- Я слышала, что даже и ключа подбирать не надо: можно и просто проволокой замок отпереть.
- Проволокой?
Володя добросовестно подумал секунды четыре, потом добавил:
- Представить, конечно, можно... - Еще подумал и добавил: - Ну, допустим, отперли мы шкаф проволокой, а запереть его потом как?
- Я думаю, хотя бы отпереть нам, - очень оживилась Еля, - а запереть... Почему же все-таки нельзя будет запереть, если отпереть можно?
- А хотя бы и запереть нельзя было, что же тут такого? - вдруг решил этот сложный вопрос Володя. - Ведь мы свое с тобою возьмем, потому что папино! Раз оно папино - значит, не мамино, а наше... Маме из папиного имущества только седьмая часть приходится, - я уж наводил справки у юристов.
- Конечно, папа для нас жалеть бы не стал, - тут же поддержала его Еля. - Пускай дом на имя мамы, а шкаф этот папин, и все, что в шкафу есть, - это тоже его.
После этих слов, едва договорив их, она проворно, как ящерица, выскочила из комнаты на улицу, тут же, не теряя ни секунды, вернулась и, взяв за руку ничего не понявшего брата, сказала торжественно:
- Я знаю, где у мамы ключ от шкафа, только это нужно сейчас, пока ее нет! Мы там такое что-нибудь возьмем, что она и не догадается, а потом запрем и ключ на место.
Очень преобразилась вдруг Еля на глазах у Володи.
Он привык видеть ее за последние месяцы пришибленной, неразговорчивой, неулыбчивой, глядящей исподлобья, даже сутуловатой какой-то. Теперь же перед ним была прежняя Еля, даже, пожалуй, еще более предприимчивая, чем прежде.