В июне 1883 г. Моисей Шапиро, крещеный еврей, торговавший предметами старины в Иерусалиме, приехал в Лондон с довольно необычной находкой. Шапиро привез пятнадцать пергаментных свитков с письменами, которые, по его словам, были обнаружены арабскими пастухами в пещере в холмах Палестины. Письмена представляли собой варианты фрагментов из библейской книги Второзакония, включая десять заповедей. Судя по начертанию букв еврейского алфавита, манускрипт был создан в VI в. до н. э. или даже раньше. Возраст находки — если, конечно, она была подлинной — превосходил самые ранние тексты Ветхого Завета (IX в. н. э.) почти на полторы тысячи лет. Вполне понятно, что Шапиро хотел получить за них огромные деньги.
Однако этот торговец пользовался дурной репутацией в мире знатоков и любителей древностей. Десятью годами раньше его имя «засветилось» в скандале с фальшивыми находками из Дибана (Иордания). Обнаруженная там в 1868 г. надпись на большой базальтовой плите казалась одним из самых сенсационных открытий в археологии того времени, и поиски были продолжены. Арабы нашли несколько горшков, покрытых похожими письменами. Шапиро купил у них эти горшки и перепродал в Германии. Он выплатил арабам часть полученных денег для дальнейших поисков. Однако горшки оказались поддельными, обман был раскрыт доктором Шарлем Клермоном-Ганно, автором первой академической публикации о «библейском камне». Возможно, сам Шапиро и не был виноват, но его репутация торговца была «подмочена».
Поэтому неудивительно, что когда в 1878 г. Шапиро рассказал о манускриптах немецким чиновникам, то столкнулся с недоверием с их стороны. Несколько лет спустя он прочитал о последнем открытии в области библейской археологии. Новый аналитический метод позволял определить авторов текстов Ветхого Завета. К примеру, в некоторых фрагментах упоминалось имя Яхве (Иегова), в других же — Элохим. Немецкие ученые утверждали, что по этим словам можно разделить источники на несколько групп.
Внимательно посмотрев свои свитки, Шапиро в изумлении обнаружил, что там упоминалось только имя Элохим. Выходит, он был обладателем одного из источников Библии. В воображении замаячили золотые горы…
К 1883 г. Шапиро завершил новый перевод текстов и с благословения профессора Шредера, немецкого консула в Бейруте, отвез находки в Берлин, чтобы представить экспертам. Но после полуторачасовых дебатов члены комиссии объявили манускрипты… «хитроумной и бесстыдной подделкой», и инцидент с «моавитянскими горшками» был предан забвению.
Но Шапиро не сдался. Он срочно переехал в Лондон, где к манускриптам отнеслись с большим доверием, по крайней мере сначала. Британский музей отрядил своего лучшего эксперта по палестинским древностями Кристиана Гинзбурга, чтобы снять копии и изучить тексты. Серия его переводов была опубликована в газете «Таймс» в августе 1883 г. Два пергамента были выставлены в Британском музее и вызвали оживленные дебаты среди ученых и общественности. Премьер-министр Великобритании У. Гладстон, знаток древней истории, долго беседовал с Шапиро о пергаментах. Прошел слух, что казначейство уже согласилось финансировать их покупку для музея…
Однако фортуна вновь отвернулась от торговца. Несколько ученых, в том числе директор музея, объявили, что никакие пергаменты не могут так хорошо сохраниться в течение двух тысяч лет в дождливом климате Палестины. Затем все тот же Клермон-Ганно, безжалостный гонитель Шапиро, после поверхностного осмотра пергаментов, лежавших под стеклом на витрине, объявил их подделкой. Гинзбург же внезапно изменил свое мнение и завершил серию публикаций в «Таймс» статьей, изобличающей находку Шапиро как фальсификацию. Он даже заявил, что может определить почерк нескольких переписчиков, работавших под общим руководством ученого-еврея. Стиль рукописи, по его мнению, просто скопирован с «библейского камня»!
Даже у сторонников подлинности находки сомнений не оставалось. Манускрипты — подделка, а Шапиро — либо мошенник, либо невежда. 23 августа он написал письмо Гинзбургу из лондонского отеля, в котором обвинял последнего в предательстве: «Вы сделали из меня дурака, опубликовав и выставив на обозрение рукописи, которые, оказывается, фальшивые. Не думаю, что смогу пережить этот позор». В марте 1884 г. Шапиро покончил жизнь самоубийством в роттердамском отеле. Его семья, успевшая влезть в большие долги в связи с предполагаемой продажей манускриптов, распродала имущество в Иерусалиме и переехала в Германию.
Тем временем пергаменты были выставлены на аукционе «Сотбис» и приобретены каким-то книготорговцем за ничтожную сумму — 10 фунтов 5 шиллингов.
Последнее упоминание о них встречается в книжном каталоге 1887 г., где указана их приблизительная датировка — от XVI до XIX в. и цена — 25 фунтов стерлингов. Никто не знает, где эти манускрипты сегодня…
История могла бы на этом и закончиться, если бы не открытие, сделанное в 1947 г.
Весной 1947 г. в Хирбет-Кумране бедуины из племени таамире обнаружили в пещере, в горной гряде, два глиняных сосуда с древними рукописями. Место это находится в 25 км к востоку от Иерусалима и в 3 км к северу от источника Айн-Фешха, на северо-западном берегу Мертвого моря. Надписи были нанесены на кожу, свернутую в свитки. Некоторые из них были упакованы в ткань, но все были ветхими и по большей части представляли собой отдельные фрагменты некогда цельных рукописей.
Некоторое время эти свитки не вызывали интереса у антикваров Вифлеема и Иерусалима. Тогда в поисках покупателей бедуины зашли в православный монастырь Святого Марка в Иерусалиме, где и продали часть найденных рукописей. Оставшуюся часть приобрел позже Еврейский университет.
Тамошние консультанты, помня историю с Шапиро, сначала объявили найденные свитки подделкой. Однако другие исследователи не спешили с выводами и отправили фотокопии нескольких рукописей известному в США семитологу У. Олбрайту.
Скоро из Штатов пришла телеграмма: «Примите мои самые сердечные поздравления с величайшим открытием нашего времени — находкой доисторических текстов. Я отношу их к I в. до н. э.!»
Весной 1948 г. сообщение о свитках вызвало в Европе сенсацию, ибо, как оказалось, это были священные тексты, проливающие новый свет на происхождение христианства. Неудивительно, что в Хирбет-Кумран зачастили экспедиции, которые за несколько лет обнаружили в горной гряде протяженностью 6–8 км около сорока пещер. За 10 лет в одиннадцати из них исследователи нашли свитки. Четыре рукописи, купленные у бедуинов за бесценок монастырем Святого Марка, ушли в США за 250 тыс. долларов.
Первая обобщающая работа о найденных свитках была издана в Западной Европе в 1957 г., а в 1994 г. в Петербурге появилась книга библеиста И. Тантлевского «История и идеология Кумранской общины».
Неутихающий ажиотаж вокруг этих рукописей на протяжении полувека объясняется тем, что в них описываются события, хорошо известные всем из священных христианских книг. «Ну и что? — спросите вы. — Ведь в этом нет ничего особенного!» Так-то оно так, если бы не одно обстоятельство, а именно — кумранские мудрецы записали все это за полтора века до возникновения христианства!
Особое место в свитках уделяется личности руководителя общины, называемого Учителем праведности. Петербургский ученый Тантлевский считает, что этот человек возглавлял общину в 176–136 гг. до н. э. Глава кумранитов выступал как пророк, получивший откровение от Бога, и происходил из священнического рода. Учитель праведности имел своего предтечу — предшественника по управлению общиной. Кумранский предтеча призывал израильтян выйти в Иудейскую пустыню, чтобы очиститься от грехов.
Последователи Учителя обосновались в Иерусалиме и действовали вместе с другими сектами. В одном из свитков говорится: «И Человека, который силой Всевышнего обновит закон, вы назовете обманщиком и, наконец, замыслите убить его, не распознав его величия». Столкновение Учителя, претендовавшего на роль Мессии, со жречеством было неизбежным. И последовало наказание. Какое же? Ответ Тантлевского иначе как сенсационным не назовешь. В одной из рукописей говорится, как враги «наложат руки» на Мессию и распнут его. По Тантлевскому, это было констатацией свершившегося факта.
В другом фрагменте рукописей упоминаются даже гвозди, которыми прибивали распятого. Оказывается, еще декрет персидского царя Дария грозил преступникам распятием. Так что казнь через распятие применялась в Иудее задолго до римлян…
Эти факты имеют удивительное сходство с жизнеописанием Христа. Как их толковать? Можно отнести на счет случайных совпадений. Высказывается и другое мнение. Как известно, Иисус в начале своей миссии провел некоторое время в Иудейской пустыне, где обитали ессеи-кумраниты. Не исключено, что их учение оказало влияние на формирование христианской доктрины. Повсеместно рос интерес к идеям монотеизма. Идея мессианства витала в воздухе…
Но давайте вернемся в XIX в. и спросим себя еще раз: «а что, если манускрипты Шапиро все-таки были подлинными и он стал жертвой узкого академического мышления? Такого мнения придерживается Джон Аллегро, признанный специалист по свиткам Мертвого моря. Задним числом можно сказать, что сам Шапиро оказался более прозорливым, чем эксперты, разоблачавшие его. Он не спешил с выводами о древности рукописей; допускал, что они могли быть созданы какой-то сектой, жившей в окрестностях Мертвого моря, — замечательно точное предсказание о кумранской общине.
Что касается его манускриптов, то они, скорее всего, действительно являются древнейшими фрагментами Ветхого Завета. К сожалению, эти свитки потеряны, и пока их не найдут снова, загадка не будет решена.
Синайский кодекс, наряду с древнейшими папирусами, Александрийским, Ватиканским и рядом других древних кодексов, — один из наиболее ценных источников, позволяющих текстологам воссоздавать оригинальный текст новозаветных книг.
Кодекс был написан в IV в. и до середины XIX в. находился на Синайском полуострове в библиотеке монастыря Святой Екатерины. Часть рукописи Ветхого Завета была утрачена, но новозаветный текст сохранился целиком. В действительности Синайский кодекс является единственной греческой унциальной[8] рукописью с полным текстом Нового Завета. Помимо библейских текстов кодекс содержит два произведения ранних христианских авторов II в.: «Послание Варнавы» и (частично) «Пастыря» Гермы. В научной литературе Синайский кодекс обозначается первой буквой еврейского алфавита (алеф) или номером 01.
Существует предположение, что Синайский кодекс входит в число пятидесяти рукописей Божественных Писаний, заказанных около 331 г. н. э. императором Константином Евсевию Кесарийскому.
Как и в подавляющем большинстве древних манускриптов, слова текста написаны без пробелов, в качестве разделения используются только точки в конце предложений. Отсутствуют знаки ударения и придыхания. Цитаты текста из Ветхого Завета на письме не выделены. Разбиение Аммония и каноны Евсевия[9] выделены красным цветом и, возможно, добавлены другим писцом. Весь текст написан греческим унциальным письмом.
Исследователи полагают, что над Синайским кодексом работали три писца (называемые А, В и D). Кроме того, очевидно, в период с IV в. по XII в. примерно 9 переписчиков вносили в текст коррективы.
Синайский кодекс был обнаружен немецким ученым Константином фон Тишендорфом в 1844 г. совершенно случайно.
Однажды, работая в главной библиотеке монастыря, Тишендорф увидел корзину, полную листов древней рукописи. Ученый осмотрел листы — это был древний список Септуагинты[10], написанный красивым унциальным письмом. Подошедший монах-библиотекарь сказал, что уже две такие корзины были преданы огню и содержимое этой корзины тоже должно быть сожжено. Тишендорф попросил этого не делать, сославшись на ценность древнего манускрипта. В корзине было 43 листа, и еще 86 листов того же кодекса ученый нашел в библиотеке. По содержанию это были: Первая книга Царств, Книга пророка Иеремии, Книга Ездры и Неемии, Книга пророка Исаии, первая и четвертая Макковейские книги. В монастыре Тишендорфу разрешили взять 43 листа, которые он затем опубликовал в Германии.
Архимандрит и просветитель XIX в. Порфирий Успенский писал: «Греческие иноки под разными предлогами не показывали ему (Тишендорфу) драгоценных рукописей, хранимых в тайниках святых обителей их. Эти иноки, давно напуганные фирманами Порты, уполномочивающими европейских путешественников проникать в ризницы и книгохранилища православных монастырей, и обижаемые неблагоприятными отзывами о них в описаниях путешествий, отчасти справедливо уклонялись от просьб Тишендорфа, который не имел и не имеет главной привлекательной силы, т. е. исповедание православной веры».
Тем не менее, исследовав библиотеку, немецкий ученый нашел еще 86 листов кодекса, которые с разрешения монахов монастыря вывез в Европу и опубликовал под названием «Фредерико-Августиновский кодекс», посвятив его своему покровителю — королю Саксонии[11].
В 1859 г. Тишендорф, уже под покровительством русского царя Александра II, возвратился на Синай, где нашел еще несколько листов Ветхого Завета из Синайского кодеса и обнаружил полный Новый Завет. Ученому удалось уговорить монахов выдать ему все листы кодекса в качестве подношения российскому императору. Получив кодекс, Тишендорф привез его в Санкт-Петербург, где опубликовал факсимильное издание. Император передал бесценный свиток в Публичную библиотеку, где он хранился до 1933 г.
В 1933 г. власти, посчитав христианскую реликвию обузой для атеистического государства, продали весь кодекс Британскому музею за 100 тыс. фунтов стерлингов. Продажа была осуществлена по личному распоряжению И. В. Сталина. Деньги на покупку англичане собрали за один день. С 1973 г. кодекс хранится в библиотеке Британского музея. Таким образом, в настоящее время кодекс разбит между Лейпцигом (43 листа, приобретенные Тишендорфом в 1844 г.) и Лондоном (оставшиеся 347 листов, перевезенных им в 1859 г. в Россию). В Санкт-Петербурге остались только фрагменты трех листов кодекса.
В 1975 г. монахи монастыря Святой Екатерины открыли потайную комнату, в которой помимо прочих рукописей обнаружили 12 недостающих листов кодекса, а также 14 фрагментов. Хотя в свое время император Александр II отправил на Синай в знак благодарности 9 тыс. рублей, современные монахи подняли вопрос о законности отчуждения памятника Тишендорфом. По их мнению, немецкий ученый, будучи представителем «пиратской археологии» XIX в., ввел в заблуждение настоятеля монастыря. В подтверждение своей правоты они ссылаются на сохранившуюся расписку, в которой ученый обещает возвратить пергаменты в монастырь сразу по окончании их научного издания.
В 2005 г. все четыре владельца листов кодекса договорились о том, что будет осуществлено его высококачественное сканирование с целью размещения полного текста в Интернете. Первые цифровые фотографии были опубликованы 24 июля 2008 г. и уже доступны всем желающим по адресу: www.codex-sinaiticus.net.
Надо сказать, что в большей части информации об открытии Синайского кодекса практически ничего не упоминается о трудах архимандрита Порфирия (1804–1885). Уже в XIX в. выдающийся русский литургист А. А. Дмитриевский отмечал: «Честь открытия этой рукописи бесспорно принадлежит нашему ученому, покойному преосвященному Порфирию (Успенскому), который первым обратил внимание монахов Синайской обители на нее, но честь обнародования и ученого исследования настоящего кодекса предвосхитил К. Тишендорф, стяжавший вместе с тем и ученые лавры. Только незавидное положение русских ученых, их материальная необоснованность <…> делают то, что наше делается достоянием чужих и мы «из стран далеких» получаем, как особенную милость, жалкие крупицы, в то время когда бы могли иметь в своих руках целый каравай».
Результатом научной деятельности Порфирия стала вышедшая в 1862 г. книга «Мнение о Синайской рукописи, содержащей в себе Ветхий Завет не полностью и весь Новый Завет с посланием святого апостола Варнавы и книга Ермы».
(Использованы материалы: Иерей Максим Фионин. "История открытия Синайского кодекса, http://www.mitropolia-spb.ru/rus/conf/znambibl03/5fionin.shtml
http://ru.wikipedia.org/wiki/Синайский_кодекс
Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Сб., 1910. Т. II.
Порфирий (Успенский), архимандрит. Первое путешествие в Синайский монастырь в 1845 году. СПб., 1856.
А. А. Дмитриевский. Путешествие по Востоку и его научные результаты. Киев, 1890).
Ватиканский кодекс попал в Ватикан около 1475 г., первое упоминание о нем в Ватиканской библиотеке относится к 1481 г. До этого история его туманна. Он был написан в период 350–370 гг., предположительно в Италии и за одиннадцать веков сохранился в хорошем состоянии.
Ватиканский кодекс — одна из самых ценных рукописей греческой Библии, датированная серединой IV в. В научной литературе Ватиканский кодекс обозначается литерой В или номером 03.
Этот манускрипт написан на прекрасном пергаменте (т. е. дубленой коже животных) и содержит 759 страниц размером 10/10,5 дюйма (или 25,4/26,6 см), каждая из которых содержит три узких столбца по сорок одной строке в каждом столбце. Манускрипт включает в себя Послание к Варнаве и апокрифы.
Рукопись написана мелким и изящным унциалом, простым и незатейливым. Красота оригинального письма несколько испорчена позднейшим корректором, который заново обводил каждую букву, не трогая лишь те слова и буквы, которые он считал неправильными.
Текст Ватиканского кодекса делится на главы. Однако система деления является более древней, чем та, которая широко представлена в остальных пергаменных списках Нового Завета. Например, в посланиях никак не выделяется Второе послание Петра. Следовательно, система деления появилась раньше того времени, когда Второе послание Петра стало считаться каноническим. Кроме этого, в посланиях Павла нумерация глав не начинается заново в каждом послании, но продолжается непрерывно от Послания к Римлянам и далее.
В Ватиканском кодексе нет разбиения Аммония и канонов Евсевия. Это, а также полное отсутствие украшений часто приводится как доказательство того, что он несколько старше Синайского кодекса. С другой стороны, порядок книг Нового Завета в кодексе совпадает с порядком, указанным в Пасхальном Послании Афанасия Александрийского[12] (367 г.), и по этой причине некоторые исследователи датируют рукопись временем после 367 г.
Текст кодекса считается блестящим образцом александрийского типа текста Нового Завета.
Палеографически кодекс, по единодушному мнению исследователей, датируется серединой IV в. Некоторые исследователи считают, что Ватиканский и Синайский кодексы были в числе 50 списков, которые император Константин поручил изготовить Евсевию Кесарийскому. В свою очередь, Т. Скит, сотрудник Британского музея, выдвинул предположение, что Ватиканский кодекс был «браком» среди 50 списков из-за отсутствия таблиц Евсевия и большого количества исправлений, внесенных различными писцами, и в нем нет Маккавейских книг, возможно пропущенных невнимательным переписчиком. Некоторые исследователи полагают, что рукопись была написана в Александрии.
Какое-то время кодекс находился в библиотеке в Кесарии Палестинской, а после был передан в Константинополь. В XV в. на Базельском соборе кодекс был подарен римскому папе.
Исследователи полагают, что в VI–X вв. над кодексом работало несколько корректоров и переписчиков.
Как говорит само название, рукопись хранится в Ватиканской библиотеке в Риме приблизительно с 1475 г., когда она была упомянута в первом каталоге библиотеки. В 1809 г. кодекс был перевезен Наполеоном в Париж, где пребывал до 1815 г. В это время он был исследован немецким теологом Иоганном Леонардом Гугом (1765–1846), показавшим, что действительная ценность кодекса выше, чем считали предыдущие исследователи.
По разным причинам в течение почти всего XIX в. по распоряжению руководства библиотеки ученым, желающим изучить рукопись, был закрыт доступ к ней. И лишь в 1889–1890 гг. появление полного факсимильного издания, осуществленного Джузеппе Коцца-Луци, сделало рукопись доступной для изучения. Еще одно факсимильное издание Нового Завета вышло в свет в Милане в 1904 г.
Александрийский кодекс — одна из древнейших унциальных рукописей Библии на греческом языке, датируемая V в. Наряду с другими древнейшими рукописями Александрийский кодекс используется текстологами для конструктивной или сводной критики в целях восстановления первоначального греческого текста Библии.
Первоначально кодекс содержал полный греческий текст Ветхого (Септуагинта) и Нового Заветов и Первое и Второе послания святого Климента Римского. Частично сохранившийся лист с содержанием кодекса указывает, что в него также входили апокрифические Псалмы Соломона.
В разное время был утрачен текст следующих книг: Первая книга Царств 12, 18–14, 9 (1 лист); Псалтирь 49, 19–79, 10 (9 листов); Евангелие от Матфея 1, 1–25, б (26 листов); Евангелие от Иоанна б, 50–8, 52 (2 листа); 2-е послание к коринфянам 4, 13–12, б (3 листа); также утрачены последние листы кодекса, поэтому находящееся в конце Второе послание Климента обрывается на 12, 5а.
Повреждено: Бытие 14, 14–17, 15, 1–5, 15, 16–19, 16, 6–9 (утрачена нижняя часть листа); Бытие 1, 20–25, 1, 29–2, 3; Левит 8, 6, 7, 16; Сирах 50, 21f, 51: 5; Первое послание Климента 57, 7–63.
Новозаветный текст кодекса — александрийского типа (к которому принадлежат и Синайский, и Ватиканский кодексы), за исключением текста Евангелий, по-видимому переписанного с другой рукописи и являющегося древнейшим представителем византийского типа.
Кирилл Лукарис, патриарх Александрии (Египет), был страстным собирателем книг. Когда в 1621 г. он стал патриархое в Константинополе, то взял Александрийский кодекс с собой в Турцию. В то время на Ближнем Востоке было неспокойно, рукопись могла погибнуть, если бы попала в руки к мусульманам, и Лукарис решил, что она будет в лучшей сохранности в Англии. Поэтому он преподнес ее в 1624 г. британскому послу в Турции как подарок английскому королю Якову I. Король умер до того, как ему смогли вручить рукопись. Поэтому она была вручена три года спустя его наследнику — Карлу I. Впоследствии кодекс был помещен в Британский музей, где и хранится до сих пор.
Широко почитается в мусульманском мире Коран Османа, залитый кровью третьего праведного халифа Османа ибн аль-Аффана (644–656). Мусульманские богословы называли его «обладателем двух светочей» за то, что он был женат на двух дочерях пророка — сначала на Рукайе, а после ее смерти на Умм-Кульсум. Доставшаяся ему в наследство от убитого Омара империя являлась таковой лишь номинально. Правители Сирии, Египта, Ирака, Киренаики, считавшиеся наместниками халифа, сохраняли достаточно мощную политическую и экономическую силу и были не очень склонны подчиняться главе мединско-мекканской общины, пусть даже он был зятем Пророка. Попытки навести порядок в провинциях вызвали мятеж, и Осман был убит повстанцами в 656 г. в собственном доме.
Одной из заслуг Османа перед исламом было создание унифицированного текста Корана. Собрав у учеников и сподвижников Мухаммеда тексты записей его поучений, он с помощью бывшего личного писца Мухаммеда Зейда ибн Сабита составил сводный единый текст, убрав то, что, с его точки зрения, противоречило идее единства мусульман и могло вызвать раздоры. Все прочие тексты и записи были уничтожены, а со сводного Корана было сделано, как утверждает мусульманская традиция, пять копий, которые были посланы в Мекку, Медину, Дамаск, Куфу и Басру. Подлинник Осман оставил себе. Именно его страницы оказались обагренными священной кровью халифа.
Этот экземпляр Корана исчез, но спустя некоторое время в мусульманском мире появились несколько (возможно, даже несколько десятков) списков Корана с окровавленными страницами, каждый из которых претендовал на то, чтобы считаться подлинным Кораном Османа. Возможно, что среди них действительно был подлинный экземпляр, принадлежавший третьему халифу, но доказать это, увы, невозможно.
Один из экземпляров этой реликвии судьба забросила в Самарканд, где он хранился в мечети Ходжи Ахрара, шейха суфийского ордена, жившего в XV в. На его страницах, исписанных одним из самых красивых арабских шрифтов — куфическим письмом, отчетливо проступали бурые пятна, выдаваемые хранителями за кровь Османа. Мечеть активно посещали паломники, поклонялись Корану Османа, просили у него благословения. В дни больших праздников его выносили из мечети и показывали народу.
Есть несколько версий того, как мог попасть Коран Османа в Самарканд. Их приводят в своих работах исследователи, занимавшиеся изучением книги. Версия первая: его привез из Багдада в X в. богослов Абу Бакр Каффал аш-Шаши. Версия вторая: ученик и последователь Ходжи Ахрара отправился в паломничество в Мекку, на обратном пути во время пребывания в Константинополе он излечил силой своей благодати от какой-то болезни халифа и выпросил в качестве дара за это Коран Османа. Третья версия, которую большинство исследователей считают наиболее вероятной, такова: Коран Османа был захвачен Тимуром во время его завоевательных походов где-то в Сирии или Ираке и потом хранился в библиотеке самого Тимура, откуда и попал в мечеть Ходжи Ахрара.
В 1868 г. Самарканд был занят царскими войсками и включен в состав Туркестанского генерал-губернаторства Российской империи. Начальник Зеравшанского округа генерал-майор Абрамов, узнав о существовании уникальной рукописи Корана, «принял меры», в результате которых Коран за вознаграждение в сумме 500 коканов (что равно 100 руб.) поступил в его распоряжение и был им переправлен в Ташкент генерал-губернатору Туркестана Константину Петровичу Кауфману (1818–1882). 24 октября 1869 г. тот подарил его Императорской публичной библиотеке Петербурга, за что получил звание ее почетного члена.
Кауфман полагал, что этот Коран ни для кого, кроме эмиров Бухары, интереса не представляет, что никто его не может прочесть и предметом культа он не является.
Известно, что Коран Османа был отдан не так уж «добровольно». Его прятали, пытались всеми средствами избежать выдачи его русской администрации, но не смогли это сделать.
Попав в Рукописный отдел Публичной библиотеки Санкт-Петербурга, Коран стал объектом исследования востоковедов. Первым дал его палеографическое описание, датировал и сравнил с экземплярами, хранящимися в Париже, Берлине и Мекке, арабист А. Ф. Шебунин (1867–1937). Он установил, что рукопись относится к началу VIII в., что составлена она на территории Ирака и, вероятно, сделана с того списка Корана Османа, который был отправлен в Басру после составления унифицированного текста. Что же касается пятен крови на его страницах, то они, по мнению исследователя, нанесены искусственно и довольно грубо. Во-первых, кровь расплывается симметрично на каждом из испачканных листов. Очевидно, что они складывались, когда кровь была еще свежей. Во-вторых, кровавые пятна имеются почему-то не на каждом листе, а через лист. Это заключение А. Ф. Шебунина не было ни оспорено, ни опровергнуто мусульманскими богословами, защитниками подлинности Корана Османа, они просто не упоминают об этом факте.
Однако на этом история Корана Османа не закончилась. 1(14) декабря 1917 г. Краевой мусульманский съезд Петроградского национального округа обратился в Народный комиссариат по национальным делам с просьбой вернуть священную реликвию мусульманам. Ровно через пять дней 6 (19) декабря Совет Народных Комиссаров принял по этому поводу следующее решение: «Выдать немедленно» — и дал соответствующее распоряжение наркому просвещения А. В. Луначарскому, в ведении которого находилась Государственная публичная библиотека.
Коран был вручен Всероссийскому мусульманскому совету, находившемуся в то время в Уфе. Оттуда он в 1924 г. был передан в Ташкент, затем в Самарканд, где некоторое время по-прежнему находился в мечети Ходжи Ахрара.
С 1941 г. местом его постоянного хранения стал Музей истории народов Узбекистана в Ташкенте.
Остается добавить, что в 1905 г. с Корана Османа было отпечатано факсимильное издание тиражом в 50 экземпляров. Часть книг поступила в распоряжение арабистов. Один экземпляр хранится сейчас в Государственном музее истории религии и атеизма в Санкт-Петербурге и выставлен в экспозиции отдела ислама и свободомыслия народов Востока.
Вообще же список реликвий ислама насчитывает тысячи предметов. Среди них самое почетное место занимают вещи пророка: сандалии, плащ, куски одежды, кубок, копье, посох, кусок его миски, шило и т. д. Эти предметы исчисляются десятками. Исследователь ислама И. Гольдциэр, уделивший внимание и культу реликвий в нем, в свое время не без иронии отметил, что именно в связи с реликвиями «проявилось много бессознательного самообмана и сознательного обмана». Действительно, по мере того, как возрастал спрос на реликвии, росло и их количество. Экономическая формула «спрос рождает предложение» как нельзя более подходит к ситуации с реликвиями в любой религии.
Потребность в сандалиях Пророка оказалась столь велика, что появились рисунки с их изображением и даже их литературные описания. Сандалии Пророка народная мифология приписала особо чудодейственные свойства: считалось, что она может защитить дом от пожара, караван — от вражеского нападения, корабль — от крушения, богача — от разорения. И если уж не удавалось раздобыть «настоящую» сандалию с приличной генеалогией, то довольствовались суррогатом в виде ее изображения или описания.
Очень высоко ценились и автографы Пророка. Порой они столетиями хранились в семьях, ведших свою родословную от современников Пророка, с которым они находились в каких-либо контактах и получили от него документ на владение теми или иными землями.
Однако самой великой ценностью в мусульманском мире, обладать которой стремились все верующие, считались волосы из бороды или с головы Пророка. В странах ислама этих волос насчитывается столь большое количество, что потребовалось специальное богословское обоснование такого явления. Оно не замедлило появиться: оказывается, волосы Пророка сами по себе удлиняются и размножаются, так что из одного волоса может появиться множество новых, и это вовсе не чудо, а совершенно естественное явление, ибо божественное существование Пророка вовсе не закончилось с его смертью, а продолжает проявлять себя самым разнообразным, в том числе и таким, образом. Волосы использовались в качестве амулетов, многие владельцы таких амулетов просили после смерти положить их себе на глаза, веря в присущую им чудотворную силу не только в «этой» жизни, но и в «той».
В г. Конья, бывшей столице первого государства турок-сельджуков — Иконийского султаната, ныне центре одноименного вилайета в Турции, в мечети Мевланы и сейчас хранится реликвия, в подлинности которой не сомневается ни один мусульманин, — борода Пророка. Она заперта в ларце, стоящем за стеклянной витриной.
Музей Топкапы в Стамбуле, бывшая резиденция турецких султанов, может похвастаться совершенно уникальным экспонатом — мумифицированной человеческой рукой, оправленной в серебро, выдаваемой за «руку пророка Мухаммеда». Верующие благоговейно умолкают при виде такой реликвии, неверующие равнодушно проходят мимо, и никто из них не задумывается над тем фактом, что в свое время тело Пророка было погребено со всеми руками и ногами при большом стечении народа.
Ничуть не менее волос Пророка популярны зубы Увейса аль Карани (? — 657), полуисторической-полулегендарной личности, почитаемой в качестве святого во многих мусульманских странах — от Малой Азии до Кашгара и от Северной Индии до евразийских степей. Правда, известен он в них под разными именами: Увейс Карани, Вайс Карани, казахи называют его Ойсыл-кара, туркмены — Вейис-баба, а узбеки Хорезма — Султан-бобо. Неизвестно, был ли он сподвижником Мухаммеда или просто благочестивым пастухом, но легенды гласят, что Омар и Али вручили ему подарки Пророка (плащ и колпак) за его выдающиеся заслуги. А заслуг у него было немало. Например, бродил он босой и голый, едва прикрытый паласом, громко читал молитвы и выкрикивал: «Ху! Ху!» (возглашение суфийского зикра). Он просил Бога отпустить всех грешников, чтобы самому наставить их на путь истинный, и бил себя камнем по голове до тех пор, пока Бог не согласился. Но главная его заслуга следующая: узнав, что Мухаммеду в битве с врагами выбили камнем один зуб, Увейс аль Карани решил тоже лишить себя зуба, однако, не зная, какой именно зуб потерял Пророк, он выбил у себя все тридцать два.
Как сообщает советский этнограф Г. П. Снесарев в своей книге «Хорезмские легенды как источник истории религиозных культов Средней Азии», хорезмийцы считают, что это событие произошло как раз на их земле, и в память о нем показывают груду камней, увенчанную шестами с привязанными к ним по обету узкими полосками тканей. На самом деле это сооружение не что иное, как древнее языческое святилище. Такие же святилища расположены в районах Центральной и Средней Азии и Южной Сибири с глубокой доисламской древности.
Зубы Увейса аль Карани «разбрелись» по всему мусульманскому миру, заняв в списке святых реликвий одно из почетных мест. С ними связано следующее поверье: якобы в память именно о них созданы мусульманские четки, в которых насчитывается 33 или 99 зерен. Число 33 — это 32 зуба святого плюс один зуб Пророка, а 99 — это 33, умноженное на 3. Насчет происхождения четок в исламе есть и другие мнения, но культу зубов Увейса аль Карани эта версия весьма помогает.
Любопытно, что отношение к подобным реликвиям на протяжении веков существования ислама постепенно менялось. Если сначала их рассматривали как вид амулетов, находящихся в пользовании частных лиц, то со временем их назначение и осмысление приняло иной характер. Во-первых, обладание реликвиями Пророка стало рассматриваться как один из доводов в пользу присвоения сана халифа. Во-вторых, если поначалу их хранили в частных домах, то со временем, когда они сделались составной частью мусульманского культа, местом их хранения стали мечети. И хотя, по мнению ряда мусульманских богословов, это противоречит «духу сунны», согласно которому все реликвии должны быть погребены вместе с теми, чьей принадлежностью они являлись, культ реликвий постепенно набирал силу.
Сосредоточение в одной мечети нескольких реликвий сразу резко увеличивало в глазах верующих «богоугодность» такой мечети, что, в свою очередь, немедленно сказывалось на росте ее богатства и политического влияния. Так, в опубликованном каталоге реликвий, хранящихся в бывшей падишахской мечети государства Великих Моголов в Лахоре (ныне Пакистан), насчитывается 28 предметов: семь принадлежали самому Пророку, три — зятю Пророка Али, две — дочери Пророка Фатиме, пять — внуку Пророка Хусейну и т. д. Считается, что часть этих предметов была вывезена Тимуром после взятия Дамаска, а часть — подарена султаном Баязидом потомку Тимура Бабуру.
После падения династии Великих Моголов в Индии реликвии оказались сначала в частном владении, а во второй половине XIX в. разными путями попали в Лахорскую мечеть.
Случилось и небольшое «чудо» (можно даже сказать «дежурное чудо», которое имеет место в истории почти всех достаточно известных реликвий). Во время большого пожара сгорело все, кроме здания, в котором хранились реликвии.
Впрочем, исторический опыт, как явствует из вышеизложенного, показывает, что порой даже если реликвия сгорает или теряется где-то во тьме веков, то интерес к ней отнюдь не ослабевает, а разгорается с новой силой. И если даже реликвия заведомо является копией, подобное обстоятельство отнюдь не снижает ореола ее святости в глазах верующих. Это относится к реликвиям всех религий и очень ярко видно на примере реликвий ислама.
(По книге С. А. Арутюнова и Н. Л. Жуковской «Святые реликвии» — миф и действительность».)
«Пополь-Вух» (на языке киче — «Книга Совета» или «Книга Народа») — книга-эпос месоамериканской[13]культуры, памятник древней индейской литературы. Она содержит мифические и исторические предания, а также генеалогические данные о знатных родах цивилизации майя времен ее постклассического периода на территории современной Гватемалы. Книга обладает чрезвычайной ценностью, являясь одним из немногочисленных ранних текстов Нового Света.
В книге содержатся мифы о сотворении мира, а также мифологические истории о двух близнецах-героях Хунахпу и Шбаланке. Вторая часть книги содержит информацию по истории государства киче[14] и обоснование божественного происхождения коыролевской семьи.
Хотя сам «Пополь-Вух» создан до Конкисты, сохранившийся манускрипт был записан в середине XVI в. неизвестным индейцем-киче на его родном языке с помощью латиницы. Предполагается, что текст был основан на кодексах майя, записанных иероглифическим письмом майя. Перевод манускрипта на испанский язык выполнил доминиканский монах Ф. Хименес в XVI в. — эта копия сейчас хранится в библиотеке Ньюберри в Чикаго.
В XIX в. рукопись была найдена Ш. Э. Брассером де Бурбуром, который опубликовал ее вместе со своим переводом на французский язык в 1861 г. Вольный перевод на русский язык сделан К. Д. Бальмонтом в книге «Змеиные цветы» в 1910 г.
«Вот начало старинных преданий о тех, кто в этой местности носит имя киче. Здесь мы (все) напишем. Мы начнем с древних историй, с начала и происхождения всего того, что было совершено в городе киче племенами народа киче.
Здесь также мы откроем и сообщим то, что было раньше скрыто; изложим, как это было освещено Создательницей и Творцом, Великой матерью и Великим отцом, как они именуются. Здесь будет рассказано о Хун-Ахпу-Вуч, о Хун-Ахпу-Утиу, о Саки-Нима-Циис, о Тепеу, о Кукумаце, о Сердце озера, о Сердце моря, о Владыке зеленого блюда и Владыке зеленой чаши, как зовутся они. Здесь будет также возвещено и рассказано о Прародительнице и Прародителе, чьи имена — Шпийакок и Шмукане, защитниках и хранителях, дважды почтенной Прародительнице и дважды почтенном Прародителе, как именуются они в сказаниях киче. Там рассказывается все, что они совершили в свете существования, в свете истории…
…Мы пишем теперь это уже при законе Божьем и при христианстве. Мы излагаем это потому, что у нас нет уже более светоча, Пополь-Вух, как он именуется, ясного света, пришедшего с другой стороны моря, символа нашей защиты, светоча для ясной жизни.
Подлинная книга, написанная много времени тому назад, существует, но зрелище ее скрыто от того, кто ищет и думает. Величественными были ее появление и повествование в ней о том, как совершилось возникновение всего: неба и земли; как были образованы и обозначены четыре ее угла и четыре главные точки; как она была расчленена и как было разделено небо; и была доставлена веревка для измерения и натянута в небесах и на земле, на четырех углах, на четырех главных точках, как это было названо Создательницей и Творцом, Матерью и Отцом жизни и всех сотворенных вещей, теми, кто создали дыхание и создали мысль, теми, кто дает рождение детям, теми, кто бодрствует над счастьем народа, детьми света, сыновьями света, теми заботливыми мыслителями, кто размышляет над благополучием всего, что существует в небе, на земле, в озерах и море».
Полный научный перевод «Пополь-Вух» на русский язык осуществил в 1950-х гг. заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН Ростислав Васильевич Кинжалов (1920–2006). Российский американист Ю. Е. Березкин пишет: «Если бы единственным плодом научной деятельности Р. В. Кинжалова оказались перевод на русский язык и публикация "Пополь-Вух", то уже этим он бы обеспечил себе место в отечественной американистике, да и вообще в русской культуре. Без "Пополь-Вух" наш духовный мир так же неполон, как без "Кодзики" или "Эдды"».
«Пополь-Вух» — уникальное собрание целостных и богатых подробностями мифологических текстов индейцев Америки, оригинал которого был создан, скорее всего, в доколумбовую эпоху, хотя затем и переписан латиницей. Все остальное — это либо трудные для понимания отрывки, либо тексты, которые носят явные следы европейского влияния. С тех пор как в середине XIX в. «Пополь-Вух» был обнаружен, он остается главным источником для изучение мифологии древних майя. Мимо него не прошел ни один исследователь, занимающийся чтением майяской иероглифики или истолкованием майяских изображений.
К счастью, в живой фольклорной традиции мексиканских и гватемальских индейцев многие доколумбовые сюжеты сохранились практически до наших дней. Правда в современных фольклорных текстах иногда попадаются такие реалии, как скрипка или ружье, но на основном содержании это серьезно не сказывается. В свете записей 1950–1970-х гг. мы в состоянии по-новому осмыслить более раннее наследие. Работая над переводом «Пополь-Вух», Р. В. Кинжалов с соответствующими публикациями еще не мог быть знаком.
Ясно, что использование любого относительно позднего источника для реконструкции культуры майя классического периода связано с определенными трудностями. Хотелось бы подчеркнуть, однако, что не все из них осознаны в достаточной мере.
Начать с того, что «Пополь-Вух» написан на языке киче. Среди языков майя киче вместе с родственными ему покомам, цутухиль, какчикель и некоторыми другими образует отдельную ветвь, весьма удаленную как от юкатекской, так и от чольской, которые обычно привлекаются для дешифровки текстов классического периода. Само по себе это, может быть, и не страшно, поскольку содержание мифов легко переводимо с одного языка на другой. Более существенно то, что вся культурная история горной Гватемалы значительно отличалась от истории низменностей, где находились главные центры классических майя.
Мы не знаем, кто были те первые земледельцы, которые освоили низменности Гватемалы и Юкатана не позже середины III тыс. до н. э. Однако начиная с конца II тыс. до н. э., здесь уже наблюдается несомненная культурная преемственность, ведущая к классическим майя. В центральной области горной Гватемалы ситуация иная. Около 200 г. н. э. там распространяются новые типы керамики и каменных орудий, исчезает монументальная скульптура. Предполагается, что именно в это время сюда с запада страны проникает язык киче, вытеснив какие-то немайяские языки (возможно, родственные шинка либо михе-соке).
В классический период в горной Гватемале отсутствуют города-государства, политическая интеграция в лучшем случае достигает уровня вождеств, а в крупнейшем центре Каминальуйю располагается колония центральномексиканского Теотиуакана. В конце классического или в начале постклассического периода (т. е. в конце I тыс. н. э.) на территорию киче проникают завоеватели из Табаско, говорившие на майя-чонталь либо на науа. В языковом отношении они были ассимилированы, но именно к ним восходят местные династии, которые правили в горной Гватемале в период Конкисты. Отголоски этих событий отражены и в заключительных частях «Пополь-Вух».
В любом случае «Пополь-Вух» — уникальное, одно из немногих письменных свидетельств доиспанской жизни Центральной Америки, дошедшее до наших дней.
Изборники 1073 и 1076 гг. были составлены для великого князя Святослава Ярославича неким дьяком Григорием. Оригиналом для первого Изборника послужил сборник, переведенный в конце IX — начале X в. с греческого языка на болгарский для болгарского царя Симеона I. В его состав входили преимущественно извлечения из отцов церкви. В нем также помещена статья византийского писателя Георгия Херобоска «О образех». Второй Изборник, кроме отрывков из сочинений византийских отцов церкви, содержит в себе переведенные с греческого отрывки из житийной литературы, из библейских книг, сборников изречений и т. п. Несколько статей этого сборника — славянского происхождения. Очевидно, он был составлен на Руси на основе великокняжеской библиотеки.
Сразу же после принятия христианства Древняя Русь обратилась к творениям отцов церкви, поскольку «новые люди», т. е. вновь обращенные христиане, нуждались в разъяснении христианской догматики, нравственных наставлениях-поучениях, в «душеполезных словах».
На Руси воспользовались готовыми переводами на древнеславянский язык греческих энциклопедических сборников, сделанными в Болгарии при царе Симеоне, а также начали создавать сборники, включавшие в свой состав отдельные произведения отцов церкви и произведения оригинальные, зачастую приписанные признанным авторитетам византийской патристики[15]. Изучение Изборников позволяет уяснить характер умственной, нравственной жизни того времени, а также лучше разобраться в художественном своеобразии оригинальных произведений древнерусской литературы.
Первым дошедшим до нас древнейшим философско-дидактическим сборником является знаменитый Святославов Изборник 1073 г., созданный в Болгарии для царя Симеона и переписанный в Киеве дьяком Иоанном для великого князя киевского Святослава Ярославича.
Сборник был ориентирован в первую очередь на великого князя и его ближайшее окружение. Инициативу по переписке сборника царя Симеона проявил, очевидно, еще старший брат Святослава — великий князь Изяслав Ярославич, и только после того, как Святослав отнял у него Киевский стол в 1073 г., в послесловии сборника появилось имя Святослава, и к рукописи был пришит согнутый пополам лист пергамента с изображением Христа и самого великого князя Святослава и его семьи.
Что же заставило Ярославичей обратиться к сборнику болгарского царя? Видимо, к этому вынудили их бурные события конца 1060-х — начала 1070-х гг.: восстание горожан в Киеве в 1068 г., появление там же волхва в 1071 г., предсказаниям которого верили, и, наконец, восстания смердов в Ростовской области на Бел озере, Волге и Шексне, во главе которых встали волхвы.
С волхвами пришлось вести борьбу посланному Святославом за сбором дани Яну Вышатичу не только оружием, но и словом. Именно в целях идеологической борьбы с язычеством, его рецидивами, утверждения авторитета княжеской и церковной власти и переписывается в 1073 г. Изборник — «целая энциклопедия различных сведений», как отмечал Ф. И. Буслаев.
В его составе 276 статей, хотя оглавлением зафиксировано всего 189. Они содержат извлечения из творений Кирилла Александрийского, Иустина Философа, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Михаила Синкелла Иерусалимского, Анастасия Синаита, Кирилла Иерусалимского, Василия Великого, Иоанна Лествичника, Диодоха, Марка Чернеца, Дионисия псевдо-Ареопагита, Максима Исповедника, Исидора, Нила Синайского, Никифора архиепископа Константинопольского, Олимпиадора, Феодорита, Епифания Кипрского и др.
Таким образом, отличительная особенность его — энциклопедизм. В нем давались ответы на самые различные вопросы философско-богословского, нравственного и исторического содержания.
По жанру входящие в состав Изборника 1073 г. статьи могут быть отнесены к широко распространенным дидактическим произведениям учительного слова, слова обличительного, философского трактата, информационно-справочной статьи. Для своего времени, когда художественное творчество еще не являлось самостоятельной областью общественного сознания, эти жанры наряду со своей чисто практической дидактической функцией выполняли и функции художественные, поскольку авторы стремились сделать свои произведения ясными, доступными и запоминающимися.
Все поучения и наставления носят обобщенный характер. В них говорится о человеке вообще, который должен следовать в своей жизни определенным нормам идеальной, вечной христианской морали. Большое место здесь занимают рассуждения о добре и зле. Касается Изборник и вопросов, связанных с несправедливостью земной жизни.
Многие статьи Изборника связаны с разъяснением текстов Писания, их толкованием и начинаются стереотипным вопросом: «како е разумети».
Ряд поучений, помещенных в Изборнике, обращен непосредственно к читателю-слушателю. С этим связано характерное синтаксическое построение фразы, где логическое ударение падает на глагол, стоящий, как правило, в повелительном наклонении.
В отдельных главах мы встречаем широко разработанную художественную систему эмоционального воздействия на читателя-слушателя.
Следует также обратить внимание на характер используемых в статьях Изборника сравнений. Они связаны с миром природы, с земледельческим трудом.
Кроме того, в Изборнике приводятся сведения по астрономии и астрологии, математике и физике, зоологии и ботанике, истории и философии, грамматике, этике и логике.
По внешнему виду Изборник 1076 г. резко отличается от предыдущего — торжественного, парадного. Он относится к типу обиходной книги небольшого размера, без цветных иллюстраций. Изборник 1076 г., в отличие от Изборника 1073 г., текст которого приближен к греческим и болгарским оригиналам, является в определенной степени переложением, включающим стилистическую и лингвистическую правку древнерусского составителя. Текст там русифицирован, в него введены отдельные слова и выражения из древнерусского быта.
(По материалам статьи В. Кускова в журнале «Древняя Русь». № 1. 2000.)
Остромирово Евангелие является самой древней рукописной книгой на Руси. 21 октября 1056 г. дьякон Григорий вывел первую его букву. 12 мая следующего года начертал последнюю. С тех пор всякий, кто хотя бы ненадолго брал книгу в руки, испытывал непреодолимое желание забрать ее себе. Остромирово Евангелие кочевало по многим библиотекам, из которых бесследно исчезало и снова обнаруживалось спустя много лет у совсем другого владельца…
Дьякон Григорий, живший в Киеве, скорее всего, принадлежал к клиру митрополичьего Софийского собора и делал на заказ церковные книги для великого князя киевского Изяслава Ярославича. Изяслав считал своим долгом время от времени пополнять библиотеку, основанную его отцом Ярославом Мудрым. Но это Евангелие заказал не великий князь, а новгородский воевода и посадник Остромир, который был родственником Изяслава и недавно принял крещение. Новоявленный христианин пожелал, чтобы Святое Писание, как только высохнет краска на последней странице, сразу же было отослано в Новгород как дар киевского Софийского собора новгородскому Софийскому собору. Но вскоре Остромир во главе новгородского ополчения отправился «на чудь» и погиб в бою. Дьякон Григорий, столько труда вложивший в книгу, решил оставить Евангелие себе. Во всяком случае, в Новгород оно так и не было отослано.
После смерти Григория книга попала в библиотеку Ярослава Мудрого, которая хранилась там же, в Софийском соборе. След этой библиотеки теряется в веках. Возможно, она погибла во время большого пожара в Киеве в 1124 г. или в 1240 г. во время нашествия Батыя на Русь, когда татары сожгли город дотла.
Но Остромирово Евангелие не сгорело, а чудесным образом оказалось в Москве. Более трех веков кочевало оно по Руси, пока не попало в руки опричников Ивана Грозного, которые разоряли боярские имения, монастыри и целые города по всей стране. По иронии судьбы библиотека Ивана Грозного, где какое-то время хранилось Остромирово Евангелие, исчезла так же, как и библиотека Ярослава Мудрого. Ее ищут до сих пор. А интересующая нас книга в начале XVIII в. неожиданно обнаружилась в Воскресенской церкви Московского Кремля в «большом сундуке с висячим немецким замком».
Осенью 1720 г. Евангелие показали Петру I, находившемуся в то время проездом в Москве. Царь полистал книгу несколько минут. Хотя он не был поклонником старославянских церковных книг, эта ему так понравилась, что самодержец тут же приказал отправить ее с оказией в Петербург, в личную его величества императорскую библиотеку. Но в 1725 г. Петр умер, а Остромирово Евангелие до Петербурга не доехало и опять потерялось.
Лишь через восемьдесят с лишним лет Яков Александрович Дружинин (1771–1849), личный секретарь Екатерины И, разбирая после ее смерти личные вещи покойной, обнаружил рукописное Евангелие. «При осмотре, произведенном мною хранящегося в гардеробе покойной государыни Екатерины платья, — рассказывал потом Дружинин, — нашел я в прошлом 1805 г. сие Евангелие. Оно нигде в описи и в приходе не записано, и потому неизвестно, давно ли и от кого туда зашло. Вероятно, поднесено было Ея Величеству и отдано для хранения в комнаты ее, а потом сдано в гардероб».
Оставить Остромирово Евангелие себе Дружинин не посмел, так как император Александр I, узнав о необыкновенной находке, сразу же заявил свои права. Дружинину ничего не оставалось, как преподнести книгу «в дар» императору.
Евангелие велено было хранить в Императорской публичной библиотеке в Петербурге. С тех пор древнюю рукопись стали активно изучать. Чтобы не тревожить драгоценную книгу, хранитель отдела рукописей А. И. Ермолаев прежде всего снял с нее точную копию, а оригинал предпочел хранить у себя дома, дабы уберечь от воровства, от которого особенно страдали российские публичные библиотеки в то время.
Так, в 1789 г. Н. М. Карамзин нашел в библиотеке курфюрста Дрезденского ценнейшую рукопись творений Еврипида. Эту рукопись он не раз видел в Москве и вскоре узнал, что она приобретена у известного немецкого профессора филологии Христиана Фридриха Маттеи. Лишь спустя столетие выяснилось, что за время пребывания в России профессор филологии выкрал из московских библиотек не менее 60 ценных книг.
Маттеи дважды и подолгу преподавал в Московском университете, пользовался репутацией исключительно честного человека, так как сам не раз уличал воров в попытках выкрасть книги. Степень его вины невозможно оценить и поныне, так как в московских библиотеках того времени почти не было учета. К тому же Маттеи нередко крал не всю рукопись, а только часть ее, что еще более усложняло розыск пропажи.
Преемником Маттеи стал баварец Алоиз Пихлер, прибывший в Россию для «культурного сотрудничества и обмена опытом». Он был схвачен в Санкт-Петербурге в 1871 г. после того, как выкрал из Императорской публичной библиотеки более 4 тысяч (!) томов. Ученого теолога Пихлера сослали в Сибирь. Вместе с ним была осуждена и его кузина за укрывательство краденого. В 1873 г. Пихлера отпустили на родину по ходатайству баварского принца Леопольда.
Остромирово Евангелие никуда не пропало только потому, что бесконечное число российских историков и филологов регулярно запрашивали книгу для изучения, чтобы сверить факсимильное издание с оригиналом. В середине XIX в. для Евангелия был изготовлен роскошный переплет-оклад, украшенный драгоценными камнями. Из-за этого книга чуть было вновь не пропала уже в советское время. В 1932 г. в Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина (бывшая Императорская публичная библиотека) испортился водопровод. Человек, пришедший чинить его, увидел серебряный оклад, разбил стекло витрины, содрал оклад, а книгу забросил в шкаф. В тот же день преступника нашли, а Евангелие решили больше не переплетать.
Поразительно, но, кроме его великого труда, от этого человека до нашего времени ничего не сохранилось. Даже могилы… Нет и настоящего портрета Иоганна Гутенберга. Известная гравюра, на которой он изображен в высокой меховой шапке, относится к более позднему времени и является плодом фантазии художника…
О жизни Гутенберга известно немного. До сих пор не установлена даже точная дата его рождения. Называют 1394 или 1397 г., но, как полагают большинство биографов, он родился в 1399 или 1400 г.
Иоганн Гутенберг принадлежал к родовитому патрицианскому семейству города Майнца. В некоторых документах будущий изобретатель книгопечатания именуется Генсфлейш цум Гутенберг. Генсфлейш — фамилия его отца, Гутенберг — фамилия матери и того семейства, в лоне которого родился и провел детство Иоганн.
Каких-либо конкретных сведений о молодости и годах ученичества Гутенберга не осталось, но последующая деятельность указывает на его разнообразные познания. Судя по всему, он отлично владел ювелирным ремеслом, был умелым гравером и резчиком по камню. Все это имело большое значение для его будущего изобретения.
Дальнейшая судьба семьи Генсфлейшей-Гутенбергов была определена разгоревшейся в начале XV в. в Майнце борьбой между патрициатом и цеховыми ремесленниками. В результате победы последних Генсфлейши-Гутенберги вынуждены были покинуть родной город. Юный Иоганн, скорее всего, попал в Страсбург. Самый ранний документ о его пребывании там относится к 1434 г. Это жалоба Гутенберга майнцскому магистрату по поводу невыплаченной ему ренты. Значительно важнее другое судебное дело, возбужденное против Гутенберга в 1439 г. несколькими страсбургскими бюргерами. В сущности, оно знакомит нас с предысторией великого изобретения. Из актов этого процесса видно, что в конце 1437 г. или начале 1438 г. Иоганн Гутенберг заключил договор с судьей Хансом Риффе и еще двумя жителями Страсбурга на изготовление зеркал для продажи их на ярмарке в Аахене.
Слово «Spiegel» в те времена имело в немецком языке еще одно значение — так назывались тогда иллюстрированные лубочными картинками дидактические книжки — «Зерцала», имевшие широкое распространение повсюду в Европе.
Была создана коммерческая компания по эксплуатации Гутенбергова изобретения. Каждый участник внес в общую кассу по 80 гульденов. В 1438 г. один из пайщиков, Андреас Дритцен, скончался, и его наследники предъявили Гутенбергу иск, требуя возвращения вклада. Документы по этому делу сохранились, и, хотя суть изобретения не названа в них прямо, некоторые выводы возможны. В документах идет речь о формах, прессе и каком-то приспособлении из 4 частей (возможно, имеется в виду форма для отливки литер).
Свидетель по делу ювелир Ханс Дюнне дал показания, что получил от Гутенберга 100 гульденов на изготовление того, «что относится к печатанию». Все это еще не позволяет с уверенностью заявить, что уже в 1438–1439 гг. Гутенберг располагал типографией в Страсбурге, но не вызывает сомнений, что уже тогда он прилагал усилия к реализации своего изобретения.
Видный ученый Якоб Вимпфелинг, живший в Страсбурге, в историческом сочинении «Epitome rerum Germanicarum» (1507) называет Гутенберга изобретателем печати (Typographiae inventor) и уточняет, что изобрел (invenit) он печать в Страсбурге, а осуществил на практике (complevit) в Майнце.
Многочисленные документы по истории книгопечатания этого начального периода помогают составить представление о тогдашней типографии, о ее оборудовании и технологии печатания. Однако прежде всего следует хотя бы вкратце рассказать, как изготовлялись печатные литеры. Дело в том, что технология их отливки, изобретенная Гутенбергом, была как раз основой его изобретения.
За образец Гутенберг мог взять производство металлических монет. Но для отливки шрифта следовало создать специальное, достаточно удобное приспособление. Видимо, это и было сделано в Страсбурге.
Такое приспособление представляет собой прямоугольную металлическую словолитную форму. Как производилось в ней литье шрифта? Первоначально из твердого металла изготовлялся штамп, называемый пуансоном, на котором рельефно в зеркальном изображении гравировался буквенный знак. Затем пуансон вдавливался в матрицу — пластинку, сделанную из мягкого металла. Получалось вогнутое прямое изображение знака. Матрица вставлялась в словолитную форму и заливалась расплавленным металлом. Получалась литера с зеркальным рельефным выпуклым глазком буквы, с которой можно была печатать. Из одной матрицы можно было изготовить столько литер, сколько было нужно для печатания.
Техническая трудность заключалась в том, что буквы алфавита отличаются одна от другой по ширине. Поэтому словолитная форма должна была быть приспособлена к ширине каждой матрицы. Это было достигнуто остроумным способом: словолитная форма состояла из двух частей в виде латинской L; передвижением частей можно было изменять ширину формы.
Поскольку пуансоном надо было выдавливать углубления в матрице, то естественно, что на пуансоны шла сталь, а на матрицы — мягкая медь. Но металл для отливки самих литер должен был обладать такими качествами, какими не обладает ни один природный металл: он должен был легко плавиться при сравнительно невысоких температурах, не быть слишком вязким в расплавленном виде и мгновенно затвердевать при остывании. В результате долгих опытов Гутенберг выбрал сплав, состоящий из 70 частей свинца, 25 частей олова и 5 частей сурьмы.
Решение оказалось настолько удачным, что в дальнейшем потребовались лишь весьма незначительные коррективы.
Для смазывания металлических литер (ведь они должны были оставлять отпечаток на бумаге) не годились обыкновенные чернила, употреблявшиеся для ксилографического печатания. Гутенберг изготовлял типографскую краску из сажи и льняного масла (олифы).
Два других непременных предмета оборудования типографии — печатный станок и наборная касса. Ни то ни другое не было новинкой. Прототипом печатного станка могли служить прессы, использовавшиеся как в бумажном, так и в монетном производстве и в виноделии. На идею наборной кассы могло натолкнуть посещение любой конторы ростовщика или банкира, где такие кассы употреблялись для сортировки монет.
Перед началом печатания необходимо было подготовить бумагу. Сухая бумага плохо впитывает краску. Поэтому ее предварительно увлажняли.
Одновременно с бумагой при наборной кассе готовили печатную форму — набор. Наборная касса — это поставленный наклонно открытый сверху плоский ящик с ячейками разного размера — в зависимости от частоты употребляемости буквы. Для удобства наборная касса была разделена на две части — верхнюю, с ячейками для прописных букв и знаков препинания, и нижнюю, для строчных букв. В верхней кассе литеры располагались в алфавитном порядке, а в нижней — с таким расчетом, чтобы наиболее часто встречающиеся буквы были под рукой.
Наборщик, читая укрепленный напротив лист с набираемым текстом, держал в одной руке верстатку — специальный, придуманный, вероятно, также Гутенбергом инструмент, — другой рукой собирал в ней буква за буквой нужную строку, а затем перекладывал ее на наборную доску, на которой составлялась печатная форма.
Когда печатная форма была подготовлена, переходили к печатному прессу — деревянному, с некоторыми металлическими деталями. Обычно этот станок был громоздким и тяжелым и к тому же надежно прикреплен и к полу, и к потолку. Печатание, особенно в две краски, требовало большой точности, и абсолютная неподвижность станка была обязательным условием.
Главной частью печатного станка был деревянный винт с нажимным рычагом — кукой. Снизу винт завершался четырехугольной прижимной плитой (тигелем, пианом). Поворотом рычага винт вместе с тигелем можно было поднять или опустить. Работа у станка была тяжелой и требовала незаурядной физической силы в сочетании с точностью и координированностью движений.
Другой составной частью печатного станка была прикрепленная к нему направляющая станина: подвижной стол с кареткой — талером, приводимым в движение с помощью шнура, который наматывали на вал, снабженный рукояткой. На талере располагалась печатная форма с набором — одной, двумя или больше страниц набранного текста. Набор обматывали суровой ниткой, чтобы он не рассыпался и вообще не разъезжался. Затем его смазывали тонким слоем краски: эту работу выполнял специальный работник. Краску он наносил при помощи мацы, которую очищали и вымачивали в воде 7–8 часов, чтобы размягчить и сделать эластичной. Мацы приходилось часто менять, поскольку качество печати в большой мере зависело от гладкости нанесения краски.
Все это отнимало немало времени, а потому, пока прессовщик отпечатывал один лист, его помощник готовил к печатанию другую форму. Увлажненный лист бумаги укладывали не прямо на форму, а на тимпан (декель) — обтянутую тканью или мягкой кожей раму, прикрепленную шарнирами к талеру.
Чтобы при этом бумага не рассыпалась и не сдвигалась при печатании, ее накалывали на две иглы посреди тимпана и, кроме того, накладывали сверху фрашкет — деревянную или железную раму с натянутой на нее бумагой или картоном, в котором было вырезано место, куда должен попасть печатаемый текст, и оставлены поля. Фрашкет был прикреплен к тимпану шарнирами: они предохраняли поля бумаги, чтобы те не запачкались. Подготовив должным образом печатную форму и тимпан, его накладывали на форму, а талер задвигали под тигель пресса. Прессовщик поворачивал рычаг и с силой прижимал бумагу к печатной форме. На ней появлялся оттиск. Тогда винт с тигелем поднимали, поворачивая рычаг в противоположную сторону, вынимали из-под пресса талер, поднимали фрашкет, снимали с тимпана отпечатанный лист и вывешивали его на просушку. Вся эта последовательность операций повторялась раз за разом до конца рабочего дня.
С одного набора получали сотни оттисков. Высушенные листы снова шли под пресс, чтобы получить оттиск на оборотной стороне. Затем их укладывали на доску, сверху накрывали другой доской и придавливали грузом в 40–50 фунтов, чтобы разгладить. Через 5–6 часов их вынимали, складывали в кипы, сортировали и отдавали в переплет.
Текст в два цвета получали так. Сначала печатали черный текст, накрывая фрашкетом те места, которые предстояло еще отпечатать красным. После просушки лист возвращали под пресс, накрывали фрашкетом уже готовый оттиск и печатали красной краской. Трудность состояла в том, чтобы строки, выполненные разными красками, не накладывались одна на другую. Были и другие способы печати в два цвета.
В крупных типографиях имело место разделение труда. Набором занимались специально подготовленные рабочие. Само печатание было менее сложной операцией, но требовало физической силы и аккуратности. Кроме трех основных операций: набора, нанесения краски и печатания, было множество подсобных: складывать просушенные листы в кипы, раскладывать их для переплета, мешать краску, таскать воду и т. д. Это обычно было делом учеников. В крупной типографии на три-четыре станка держали еще корректора и надзирателя — так называемого фактора. В начале XVI в. в крупных типографиях на каждый станок приходилось в среднем по 5 рабочих, что было закреплено и законодательно.
Неизвестно, чем занимался Гутенберг до возвращения в Майнц (это произошло в 1448 г.). Установлено лишь, что в 1444 г. он еще жил в Страсбурге, а в 1448 г. — уже в Майнце. В частности, 17 октября 1448 г. он подписал там документ о займе в 150 гульденов. Однако, как полагают некоторые историки, Гутенберг мог очутиться в Майнце уже в 1445–1446 гг., и именно с ним связаны первые анонимные печатные издания, от которых остались лишь фрагменты.
Наиболее важен фрагмент «Сивиллиной книги» — «Страшный суд», отпечатанный предположительно в 1445 г. Сама техника печатания, еще весьма примитивная, позволила предположить, что это и была первая Гутенбергова книга. Затем следуют донаты, отпечатанные на пергамене, и миссал 1449 г.
К первым печатным изданиям Гутенберга причисляют также астрономический календарь на 1448 г. (впоследствии выяснилось, что это отнюдь не календарь, а астрологическая таблица на 30 лет вперед и издана она не в 1447 г., а на 10 лет позже). Приблизительно тогда же, в 1454–1456 гг., вышел медицинский календарь, а еще раньше — ряд мелких изданий: так называемый «Турецкий календарь», «Турецкая булла» папы Каликста III от 29 июня 1455 г., призывающая к борьбе с турками, и две индульгенции 1454–1455 гг. В 1456 г. было издано и описание епархий римско-католической церкви под названием «Provinciale romanum». Большинство этих изданий набрано шрифтом, получившим в специальной литературе название Donat-Kalendertype. Он сходен с рукописным готическим шрифтом-текстурой, которым переписывались богослужебные книги. Индульгенции набраны уже круглым готическим шрифтом. Сравнивая первые из названных изданий с последними, можно заметить усовершенствование техники печатания. Эти издания, изготовленные в основном по церковным заказам, явно помогли Гутенбергу усовершенствовать свое изобретение. Кроме того, изданные большими тиражами и продававшиеся только за наличные деньги, эти книги дали Гутенбергу возможность покрыть начальные расходы по оборудованию типографии и приступить к печатанию 42-строчной Библии — подлинного шедевра полиграфического искусства.
О деятельности Гутенберга в Майнце рассказывает в начале XVI в. летописец Хирзауского монастыря Иоганн Тритемий. Под 1450 г.: «Тогда в немецком городе на Рейне — Майнце Иоганном Гутенбергом было изобретено чудесное и неслыханное искусство печатать книги подвижными литерами; поскольку он истратил на это изобретение почти все свое имущество и, борясь с непреодолимыми трудностями, утратил всякую надежду успешно завершить дело за недостатком денег и уже намеревался отказаться от своих планов, то советами и деньгами помог ему Иоганн Фуст — тоже житель Майнца. Это позволило завершить начатую работу. Действительно, как я слышал от Петера Шёффера из Гернсхейма, жителя Майнца и зятя основателя этого искусства, печатному искусству с самого возникновения пришлось столкнуться с огромными трудностями. Ибо при печатании Библии расходы составили уже более 4000 гульденов.
Упомянутый Петер Шёффер был мудрым человеком. Он придумал более легкий способ отливать литеры и довел это искусство до такого уровня совершенства, на каком оно стоит ныне. И эти трое мужей держали свой способ печатания в тайне, но затем секрет был распространен их помощниками (без которых они не могли обойтись) сначала в Страсбурге, а затем и в других городах».
Таким образом, Гутенберг, столкнувшись с материальными затруднениями, вынужден был обратиться за помощью к состоятельному дельцу Иоганну Фусту. На полученные деньги были наняты подмастерья, в том числе П. Шёффер — отличный каллиграф и иллюминатор с опытом работы в Париже. Быстро обучившись искусству книгопечатания и женившись на дочери Фуста, он стал третьим компаньоном, а после выхода Гутенберга из компании и смерти Фуста — единственным владельцем типографии.
Некоторые дополнительные данные об издании Гутенбергом 42-строчной Библии дает опубликованное письмо гуманиста, историка и дипломата кардинала Энеа Сильвио Пикколомини, канцлера императора Фридриха III. В этом письме, отправленном из Вены 12 марта 1455 г., Пикколомини сообщает кардиналу Хуану де Карвахальо в Рим следующее: «О том виденном во Франкфурте удивительном человеке мне ничего отрицательного не писали. Полную Библию я не видел, а только некоторые ее тетради с разными книгами, выполненными чистым и точным шрифтом… Ваша милость могла бы без труда и без очков их прочитать. От многих свидетелей я узнал, что сделано 158 экземпляров, некоторые даже утверждали, что 180. В количестве я не совсем уверен; но в качестве я не сомневаюсь, если можно верить этим людям. Если бы я узнал Ваше желание, я бы купил Вам один экземпляр. Некоторые тетради поступили здесь к императору. Я попытаюсь, если это возможно, достать еще имеющуюся в продаже Библию и за нее заплачу. Но я опасаюсь, что это не удастся… так как еще до завершения печатания на нее объявились покупатели».
В письме не упоминается имя этого «удивительного человека», однако нетрудно догадаться, что им был Гутенберг.
До сих пор не удалось до конца выяснить обстоятельства возникновения тяжбы между Гутенбергом и Фустом в 1455 г. В распоряжении исследователей находится нотариальный акт, датированный 6 ноября 1455 г., с кратким изложением жалобы, поданной Фустом, и ответом Гутенберга на нее. Из этого акта следует, что в 1450 г. Гутенберг располагал собственной типографией и для окончательного оборудования ее занял у Фуста 800 гульденов, но затем вынужден был изготовленное на эти деньги оборудование заложить для покрытия долга.
Не позднее 1452 г. Фуст выдал Гутенбергу в долг под проценты еще 800 гульденов и вступил при этом в долю с Гутенбергом. Вот процентов-то с этой последней суммы Гутенберг и не хотел возвращать заимодавцу, и тогда Фуст решил расторгнуть договор и востребовать с Гутенберга обе суммы вместе с процентами, итого — 2026 гульденов. Суд удовлетворил этот иск лишь частично, постановив, что вторая из внесенных сумм не может квалифицироваться как заем, а лишь как взнос компаньона в совместное предприятие.
Как бы то ни было, судебный процесс, естественно, окончательно перессорил Гутенберга и Фуста и подорвал материальное положение изобретателя. И тем не менее, именно эти годы были временем величайшего триумфа Гутенберга: увидел свет неповторимый шедевр книжного искусства — так называемая 42-строчная Библия (в отличие от другого, более позднего издания — 36-строчной Библии).
Ее подготовка к печати потребовала огромной работы: начата она была, по всей видимости, в 1452 г., а закончена, судя по пометкам рубрикатора, не позднее августа 1456 г. Скорее всего, согласно цитированному письму Пикколомини, в начале 1455 г. Гутенберг стремился к тому, чтобы в этом издании была воссоздана вся красота рукописной книги — не только замысловатые инициалы, рубрики и т. п., но и богатство шрифта.
С этой целью Гутенберг изготовил 290 разнообразных литер, включая характерные для манускриптов лигатуры и сокращения. Это готическая текстура, какой пользовались при печатании донатов, но гораздо стройнее и элегантнее.
Стремясь к предельному совершенству, Гутенберг проявлял неумолимую требовательность к наборщикам. Поэтому работа подвигалась медленно: за день шесть наборщиков успевали подготовить всего одну страницу. С какими трудностями приходилось сталкиваться издателю, показывает анализ бумаги. Сначала Библию печатали на отличной односортной бумаге. Через полтора года ее запас иссяк, пришлось закупать бумагу небольшими порциями и даже использовать отходы.
В 1454 г. из-за нехватки бумаги работу вообще приостановили. Чтобы раздобыть деньги, Гутенбергу, видимо, пришлось часть подмастерьев оторвать от работы над Библией и отпечатать более доходные издания — «Турецкий календарь» и индульгенции. Местные церковные власти оплатили эту продукцию наличными, а Гутенберг смог закупить достаточно добротную бумагу, которой хватило для завершения издания Библии.
В отношении тиража 42-строчной Библии до сих пор предполагалось, что было отпечатано 200 экземпляров, из которых 35 на пергамене, а 165 на бумаге. Однако, основываясь на письме Пикколомини, немецкий исследователь Л. Хоффман приходит к выводу, что первоначально тираж Библии был установлен в количестве 158 экземпляров, но в дальнейшем, в связи с большим спросом на книгу, был доведен до 180.
В нормальных условиях прибыли от распродажи этого тиража должно было хватить на расчеты с кредиторами и даже на расширение предприятия, но, как мы помним, тяжба с Фустом до такой степени подорвала финансовое положение Гутенберга, что ему пришлось продать часть оборудования и шрифты, а сама типография досталась его недругам — Фусту и Шёфферу.
От этого и более позднего периодов не осталось каких-либо печатных памятников, которые без колебаний можно было бы приписать Гутенбергу. Великий изобретатель никогда не ставил на книгах своего имени. В 1457 г. была на высоком художественном уровне изготовлена Псалтирь, часто называемая по месту издания Майнцской Псалтирью. Хотя в колофоне этой книги названы Фуст и Шёффер, некоторые исследователи полагают, что те лишь завершили издание, начал же его сам Гутенберг.
В 1462 г. в Майнце произошли крупные политические события. Разгорелась борьба за место архиепископа. Победивший в этой борьбе Адольф фон Нассау зачислил Гутенберга в свою свиту и создал ему все условия для безбедного существования.
Великий первопечатник скончался 3 февраля 1468 г. и был похоронен во францисканской церкви. К сожалению, церковь впоследствии перестраивалась…
Сегодня около полусотни экземпляров Библии Гутенберга — первой книги, отпечатанной в Европе в XV в., — хранятся за семью печатями в престижных библиотеках и монастырях мира.
Конечно, более или менее общепринятая в исторической или библиографической науке точка зрения признает изобретателем книгопечатания именно Иоганна Гутенберга, однако скептики утверждают, что это скорее традиция, чем непреложная истина, — слишком много загадок еще таит Иоганн Гуттенберг…
Старопечатные издания — как бы истоки безбрежного книжного океана дня сегодняшнего. Среди них есть фолианты в роскошных переплетах и изящные книжки-малютки, скромные учебники грамоты и листовки-однодневки, ученые трактаты и иллюстрированные «книги бедняков». Впитав и обобщив многовековой опыт рукописной книжности, книгопечатание с первых десятилетий своего существования стало, помимо всего прочего, важным фактором развития культуры. Возникновение книгопечатания восточнославянских народов неразрывно связано с именем Ивана Федорова.
Дата и место рождения Ивана Федорова точно неизвестны. Родился он около 1520 г. О детстве сведений не сохранилось. Известно лишь из послесловия к «Апостолу», что он был дьяконом церкви Николы Гостунского в Московском Кремле. Нет данных, где и у кого обучался русский первопечатник типографскому искусству. Возможно, он работал в анонимной типографии. Об этом говорит сходство некоторых полиграфических приемов, использованных в московских изданиях без выходных сведений и в книгах, выпущенных в Москве Иваном Федоровым.
Старые русские историки считали Ивана Федорова не более чем ремесленником, послушным исполнителем воли «просвещенных людей» — царя Ивана IV Грозного и митрополита Макария, задумавших приобщить Россию к печатному слову. Историки установили, что мастера, стоявшие у истоков книгопечатания, знакомившие с типографским делом разные страны и народы, были высокообразованными людьми, зачастую имевшими университетское образование. Сохранилась книга Краковского университета, в которой записывали имена лиц, удостоенных ученых степеней. Здесь можно найти имя «Ивана сына Федора Москвитина». Е. Немировский не исключает, что это и есть будущий московский первопечатник.
Единственные документы, из которых мы узнаем о деятельности Ивана Федорова в Москве, — послесловия к московскому и львовскому изданиям «Апостола». В «Апостоле», напечатанном Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем, можно прочитать: «По велению благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси и по благословению преосвященного Макария митрополита начали изыскивать мастерства печатных книг, в год 61-й восьмой тысячи в 30-й год царствования его благоверный царь повелел устроить на средства своей царской казны дом, где производить печатное дело». Это — первое, ставшее знаменитым, свидетельство о начале русского книгопечатания.
Советские историки, исследователи архивов и книгохранилищ доказали, что в это десятилетие между началом «изысканий» мастерства печатания книг и выходом в свет законченного издания «Апостола» Ивана Федорова было напечатано в Москве несколько книг. Неизвестно, кто их напечатал, когда они вышли в свет… В науке за ними закрепился термин «безвыходных» изданий, то есть книг, не имеющих выходных данных.
Несомненно одно: Иван Федоров остается лучшим из наших первопечатников. Безвыходные книги исследователи оставляют как бы в предыстории начала книгоиздательства на Руси. Общественной, авторизованной, сознательно изданной книгой для того времени и для Москвы остается только «Апостол»! И Иван Федоров — первый, кто поднимается над уровнем «простого» ремесленника, печатника-исполнителя. Он был не только «мастер», притом «хитрый» (т. е. искусный), как его называли современники и люди близких ему поколений. Иван Федоров, по мнению И. В. Капустина, был великим новатором и вместе с тем живым человеком с присущими людям качествами.
Но у кого он научился своему мастерству? Когда-то высказывались даже мысли о том, будто он ездил учиться в Германию. Мифических иностранцев объявляли учителями Ивана Федорова те, кто не верил в мастерство русских умельцев. Объявляли «учителем» Ивана Федорова Петра Мстиславца на том основании, что, происходя из города Мстиславля и будучи, по всей вероятности, белорусом, он мог получить там какие-либо навыки от самого Франциска Скорины, если бы только великий белорусский просветитель не напечатал свою последнюю книгу в 1525 г., то есть за 40 лет до начала деятельности Ивана Федорова и Петра Мстиславца…
Иван Федоров выработал новую технику набора, трудоемкую, но оригинальную. Все надстрочные знаки отливались отдельно от литер. Сами же литеры изготовлялись различных размеров. При наборе с литерами меньшей высоты между строками образовывались пустоты, которые заполнялись надстрочными знаками или пробельным материалом. В книгах, напечатанных Иваном Федоровым, случайные оттиски пробельного материала уже не встречаются, что свидетельствует о возросшем умении и мастерства набора и печати.
«Апостол» печатался целый год — с 19 апреля 1563 г. по 1 марта 1564 г. Книга напечатана черной и красной красками. Технология двухцветной печати напоминает приемы анонимной типографии. Но Федоров вносит и новизну. Он впервые применяет у нас двухпрокатную печать с одной формы. Использует он и метод двухпрокатной печати с двух наборных форм, как это делалось во всех европейских типографиях.
Московский «Апостол» снабжен большой фронтисписной гравюрой, изображающей евангелиста Луку. Иван Федоров использовал для большой гравюры рамку из издания Библии на чешском языке 1540 г., напечатанную с немецкой гравюры из более раннего издания. А последняя сама была вариацией итальянских и южнофранцузских мотивов.
Лучшей, поистине поразительной книгой московской печати был и остался на долгое время «Апостол» Ивана Федорова 1564 г., одна из таких, которые, как считает И. В. Капустин, создают целую эпоху в истории культуры. Смысл издания «Апостола» в том новом, что было внесено его создателем: он снабжен замечательным рассказом, послесловием Ивана Федорова, никак не богослужебным; в том, что его украшает вначале большая гравюра, которая впервые в нашем книжном искусстве определенно и точно использует для своих целей иноземный оригинал в стиле Возрождения; в том, что весь «Апостол» снабжен десятками крупных заставок, мастерски гравированных на дереве; в его новой печатной технике; в том, что Иван Федоров подверг редакторскому пересмотру текст «Апостола», заменяя малопонятные старославянские выражения близкими к народному языку.
Деятельность Ивана Федорова продолжалась еще год. В 1565 г. быстро, один за другим, он вместе с Петром Мстиславцем выпускает два «Часовника», впервые создавая в Москве новый тип малоформатного печатного сборника общеупотребительных молитв, то есть книжки, по всей вероятности, бывшей также и учебником. В послесловии к «Часовнику» говорится, что напечатан он «подвигом и прилежанием, трудами и изысканием Ивана Федорова да Петра Мстиславца».
Опричнина, введенная Иваном Грозным, внушала им большое беспокойство. «На нас многие зависти ради многие ереси умышляли», — писал впоследствии Иван Федоров, объясняя свой и Мстиславца отъезд в Белоруссию, которая тогда принадлежала Польско-Литовскому государству. Так что Иван Федоров и Петр Мстиславец выпустили в Москве всего две книги, но и этого вполне достаточно, чтобы Иван Федоров навсегда остался первопечатником Руси. Имевший церковный сан дьякона, Иван Федоров вывез из Москвы не только жену и детей, но и необходимые для продолжения книгопечатания инструменты и материалы. Вскоре Федоров и Мстиславец смогли возобновить работу в Литве, в имении гетмана Ходкевича в Заблудове. Здесь в 1569 г. было напечатано «Евангелие Учительное». В отличие от московских эта книга была не богослужебной и предназначалась для домашнего чтения. Из имения Ходкевича Иван Федоров в 1572 г. переехал во Львов, несмотря на то что Ходкевич в награду за труды подарил Федорову сельцо, где первопечатник мог заниматься земледелием, безбедно жить. Но Федоров отказался от оседлой жизни, считая свою печатную деятельность апостольским служением. («Апостолами», что в переводе с греческого значит «посланные», назывались ученики Христа, которых он отправил по всему миру рассказывать о себе.)
Во Львове 14 февраля 1574 г. вышла первая на Украине точно датированная печатная книга, так называемый львовский «Апостол».
В том же году во Львове Иван Федоров впервые напечатал книгу для русских детей — «Азбуку». Второе издание «Азбуки» вышло в 1576 г. в городе Остроге, куда Федорова пригласил князь Константин Острожский. В 1580 г. Федоров выпустил Новый Завет небольшого формата, удобного для чтения. Это первая книга в русской истории, которая сопровождена алфавитно-предметным указателем. Но настоящим подвигом Ивана Федорова являлась колоссальная работа над полной славянской Библией. Этот гигантский труд занимал 1256 страниц.
Федоров и его помощники использовали не только греческий, но и еврейский текст Ветхого Завета, а также чешский и польский переводы. А в основу был положен текст Геннадиевской Библии[16].
Именно к этой «Острожской Библии», как называют ее теперь историки, восходит тот славянский библейский текст, который существует и в современных изданиях. На подобный героический труд, да еще впервые в истории России, был способен только незаурядный человек. Он в совершенстве владел несколькими языками — греческим, латинским, польским. Отлично разбирался в тонкостях церковно-славянской грамматики.
«Острожская Библия», вышедшая в 1580–1581 гг., была последним печатным трудом Федорова. После Библии Федоров выпустил лишь «Хронологию» Андрея Рымши — первое сочинение светского характера, отпечатанное на Украине.
Князь Константин Острожский быстро охладел к издательской деятельности Федорова, и первопечатнику снова пришлось искать средства для продолжения дела его жизни. В эти годы Иван Федоров изобрел разборную пушку и занимался усовершенствованием ручных бомбард. В поисках заказчика он отправился из Львова в далекое и нелегкое по тем временам путешествие — в Краков и Вену, где встретился с императором Священной Римской империи Рудольфом II (1576–1612) и демонстрировал ему свое изобретение. Рудольфа II оно вполне удовлетворило, но условия, выдвинутые Федоровым, императора не устроили.
Тогда Иван Федоров написал письмо саксонскому курфюрсту Августу (1553–1586): «…Итак, я владею искусством изготовления складных пушек… каждую без исключения такого рода пушку можно разобрать на отдельные, строго определенные части, а именно на пятьдесят, сто и даже, если потребуется, на двести частей…» Об изобретении в письме говорится неясно, можно лишь судить, что это была многоствольная мортира с взаимозаменяемыми частями. Возвращаясь во Львов, Федоров занемог и 3 августа 1583 г. «впал в болезнь к смерти» и скончался в одном из предместий Львова, которое называется Подзамче. Умер он в бедности, не имея средств, чтобы выкупить заложенное ростовщику типографское имущество и отпечатанные книги.
Его похоронили на кладбище при храме Святого Онуфрия, храм принадлежал Львовскому православному братству. На могиле Федорова был поставлен надгробный камень с надписью: «Друкарь книг, пред тым невиданных».
Иван Федоров занял место в истории русского искусства как замечательный мастер книжной гравюры. Как художник он был мастером, знавшим и понимавшим достижения искусства Возрождения, но в первую очередь помнившим практику замечательных художников русской рукописной книги. Его старопечатный стиль — энергичная пластическая лепка листьев и ветвей. Он соединял эффекты черного и белого, линии и фона. В этом его новаторство. Он отчетливо сознавал и воплощал специфику гравюры на дереве, ксилографии. Функции заставок или фигурных наборных окончаний старой книги, когда спусковая полоса оканчивалась как треугольник, обращенный вершиной книзу, явно были художественно-декоративными и помогали процессу чтения.
Шрифт Ивана Федорова тесно связан по рисунку со шрифтами безвыходных книг. Но он имеет и свои особенности. Букву «Ж», например, Федоров вырезал и отливал со своеобразно нависающим слева верхним завитком. Его шрифт чуть наклонный, буквы как бы упруго гнутые, хорошо читаются.
Унциал, унциальное письмо — каллиграфический вариант одного из основных типов обычного письма III–V вв., называемого иногда первоначальным минускулом. Характеризуется крупными, округлыми буквами, почти не выходящими за пределы строки, без острых углов и ломаных линий. Унциальное письмо широко применялось в христианских книгах, а также в рукописях с античными текстами.
Аммоний Александрийский — христианский философ III в., первым в истории составил гармонию четырех Евангелий. Труд этот называется «Гармония Евангелий», или «Диатессарон». Аммоний разместил параллельно с Евангелием от Матфея схожие фрагменты из остальных Евангелий (разбиение Аммония). При этом порядок евангельского текста сохранялся лишь для Матфея, в то время как остальной текст выстраивался по принципу параллельности тексту Матфея, а не в порядке изложения остальных евангелистов. К тому же текст остальных Евангелий, судя по всему, был представлен не полностью, а только в той мере, в какой он находил параллели у Матфея.В первой половине IV в. Евсевий Кесарийский составил систему ссылок между параллельными местами всех четырех Евангелий, которая получила название каноны Евсевия. Они воспроизводились во многих рукописях Евангелий поздней Античности и Средневековья, а впоследствии и в ряде печатных изданий. Возник особый стиль художественного оформления рукописных таблиц канонов в виде аркад, обрамляющих столбцы номеров параллельных фрагментов.
Септуагинта — первый греческий перевод Ветхого Завета, сделанный в течение III–II вв. до н. э. Ветхий Завет в этом переводе сыграл огромную роль для христианской церкви. Им пользовались апостолы, новозаветные писатели, святые отцы. С него был сделан и первый перевод Ветхого Завета на церковно-славянский язык Кириллом и Мефодием. Собрание священных книг Септуагинты вошло в Александрийский канон.
Фридрих Август II (1797–1854) — король Саксонии с 1836 г. Один из знаменитейших меценатов своего времени.
Афанасий Великий (ок. 298–373) — один из греческих отцов церкви, принадлежавший к александрийской школе патристики; епископ Александрийский. Известен как один из наиболее энергичных противников арианства. К 350 г. он остался единственным неарианским епископом в восточной половине Римской империи. Ему традиционно приписывается составление Афанасьевского символа веры.
Месоамерика (Мезоамерика, Средняя Америка) — историко-культурный регион, простирающийся примерно от центра Мексики до Гондураса и Никарагуа. Термин был введен в обиход в 1943 г. немецким философом и антропологом Паулем Кирхгоффом.
Киче («люди лесной страны») — коренная народность Америки, жившая в горах Гватемалы; часть этнической группы майя.
Патристика — философия и теология Отцов Церкви, т. е. духовно-религиозных вождей христианства до VII в.
Геннадиевская Библия — первое полное собрание книг Священного Писания в церковно-славянском переводе, завершенное в 1499 г. под руководством архиепископа Геннадия Новгородского (? — 1505). До этого времени на Руси существовали лишь переводы отдельных частей Библии, а целиком ее читать могли только немногие ученые люди, знавшие древние языки.