А вот пример совсем другой реакции Будды на атман. Потхапада в «Потхапада-сутте» задает Будде вопрос о реальности атмана, а он спрашивает, что тот имеет в виду под «атманом» и Потхапада перечисляет три значения: 1. атман есть рупи, т.е. имеет телесную форму,
2. агЛман есть мономайо, т.е. состоит из манаса и 3. атман есть арупи (не имеющий формы) и состоящий из виждняны (ср. с концепцией оболочек атмана в «Тайтирия упанишаде» (2. 2. 5) и «Катха упани-шаде» (3. 15), где речь идет о пяти кошах, или оболочках, в числе которых атман, состоящий из пищи, манасический атман и сознающий атман — виджнянамаио). Главной темой беседы Будды и Потха-пады является атта-патилабха, «обретение атты». В комментарии Будхагхоши атта-патилабха толкуется как аттабхава-патилабха — индивидуальное существование (форма, место, социальный статус индивида, продолжительность его жизни). Таким образом, речь идет
о трех уровнях «индивидуальности» или психического состояния (рассеянного или сконцентрированного), соответствующих трем уровням буддийского космоса: материального (кама), «образного» (Парибок), или «мира форм (рупи), и «безобразного» или мира не-форм (арупи). На вопрос Потхапады — какой из этих трех типов индивидуальности более «реален», «реальны» ли все, или «реален» только один, — Будда отвечает, что в один момент времени реален только один. Далее он поясняет: если «реален» (1), то «нереальны» ни (2), ни (3), если (2), то (1) и (3) и т.д. Поскольку же (1), (2) и (3) «обретались» в разное время, то нельзя сказать, что какой-то из них может быть реальным в абсолютном смысле слова, хотя каждый реален в момент «обретения». Будда сравнивает три «обретения» атты с молоком, которое превра-шается в простоквашу, та — в сметану, а последняя — в топленое масло. «Когда это было молоком, его не называли “простоквашей”, или “маслом”, или “сметаной” или другими именами... Также, когда наступает черед какого-либо из модусов индивида, его не называют именем (другого модуса)» (Д. !. 201).
Мы видим, что в этой сутге Будда даже не говорит о несуществовании атты. Он отделяет конвенциональное употребление слова «атта» от доктринального, связанного с мнением о самости, отмечая при этом, что «я», «мое», «мое я» и т.п. «слова, выражения, обороты речи, обозначения, принятое в мире словоупотребление, использует и Татхагата, но не позволяя им сбивать себя с толку» (Д. 1. 202). К понятию атты Будда относится как номиналист, для него — это лишь слово, чистая условность, облегчающая взаимопонимание между людьми в их обыденной жизни, но не обозначение чего-то реального.
Под аргументами Будды против отождествления атты с чувствами, телом, умом, сознанием, охотно бы подписались и брахманисты, сторонники учения о высшем Атмане. Мишель Юлен полагает, что буддисты не проводили различия между идеей вечного, трансцендентного «Я» упанишад и идеей эмпирического эго, индивидуальной души. С его точки зрения, буддисты лишили понятие Атмана его спекулятивного начала и наполнили чисто психологическим содержанием, подозревая брахманистов в абсолютизации именно «эго», «человека желания». Учитывая множество текстуааьных свидетельств (с некоторыми из них мы познакомились) с этим трудно не согласиться. Многие считают, что прагматикам-буддистам «метафизические высоты» упанишад были, что называется, «не по росту». Но мне представляется, что дело вовсе не в этом. Как последовательный религиозный прагматик, Будда стремился доказать, что духовный опыт, опирающийся на нечто неизменное и вечное, перестает быть процессом, путем к достижению высшей цели.
В одной из сутт рассказывается, как, взяв в руки кусочек коровьего помета, Будда сказал, что вскандхах нет ничего постоянного, даже размером с эту коровью какашку. А если бы таковое имелось, то нельзя было вести праведный образ жизни и разрушить дуккху. Почему? Если высший Атман неизменен, то он неподвержен процессу воздаяния: «Не становится от хорошего деяния большим и не становится от нехорошего деяния меньшим» («Брихадараньяка упанишада» VI. 4. 22). Для вечного Атмана нет ми кармы, ни разрушения кармы.
В отличие от упанишад, где единственно реальным в карме, сан-саре и освобождении является субъект этих процессов, т.е. Атман, буддизм отправляется от реальности прежде всего самих этих процессов. По словам Т.Р.В.Мурти: «Буддизм взял старт от эффективности кармы как единственного арбитра в судьбе индивида» (цит. по: Лысенко 1994. С. 223), а Юлен считает, что буддизм «предложил радикально-внутреннюю концепцию кармы, которая могла появиться в Индии, — такую концепцию, которая создала максимум непрерывности между деятелем (картри) и вкушающим плоды действия (бхоктри)»(там же). В чем же особенность буддийского решения проблемы?
Начнем с того, что на место атмана как статичного бытия, неспособного к изменению и развитию, а стало быть, и к моральной ответственности за проступки индивида, Будда поставил сам процесс изменения в виде континуума дискретных состояний (дхарм), чередование которых подчинено закону взаимозависимого происхождения. На место единства и тождества субъекта, или агента, перерождения — единство и тождество конгломерата, или серии, дхарм. Тем самым он создал основу для решения двух проблем, которыми пренебрег брахманизм. Во-первых, объяснялась реальность изменений (морального совершенствования или деградации) в человеческой личности. Во-вторых, индивид нес моральную ответственность не только в виде вознаграждения лучшим или худшим перерождением, как в брахманизме, но своим состоянием в каждое мгновение настоящей жизни, которое стало рассматриваться как совокупный результат его усилий в прошлом (в том числе и в прошлых существованиях).
Справедливости ради необходимо сказать, что замена атмана — скандхами ставила новые проблемы: проблему чужой одушевленности, проблему тождества личности в разные моменты времени и связанные с ней проблемы объяснения памяти и узнавания. Их обсуждение относится уже к более позднему периоду развития буддизма.
Итак, если кратко суммировать суть анатта-вады, то ее можно считать учением о том, что в человеке, в его природе, нет такого элемента, который был бы неизменным, вечным, несущим высшее блаженство и который бы выступал «автором», «внутренним правителем», «субъектом» всего, что делает человек. В этом смысле анатта-ваду можно трактовать как попытку увидеть в человеческой психике чисто объективный процесс. Она предстает как смена или чередование событий, или феноменов, начинающих жить — с устранением «я» — своей подлинной, естественной жизнью.
Отношение ранних буддистов к теме атты и анатты, как и ко всем остальным доктринальным вопросам — и об этом не следует забывать — зависело от конкретных задач проповеди и конкретной аудитории. Века спустя буддийский философ Чандракирти подытожил это, сказав, что самых невежественных Будда наставлял об ат-мане, чтобы искоренить их естественный материализм, самым просвещенным говорил о не-атмане, чтобы разрушить их тонкую привязанность кличности, те же, кто достиг пробуждения, сами понимали, что атман не является ни реатьным, ни нереальным. Продолжая эту мысль, предположим, что и вопрос буддологов, признавал ли атман сам Будда, является, по существу, авьяката, поэтому на него нет и не может быть категорического ответа.
Позитивный сотериологический смысл, который Будда вклады-ват в анатта-ваду, заключался в разрушении эгоцентрической установки сознания, присущей «естественному» человеку — в отношении ко всему происходящему как совершаемому кем-то, принадлежащему кому-то и кем-то претерпеваемому. Будда считает, что подобное отношение мешает человеку видеть вещи такими, каковы они в действительности, сами по себе (ятха-бхутам). Стояла ли за этим какая-то особая онтологическая доктрина? Мне представляется, что, как и другие учения Будды (раннего буддизма), анагта-вада имела один лишь «вкус спасения», то есть была исключительно практическим инструментом, а не теорией.
В истории буддизма анатта-вада сыграча двойную роль. С одной стороны, через систему медитативных упражнений она помогала буддийским неофитам изжить эгоистические предрассудки их прежнего опыта (они должны были метитировать над 32 элементами тела, повторяя при этом: «это не я, это не мое, это не мое я, я не содержится в этом, это не содержится в я» и т.п.). С другой — под давлением критики соперничающих направлений — буддисты должны были развить и теоретическое обоснование принципа «не-самости». Оно нашло свое выражение в абхидхармистской теории дхарм (школ сарва-стивада, саутрантика и вайбхашика).
В поисках путей преодоления эгоцентрической установки сознания буддизм был далеко не одинок в Индии. Те же цели преследовал и брахманизм в своем учении о высшем Атмане. Как абсолютный субъект Атман противопоставлялся эмпирическому «эго» с его самомнением, «яйностью» (асмита). И буддизм и брахманистская традиция связывают подлинную реальность с отсутствием оппозиции субъекта и объекта. Однако если брахманизм возводит в абсолют и субъект, и объект и именно на этой основе мыслит их неразличимость, то буддизм изначально отказывается от дихотомии данных понятий. Субъект объектный язык упанишад Будда заменяет безличным языком дхарм и отношений между ними — взаимозависимым возникно-веннем (пратитья-самутпада).
Литература к теме
1. Лысенко В. Г. Ранняя буддийская философия // Лысенко В. Г., Терентьев А. А., Шохин В.К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. М.: Вост. лит.. 1994. С. 210-228. '
Вопросы для самопроверки
1. Какой атман отрицал Будда?
2. Каковы функции скандх в объяснении природы индивида?
3. Какие проблемы, стоящие перед индийскими мыслителями, решала анатта-вада и какие новые ставила?
ТЕМА 9. ВЗАИМОЗАВИСИМОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ (ПРАТИТЬЯ-САМУТПАДА)