Теперь с 9 часов утра и до поздней ночи следователи едва поспевали записывать то, о чем рассказывал Зорге. Допросы вел Ёсикава. Он не очень хорошо знал немецкий и английский. Но Рихард отказался от переводчика, и, когда следователь и подсудимый переставали понимать друг друга, Зорге начинал писать свои показания на листах бумаги. Ёсикава просматривал листы, а затем Рихард каждый из них подписывал.
Даже в комнату следователя Зорге приводили в наручниках, с закрытым сеткой лицом: и как узник он был для них опасен.
Поначалу, не поняв причины того, почему Зорге решил заговорить, и думая, что этим он хочет облегчить свою участь, прокурор иронически процитировал японскую пословицу:
- "Лучше один лишний день на этом свете, чем тысяча - на том"?
Зорге смерил его уничижительным взглядом и ответил тоже пословицей:
- "Солдату не миновать смерти на позициях. Нет, я не надеюсь на бамбук нынешнего года - я надеюсь на ростки будущих лет".
Следователь, ничего не поняв, покачал головой:
- Говорить о будущем - смешить мышей под полом. - И, оборвав этот казавшийся не относящимся к делу разговор, раскрыл пустую папку: - Итак, приступим или, точнее, продолжим...
Да, Зорге давал показания, но прежде всего он потребовал от Ёсикавы:
- Я прошу ни в коем случае не преследовать Исии. Она совершенно не имеет никакого отношения к моей деятельности разведчика.
Прокурор клятвенно обещал все: ему ведь нужно было получить от разведчика показания по существу дела.
Рихард взял на себя главную ответственность и "вину", чтобы хоть как-то отвести удар от своих друзей и помощников. Он утверждал, что все члены его группы были лишь исполнителями его воли и держать ответ должен только он один. В своих показаниях Зорге не раскрывал никаких тайн, которые могли бы нанести ущерб делу его жизни, ущерб Советскому государству и Красной армии. Каждое слово его показаний произносилось с достоинством.
Зорге дал прямо понять следователям, что не раскроет секреты своей работы, технологию разведывательной деятельности группы. Нет, он будет вести с ними разговор только о самом главном. И тюремщики невольно подчинились его желанию.
Отвечая на их вопрос о целях, поставленных перед группой "Рамзай" в Японии, Рихард говорил:
- Вряд ли есть смысл вновь объяснять характер моей миссии. Важность ее ясна, если не забывать усилия, которые за эти прошедшие два с половиной года употребляла Германия, чтобы вовлечь Японию в войну... В 1941 году Германия всячески подстрекала Японию на войну с Советским Союзом. Москву всегда интересовала позиция Японии во Второй мировой войне. Советский Союз испытывал необходимость в получении информации о позиции Японии после начала германо-советской войны. Что касается моей главной миссии в Японии, а именно: выяснения того, быть войне или миру между Советским Союзом и Японией, то эта миссия не имела ни к чему столь непосредственного отношения, как к ответу на вопрос, какова будет позиция Японии по отношению к вышеупомянутым двум мировым политическим событиям (Вторая мировая война и германо-советская война)...
В другой раз, поясняя задачи группы "Рамзай", Рихард говорил:
- Сам же Советский Союз отнюдь не собирался вступать в политические конфликты и военные столкновения с другими странами, особенно с Японией; не намеревался он так же совершать агрессию против нее. Следовательно, моя группа, как и я сам, прибыли в Японию вовсе не как ее враги.
Рихард изумлял тюремщиков и следователей. Ничего подобного не случалось им видеть и слышать за всю жизнь. Подсудимый не чувствовал себя виновным, не пытался каяться и вымаливать пощаду. Наоборот, он был тверд духом. Он объяснял им, что идея, которой он служит, велика и благородна. Тюремщики пытались унизить его: "Ваша группа - гнездо шпионажа, вы сами шпион". Он отвечал им, вспоминая слова, услышанные давным-давно от Старика и пронесенные им через собственную жизнь:
- К нам никак не относится то понятие, которое обычно вкладывается в слово "шпион". Еще в тридцать пятом году, когда я и Клаузен прощались перед отъездом с начальником Четвертого отдела Генштаба Красной армии, он говорил нам: "Я хотел бы, чтобы ваша деятельность создала возможность избежать войны между Японией и Советским Союзом". Советская сторона в течение многих лет занимала позицию устранения трений и столкновений с Японией. Это ясно подтверждалось целым рядом примеров. Так, во время событий в районе Халхин-Гола, хотя преимущество было на стороне советских войск, СССР согласился на заключение перемирия с Японией. Далее, во имя поддержания мира между Японией и Советским Союзом СССР передал Японии железную дорогу в Северной Маньчжурии. Или другой пример. Во время посещения Европы министром иностранных дел Мацуокой Советский Союз на основе моей информации сразу же согласился заключить договор о нейтралитете. В этом и состоит наше отличие от людей, именуемых шпионами, и от идеологических позиций, которые они занимают. Именно поэтому в тексте радиограммы, которую я намеревался послать в московский Центр вечером накануне своего ареста, я писал, что наша миссия в Японии выполнена, поскольку удалось избежать войны между Японией и СССР, и я просил, чтобы нас либо вернули в Москву, либо отправили в Германию.
Теперь, из разговоров между следователями, Зорге улавливал отрывочные сведения о положении в мире. И, когда узнал, что гитлеровские армии получили сокрушительный разгром под Москвой, уже открыто не сдержал своей радости...
В соседних кабинетах, разделенных глухими, звуконепроницаемыми стенами, в эти же часы, дни и месяцы вели единоборство со своими противниками товарищи Зорге.
Клаузен с самого начала заявил, что он был лишь техническим исполнителем, радистом, и от него следователи не пытались узнавать что-либо, выходящее за тексты радиограмм.
Не дрогнул, оказавшись в руках охранки, Вукелич. Бранко проявил исключительное мужество. В "деле о группе Зорге" прокурор вынужден был отметить, что он не смог добиться от югослава никакой информации. Прокурор не добавил, что эту информацию тюремщики пытались вырвать у Бранко страшными пытками. Югослав молчал.
Тяжелобольной, обреченный на медленное угасание в камере, художник Ётоку Мияги решительно отрицал, что его деятельность могла причинить ущерб родной стране. Его арестовали первым, 10 октября 1941 года.
- Я с самого начала хорошо понимал, что в случае войны Японии против Советского Союза моя разведывательная деятельность была бы не в интересах обороноспособности Японии, - говорил он. - Однако мы считаем, что подлинной обороной страны является политика избежания войны. В этом смысле я полагаю, что наша деятельность, скорее, отвечала интересам японского народа, чем наносила ему ущерб... Поэтому мы и вели нашу разведывательную деятельность, стремясь в конечном счете отвести нападение Японии на Советский Союз.
Точно таким же предстал во время следствия и другой японский соратник Рихарда - Ходзуми Одзаки.
Его схватили на три дня раньше, чем Зорге. Ворвались в дом и, не дав вымолвить на прощание ни слова, в наручниках отвезли в участок, продержали в застенке две недели, изуверски пытали. За эти две недели Ходзуми похудел на восемь килограммов. Затем его так же заточили в одиночной камере тюрьмы Сугамо.
* * *
Следственная машина работала. Допрашивали Анну, арестованную через месяц после того, как был схвачен Макс Клаузен. "Выбивали" показания еще из нескольких японцев, привлеченных по "делу Зорге".
В качестве свидетелей перед следователями предстали даже бывший премьер-министр принц Коноэ и министр иностранных дел Мацуока.
11 мая 1942 года министр юстиции направил императору Хирохито доклад, в котором говорилось:
"С октября 1941 года в прокуратуре Токийского районного гражданского суда под руководством полицейского управления ведется тщательное расследование деятельности международной секретной разведывательной группы. В настоящее время завершена первая стадия следствия, в результате которого стала ясной почти полная картина деятельности. Это позволило нам послать Вашему Величеству письмо о предварительном судебном следствии по отношению к главным действующим лицам. Имеем высочайшую честь докладывать Вашему Величеству об итогах дела. Так называемая международная секретная разведывательная группа состоит как из иностранных, так и японских коммунистов (слово "коммунист" было равносильно слову "враг"). Они... в течение многих лет получали в свои руки большое количество очень важных секретных материалов нашего правительства...".
Спустя шесть дней, 17 мая, сообщение о раскрытии разведывательной организации появилось во всех японских газетах. Впервые были названы имена ее участников: "Специальный корреспондент газеты "Франкфуртер цайтунг" в Японии Рихард Зорге, 47 лет; помощник заведующего токийским отделением французского агентства новостей Гавас Бранко де Вукелич, 38 лет; художник Ётоку Мияги, 40 лет; неофициальный советник токийского отделения правления Мантэцу Ходзуми Одзаки, 42 года; владелец светокопировальной мастерской в Токио Макс Клаузен, 44 года. Указанные лица обвиняются в нарушении законов "О поддержании общественного порядка", "Об обеспечении государственной обороны", "О сохранении военной тайны"...". В сообщении указывалось, что эти разведчики "прилагали большие усилия и детально исследовали всю обстановку в Японии. Они обладали обширными познаниями, позволявшими им оценивать состояние важнейших внутренних и внешних проблем империи".
Это короткое официальное сообщение потрясло всю Японию. И не только Японию.
В мае 1942-го ни Рихард, ни его товарищи почти ничего не знали друг о друге. Только дважды совершенно случайно удалось встретиться Клаузену и Одзаки. В первый раз это произошло, когда тюремный надзиратель вызвал Макса подписать бумаги для получения продуктов. Откинув сетку амигасы, Клаузен склонился над столом и вдруг услышал, как кто-то рядом тихо произнес по-английски:
- Будь готов, им известно все.
Макс повернул голову и узнал Ходзуми. Дружески улыбнулся ему и ответил:
- Пускай позабавятся.
Одзаки вывели. Случилось это в самом начале следствия. В другой раз они встретились спустя много месяцев.
Ходзуми была предоставлена возможность написать родным. Он старался, чтобы каждая строка, выведенная его рукой, дышала бодростью и нежностью.
Он старался заполнить безрадостную жизнь в тюремных стенах чтением. Писал жене: "Что касается книг, то сначала я буду читать те, что на японском языке, а потом перейду к чтению западных... Я уже составил план чтения".
И Рихард в ужасающих условиях тюрьмы так же не отказывал себе в одной самой постоянной и страстной привязанности - в книгах. Он перечитал все, что могло представить для него, историка-исследователя, интерес в тюремной библиотеке. Из мизерных средств, которыми он располагал, Рихард просил своего адвоката Асануму покупать книги, которые непременно хотел прочесть и которые могло разрешить тюремное начальство.
Исии Ханако разыскала этого адвоката - и Асанума рассказывал ей, как радуется Зорге, когда получает желанную книгу, как поглаживает рукой по ее переплету, горячо благодарит. Адвокат передавал Исии приветы и говорил, что его подопечный при любой возможности расспрашивает и о ней, и о семьях своих товарищей и соратников: он испытывает к ним чувство глубокой любви.
В полицейском деле, лишенном эмоций, была собрана о Зорге даже самая личная, конфиденциальная, интимная информация.
Интимная информация
Самую ценную информацию Зорге получал в германском посольстве в Токио, в кабинетах военного атташе, затем посла Ойгена Отта, представителей гестапо, МИД Германии и других служб. Но главным был Ойген Отт, его секретарша и его жена Хельма-Тереза. Это ей в тюрьме Сугамо при личной встрече с послом Ойгеном Оттом Рихард просил передать последний привет.
Военная карьера Ойгена Отта началась на придворных балах вюртембергского короля, где он ловко кружил в вальсе светских дам, легких на ноги и на головы, как о них говорили гвардейские офицеры двадцатых годов. В начале 30-х Отт женился на Хельме - дочери адвоката и государственного деятеля Роберта Бодевига из городка Ланштейна. В прошлом она увлеклась левыми (во всех смыслах) идеями, говорила о политике, пила сладкие вина, пела застольные песни и однажды ночью во Франкфурте оказалась в компании молодого красивого доктора. Им был Рихард Зорге. Вскоре Хельма и Рихард забыли друг о друге, но жизнь решила по-своему и свела их в Токио. В новом положении, новом качестве, но со старыми привычками и желаниями. И чем больше генерал и посол Ойген Отт восторгался военно-политической проницательностью Зорге, тем больше, со своей стороны, оценивала способности молчаливого Рихарда Хельма Отт. Супруг делал вид, что ничего не замечал.
Хельма же с гордостью иронизировала: "Что вообще может мужчина, попавший в орбиту Гитлера? Все - и ничего. Фюрер в новой берлинской рейхсканцелярии дал 29 марта 1941 года личную аудиенцию и персонально инструктировал своего посла в Японии - Ойгена Отта. С тех пор генерал знает только политику".
Хельма гордилась влиянием своего мужа, но и неистово ревновала "своего подопечного" Рихарда. В ее немилость однажды попала некая Зелла Габелин, которая сначала провинилась лишь тем, что оценила способности доктора Зорге. Где-то она так отозвалась о Рихарде: "Он умеет очень увлекательно рассказывать. Внимателен по отношению к окружающим его людям, владеет большим искусством слушать и делать точные замечания. Предупредителен".