- Вы остаетесь в форте... комендантом... Свяжитесь по радио с Гидау... Доложите штабу генерала ди Ногейра... Если они... хотят сохранить форт, пусть пришлют подкрепление.
Комендант закрыл глаза, бессильно откинулся на подушку. Майк ждал.
- У меня еще две просьбы... Отправьте мою жену и детей... в буш. Не в Гидау, не в Колонию, только в буш... Это их страна, они родились здесь. И еще... Берегите людей. Солдат и тех - в буше... Война проиграна, но... они... они очень упрямы...
Гомеш впал в беспамятство, и Майк не мог спросить, кого комендант называл "они"...
...Браун снова прошелся по бетонной коробке столовой. Забыли о нем, что ли? Долго же они, эти члены комиссии, совещаются...
Дверь зала заседаний отворилась. На пороге появился толстяк полковник. Лицо его было торжественно. Сопровождаемый членами комиссии, он важно проследовал к своему месту за столом.
И сейчас же на пороге еще не успевшей закрыться двери показалась Мелинда.
- Умер... Команданте... умер... Держась за притолоку, она медленно опустилась на пол.
Выслушав известие о смерти коменданта, полковник де Сильва перекрестился, но не прервал заседания. Впрочем, оно длилось ровно столько, сколько понадобилось времени "иезуиту", чтобы сообщить: комиссия не нашла ничего предосудительного в поведении капитана Майка Брауна и считает ответственным за провал операции "Под белым крестом Лузитании" покойного Франка Рохо, отступившего от плана операции и давшего возможность противнику окружить его "Огненную колонну". Капитан Коста прочел это по бумажке, и лицо его было откровенно недовольным, зато жабье лицо полковника сияло, а унылый майор несколько раз клюнул вислым носом, что, видимо, означало поздравления.
Капитана Гомеша хоронили рано утром, до наступления жары, на крепостном кладбище, где погребали и погибших солдат гарнизона.
Ритуал был скор и несложен. Отец Игнасио прочел последнюю молитву. Офицеры первыми бросили в могилу по горсти красной земли. Трижды грянул прощальный залп, и взвод солдат удалился вразброд, пыля тяжелыми башмаками.
И тогда Мелинда рухнула на рыхлый холмик. Пятеро детей, одетых в торжественные, расшитые яркими узорами национальные костюмы - широкие навыпуск рубахи и короткие, чуть ниже колен, резко суживающиеся книзу брюки, вцепились в длинную черную юбку матери и, словно по команде, заплакали.
Полковник первым надел фуражку, унылый майор Коррейя, взглянув на солнце, поспешил последовать его примеру, и лишь капитан Коста медлил, думая о чем-то своем. Наконец и он, вздохнув, надел фуражку.
Тем временем от толпы африканцев, стоявшей в некотором отдалении, а теперь устремившейся к могиле, отделилось вдруг несколько женщин, обнаженных до пояса, с лицами, натертыми мелом, - плакальщицы.
Толпа сомкнулась вокруг могилы. Раздались рыдания, переходящие в пронзительные вопли, вой, какие-то выкрики. Внезапно над толпой взлетел петух, только что обезглавленный, кровь его окропила людей мелкими брызгами, потом он упал в стороне в пыль, забился.
Майк в недоумении посмотрел на священника. Лицо отца Игнасио было торжественно. Он понял взгляд европейца:
- Таков обычай моего народа. И если вера во что-то помогает человеку в жизни, нельзя лишать его этого... господин команданте!
И, подчеркнуто низко поклонившись, старик медленно побрел прочь от могилы, над которой совершался языческий ритуал обитателей буша, к пакгаузам, где жили в форте африканцы.
Круг у могилы то расширялся, то сжимался опять. Женщины, мужчины, дети, раскрашенные траурной белой краской, что-то пели, ритмично притопывая, хлопая в ладоши. То один, то другой участник церемонии посыпал себе красной пылью голову. Затем где-то в стороне ударил барабан, к нему присоединился другой. Удары следовали сначала редко, потом стали учащаться. В ритме их было что-то взвинчивающее нервы, нагнетающее напряженность.
Плакальщицы затихли, люди замерли, обернувшись к пакгаузам. И тогда из бетонного строения вышла странная фигура.
Голову ее скрывала большая деревянная маска - белая, с огненно-красным ртом и плотно сомкнутыми веками, с вырезанными на лбу скорченными фигурками людей и крутыми, по-бараньи загнутыми рогами. Руки и ноги человека в маске обтянули белые нитяные чулки. Торс - в старой солдатской рубашке с нашитыми на нее разноцветными ленточками, навешанными кусками железа и дерева. Юбка из некрашеной рафии, не доходившая до колен, была украшена так же.
Два человека, чьи руки и ноги тоже обтянули чулки, а па головы натянуты чулки с узкими прорезями для глаз, торжественно вели ничего не видящего колдуна прямо к могиле.
Впереди и позади колдуна шло по барабанщику. Рядом, пританцовывая, двигалось пять-шесть полуобнаженных, разрисованных белой краской мужчин со сплетенными из рафии круглыми лопатками-веерами на коротких ручках, которыми они усиленно обмахивали колдуна и его провожатых.
Толпа у могилы разделилась: мужчины выстроились в одну шеренгу, женщины - в другую, образовав длинный неширокий коридор, в который предстояло вступить колдуну. Коридор вытянулся так, что Майк оказался у самого входа. Ему потребовалось отступить, но в этот момент колдун и все, кто шел с ним, поравнялись с Майком. На несколько мгновений они окружили Брауна. И тогда один парень из свиты колдуна почти прижался к нему и вежливо сделал у его лица несколько взмахов веера.
- Господин комендант, - услышал Браун быстрый шепот. - Я приду за ответом сегодня...
И в руку Майка скользнула теплая палочка - обычная шариковая ручка, одна из тех дешевых ручек, которыми наводнен сегодня весь мир.
Парень сразу же отскочил, закружился приплясывая, смешался со свитой колдуна.
"Посланец от капитана Мориса". Сжимая в ладони ручку, Майк быстро огляделся. Все шло своим порядком: слаженное, веками отрепетированное представление.
Два хора - мужской и женский - то наступали друг на друга, то расходились, отбивая все убыстряющийся ритм ладонями, образуя то сужающийся, то расширяющийся круг, в котором медленно кружился колдун. Майк невольно улыбнулся: белые чулки хоть и скрывали тощие ноги колдуна, сходство их с ногами отца Игнасио было несомненным.
ОПЕРАЦИЯ НАЧИНАЕТСЯ
Мама Иду принимала гостя. Одноглазый ветеран Нхай важно сидел в холле виллы Мангакиса, в глубоком зеленом кресле, и потягивал из высокого стакана холодное пиво, степенно беседуя с Евгением. На нем почти новый красный пиджак, слегка великоватый, как и бирюзовые брюки, - все это было уступлено Нхаю одним из приятелей, которые имелись у него повсюду, в том числе и в Габероне.
Юноша пил прохладительный "севен ап" прямо из зеленой, по-огуречному пузатой бутылки и с интересом слушал рассказ бывалого "фридомфайтера" о своем отце и отце Елены, которые находились сейчас за много километров от Габерона - в буше, в Освобожденной зоне.
Мама Иду и Елена сновали между холлом и кухней - и на низком столике у кресел появлялось все больше блюд с арахисом, фисташками, хрустящей соленой соломкой. Мама Иду - веселая, одетая в свое самое лучшее платье из розоватой переливающейся парчи и в тюрбане той же ткани, с десятками тонких золоченых браслетов на обеих руках, была неотразима.
Красочно, насколько позволял его неуверенный английский язык, Нхай повествовал Евгению, как доктор Балла оперировал Корнева-старшего и как в этот момент туги начали бомбить госпиталь. С "алуэтов". По ним ударили ракетами, один даже сбили. А доктор Балла - хоть бы что, продолжал свое дело.
Но Нхай не рассказал Евгению, почему ему вдруг опять пришлось прибыть в Габерон. Это было задание, а старый солдат умел держать язык за зубами.
Потом Нхай поведал, как вместе с другими партизанами загонял "десперадос" к форту - словно кабанов-бородавочников в сеть, сплетенную из лиан. Их уводил белый офицер.
Да, да, тот самый офицер, который попал в плен во время разгрома "Огненной колонны" Великого Охотника Франка Рохо...
- Майк? - вырвалось у Елены, которая в этот момент подошла к столу с большим блюдом.
- Майк? - переспросила девушка и, побледнев, опустилась в кресло. Он... жив?
- Он бежал, - Нхай хитро улыбнулся. - Бежал, убив двух охранников.
Разве мог старый Нхай рассказать обо всем, что действительно было? Так доложил старый Нхай даже в штабе, когда его вызвал начальник контрразведки Кваме Араухо.
- Странно, - сказал начальник, пристально вглядываясь в плутоватое лицо одноглазого ветерана, держась за щеку длинными тонкими пальцами и морщась от зубной боли. - Офицер тугов... бежал из плена? И капитан Морис... не смог этому помешать?
Араухо поманил худым, похожим на сухую костяшку пальцем Нхая, стоявшего навытяжку у самой двери.
- Иди сюда... - И вынул из папки пачку фотографий. - Посмотри-ка... Не узнаешь?
На старого солдата смотрело со всех фотографий одно и то же лицо. Юноша на теннисном корте, прижимающий к груди ракетку... Он же на охоте... Вырезка из газеты - получает приз в Клубе стрелков. А вот он - вместе с мисс Мангакис, даже мама Иду оказалась на этой фотографии!
- Майк Браун, - твердо отчеканил Араухо. - Это был он?
Чувствуя, что совершает непоправимое, Нхай кивнул.
Кваме Араухо откинулся на спинку кресла:
- Майк Браун... Очень забавно...