Надя Литвинчук медленно поправлялась. Каждый раз с приходом в палату Толи ее лицо сначала выражало удивление, затем сменялось мягкой улыбкой, в которой было дружеское к нему расположение, грусть и тоска. Они подолгу сидели рядом, и в такие мгновения Толя испытывал муки совести. В темноте она протягивала к нему исхудавшие руки, и он чувствовал, как гулко бьется ее сердце.
Надя научила Толю думать о любви, чувствовать ее и беззвучно плакать.
Надя потеряла счет томительным дням и еще более изнуряющим ночам. Свернувшись калачиком, накрывшись с головой, она уходила из госпитальной жизни в другой, нереальный мир девичьих грез и воспоминаний, где, конечно, было место и для Толи Корниенко.
В этот хрупкий мир грез грубо пытался войти, нарушить его фельдшер.
Фельдшер, младший лейтенант Жеребцов, вызывал у Нади брезгливость. Он походил одновременно на старую жабу и молодого старца. Выпученные глаза, выцветшие от алкоголя и невоздержанности, слезились ехидством и лисьей хитростью. Перед врачами рангом выше он стоял навытяжку, подобострастно втягивая голову в плечи. Во всем его облике было что-то унизительное.
- Для спасения вашей души готов служить бессрочную мессу, заискивающе, вкрадчиво произносил фельдшер, готовя шприц для очередного укола.
- Лучше отслужите свою мессу в костеле, я неверующая, - смеясь, говорила Надя.
- Еще один вандал, наказанный Венерой, - видя старания фельдшера, заметил как-то врач, делавший обход.
Однако не таков был Жеребцов, чтобы отступить после первой неудачи. Крепости, он знал, берут не только смелые, но и упрямые. Жеребцов выискивал малейший повод, чтобы почаще оказываться в Надиной палате.
Надя почти не замечала ухаживаний фельдшера. А Толю они выбивали из колеи, он стал раздражительным и бледным.
- Тебе нездоровится? - участливо спрашивала Надя.
Толя отводил глаза:
- Ничего, скоро пройдет.
Не мог же он, в самом деле, сказать, что для него стала ненавистной жилистая шея фельдшера, его маленькая, какая-то птичья голова. Чтоб избежать конфликта, он стал реже приходить к Наде.
Попеременно люди то трепещут, то торжествуют. Чем сильнее дает о себе знать унижение, тем мстительнее торжество.
Жеребцов имел все основания торжествовать, Он выкурил из палаты молокососа, мешавшего его серьезным намерениям. Но "перетягивание каната" приняло затяжной характер. Начала, во имя которых возгорелась борьба, размылись, положив барьер неприязни на многие годы.
Эта борьба не утихнет и тогда, когда Надя отдаст предпочтение Толе и вскоре после войны станет его женой...
Незадолго до этого радостного и счастливого дня судьба вновь свела Корниенко с младшим лейтенантом Жеребцовым.
Группа пограничников командировалась в Венгрию, под Будапешт, для отбора и доставки трофейных коней.
Корниенко впервые увидел такую массу самых различных пород лошадей, оставшихся от разгромленных у озера Балатон гитлеровских и венгерских кавалерийских частей.
Большинство своих добротных, хорошо обученных коней пограничники отправили на фронт, и теперь пришла пора восполнить численность конского состава.
Красноармейцам предстояло принять под свою ответственность по десять кавалерийских коней. Корниенко впервые столкнулся с лошадьми и потому в недоумении спросил:
- Как же их доставить, не умея ездить?
Шедрый старшина, отваливший ему куш в десять конских голов, ответил:
- Это, милый, твоя забота. Хошь, садись верхом, хошь, веди под уздцы, а можешь, чтобы не убегли, нести на руках. - И тут же бравый старшина прокричал: - Следующий!
В этой же группе на положении то ли медицинского, то ли ветеринарного фельдшера оказался и младший лейтенант Жеребцов. Он быстро приспособился к своему двойственному положению, пристрастился к вину. Начальник Жеребцова смотрел на его чудачества сквозь пальцы,
Внушительный обоз из нескольких повозок и четырехсот верховых лошадей двинулся по центральной автостраде. Но вскоре развернувшимся в обратном направлении 4-м Украинским фронтом, спешившим на выручку союзников на Дальнем Востоке, он был сброшен на обочину проселочных дорог, змейкой тянувшихся среди нескошенных полей пшеницы к Карпатам, перевалу Ужок.
Кони были увязаны по три в ряд, впереди маячил всадник. Стажировка Толи Корниенко в кавалерии проходила болезненно. Он пытался стоять на стременах, но конь, почуя ухищрения неумелого всадника, жестоко мстил ему, подбрасывал в седле.
Однако человек привыкает ко всему. Свыкся со своим новым положением и Корниенко. Зла на коней, своих мучителей, он не таил, накопившиеся обиды постепенно растворялись в майской лазури смытых утренней росой карпатских лугов, побегах молодой зеленой кроны лесов, в бодрящей и отрезвляющей прохладе туманов.
С перевала дорога спустила кавалькаду к подножию Карпат. Теперь маршрут лежал на Самбор и дальше к Львову, местам, знакомым Корниенко по многим операциям. К этому времени крупные банды украинских буржуазных националистов были разгромлены или рассеяны, однако националистическое подполье еще оружия не сложило.
Ориентируясь на местности, Толя решил оторваться от ядра, найти коням хороший выпас. Предварительно он извлек из груды оружия, хранившегося отдельно в повозке, свой карабин, сунул в карманы две гранаты. Группа пограничников и ее старший - капитан Умаров - была собрана "с бору по сосенке", с разных округов, плохо представляла обстановку в Западной Украиие. По этой причине никто примеру Корниенко не последовал, а младший лейтенант Жеребцов, сводя личные счеты, не преминул высмеять его публично:
- Паникер. Привык по госпиталям отираться да девок щупать.
Толя Корниенко от ответа уклонился. Ускоренным шагом он обошел колонну, миновал мост через быструю горную речку, взбирался с холма на холм, постепенно затем спускаясь длинным отлогим скатом в долину. Там должно быть пастбище. Он любовался чудесной панорамой Прикарпатья, тропинками, ответвляющимися от дороги, перелесками, хранившими свою родословную от карпатского леса, каменными и деревянными крестьянскими домами, примыкавшими к ним огородами, посевами ржи, кукурузы, фасоли и хмеля - приметами западно-украинской деревни. Это была первая мирная весна, пока в этих местах настороженная, но неотвратимость новой жизни чувствовалась во всем, и это наполняло душу Толи Корниенко радостью.
Крутым виражом дорога поднималась вверх, и когда лошади взобрались на гребень, в просветах между деревьями, обступавшими ее проезжую часть с двух сторон, Корниенко увидел повозку, до отказа набитую вооруженными людьми в полувоенной форме.
"Либо "ястребки", либо бандиты", - пронеслось в его сознании.
Повозка, не сбавляя хода, споро шла навстречу. Толя ослабил узел, связывающий его коня с остальными, снял из-за спины карабин, дослал патрон в патронник, положил на седло перед собой, вынул из кармана гранату. Он выбрался на обочину дороги и зашел повозке во фланг. Теперь Толя различил лица людей.
Впереди сидел мужчина лет сорока, в кожаной куртке и такой же фуражке со звездочкой, лицо его выражало мрачные мысли. Чем-то он был схож с инквизитором. в телеге находилось еще пять человек почти с одинаковыми лицами - длинными, бледными, заросшими. У всех холодный, отрешенный взгляд. Замыкал повозку здоровый неуклюжий верзила с грубыми чертами лица в небрежно наброшенной шинели. Он сидел, свесив длинные ноги в больших нечищенных сапогах. От затаившегося в безмолвии экипажа повозки веяло могильным холодом. Корниенко всем своим существом - цепкой памятью, плотью, нервами, воображением - "фотографировал" обстановку, "щелкал" кадр за кадром, анализируя и сортируя их по важнейшим признакам.
"Главное - не даться в руки живым".
- Солдат, иди сюда, - притормозив повозку, повелительным тоном окликнул возница в кожанке.
В голосе слышался местный акцент.
- А этого не хочешь? - покрутил Толя гранату, выпрямляя скобы чеки запала.
- Не дури, покажи дорогу, - миролюбиво продолжал возница и протянул Толе планшетку с картой.
"А вдруг "ястребки"?" Интуиция подсказывала - бандиты.
- Дорогу вам покажет командир, его штаб сзади, - твердо ответил Корниенко.
Он видел, как возница нервно, не глядя больше в сторону солдата, дернул вожжами, погнал лошадей в полный аллюр.
Из-за поворота дороги показались всадники.
- Врешь, не уйдешь! - упрямо крикнул Корниенко.
Десять дней общения с конем не пропали даром. Он послушно перешел в галоп, настиг и опередил повозку; по команде Корниенко конь круто развернулся, потоптавшись на месте, угрожающе пошел на соскочивших и сгрудившихся вокруг телеги неопрятных, заросших людей.
Корниенко в одной руке держал карабин, в другой гранату.