В то же время антиохийский материал показывает, что в IV в. постепенно ослабевает коллективная солидарность рабовладельцев, обязывавшая их, независимо от собственных интересов, придерживаться единых норм отношения к рабам. Либаний, стоявший на традиционных позициях строгого единства всех рабовладельцев, резко выступал против лиц, мягко обращавшихся с рабами или позволявших своим рабам оскорблять свободных (XXVIII, 6). Его выступления свидетельствуют насколько интенсивно разрушалось в IV в. антирабское единство городского гражданского коллектива.
Прежде всего притуплялись антирабские настроения трудового населения, народных масс города. Всеобщее бесправие, прикрепление ремесленников к своей профессии, произвол властей - все это низводило основную массу свободных на положение фактически мало чем отличавшееся от положения рабов. Не случайно и Иоанн Златоуст и Либаний так часто сравнивают реальное положение свободных и рабов и нередко сравнение оказывается не в пользу свободных. По словам Иоанна Златоуста, свобода "становится хуже рабства" (MPG, 58, 326). Либаний говорит о том, что многие свободные ремесленники живут "хуже, чем рабы" (XXV, 36). Случаи продажи членов семьи для уплаты задолженности государству и долгов частным лицам, самопродажи в рабство, получившие широкое распространение в IV в. (CJ, IV, 43, 2 (329 г.); VIII, 16-17, 6; Liban, XLVI, 22) подтверждают правильность этих свидетельств, говорят об известном сближении фактического положения рабов и основной массы свободных.20 Либаний в связи с этим выступил со специальной речью "О рабстве" (XXV), в которой говорил о том, что одно из этих двух названий - "раб" и "свободный" должно быть уничтожено, так как различия между ними исчезли. В этой речи он доказывает, что свободных нет все стали рабами.
Как бы не велика была переоценка Либанием "рабства" свободных, появление такой речи весьма показательно. Оно свидетельствует о серьезном изменении положения основной массы свободных. Это сближение фактического положения свободных и рабов не могло не способствовать смягчению антирабских настроений среди свободной бедноты, росту чувств солидарности между ними или, во всяком случае, совершенно пассивного отношения к рабам, вместо враждебного. В этих условиях в своих отношениях с рабом рабовладельцы все меньше могли рассчитывать на силу коллективной солидарности свободных, на помощь коллектива свободных и все больше вынуждены были надеяться на силу собственной власти над рабом и поддержку государства, законодательства. Последнее действительно стояло на страже интересов рабовладельцев,21 но оно не могло помочь им во всех случаях жизни, во всех аспектах их отношений с рабами.
Разложение антирабской солидарности свободных безусловно сознавалось рабами и использовалось ими в своих интересах, особенно рабами мелких и средних рабовладельцев, которые, не обладая достаточными собственными средствами поддержания господства над своими рабами, должны были во многом полагаться на поддержку коллектива граждан, государства, закона. Вероятно, именно с этими изменившимися условиями и связаны столь частые в IV в. жалобы мелких и средних рабовладельцев на непокорность их рабов (Liban., IX; II; MPG, 47, 314; 48, 583), на наглость и дерзость "по отношению к своим господам", на то, что одни из них не могут обеспечить "их (рабов. - Г. К.) подчинение себе, а другие - не в той мере, которой требует их достоинство" (Liban., XXXI, 11). Либаний часто рассказывает о том, как пользуясь трудным положением своего господина, рабы разбегаются от него. Так, у одного куриала, вынужденного из-за притеснений своих влиятельных противников на время покинуть родной город, "одни из рабов разбежались, другие приучились к праздности, третьи - к разбою" (Liban., XIV, 45; ерр. 153, 1101, 1372, 1393, 1413).
Мелкие и средние собственники не только не имели достаточных возможностей обеспечить полное подчинение собственных рабов, но нередко оказывались не в состоянии защитить своих рабов от притеснений и насилий со стороны других (Liban., XLVII, 21; MPG, 48, 554). Либаний рассказывает о рабах, которые будучи обижены кем-либо и, видя бессилие своего господина, сами ищут защиты у более влиятельных лиц (XLVII, 21). "Тогда, - говорит Либаний, - он уже не весь принадлежит господину, но в немалой степени и тому, кто помог ему", так как за покровительство он "уделяет ему и свою привязанность и физический труд" (XLVII, 21). Так мелкие и средние рабовладельцы постепенно лишались своей прежней реальной власти над рабом.
Нередко влиятельные собственники, пользуясь своим могуществом, прямо сманивали рабов у их более слабых господ и отнимали их силой,22 используя для этого своих собственных рабов (Liban., VII, 91). "Чужие рабы, - сообщал Либаний, - нередко могут даже отнять раба у его господина". Обычно похищение раба происходило с его согласия, при его содействии, если не по просьбе (Liban., XLVII, 21). Отсюда "неправые процессы о рабах" (Liban., LI, 6).
Поэтому для мелких и средних рабовладельцев в IV в. особенно характерны жалобы на непрочность своей власти над рабами (Liban., XLVII; XXV; V, 12; IV; LI, 6; MPG, 47; 48) и стремление укрепить ее. Они считали, что государство мало защищает их интересы, их права рабовладельцев, не дает надежных гарантий их господства над рабами. Однако дело было отнюдь не в том, что государство в IV в. стало меньше защищать интересы рабовладельцев, а в том, что в IV в. все более падало реальное значение этих гарантий для мелких и средних рабовладельцев. Если раньше некоторые ограничения личной власти рабовладельца над рабом не ставили под угрозу его господство над ним, а лишь регулировали его отношения с рабом в интересах всего рабовладельческого общества, то в условиях IV в. те же ограничения нередко становились для мелкого и среднего рабовладельца одним из путей утраты им своей власти над рабом. Законодательство Римской империи запрещало господам sine causa убивать своих рабов, "беспричинно чрезмерно свирепствовать над рабами".23 В период ранней империи это ограничение преследовало одну цель - предотвращение восстаний рабов и, видимо, не наносило никакого ущерба правам рабовладельца. В IV в., как показывают данные Либания и Иоанна Златоуста, оно превратилось в одно из важных средств, с помощью которого раб мог избавиться от власти своего недостаточно сильного господина. Мелкие и средние рабовладельцы постоянно сетуют на то, что в их время стоит только господину подвергнуть раба более или менее серьезному наказанию, как он "тотчас с криком требует освобождения" (MPG, 48, 936). Разумеется, эта инициатива раба становилась возможной не в результате усилившегося внимания государства к его положению, а потому, что теперь раб мог найти влиятельного покровителя, который поддерживал его претензии к своему господину и помогал избавиться от его власти. Именно поэтому мечтой мелкого и среднего рабовладельца в IV в. становится право неограниченной власти над рабом. Не случайно Либаний горько сетует на то, что государство может поступать со свободными как ему заблагорассудится, а рабовладелец даже не может убить своего раба (XXV, 35). Безусловно, эти жалобы Либания были порождены отнюдь не его желанием получить возможность убивать рабов, а именно тем, что такое право целиком избавляло мелкого и среднего рабовладельца от вмешательства других в его отношения со своими рабами, тех, кто, используя эти ограничения, мог отнять раба у его недостаточно сильного господина.
В этих условиях, когда господство мелких и средних рабовладельцев над своими рабами постоянно оказывалось под угрозой покушений со стороны крупных собственников, когда они уже не располагали достаточными возможностями для удержания в подчинении своих рабов, для них все большее значение приобретали средства морального воздействия на рабов. В этом была одна из причин того, что христианство в IV в. исключительно быстро распространялось не только среди мелких, но и среди средних рабовладельцев. Пример Антиохии в этом отношении чрезвычайно показателен. В этом крупнейшем центре языческой культуры на Востоке, в котором родовитая греческая муниципальная аристократия была проникнута духом и традициями эллинизма, к середине IV в. почти все куриалы стали ревностными приверженцами христианства.24 Пораженный этим, император Юлиан с насмешкой писал о том, что антиохийские куриалы, вместо философских и литературных занятий, предпочитают вести со своими рабами долгие беседы о Христе.25
Христианство с его проповедью полной покорности своим господам, осуждением стремлений изменить своё положение было как нельзя более необходимо мелким и средним рабовладельцам, для которых задача удержания под своей властью рабов была наиболее острой и актуальной. И не случайно идеолог средних собственников среди духовенства - Иоанн Златоуст, осуждая, с одной стороны, "неверность" рабов своим господам, а, с другой - сильных, покушающихся на чужое имущество, доказывал, что раб, который оставит "своего господина и уйдет к какому-либо другому, не может получить прощения" (MPG, 48, 624).
Судя по произведениям Либания и Златоуста, проблема поддержания своей власти над рабами мало волновала антиохийских крупных собственников. В этом отношении они уже не нуждались ни в помощи муниципального коллектива, ни даже государства. Аппарат их частной власти в IV в. был достаточно развит для того, чтобы целиком обеспечить выполнение этих функций. Как правило, они имели отряды вооруженных прислужников. У уже упоминавшегося антиохийского богача Юста, по преданию, было 1000 частных солдат.26 У многих крупных землевладельцев27 были собственные тюрьмы (MPG, 57, 58; СT, X, II, 1). Жестокие наказания провинившихся рабов - обычное явление в их доме (MPG, 48, 49; Liban., XLV; XXV, 1).
Сложная система градации рабов - один из основных элементов организации "дома" крупного собственника. Наряду с обычными рабами, в его доме было множество "почетных рабов" (MPG, 47, 384; 48, 848), находившихся в привилегированном положении, пользовавшихся большой свободой и самостоятельностью действий. Именно потому, что крупный собственник обладал реальными возможностями обеспечить полное подчинение своих рабов, он, не боясь потерять их, мог предоставить им большую свободу и самостоятельность. Либаний осуждал влиятельных собственников за чрезмерно мягкое обращение со своими рабами, указывая, что оно развращающе действует на рабов мелких и средних рабовладельцев (XXVIII, 6). Это нежелание крупных собственников в интересах всего коллектива рабовладельцев придерживаться общих норм обращения с рабами в IV в. выступает все более отчетливо.
Либаний требовал от всех рабовладельцев, независимо от их ранга, всегда и во всем отделять в своем отношении непроходимой гранью свободного от раба. Он резко выступал против антиохийских богачей, которые забывали об этих принципах и позволяли себе в присутствии рабов обращаться со свободными гражданами как с рабами, я не наказывали своих рабов за произвол и насилие, чинимые ими по своей воле, без ведома господина, над свободными (Liban., LVIII, 29). Он уже не останавливается особенно на том, что могли делать эти рабы-прислужники по воле своего господина: "им дано право бичевать, заключать в тюрьму, ударять, сбивать с ног..." (Liban, LII, 16). С помощью своих рабов крупные собственники расправлялись с противниками, хватали и заключали в собственные тюрьмы должников, расправлялись с непокорными колонами, отнимали рабов и имущество у других рабовладельцев, соседей, захватывали и обращали в рабство свободных (Liban., VII. 9; XXIX, 9; CJ, I, 4; VII, 16, 24, 39). Так постепенно, по мере разложения рабовладельческих отношений эти привилегированные рабы из орудия поддержания власти крупного рабовладельца над собственными рабами, все более превращались также и в важный инструмент укрепления ero политической власти, его политического господства в городе, господства над свободным населением. Таким образом, по мере сокращения общего числа рабов в городе, сокращения числа рабов, занятых в производстве, концентрации оставшихся в сфере обслуживания в домах крупных собственников изменялось и положение рабов, их роль в социальной жизни города.
По-видимому, можно говорить об усилении в восточноримском городе. IV в. известного расслоения среди рабов. Если часть рабов мелких, средних и крупных рабовладельцев находилась в тяжелом положении и постепенно сближалась с городской беднотой, то часть рабов крупных собственников, их увеличивающаяся челядь, вероятно, все более превращалась в привилегированную деклассировавшуюся рабскую верхушку, фактическое положение и реальное значение которой в жизни города ставило ее над основной массой его свободного населения.
Как видно из произведений Либания и Иоанна Златоуста, рабы не играли в IV в. сколько-нибудь большой роли в социальной жизни города как самостоятельная политическая сила. Мы не знаем о сколько-нибудь значительных самостоятельных выступлениях рабов. Но острое недовольство большей их части несомненно. Мелкие и средние рабовладельцы, положение которых в IV в. заметно ухудшилось, видимо, значительно усилили эксплуатацию своих рабов. Крупные же, обладая достаточным могуществом, могли все менее считаться с их недовольством. Поэтому, хотя численность рабов сократилась, "злоба рабов", по словам Златоуста, росла (MPG, 47, 586; 58, 571).28 В то же время сокращение числа рабов у мелких и средних собственников, их территориальная разобщенность все более затрудняли для них возможность какого-либо объединения, совместных выступлений.29 В домах же крупных рабовладельцев разделение рабов по рангам, все более совершенствуемый контроль со стороны привилегированных доверенных рабов, с одной стороны, обеспечивали изоляцию рабов крупного собственника от рабов других городских рабовладельцев, а с другой - затрудняли возможность их коллективного выступления против своего господина.
Правда, в IV в. несколько возросла в социальной жизни города роль привилегированной рабской верхушки крупных собственников, их доверенных, управляющих, казначеев и т. д. Но они никогда не выступают как самостоятельная сила, а лишь как орудие своих господ, как инструмент их воздействия на социальную и политическую жизнь города. Устраивавшиеся через таких рабов в V-VI вв. представителями константинопольской знати заговоры - яркое тому доказательство.
С упадком рабства все возрастающую часть населения восточноримских городов, особенно в сохранивших свое торгово-ремесленное значение центрах, составляло ordo plebeius. Поэтому вопрос о его социальном составе, удельном весе различных его прослоек, их реальном положении в обществе приобретает особенно большое значение для изучения социальных отношений в ранневизантийском городе IV-VII вв.
Мы показали в предыдущей главе, что как и среди земельных собственников, среди городского ordo plebeius в IV в. происходила активная имущественная и социальная дифференциация. За счет составлявшей некогда стабильную основу сословия прослойки плебеев среднего достатка в IV в., с одной стороны, все более укрепляется небольшая богатая верхушка, с другой - увеличивается масса мелких ремесленников и торговцев, наемных работников, живших трудом собственных рук, неимущей бедноты. Политика правительства лишь юридически закрепляла складывающееся положение, предоставляя целый ряд привилегий представителям верхушки ordo plebeius - богатым купцам, ростовщикам и судовладельцам.30
В работах советских исследователей в последние годы все чаще ставится вопрос об отношении основной массы ordo plebeius, различных его прослоек к рабовладельческому строю. Естественно, что от определения их положения и соотношения зависит и общая оценка роли плебейских масс города в его социальной жизни. Основным для определения отношения к рабовладельческому строю массы торгово-ремесленного населения является вопрос о том, были ли они рабовладельцами. Отношение к рабовладельческому строю мелкого рабовладельца и мелкого ремесленника или торговца, не имевшего раба, но являвшегося собственником своих орудий труда, безусловно было различным. Для первого рабовладельческий строй представлялся наилучшим уже потому, что он обеспечивал его господство над рабом и эксплуатацию этого раба.
М. Я. Сюзюмов в своей оценке положения основной массы торгово-ремесленного населения исходит из того, что большинство восточноримских ремесленников IV в. было рабовладельцами.31 Однако, как показывает материал предыдущей главы нашего исследования, прослойка рабовладельцев среди мелкого торгово-ремесленного населения была очень невелика и основную и все возраставшую часть ordo plebeius в IV в. составляли мелкие ремесленники, собственники своих орудий труда, мелкие торговцы, не имевшие рабов и существовавшие собственным трудом. М. Я. Сюзюмов, оценивая их отношение к рабовладельческому строю, исходит из того, что они как мелкие собственники средств производства, заинтересованные в защите своей собственности, уже в силу этого были заинтересованы в сохранении рабовладельческого строя.32 Нам представляется, что вопрос об отношении мелкого ремесленника и торговца к рабовладельческому строю определялся не столько тем, что он был мелким собственником, сколько тем, насколько этот строй обеспечивал ему сохранение его собственности, поддержание его существования как мелкого свободного труженика.
Для мелкого собственника нерабовладельца вопрос о его отношении к рабовладельческому строю уже не определялся рабовладельческой спецификой этого строя. Для него было совершенно неважно, рабовладельческий ли он или феодальный, поскольку он не являлся рабовладельцем. В этом отношении мелкий свободный труженик рабовладельческого общества был той фигурой в рабовладельческом городе, которая составляла готовый материал для феодального города. Как отмечал К. Маркс, свободный крестьянин и мелкий ремесленник частично составляют базис феодального общества.33 Поэтому вопрос о том, в какой мере, в условиях кризиса рабовладельческого общества, они могли сохранять свое положение мелких свободных собственников, поддерживать приличное своему положению существование является определяющим для выяснения их отношения к рабовладельческому строю.
Либаний и Иоанн Златоуст рисуют в своих произведениях картину положения основной массы торгово-ремесленного населения. Как правило, вся их собственность состояла из орудий труда и скудного имущества: небольшого количества глиняной, редко стеклянной или медной посуды, котла для варки пищи, жалкой постели и бедной одежды, обычно единственной (Liban., XXV, 14; MPG, 47, 353; 60, 128). Обувь большинство из них носило только зимой, а их дети "бегают нагими" (Liban., XIV, 17). Обычно питание семьи мелкого ремесленника и торговца состояло из ячменного хлеба, дешевых овощей, главным образом бобов и чечевицы. Они не часто имели возможность покупать масло (Liban., XXXIII, 35), не говоря уже о рыбе и мясе, которые считались деликатесом (Liban., II, 34). Для семьи ремесленника "роскошь, не быть голодными" (Liban., LXII, 11). Большинство из них не имело "даже и собственного домишка" и проживало в наемных помещениях, тесных клетушках, снимаемых в доходных домах (Liban., XXXI, 9, 11; MPG, 47, 332). Жалкие собственные лачуги ремесленников и торговцев находились на окраинах города. И Либаний и Иоанн Златоуст включают в число ремесленников и торговцев, не имевших ни рабов, ни собственного дома (??????, ??????????, ???????? ?????), подавляющее большинство торгово-ремесленных профессий (Liban., XXV, 36; LVII, 11; LVIII, 4-5; II, 6; MPG, 48, 581; 62, 538; 61, 168-169; 54, 673; 61, 29; 57, 288).
Не случайно Иоанн Златоуст писал: "Большая часть людей живет в бедности, горе и трудах" (MPG, 48, 58). По его словам, наиболее характерным для жизни большинства торгово-ремесленного населения являются бедность, голод, задолженность ростовщикам (MPG, 48, 993), а их важнейшей заботой в IV в. была уже не забота о том, чтобы поддержать более или менее приличное существование, сколько о том, как бы не утратить свои орудия труда (MPG, 48, 993), так как потеряв их, они "уже не будут в состоянии найти где-нибудь облегчение своей нищеты и голода" (MPG, 48, 993). Ради этого они "решаются претерпеть все, чем продать" их. Они продавали не только имущество, но и своих детей для того, чтобы сохранить орудия труда, а значит и возможность поддержания существования остальных (Liban., XLVI..22). Продажа свободными своих детей в кабалу становится настолько распространенным явлением, что император Константин в начале IV в. узаконил ее, сохранив за родителями право обратного выкупа (CJ, VIII, 3, 2). Весьма распространенными становятся и случаи самопродажи в рабство (CJ, X, 1, 17). Оценивая положение основной массы торгово-ремесленного населения, Либаний не без основания писал, что они живут "хуже, чем у нас (рабовладельцев. - Г. К.) рабы" (?????????????? ???? ??? ???' ???? ???????: XXV, 37; Ср. MPG, 56, 326). Таким образом, основная масса торгово-ремесленного населения Антиохии в IV в. постоянно находилась на грани разорения, жила под постоянной угрозой превращения в неимущую бедноту. Конкуренция рабского труда, видимо, и в IV в. неблагоприятно сказывалась на положении массы мелких ремесленников.
Возраставшую, особенно за счет притока жителей из мелких, приходивших в упадок городов и разоренного крестьянства, часть ordo plebeius Антиохии составляла неимущая беднота. Многие из пришельцев находили себе работу в качестве наемных работников, поденщиков, спрос на труд которых в связи с упадком рабства несколько вырос. Причем некоторые из них, при наличии постоянной работы, постепенно приобретали ремесленные орудия, обучались ремеслу и пополняли ряды мелких ремесленников.34 Другие закреплялись в своем положении наемных работников.36 Третьи, таких в Антиохии IV в., видимо, было достаточно много, находили лишь сезонную работу. Иоанн Златоуст говорит о множестве антиохийских бедняков, которые летом находят работу на строительстве, сельскохозяйственных работах, а зимой бедствуют и живут нищенством (MPG, 51, 69, 261; 47, 490; Liban., VII, 1). Число неимущих, не имевших возможности найти работу, в Антиохии IV в. также возрастало. Не имея средств к существованию, они жили нищенством и воровством (MPG, 47, 444; Liban, XXVIII, 4; XXXII, 40).
Как показывает материал Антиохии, значительная часть мелких ремесленников, производивших дешевые изделия из местного сырья на городской рынок, в крупном городе не была организована в корпорации, коллегии (?????, ????? Либания XXVII, 23). Они существовали как мелкие независимые производители. В источниках, которыми мы располагаем, нет никаких упоминаний об объединениях башмачников, гончаров, ткачей в Антиохии. Государство не было особенно заинтересовано в их деятельности и поэтому не стремилось само стимулировать организацию таких корпораций.36 Они могли возникнуть как "коллегии мелких людей", коллегии взаимопомощи - объединения, облегчавшие производственную деятельность людей данной профессии в том или ином городе и защищавшие их интересы.37 По-видимому, такие коллегии с успехом складывались в мелких городах, где число ремесленников, занятых этими ремеслами, было ограничено и выгоды от создания такого рода объединений превышали трудности их организации, которые неизбежно возникали в большом городе с текучим населением. Данные небольшого византийского городка Корика, как и данные небольших городов Египта, дают нам сведения о значительном числе "низких корпораций", связанных с производством дешевых изделий на местный рынок.38 Там они в какой-то мере регулировали производственную деятельность членов корпорация, защищали их интересы.
В условиях большого города с широко развитой торговлей, множеством мелких ремесленников "низких" специальностей, проживающих в разных районах города, создание таких объединений было чрезвычайно затруднительным. Поэтому каждый ремесленник, вероятно, работал в одиночку, сам покупал сырье, сбывал изделия. Естественно, отсутствие коллегий "мелких людей" в крупном городе не облегчало, а затрудняло их существование. В то же время определенный контроль за деятельностью этих ремесленников со стороны местных муниципальных властей существовал. В Антиохии он осуществлялся муниципальной организацией, вероятно, по отдельным районам, кварталам города.39 По-видимому, с помощью администрации кварталов производился и сбор податей и поборов и осуществлялся контроль за выполнением повинностей (Liban., XXXII, 12).
Вероятно, известная организация существовала в ремеслах, связанных с обработкой металлов (MPG, 48, 726). Однако она, пожалуй, не носила развитого производственного характера и сложилась в результате более строгого контроля над деятельностью ремесленников этих профессий со стороны муниципальной организации и, возможно, государства. А. Норман в своей последней работе о социальной градации в позднеримском муниципальном строе говорит о том, что ремесленники, производившие металлические изделия, были безусловно более тесно связаны друг с другом и обладали известным корпоративным духом.40 Однако в приведенных им материалах речь идет не о городских ремесленниках, работавших на городской рынок, а о ремесленниках-металлариях, работавших в государственных мастерских. Последние находились в несколько особом положении, имели строго определенные права и обязанности и были объединены производственно, если не под одной крышей, то на одной небольшой территории, где располагались государственные оружейные мастерские. (Liban., ep. 197; MPG, 47, 193).
Более прочные объединения известны лишь в области торговли продовольствием. Здесь существовали организации торговцев хлебом - пекарей, овощами, маслом, вином, рыбой (Liban., XXIX, 32). По-видимому, эти организации объединяли не всех торговцев данными продуктами, а более крупных, имевших свои лавки. Масса мелких торговцев, занимавшихся ручной продажей этих продуктов, так же как и крестьяне, приезжавшие продавать их на рынок, не входили в состав объединений (Liban., XLVI, 7). Деятельность этих объединений находилась под жестким контролем городских властей, поскольку она была связана со снабжением города продуктами, что контролировалось муниципальными и чиновными властями. Поэтому, как правило, во главе этих корпораций в IV в. находились куриалы. В Антиохии, куриалы возглавляли корпорации пекарей, торговцев овощами, содержателей кабачков и постоялых дворов (Liban, XVI, 40; XXIX, 9; XXVII 23-28; LIV, 42; XIV, 32; LIX, 18). Все эти корпорации объединяли состоятельных собственников, эксплуатировавших труд рабов и наемных работников. Так, огородники обычно владели участками земли, расположенными на окраинах города, или арендовали городские земельные участки (Liban., XXV, 29). Пекари также принадлежали к состоятельной верхушке торгово-ремесленного населения (Liban., XXIX, 30). Эти корпорации в Антиохии проявляли наибольшую коллегиальную активность и солидарность в защите своих интересов, как правильно отмечает Норман.41 Они коллективно выступали перед курией и чиновной администрацией города, вели борьбу с притеснявшими их куриалами, поставленными во главе их корпораций. Несомненным свидетельством их сплоченности являются и своего рода забастовки - массовый временный уход из города (Liban., XXIX, 16; IX, 13).
Таким образом, большая часть ремесленников города была фактически не организована и поэтому целиком находилась в зависимости от местных властей и чиновников. Лишь представители некоторых профессий имели более прочную организацию.
В IV в. основным бременем, ложившимся на торгово-ремесленное население города, был введенный в 314 году хрисаргир, взимавшийся со всех лиц, источником существования которых были ремесло, торговля или какие-либо промыслы. Хрисаргир поэтому взимался почти со всего, не связанного с земледелием и земельной собственностью населения города, от купцов и ростовщиков до блудниц и нищих, занятие которых также считалось промыслом.42
Данные Антиохии дают значительный материал для характеристики этого побора и показывают едва ли не определяющее влияние его на положение городского торгово-ремесленного населения. Сбор хрисаргира производился раз в четыре пять лет. Он осуществлялся под надзором чиновной администрации курией, которая подготавливала данные о распределении этого побора среди торгово-ремесленного населения и производила его взимание.43 Поэтому перед каждым сбором проводился предварительный "переучет" плательщиков подати с тем, чтобы распределить между ними сумму побора, возложенную на город государством (Liban., XXXII, 11). Сообщения Либания об этом учете плательщиков хрисаргира показывают, что уже во второй половине IV в. наблюдается массовая задолженность по хрисаргиру среди торгово-ремесленного населения города. Двери множества мастерских украшали длинные списки задолженности (Liban., XXXII, 33). Либаний сообщает и о том, что сборщики подати испытывали все возрастающие трудности при ее взыскании. В 386 г., например, сбор подати проводился с очень большим нажимом. Ремесленников-должников заставляли продавать их имущество, детей, орудия труда, и "полученные за них деньги тут же переходили в руки настойчивого сборщика" (Liban., XLVI, 22). Либаний, рисуя драматические картины сбора хрисаргира, пишет, например, о сапожнике, который, держа в руках нож и шило, единственное оставшееся у него имущество, клянется сборщикам в том, что у него больше ничего не осталось (XXVIII, 39). По его словам: "Хоть шкуру спусти с должника. Даже если и спустишь, то ведь этим не добьешься, чтобы неимущий имел деньги" (???I??, 22). Каждый сбор хрисаргира сопровождался разорением многих ремесленников, безжалостно выбрасывавшихся в ряды люмпен-пролетариата. Не случайно Либаний называет хрисаргир "злом, которое превзошло все прочие", "непосильной податью", "вызывающей трепет" (XLVI, 22; XXXII, 33).
Естественно поэтому, что основное недовольство торгово-ремесленой бедноты было направлено против государства и его представителей. Либаний часто говорит о том, что ремесленники поносят и ругают императорскую власть. Их отношение к ней нашло отражение даже во множестве популярных выражений, которые распространялись в народе. Так, Либаний рассказывает о том, что в годы правления Валента простой народ любил "к месту и не к месту" повторять "пусть живым сгорит Валент". Это выражение особенно запомнилось ему, поскольку Валента действительно постигла такая участь (XIX, 47).
На положении рядового торгово-ремесленного населения пагубно сказывался не только самый факт сбора с него хрисаргира, но и то, что при его сборе происходили массовые злоупотребления. Богатые купцы (???????) и торговцы вообще нередко избегали его уплаты. Перед наступлением сбора хрисаргира они специально отправлялись в дальние торговые поездки (Liban., XLVI, 27). А так как размер суммы хрисаргира, ложившийся на каждый город, был твердо установлен, то их долю приходилось выплачивать остальным плательщикам, менее состоятельным ремесленникам я торговцам. В результате: "Гибнут люди, которым едва дает прокормиться их ремесло" (Liban., XLVI, 22; XXVIII, 14).
Хрисаргир был одной из основных причин, приводивших ремесленников в массовую кабалу к ростовщикам, представителям богатой верхушки ordo plebeius (Liban., XLVI, 22). Либаний сообщает о существовании в Антиохии второй половины IV в. множества ремесленников, которые, не имея средств расплатиться со своими кредиторами, своим трудом, своей работой на них возвращают долг (XXIX, 12). Многие из ремесленников, по словам Либания, работают не столько на себя, сколько на ростовщика, кредитора (XXIX, 12). Возможно, что таким кредитором чаще всего становился для ремесленника тот торговец, который поставлял ему; сырье или сбывал его изделия. Ремесленники целиком попадали в зависимость от таких торговцев и вынуждены были отдавать им свои изделия.
Либаний же упоминает о массовой задолженности рядового населения города пекарям, у которых они брали хлеб в долг (XVIII, 43). Наряду со спекуляциями в торговле хлебом, к которым нередко прибегали пекари, в этом крылась одна из причин весьма острых отношений между ними и населением. Последнее нередко выступало против пекарей, громило их дома и лавки, вынуждало спасаться из города бегством.
Однако при безусловном обострении противоречий между низами и верхушкой ordo plebeius важным связывавшим их интересы моментом становится с IV в. борьба против хрисаргира, которая объединяла все слои торгово-ремесленного населения. Таким образом, Государственный налог хрисаргир в IV в. становится главной причиной разорения массы мелкого торгово-ремесленного населения.
При оценке отношения плебейских масс города к рабовладельческому строю немалое внимание уделяется вопросу о раздачах продовольствия государством или городом городскому населению. Многие исследователи склонны переоценивать значение этих раздач в IV-V вв., рассматривать их как важное средство поддержания городского плебейского населения, таким образом косвенно существовавшего за счет эксплуатации рабов и колонов, а, следовательно, заинтересованного в поддержании рабовладельческого строя.44 Однако для переоценки этих раздач нет никаких оснований. Ф. Энгельс совершенно справедливо отмечал, что в провинциальных городах беднякам "предоставлялось самим заботиться о себе".45 В IV-V вв. государственные раздачи производились в Константинополе и отчасти в Александрии. В других восточноримских городах в IV в. их уже не было, а продовольственные подачки бедноте со стороны города были совершенно ничтожны. В Антиохии раздача продуктов (зерна - ????????) в последний раз упоминается в III в.46 В IV в. ее уже не было. Организовывавшиеся раз в четыре года в связи с Олимпиями пиршества, исчезнувшие в конце IV в. (Liban., ILIII, 16), не приходится рассматривать как сколько-нибудь существенную форму поддержания городской бедноты. Что касается появившихся в IV в. раздач церкви, то они распространялись отнюдь не на всю массу бедных сограждан, а на вдов, сирот, нетрудоспособных.47 По существу в IV в. люмпен-пролетарские элементы в Антиохии могли существовать лишь за счет частной благотворительности отдельных богачей и уже поэтому их число не могло быть особенно значительно в общей массе ordo plebeius. Таким образом, не только все мелкое торгово-ремесленное население, но и значительная часть неимущих не пользовались этими благами. Они покупали продовольствие на рынке и ни в одном из выступлений народных масс Антиохии по продовольственным вопросам мы не встречаемся с требованиями раздач, везде речь идет лишь о ценах.
Нередко ставится вопрос о том, что городское население систематически поддерживалось политикой низких цен, принудительно устанавливаемых в его интересах и в ущерб землевладельцам на городском рынке. Не говоря об особых случаях, когда правительство иногда действительно вынуждало землевладельцев продавать свои запасы по более низким ценам, чтобы избежать массового вымирания городского населения, такая политика в целом в IV в. не была характерна Ни для правительства, ни для муниципальной организации. Даже, например, доставка во время голода 362-363 гг. в Антиохию, по приказу императора Юлиана, большого количества государственного хлеба из Египта едва ли может рассматриваться как прямая поддержка населения Антиохии за счет государства.48 Действительно, правительство пустило в продажу дешевый египетский хлеб по ценам более низким, чем в самой Антиохии, где они были высоки из-за неурожая и, следовательно, по ценам, которые были никак не ниже, чем на египетском рынке. Возможно, в данном случае, государство не получило никакой выгоды от этой продажи египетского хлеба, но за счет продажи его по несколько более высокой цене, чем в Египте, оно безусловно окупило расходы по его доставке. Поэтому говорить о том, что государство за свой счет поддержало население Антиохии, видимо, не приходится. Правительство лишь выделило этот хлеб из государственных запасов и организовало его доставку, т. е. сделало то, что в данном случае только оно и могло сделать, но без материального ущерба для государственной казны.
Таким образом, едва ли приходится говорить о сколько-нибудь существенном значении политики цен как средства поддержания широких плебейских масс города за счет общества. Скорее наоборот. Острая борьба вокруг цен в IV в. была связана не столько со стремлением народных масс города добиться от муниципальных властей установления максимально низких цен, сколько в связи с чрезвычайно возросшими спекуляциями продовольствием, которые представляли страшную угрозу для массы мелкого торгово-ремесленного населения. Не имея никаких запасов продовольствия, мелкий люд срезу же становился жертвой этих спекуляций, голодал и разорялся. Поэтому спекуляция продовольствием, вызывая его крайнее недовольство, приводила к массовым выступлениям рядового населения города. Рассказывая об одном из таких случаев своим слушателям, Иоанн Златоуст говорит прежде всего о ремесленниках: "Вы, конечно, помните, как пуста была площадь и каких смут были полны мастерские" (MPG, 50, 531).
Анализ участившихся продовольственных конфликтов в Антиохии показывает, что ее население достаточно терпеливо переносило превратившиеся в IV в. в систему постоянные спекуляции знати и торговцев продовольствием на рынке и выступало тогда, когда они становились действительно невыносимыми и разорительными.
При этом, выступая против спекуляций, население города в случае голода требовало подвоза продовольствия, принятия муниципальной и чиновной администрацией возможных мер для ее смягчения. Объективное изучение этих, достаточно подробно освещаемых антиохийским материалом конфликтов показывает, что народные массы города всегда считались с реальной обстановкой, понимали неизбежность высоких цен в случае неурожая и не предъявляли каких-то особых требований к муниципальным и чиновным властям.
Стремление некоторых буржуазных исследователей подчеркнуть значение муниципальных подачек, государственных раздач продовольствия вполне понятно. Оно имеет своей целью, с одной стороны, доказать несправедливость требований народных масс города, их паразитический, люмпен-пролетарский характер. С другой - показать, что "муниципальная буржуазия" будто бы была в действительности благодетельницей широких слоев городского населения, поддерживала его за свой счет, заботясь о более низких ценах на продовольствие на городском рынке, и разорялась на благо народа из-за возраставших и неумеренных его требований.49 Для Антиохии подобного рода выводы основываются главным образом на свидетельствах Либания. Но в какой мере можно считать их объективными? Как идеолог своего сословия, Либаний безусловно стоял на стороне курии и доказывал, что она делает все возможное для блага населения города, требования которого чрезмерны. Однако и он был вынужден все чаще признавать, что куриалы систематически наживаются на спекуляциях продовольствием, используя свое положение во главе муниципальной организации (Liban., XV, 23; XVI, 21; XVIII, 195).
Едва ли не главным доказательством, во-первых, благополучия народных масс Антиохии, а во-вторых, чрезмерности их требований в отношении снабжения являются упреки Юлиана в том, что народ Антиохии требует не только хлеба, овощей и масла, но и разного рода деликатесов.50 Его упреки подтверждает и Либаний. Народ Антиохии, по его словам, хочет жить в роскоши или бунтовать (?????? ???? ? ?????? ? ????????? - XVI, 44). Действительно, эти свидетельства, на первый взгляд, создают представление не только о полном благополучии, но и о слишком больших запросах народных масс Антиохии. Но, не ставя под сомнение самого факта существования известных оснований для подобного рода заявлений Юлиана и Либания, невольно напрашивается вопрос, в какой мере их упреки могут быть отнесены к основной массе городского населения. Ведь подавляющее его большинство, как показывают свидетельства Иоанна Златоуста и того же Либания, жило крайне скудно, питаясь самыми дешевыми продуктами - овощами, ячменным хлебом, рыбой, не всегда могло позволить себе покупать масло и крайне редко мясо (MPG, 59.78; Liban, XXXIII, 35; XXV,.36). Судя по этим данным, упреки Юлиана и Либания явно не могут быть адресованы большей части антиохийского населения, его торгово-ремесленным кругам. Видимо они нуждаются в ином объяснении, более согласном с другими показаниями источников, чем то, которое дает им буржуазная историография.51
В свете антиохийского материала у нас нет оснований для идеализации политики государства и господствующего класса в городе, переоценки их "заботы" о городском населении и искажения действительных отношений между народными массами города и рабовладельческим государством, господствующим классом. В целом же, видимо, даже для такого важного центра, как Антиохия, в IV в., по-видимому, приходится не столько говорить о поддержании основной массы рядового населения города политикой низких цен на продовольствие за счет муниципальной организации и куриалами, сколько об ограблении их последними путем искусственного вздувания цен. Спекуляции продовольствием на городском рынке также стали в IV в. одним из важнейших средств, с помощью которого куриалы поддерживали свое благополучие за счет основной массы мелкого городского люда, за счет обеднения и разорения массы мелких городских собственников.
Как известно, непосредственный контроль за торгово-ремесленной деятельностью в городе находился в руках муниципальной организации - курии. Из числа куриалов назначались главы корпораций, агораномы, контролировавшие торговлю и деятельность рынка. В течение IV в. по мере своего обеднения куриалы все более широко используют свое положение и власть в городском самоуправлении для того, чтобы переложить часть падавшего на них бремени на подвластное им население города. Это нашло свое выражение прежде всего в их стремлении, как и чиновной администрации, увеличить муниципальные поборы с городского торгово-ремесленного населения. Городские корпорации, как известно, были обязаны, своим трудом, или своей рабочей силой, или деньгами участвовать в поддержании городского благоустройства. Так, в Антиохии одни корпорации должны были ремонтировать общественные здания, другие - поддерживать в порядке сточные канавы и т. д. (СТ, XV, 1, 23 (384 г.); Liban., XLVI, 21; XXIX, 17). Кроме того, с торгово-ремесленного населения взимались в пользу города различные денежные поборы - за пользование муниципальными помещениями для торговли, за места для торговли на улицах и т. д. (CTJII, 2, 1-2; CJ, XII, 1, 117; Liban., XXXI, 42). Во второй половине IV в. торгово-ремесленное население вынуждено было оплачивать даже писцов, составлявших списки для сбора с них налогов (Liban., XXXII, 33). От введения новых поборов особенно страдала торгово-ремесленная беднота. Так, в 386 г. в Антиохии был введен денежный побор с ремесленников, которые не могли снимать помещение для жилья и торговли в домах и занимали жалкие будки (???????), построенные на улицах. Этот побор, разоривший множество мелких ремесленников-бедняков и торговцев, шел на содержание театра и наем актеров (Liban., XXXI, 42). В течение IV в. поборы на городские нужды выросли настолько, что правительство в конце IV в. было вынуждено запретить городским куриям произвольно вводить новые муниципальные поборы.52
Обычно, говоря о рабовладельческом городе, имеют в виду, что он был коллективом свободных граждан, который поддерживал беднейших из них. Расходы на городские нужды частично покрывались за счет доходов города, как собственника, с городских имуществ и пожертвований и литургий богатых рабовладельцев. Несоменно, что в условиях расцвета рабовладельческого города значительная часть его рядового населения в той или иной форме получала свою долю от эксплуатации имуществ города, его рабов и колонов, часть доходов куриалов, и, следовательно, была заинтересована в сохранении рабовладельческого города.53 В IV в. положение, по-видимому, меняется. Прямые муниципальные поборы и косвенная эксплуатация мелкого городского торгово-ремесленного населения в этом столетии настолько возросла, что мелкое городское торгово-ремесленное население почти целиком, если не полностью, оплачивало за счет своего труда свою долю участия в городском благоустройстве, расплачивалось за то, что оно получало от города. К тому же следует отметить, что и возможности пользования благами, предоставлявшимися городской общиной, для них непрерывно сокращались. Ремесленники, которые работали "от зари до зари", зарабатывая свое скудное пропитание, все реже могли посещать зрелища (Liban., XVII, 22). Обучение в муниципальной школе большинству из них было недоступно и раньше. Пожалуй, единственное, чем они еще продолжали широко пользоваться, были общественные бани. Даже общественное освещение в городе теперь устраивалось за счет жителей, обязанных вывешивать по одной лампе перед дверьми домов и по несколько перед мастерскими и лавками (Liban., XXIX, 37; XXIII, 35).
Наряду с увеличением официальных поборов с населения в пользу города, куриалы широко использовали в IV в. свое положение во главе муниципального самоуправления для того, чтобы поддержать собственное падающее материальное благополучие за счет прямого ограбления торгово-ремесленного населения. Открытые злоупотребления и вымогательства с их стороны становятся все более широко распространенным явлением (Liban., XLV, 4). Так куриалы, поставленные во главе торгово-ремесленных корпораций и контролировавшие торговлю на рынке, превратили выполнение этих функций в источник неприкрытой наживы. Они брали с ремесленников и торговцев незаконные поборы, привлекали их к ответственности за мнимые или действительные нарушения, чтобы получить взятку за освобождение от наказания (Liban., XXIX, 11; XXVII, 30; XXXIV, 4; XXVII, 27, 28). В Антиохии второй половины IV в. все куриалы, последовательно стоявшие во главе корпорации пекарей, с которой раньше курия находилась в тесном контакте и полном согласии, настолько открыто грабили и притесняли пекарей, что они вынуждены были поднимать против них настоящие бунты, убегать из города (Liban., XXIX; I, 228-231). Законодательство второй половины IV в. рисует исключительное разнообразие приемов и методов, с помощью которых куриалы грабили городское торгово-ремесленное население (СТ, VIII, 1.1, 4; XII, 1, 63, 79, 112, 114; 13, 3; CJ, IV, 52, 2).
Все это безусловно обостряло противоречия между куриалами и торгово-ремесленным населением, особенно торгово-ремесленной беднотой, поскольку в своей политике ограбления городской бедноты куриалы нередко действовали рука об руку с торгово-ростовщической верхушкой, торговцами продовольствием и ростовщиками. Поэтому одной из характерных черт социальной жизни города IV в. является рост противоречий между куриалами и основной массой населения города. Известны многочисленные случаи выступлений городского населения против куриалов, поджогов их домов. Либаний говорит о том, что теперь народного недовольства куриалы "боятся как огня" и в случае его возникновения спешат спастись бегством в свои имения, радуясь тому, что "не сгорели и сами" (XXIII, 16; XLV, 39).
Таким образом, из организации, в какой-то мере все же защищавшей интересы свободного гражданского населения города, при привилегированном положении в ней куриалов, муниципальной аристократии, организации, направленной против рабов и отчасти зависимого крестьянства, и сплачивавшей против них свободное гражданское население, муниципальная организация в IV в. все более превращалась в орудие эксплуатации и ограбления широких слоев мелких городских собственников, торгово-ремесленной бедноты куриалами. Прежде чем обеднеть и разориться самим под бременем государственных и муниципальных обязанностей, они разоряли подвластное им население города, пытаясь за его счет поддержать свое положение. Правительство, заинтересованное в поддержании платежеспособности плательщиков подати, в течение IV в. вынуждено было принимать все более решительные меры, чтобы ограничить грабеж куриалами свободного городского населения.54
Естественно, что эта деятельность куриалов не только обостряла социальные отношения в городе, но и значительно ухудшала положение основной массы его свободного населения, которое уже не могло теперь рассчитывать на поддержку муниципальной организации в защите своих интересов. Либаний прямо говорил, что ремесленник, ищущий защиты от произвола чиновников или сильных людей, напрасно стал бы обращаться к курии (XXXV, 7; XLVIII, 17). Курия, по его признанию, не только сама грабит и угнетает городское население, но и дает полную возможность делать это другим (Liban., XLVIII, 18). Поэтому все возраставшая чиновная администрация не встречала сколько-нибудь серьезных препятствий со стороны муниципальной организации в своем грабительстве торгово-ремесленного населения. Наоборот, они нередко действовали рука об руку с куриалами. Все увеличивавшаяся власть чиновно-бюрократического аппарата над торгово-ремесленным населением, все возраставшие права контроля за деятельностью торгово-ремесленных корпораций, состоянием рынка - все это облегчало его представителям ограбление торгово-ремесленного населения.