[270] - См.: Etyoni A. Voluntary Simplicity: A New Social Movement? // Halal W.E., Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics. Perspectives of Socioeconomics for a Changing World. N.Y" 1999. P. 108.
[271] - См.: Schor J.B. The Overspent American. Upscaling, Downshifting and the New Consumer. N.Y., 1998. P. 20.
[272] - См.: Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. Why the Few at the Top Get So Much More Than the Rest of Us. L., 1996. P. 213.
ми предприятиями в недвижимость (дома, квартиры) и в основные производственные фонды (новые заводы, промышленное оборудование, административные здания), которые впоследствии будут создавать новую стоимость" [273]. С другой стороны, говоря о катастрофически низких нормах сбережения, эксперты нередко отмечают, что около половины американцев владеют акциями и другими формами финансовых активов на сумму не более 1 тыс. долл., примерно столько же граждан не участвуют в индивидуальных, а более двух третей из 90 млн. человек, занятых в частном секторе экономики, -- и в корпоративных пенсионных программах[274]. На наш взгляд, в первом случае излишне прямолинейно увязываются между собой сбережения и инвестиции; во втором речь идет скорее о проблеме неравномерного распределения национального богатства между различными группами населения, чем о низких нормах сбережения, характерных для американского общества в целом.
Более существенно, однако, то, что, в отличие от низкой нормы сбережений, подчас угрожающей социальной стабильности (так, в 1997 году в США заявили о своей неплатежеспособности около 1,3 млн. человек[275]), низкие показатели инвестиционной активности в США не дают серьезных оснований для беспокойства. Как нередко отмечается, сбережения сами по себе не связаны напрямую с масштабами инвестиций. Последние в значительной мере могут обеспечиваться промышленными и финансовыми компаниями, тогда как (что случалось неоднократно) личные сбережения нередко вкладываются в государственные ценные бумаги, с помощью которых финансируется дефицит, то есть фактически стимулируют чрезмерное потребление; в результате, как указывает Р.Каттнер, "дополнительные сбережения создают возможности для продуктивных капиталовложений, но ни в коем случае не гарантируют их осуществление" [276]. Анализируя данные за 1996 год, когда около 18 процентов американского ВНП было использовано на инвестиционные нужды, можно констатировать, что это не было чем-то экстраординарным на фоне других постиндустриальных стран; так, в Швеции данный показатель составлял 14,5 процента, в Великобритании -- 15, в Италии -- 17, в Канаде -- 17,5 и во Франции -- 18 процентов. Однако столь же очевидно "отставание" этих цифр от аналогичных показателей, характерных для стран, ориентированных на максимальное развитие индустриального сектора, таких, как Германия (21,7 процента) или Япония
[273] - Kiplinger К. World Boom Ahead. P. 45.
[274] - См.: Celente G. Trends 2000. P. 174.
[275] - См.: The Economist. 1997. August 30. Р. 34.
[276] - KultnerR. The Economic Illusion. P. 56.
(28,5 процента), не говоря уже о развивающихся индустриальных странах -- Индии (22 процента), Южной Корее (36,6 процента) или Китае (42 процента) [277]. В данном случае следует учитывать и то, что если в Германии и Японии уровень инвестиций оставался относительно стабильным на протяжении второй половины 80-х и первой половины 90-х годов, то в США он постоянно снижался[278]. И хотя многочисленные исследования показали, что на протяжении последних двадцати лет "не наблюдается очевидного ослабления жесткой зависимости между уровнем инвестиций и нормой сбережений" [279], представляется очевидным, что в сегодняшних условиях низкая норма сбережений сама по себе отнюдь не означает неэффективности инвестиционной политики в той или иной стране.
Что касается соотношения инвестиций и производительности, то активные инвестиции в новые технологии и продукты зачастую не повышают производительность, а снижают ее, и это сегодня не новость для экономистов. Там, где результатом производства становятся информационные технологии или высокотехнологичные, но достаточно дешевые товары (низкие цены которых в значительной мере определяются задачами завоевания новых секторов рынка и оказываются возможными благодаря безграничности информационных благ), производительность не может расти теми же темпами, как в отраслях массового производства товаров народного потребления. Как отмечает Г.Лукас, "не следует ожидать, что все инвестиции в информационные технологии принесут явно наблюдаемую отдачу, однако они способны увеличивать ценность организации даже без видимого роста финансовых результатов"[280]. Это иллюстрируется двумя примерами. Так, хорошо известно, что производительность в сфере услуг, изначально более низкая, нежели в сфере материального производства, постоянно снижается по сравнению с ней, причем в последние годы -- все более быстрыми темпами[281]. Если взять отношение добавленной стоимости в расчете на одного работника конца 80-х годов к добавленной стоимости, производимой таким же работником в конце 60-х, то в электронной промышленности США она оставалась в пять раз ниже, нежели в нефтепереработке, и в восемь раз ниже, чем в
[277] - См.: KiplingerK. World Boom Ahead. P.45.
[278] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. P. 157-158; Madrick J. The End of Affluence. P. 81.
[279] - Hirst P., Thompson G. Globalization in Question. The International Economy and the Possibilities of Governance. Cambridge, 1996. P. 37.
[280] - См.: Lucas H.C., Jr. Information Technology and the Productivity Paradox. P. 9.
[281] - См.: Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 231-232.
табачном производстве[282]. При этом в странах, где большее внимание уделяется развитию индустриального сектора, как, например, в Японии, производительность росла в 80-е и в первой половине 90-х годов на 2,7-3 процента в год, что обеспечивало до 70 процентов прироста ВНП. Другой пример показывает, что масштабы применения информационных технологий скорее снижают темпы роста производительности, нежели повышают их. Известно, что в послевоенный период темпы роста производительности в американской экономике были выше, чем в межвоенную эпоху и в десятилетия, предшествовавшие первой мировой войне (2,3, 1,8 и 1,6 процента соответственно) [283], и это объяснялось в первую очередь развитием индустриального сектора в 50-е -70-е годы. Позднее, с экспансией третичного сектора, рост производительности замедлился. Несмотря на то, что в 80-е и начале 90-х годов на приобретение новых информационных технологий в отраслях сферы услуг США было затрачено более 750 млрд. долл., производительность в них росла не более чем на 0,7 процента в год. По отдельным отраслям положение было еще более парадоксальным: в розничной торговле, где ежегодный рост инвестиций в новые технологии составлял 9,6 процента, производительность увеличивалась лишь на 2,3 процента (в оптовой торговле этот процесс характеризовался цифрами 11,0 и 2,8 процента соответственно); в банковской сфере затраты на информационные технологии росли темпом в 27,9 процента, а прирост производительности не превосходил 0,1 процента в год; в здравоохранении же увеличение инвестиций на 9,3 процента в год было сопряжено со спадом производительности на 1,3 процента[284]. Трудно не согласиться с П.Дракером, который считает, что в современных условиях основной проблемой развитых стран является не повышение выработки в отраслях массового производства, методы которого вполне известны, а рост производительности работников интеллектуального труда[285]. Таким образом, широкомасштабные инвестиции не обеспечивают роста производительности, если они направляются в сферу технологических нововведений[286]; однако поскольку развитие новых технологий определяет, тем не менее, способности страны оставаться в рядах
[282] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. P. 13.
[283] - См.: Madison A. Growth Acceleration and Slowdown in Historical and Comparative Perspective // Myers R.H. (Ed.) The Wealth of Nations in the Twentieth Century: The Policies and Institutional Determinants of Economic Development. Stanford (Ca.), 1996. P. 26.
[284] - См.: Information Technology and Service Society. P. 4-5, 8.
[285] - См.: Drucker P.F. Management Challenges for the 21st Century. N.Y., 1999. P.141.
[286] - Подробнее см.: Dertouws M.L. What Will Be. P. 270-272.
постиндустриального мира, оказывается, что показатель производительности не отражает сегодня реальной степени хозяйственного прогресса того или иного государства.
Третий парадокс информационной экономики состоит в том, что ни масштаб инвестиций, ни темпы роста производительности не дают оснований говорить как об устойчивости экономического роста в традиционном его понимании, так и, тем более, о хозяйственном развитии страны в целом. В условиях, когда в 90-е годы нормы сбережений в США оказались самыми низкими среди постиндустриальных стран, американские компании вполне эффективно инвестировали капиталы за рубеж (их инвестиции почти в полтора раза превосходили суммарный объем заграничных капиталовложений Японии и Германии), причем отдача американских инвестиций за рубежом оставалась значительно более высокой, нежели капиталов, вложенных японскими, английскими и немецкими корпорациями в экономику США[287]. Не менее характерно и то, что в Соединенных Штатах на протяжении всего периода 90-х годов прибыль на вложенный капитал оставалась в целом по экономике гораздо более высокой, чем в Германии или Японии[288]. Экономический рост в США также был вполне устойчив: с 1970 года только пять лет завершались спадом производства, в остальные же периоды экономика росла на 2-3 процента в год, причем в 1973 году--на 5,8 процента, а в 1984-м -- на 7 процентов. Хозяйственный рост продолжается непрерывно вот уже на протяжении семнадцати лет, с 1982 года (правда, в 1990 году показатели балансировали около нулевой отметки), причем в 90-е годы темпы роста оказались выше, чем за период с 1978 по 1996 год (так, пятилетие 1991-1996 годов характеризовалось ростом 2,8 процента в годовом исчислении, а упомянутый период 1978-1996 годов -- 2,4 процента[289]). В последнее время отрыв США от всех других постиндустриальных стран в этом аспекте лишь усиливается: по итогам четвертого квартала 1998 года рост американской экономики в годовом исчислении составил 6,1 процента, тогда как для одиннадцати стран, образовавших в начале 1999 года зону единой европейской валюты, этот показатель не превысил 0,8 процента. В то же время экономики Германии и Японии, основных соперников США, сделавших акцент на индустриальный сектор, несмотря на сохраняющиеся высокие уровни инвестиций, пребывали в условиях хозяйственного спада (-1,8 и -3,2 процента соответственно) [290].
[287] - См.: Spulber N. The American Economy. P. 135.
[288] - См.: Spence A.M. Science and Technology Investment and Policy in the Global Economy // NeefD., Siesfeld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of Knowledge. P. 66.
[289] - См.: Kiplinger К. World Boom Ahead. P. 42-43.
[290] - См.: The Economist. 1999. April 3. P. 96.
В данном случае речь идет уже не о том, что американским производителям удается успешнее конкурировать на международной арене; они создают совершенно новые правила конкуренции, изменяя незыблемые, казалось бы, ее принципы, существовавшие на всем протяжении нашего столетия[291].
Все эти факты и тенденции порождают множество вопросов, и самый интригующий среди них -- действительно ли в современных условиях низкие нормы сбережений и инвестиций совместимы с бурным хозяйственным ростом или же мы переживаем относительно нерепрезентативный момент и ближайшие годы восстановят прежнее состояние дел? К ответу на этот вопрос можно подойти двояким образом.
С одной стороны, можно пытаться пересмотреть данные о масштабах накоплений и инвестиций, подвергнув их существенной ревизии с точки зрения статистической корректности. Наиболее интересная и впечатляющая из таких попыток предпринята К.0мае, который привел кажущиеся фантастическими выкладки относительно методик расчета нормы накопления в США и Японии (обычно считается, что разница между ними составляет 12,3 процентных пункта) и пришел к выводу, что американцы и японцы сберегают фактически равные доли своих располагаемых доходов[292]. Основные аргументы автора сводятся к тому, что в американской и японской статистике по-разному отражаются, например, проценты, выплачиваемые по потребительским кредитам, средства, направляемые на покупку недвижимости и ее ремонт, а также многие другие факторы и обстоятельства подобного порядка.
С другой стороны, что было бы, на наш взгляд, более правильно, к инвестициям в современных условиях следует относить и затраты на повышение творческого потенциала личности, на поддержание ее способности эффективно участвовать в общественном производстве. В этом случае кажущаяся на первый взгляд противоестественной динамика получаемых американцами (после уплаты налогов) доходов и сбережений (первые с 1991 по 1997 год выросли с 4,35 до 5,79 триллиона долларов, то есть более чем на треть; вторые за тот же период сократились с 259,5 до 121,0 млрд. долл., то есть более чем в два раза[293]) не будет восприниматься столь шокирующим образом. Такой подход, который не нашел пока адекватного отражения в статистике, способен серьезным образом изменить наши представления об обусловленности эко
[291] - См.: SchorJ.B. The Overspent American. P. 172.
[292] - Подробнее см.: Ohmae К. The Borderless World. P. 146-147; Ohmae K. The End of the Nation-State: The Rise of Regional Economies. N.Y., 1995. P. 18-19.
[293] - См.: Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. N.Y., 1999. P. 133.
комического роста активностью инвестиционного процесса. Учитывая затраты на образование, здравоохранение, любые формы обучения и даже поддержание социальной стабильности в обществе как инвестиционные по своей природе, мы обнаружим, что норма инвестиций в последние десятилетия радикальным образом выросла, но отнюдь не сократилась. К сожалению, сегодня это обстоятельство начинают принимать в расчет в первую очередь на корпоративном, а не общенациональном, уровне: здесь влияние не поддающихся строгому учету нематериальных активов, рассматриваемых в качестве "человеческого капитала", "интеллектуального капитала" и даже "капитала взаимоотношений", оказывается наиболее заметным, так как от него зависит как рыночная оценка компаний, так и реальная отдача на вложенный капитал[294].
В заключение этого небольшого, но важного раздела сформулируем некоторые выводы. Во-первых, в современных условиях норма сбережений не оказывает существенного воздействия на масштабы инвестиционной активности в постиндустриальных странах. Во-вторых, уровень самой инвестиционной активности в ее традиционном понимании, то есть масштаб капиталовложений в производственные мощности, оборудование и даже технологии, не определяет ни показателей производительности, ни экономического роста в целом. В-третьих, хозяйственный прогресс, как показывает практика последних лет, оказывается даже более быстрым в тех странах, где не абсолютизируются показатели экономического роста и повышения производительности[295]. Отсюда следует, что в современных постиндустриальных обществах сформировался саморегулирующийся механизм, позволяющий осуществлять инвестиции, стимулирующие хозяйственный рост, посредством максимизации личного потребления, которое всегда казалось антитезой накоплениям и инвестициям. И в этом мы видим одно из важнейших условий становления постэкономического общества, поскольку именно так возникает ситуация, в которой человечество не только получает в виде информации неисчерпаемый ресурс для развития производства, но и делает фактически все основные виды потребления, связанные с развитием личности, средствами создания этого ресурса. Таким образом, постиндустриальные общества фактически создали механизм самоподдерживающегося развития, когда экономический прогресс может быть инициирован развитием личности, а бурный хозяйственный рост способен продолжаться десятилетиями в условиях не только низкой, но и отрицательной
нормы накопления в ее традиционном понимании. Там, где индустриальные нации вынуждены идти по пути самоограничения в потреблении, постиндустриальные способны максимизировать его, причем с гораздо более впечатляющими и масштабными результатами. Дальнейшее укрепление позиций постиндустриального мира может происходить поэтому даже без излишних усилий с его стороны.
[294] - Подробнее см.: Morgan В. W. Strategy and Enterprise Value in the Relationship Economy. P. 273.
[295] - См.: Thurow L. Creating Wealth. P. 173.
Рождение креативной корпорации
Яркий пример эффективности инвестиций, направляемых не на развитие и совершенствование производственных фондов, а на изменение природы и качеств современного работника, дает анализ структуры, организации и стратегии современной корпорации. Во второй главе мы обратили внимание на то, что лучшие образцы современной корпорации представляют собой социальную общность, в которой деятельность человека выходит за рамки традиционно понимаемой эксплуатации и где возникают новые формы общественных связей между индивидами. Здесь мы рассмотрим эти вопросы более детально.
Известно, что производственная корпорация исторически возникла как форма, адекватно воплощающая черты индустриального типа хозяйства; как отмечает Дж.К. Гэлбрейт, "вплоть до нахождения более точной формулировки вполне возможно обозначить ту область экономики, которая олицетворяется крупными корпорациями... [в качестве] Индустриальной Системы" [296]. На протяжении последнего столетия корпорации постепенно превращались из инструмента капиталистического принуждения в ассоциации, преследующие не только чисто экономические, но и социальные цели. Это стало особенно заметно с середины 60-х годов, когда быстро распространялись новые технологии, предполагавшие децентрализацию, демассификацию, фрагментацию производства[297] и требовавшие работников, одним из важнейших качеств которых
[296] - Galbraith J.K. The New Industrial State, 2nd ed. L" 1991. P. 29.
[297] - См.: Toffler A. The Third Wave. Knowledge, Wealth, and Violence at the Edge of the 21st Century. N.Y" 1990. P. 57-59, 255-261, 336-342; TofflerA. Powershift. N.Y" 1991. P. 179-183, 220-221, 331-343, а также: Beck U. Risk Society: Towards a New Modernity. L., 1992. P. 142-149, 191-192; Block F. Postindustrial Possibilities: A Critique of Economic Discourse. Berkeley, 1990. P. 47; Hall R.ff. Sociology of Work: Perspectives, Analyses, and Issues. Thousand Oaks-L., 1994. P. 18; Lash S., Urry J. Economies of Signs and Space. P. 18-28; Norman A.L. Informational Society. An Economic Theory of Discovery, Invention, and Innovation. Boston-Dordrecht, 1993. P. 97, и др.
является выраженное стремление к автономности[298]. Эти перемены ознаменовали переход к системе гибкой специализации, способной быстро отвечать на изменяющиеся потребности рынка и включающей в себя такие элементы, как гибкая занятость[299], гибкость объемов производства[300], состава машинного оборудования[301], технологических процессов и организационных форм[302]. Оценивая подобные явления в их совокупности, Д.Белл говорил о них как о революции участия, разворачивающейся первоначально на уровне фабрики, но способной "распространиться на организации всех типов" [303]; результатом же, согласно Л.Туроу, становится "обретение персоналом гораздо большей свободы в области принятия решений, чем это имело место в традиционной иерархической промышленной компании" [304].
Однако ни в 70-е, ни в 80-е годы западная корпорация не обрела качественно нового облика. Для того, чтобы производственная компания превратилась из той "адаптивной" корпорации, какой ее описывал О.Тоффлер, в компанию "креативную", о которой сегодня уже можно вести речь, должны были, с одной стороны, завершиться процессы, сделавшие большую часть ее персонала работниками, занятыми интеллектуальной деятельностью (knowledge-workers), с другой -- сформироваться и укорениться в обществе в целом и внутри компаний в частности новые ценностные ориентиры социального взаимодействия. Первому фактору, безусловно, принадлежит ведущая роль. Сегодня становится очевидным, что в развитых странах крупные компании индустриального типа уже не контролируют общественное производство в той степени, как прежде. Несмотря на то, что и поныне среди 100 существующих в мире крупнейших экономических систем 51 представлена международными корпорациями и только 49 -суверенными государствами[305], 500 ведущих амери
[298] - См.: Crook S., Pakulski /., Waters M. Postmodemisation: Change in Advanced Society. L.-Newbury Park, 1993. P. 177; Giddens A. The Constitution of Society. Outline of the Theory of Structuration. Cambridge, 1997. P. 205-206; Harvey D. The Condition of Post-Modernity. An Inquiry into the Origins of Cultural Change. Cambridge (US)-Oxford (UK), 1995. P. 158; Lash S. Sociology of Postmodernism. L.-N.Y., 1990. P. 28, и др.
[299] - См.: Boyer R. (Ed.) The Search for Labour Market Flexibility. Oxford, 1986.