Утром 7 ноября 1944 года в сопровождении коменданта тюрьмы и других официальных лиц Ходзуми Одзаки переступил порог небольшой железобетонной комнаты с голыми высокими стенами. В передней стоял алтарь Будды. Главный тюремный капеллан, склонив голову, предложил арестованному чаю или саке. Спросил:
- Кого вы желаете известить о своей смерти и как вы хотите распорядиться своим имуществом?
Одзаки неторопливо, с мягкой улыбкой на губах ответил.
Священнослужитель заговорил снова:
- Жизнь и смерть - это одно и то же для того, кто достиг высшего блаженства. Высшее блаженство может быть достигнуто, если положиться на милосердие Будды.
Ходзуми все с той же мягкой улыбкой отозвался:
- Против милосердия бессилен и меч.
Затем он встал на колени, а священник прочел молитву. Одзаки слушал внимательно, закрыв глаза и наклонив голову. Потом он поднялся, поблагодарил священника и сказал:
- Я готов.
И направился к двери, расположенной рядом с алтарем.
Прошло несколько минут. Та же группа во главе с комендантом Исидзимо вошла в другую камеру.
Навстречу поднялся с циновки высокий мужчина в роговых очках. Годы, проведенные в каменном застенке, покрыли землистой бледностью его волевое красивое лицо. Светлые глаза смотрели из-за стекол очков спокойно и даже чуть насмешливо, хотя он понимал, что должен означать этот необычно ранний визит.
Комендант, соблюдая ритуал, спросил:
- Ваше имя, заключенный?
- Рихард Зорге.
- Ваш возраст?
- Сорок девять лет.
- Вы женаты?
- Да...
Он посмотрел на потолок камеры - туда, где узкой щелью светилось окно. К счастью, он не мог знать, что уже нет в живых его Кати. Еще летом прошлого, сорок третьего года она тяжело заболела и умерла в маленькой сибирской деревне под Красноярском. Он не получил ее последнего, так и не отправленного письма, в котором Катя писала: "Милый Ика! Я так давно не получала от тебя никаких известий, не знаю, что и думать. Я потеряла надежду, что ты вообще существуешь... Все это время для меня было очень тяжелым, трудным. Очень трудно и тяжело еще потому, что, повторяю, не знаю, что с тобой и как тебе. Я прихожу к мысли, что вряд ли мы встретимся еще с тобой в жизни. Я не верю больше в это, и я устала от одиночества. Если можешь, ответь мне... Что тебе сказать о себе? Я здорова. Старею потихоньку. Много работаю и теряю надежду когда-либо увидеть тебя. Обнимаю тебя крепко. Твоя К.".
Комендант продолжал:
- У вас имеются дети?
- Нет.
- Токийским судом вы приговорены к смертной казни через повешение.
- Знаю.
- Верховный суд империи апелляцию отклонил.
- Знаю.
- Приговор должен быть приведен в исполнение 7 ноября 1944 года. То есть сегодня. Сейчас.
Наступила тишина. Зорге молча собрал со стола бумаги.
- Я готов.
Он направился к двери камеры. Тюремщики расступились. Он вышел.
Он шел твердо, прямо. Семенившие по бокам и сзади низкорослые охранники с тревогой и изумлением смотрели на него: этот человек совсем не похож на обреченного, которого ведут на смерть.
Надо было пересечь тюремный двор. Яркий свет ослепил Рихарда.
Зорге открыл глаза, неторопливо пересек двор тюрьмы, вошел в пустое помещение.
К нему приблизился буддийский священник:
- Кого вы желаете известить о смерти, сын мой?
- Никого.
- Как вы желаете распорядиться своим имуществом?
- У меня нет имущества.
Священник привычным скорбным голосом повторил формулу о жизни и смерти, о высшем блаженстве и милосердии Будды и спросил:
- Какие будут ваши последние желания?
- Я прошу сохранить в моем "деле" эту рукопись, - он протянул священнику листки своих последних записей.
- Непременно будет сделано, сын мой.
- Я прошу сказать, что стало с моими друзьями, арестованными вместе со мной.
Священник повернулся к коменданту тюрьмы:
- Я думаю, в последнюю минуту это не будет нарушением.
Комендант кивнул:
- Хорошо, я отвечу. Я знаю лишь о Ходзуми Одзаки. - Он посмотрел на часы: - Сорок шесть минут назад, в десять часов пятьдесят одну минуту, Одзаки принял смерть.
Рихард склонил голову.