Чтоб расширить кругозор...
Для того же, чьи стремленья
Чересчур уж широки,
Небольшое помещенье
И... надежные замки.
А второе совсем короткое:
Пусть я в тюрьме, пускай я связан,
Все ж остается мне мой смех;
И им я доконаю тех,
Кому веревками обязан.
Дружный смех, улыбки товарищей были наградой Войноральскому.
Эстафету у Войноральского подхватил Дмитрии Рогачев:
-- А я вам прочту более раннее стихотворение Волховского. Правда, я помню его не до конца. Называется оно "Судьба русского поэта".
Глядишь, глядишь, как правду душат,
Как человека бьют ослы,
Как мысль и энергию глушат.
А тупости поют хвалы.
Глядишь на все обиды эти.
Глотаешь со слезами их...
Но есть всему предел на свете -
И вот скуешь железный стих!
В него положить ты всю душу,
Он -- наболевший сердца крик,
Он -- кровь, забившая наружу
Из-под ножа, что в грудь проник...
Дальше, к сожалению, не помню.
Ковалик предложил:
-- Давайте я прочту что-нибудь из стихов Синегуба. Вот, например, это, написанное в тюрьме:
Проходят года... свод темницы моей
Висит и висит надо мною:
Цепь тянется серых бессмысленных дней
Со снедающей душу тоскою...
Как тяжко безмолвны -- сырой каземат.
Окошко, решетка густая,
Железная дверь и угрюмый солдат.
Шагающий возле, скучая.
В окошко бесстрастное небо глядит
И видит, как здесь я тоскую,
Как сырость могилы мой мозг леденит
И силу мою молодую!
Бессильным свидетелем здесь я стою.
Свидетелем казни ужасной:
Бесследно хоронят здесь юность мою.
Намучивши мукой напрасной.
Пока Ковалик читал, Войноральский, вслушиваясь в эти строчки, напоминавшие ему жуткую обстановку "одиночки", думал о том, что поэты находили в своих стихах отдушину, чтобы выразить все, что накопилось на душе, что мучает и терзает ее. Но кроме того, они черпают в поэзии силы для поддержания своей веры и мужества, для продолжения борьбы.
Ковалик закончил чтение. Наступила тишина. Все как бы вновь ощутили себя в ненавистных казематах и задумались над тем, что их ждет впереди, в суровой Сибири. Виташевский, самый молодой и очень впечатлительный юноша, сидел мрачный. Он безнадежно обхватил опущенную голову руками, в глазах у него было выражение тоски. Войноральский заметил это и, неожиданно нарушай тишину, громко произнес:
-- Что-то мы забыли одного поэта, нашего мужественного борца, члена Интернационала, видного землевольца, а теперь и народовольца Николая Морозова. Он сейчас борется на свободе, но, даже и сидя в тюрьме, он не позволял ни себе, ни другим терять веры в победу. Я прочту, если позволите, отрывок из одного его стихотворения, написанного в заключении:
Проклятие! Пишу стихи в тюрьме.
Когда нас ждет не слово -- дело!