Что касается суда над КПСС, то не судить ее нужно, а поклониться светлой ее памяти и поблагодарить за то, что вырастила себе достаточно зубастую смену.
Невольно возникает вопрос: а почему это, собственно говоря, не теория, а эмпирика, то есть практика? Да потому, что разработана вся эта тонкая механика лишь для одного-единственного цикла — для Нашего имперского (1881–2025). Для остальных девятнадцати имперских циклов и сотен циклов восточных и западных вся эта механика, может статься, и вовсе не нужна, ибо наш цикл энергетически сверхмощный, а потому позволяет рассматривать тончайшие эффекты.
Другие имперские циклы, не говоря уж о восточных и западных, много слабее. А потому там тонкой механики либо вовсе нет, либо она почти не отличается от шума, фона, случайных помех. Увы, теория работает чисто лишь в самых главных эпизодах мировой истории. Чтобы возвести эти построения, эти аналогии в ранг теории, в ранг принципов истории, необходимо провести максимальное количество эмпирических описаний различных циклов.
Имперские циклы у нас впереди, а пока первые попытки разбора циклов американских. Несомненно, США — одно из мощнейших государств во всей истории Запада. Быть может, это первое государство Запада, имеющее глобальную энергетику. Отсюда точность и чистота дат, недвусмысленность исторических оценок, достаточная известность исторических событий и тех, кого эти события поставили на пьедестал.
История Североамериканских Штатов коротка и весьма наглядна. Достаточно назвать имя президента, чтобы определить ту или иную эпоху. Выборы президента проводятся в високосном году. Править президент начинает в год принятия решений и правит четыре года. Более удачного ритма и придумать нельзя, тут американцам здорово повезло. Выборы в високосном году — не столько принятие нового решения, сколько отмена старых. Вот почему вероятность переизбрания старого президента всегда меньше, чем кажется. Зато новый президент в год принятия решения (годы Быка, Змеи, Петуха) не испытывает слишком сильного народного давления и волен действовать относительно свободно. Возможно, такое согласие с природным ритмом — одна из причин уникального явления, свойственного, пожалуй, только Америке. Именно там из весьма заурядных претендентов вырастают очень хорошие президенты.
В истории США достаточно хорошо просматриваются не только 4-летний, но и 12- и 36-летние ритмы. Началась означенная история в ничем особенно не выделяющемся 1753 году. Через 12 лет, в 1765-м, на конгрессе по поводу гербового сбора американцы уже чувствовали себя самостоятельным народом и отказались признать за метрополией право на обложение налогами колоний, не имеющих своих представителей в английском парламенте.
Еще через 12 лет Соединенные Штаты приняли Декларацию независимости. Истинно революционным стал 1789 год, когда под давлением народных масс были приняты 10 поправок к конституции («Билль о правах»), провозгласивших основные демократические свободы. В том же году началось президентство в США. Первым президентом стал Джордж Вашингтон. Так начинается вторая фаза первого 144-летия США.
Третья фаза всегда наступает менее заметно: доктрина Монро (невмешательство Европы в дела Америки и наоборот), президентом становится Джон Куинси Адамс. А вот четвертая фаза в экономических циклах Запада всегда наступает бурно. В 1861-м президентом становится великий Авраам Линкольн, начинается Гражданская война, длившаяся, как и положено, четыре года, за этим последовала реконструкция Юга, что в сумме дало так называемую буржуазно-демократическую революцию. Структурный гороскоп называет все это иначе. Согласно его теории четвертая фаза экономического цикла порождает политическое чудо, некий строй, который почти без изменений просуществует до наступления следующей четвертой фазы, то есть до 2005 года.
В 1897 году начинается второе 144-летие США. Президентом становится Уильям Мак-Кинли. Четвертая, освобождающая фаза сделала свое дело: США вышли па первое в мире место но объему промышленного производства. Однако следующий кризис был не за горами: Великая депрессия (1929–1933). Из кризиса вывел страну Франклин Рузвельт. В 1933 году началась вторая 36-летняя фаза. Наступление третьей фазы не связано со слишком глубоким кризисом, однако помнится нам хорошо. 1969 год: разгар вьетнамской войны, массовые демонстрации протеста, президентом становится Никсон.
Теперь произведем простейший арифметический подсчет и легко увидим, что с 1993 года США входят в длительный 12-летний идеологический ступор, который разрешится революционным 2005 годом. Весьма вероятно, что именно 2005-й подарит очередного великого президента так же, как великих президентов подарили 1933-й (Рузвельт), 1861-й (Линкольн), 1789-й (Вашингтон. Это игра в чет-нечет, дающая наиболее четкие аналогии через 72 года).
Трудно удержаться и не сослаться на умную книжку Артура Шлезингера-младшего «Циклы американской истории», написанную в 1986 году и изданную у нас, кстати, осенью 1992 (намекаю на то, что моя статья уже вышла). В этой книге много ритмических версий, но результирующей признана версия с 30-летним периодом. «В какой-то момент, который наступит около 1990 г., должно произойти резкое изменение в национальных настроениях и ориентации — изменение, сравнимое с теми взрывами новаторства и реформ, которые последовали после прихода к власти Теодора Рузвельта в 1901 г., Франклина Рузвельта в 1933-м и Джона Кеннеди в 1961 г.». Красиво сказано — два Рузвельта, Кеннеди. Наша теория скромнее, зато, думается, точнее. Предлагаем Артуру заочный спор. В какой-то момент, который наступит около 2005 года, должно произойти резкое изменение в национальных настроениях и ориентации.
Теперь два слова о стихиях. Нет никаких сомнений в том, что с 1933 по 1969-й стихии сыска, подозрительности, шпиономании доминировали в США. Достаточно вспомнить о печальной судьбе супругов Розенберг, о жути маккартизма, о знаменитом национальном комплексе «красные под кроватью», о внезапных вспышках террора. А главное здесь то, что США почти всю фазу участвуют в войнах: Вторая мировая, Корея, Вьетнам. После 1969 года США стремительно сворачивают свое присутствие во Вьетнаме и в дальнейшем стараются не столько воевать самим, сколько добиваться успеха чужими руками. Политическая мощь США многократно возрастает.
О четвертой фазе пока умолчим — эго дело будущего. А вот первая фаза (1897–1933), как и полагается мистической фазе, утопает в тумане. Внимание в те годы было приковано к Европе, об Америке думали мало. А между тем там происходило удивительное. Убогая, деревенская держава вдруг (?) начинает умнеть (Белл, Эдисон, Форд), обрастать могучей промышленностью, богатеет и жиреет на глазах. Ей еще трудно вырастить свою науку, свое искусство, но Европа уже грузится на пароходы, готовая помочь новой сверхдержаве. Именно в первой (мистической) фазе рождается великая «фабрика грез» американского, то бишь мирового, кино, рождаются новые жанры кино, весь его строй на многие годы вперед. Для нас же главным остается атмосфера ватной тишины в стране. Страна спала и во сне толстела, готовясь проснуться и стать великой державой.
Для полноты картины надо было бы рассмотреть еще и Восток — как там дела с распределением стихий. Однако, как вскоре выяснится, следить за трансформацией политики на Востоке можно, лишь памятуя о правиле романтизации угнетенных стихий. А потому разговор об обратной логике Востока откладываем до главы «Романтики времени».
Хотя речь и идет о теории, совсем пренебрегать иллюстрациями не стоит. Существование обратной логики слишком парадоксально, чтобы поверить в нее сразу и безоговорочно. Поэтому еще раз, подобно Алисе, попавшей в Зазеркалье, попробуем проверить: сон все это или не сон. Открытие обратной логики было сделано в год рождения идей (1993). Проверкой идей лучше всего заниматься в год реализма, завершительства, подведения итогов. Таким стал 1995 год. Первой вышла работа «Кошкин дом», посвященная второй фазе современной имперской России.
«Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову!» — кричала кондукторша из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Сам же Михаил Булгаков (1891–1940) родился в год Кота и всю свою творческую жизнь прожил в России кошачьего 36-летия (1917–1953). Так что Котам в это время не только не было ничего запрещено, но, напротив, все сходило с рук, все удавалось.
Строго говоря, это 36-летие принадлежало трем знакам — Коту, Козе и Кабану (каждому но 12 лет). Но в имперское время открытые знаки имеют значительное преимущество, ибо олицетворяют единение народа и подъем государства. Лидерство Кота в означенном 36-летии очевидно, однако не стоит все несчастья этого времени сваливать на сам знак. Коты и мучители, и мученики, и праведники, и грешники. Тяжелое им выпало время — убить крестьянскую Россию, родить индустриальную, выиграть, разделить имперскую Россию на национальные территории.
Уже 1917 год показал новый стиль российского времени: Если роль Ленина сводилась в основном к долгому дореволюционному воспитанию партии нового типа, то Троцкий (1879–1940), подобно Коровьеву, буквально «соткался из воздуха» и явился истинным гением (злым или добрым — кому как нравится) и революции, и всей Гражданской войны. Произошло это оттого, что сама стихия революции, ее внезапные повороты, кровавые вспышки, авантюризм гораздо ближе вечно бунтующему Коту, чем планомерной Лошади.
Впрочем, необходимо помнить, что прекрасный партизан, кавалерист и бунтовщик, Кот остается самым слабым полководцем, ибо не в состоянии просчитать будущее сражение, целиком уповая лишь на внезапность, смелость и везение. Поэтому, оставив полководческую славу Петухам, Змеям и Обезьянам, Кот прославился как классический комиссар. Троцкий был, по сути, комиссаром и вдохновителем всей российской армии, создав ее из ничего, подобно все тем же булгаковским специалистам по материализации чувственных идей. Па микроуровне образ классического комиссара на собственном примере вывел Дмитрий Фурманов (1891–1926), также, разумеется, Кот.
Однако истинный царь кошачьего царства не торопился выходить на первые роли. Как это и бывает в сообществе братьев наших меньших, лидером стал самый некрасивый, невоспитанный и злобный Кот. Именно Сталин (1879 1953) встал па царство, которое благополучно длилось до самого конца 36-летия.
Сталин был бездарным полководцем, бездарным политиком, да и вообще малокультурным человеком. Однако все эти недостатки ничего не стоили перед единственным достоинством — масштабом личности. Тиран и деспот, но вселенского масштаба, а стало быть, самый лучший для второй (кошачьей) фазы самого главного имперского цикла в мировой истории. Сталин и Булгаков, Сталин и Мандельштам (1891–1938) в каждой из таких нар противостояли великие глобалисты. Булгаков — венец мировой прозы, Сталин — последний всемирный деспот. Oil и не открывали новых дорог, они закрывали длинную череду мировых персонажей. Кот ведь не только завершитель, но еще и реализатор: еш дело — итоги. Кстати, разрушительный пафос легко можно увидеть и в романе Булгакова, недаром сгорает рукопись, сгорают дома, исчезают люди, но никто не рождается, ничего не возникает.
Милые кошачьему сердцу погромы можно видеть и па кинопленке. В лучшем фильме главного режиссера З6-летия Григория Александрова «Веселые ребята» то коровы громят банкетный зал, то музыканты крушат все подряд на заурядной репетиции. Фильм настолько угодил Сталину, всей стране и даже миру бесшабашной, ликующей радостью в лохмотьях, что пойманное настроение пытались удержать на все 36-летие. В «Цирке» (1936) чуть причесанная атмосфера «кошкиного дома» еще сохранилась. Но уже в «Волге-Волге» (1938) свет тускнеет, а в «Светлом пути» (1940) уже все фальшь. Впрочем, после войны у Александрова открылось второе дыхание: фильмы «Весна» (1947), «Встреча на Эльбе» (1950) — одновременно и пафосные, и игривые, одним словом, соответствующие своему времени и его главному знаку.
Еще сильнее тяга к пафосу видна у Котов-актеров. И если в другие эпохи и в другом исполнении богатыри выглядят ненатурально, то Котов патетика только украшает. Первейший в этом ряду, конечно же, Николай Черкасов (1903–1966). Его Александр Невский, вещающий лозунгами, или режиссер Громов из «Весны» — вот лицо эпохи. «Кто на Русь с мечом придет, от меча и погибнет» — разве это не главные слова 36-летия, ушедшего па подготовку к войне, войну и послевоенное восстановление? И Кот как один из самых боевых знаков лучше других показывал, как надо жить. Павел Кадочников (1915–1988) — это майор Федотов, умудрившийся в немецком застолье выпить «За нашу победу!» («Подвиг разведчика», 1947). Он же Алексей Мересьев («Повесть о настоящем человеке», 1948). Истинное народное лицо эпохи — Борис Андреев (1915–1982): Саша Свинцов («Два бойца», 1943) или Илья Муромец в одноименном фильме (1956).
Разумеется, национальный характер всего народа не может воплотить один знак, пусть даже всего на 36 лет. Нужен хотя бы один оппонент. Лучший вариант второго полюса — Кабан (в следующем 36-летии такой парой будет пара Лошадь — Тигр). Идеальную пару для всей эпохи изобразили Борис Андреев и Марк Бернес (1911–1969, Аркадий Длюбин в фильме «Два бойца»). Кот — простой, открытый, внушительный, былинный пафосный герой, Кабан — ироничный, хитроватый, скрытный, но не менее героический и самоотверженный. Кроме Бернеса, были и другие народные любимцы «кабаньего» племени — Михаил Жаров (1899–1981, Ментиков — «Петр Первый», 1937; Семибаб — «Беспокойное хозяйство», 1946), Сергей Столяров (1911–1969, Мартынов «Цирк», Алеша Попович — «Илья Муромец»). Насколько пафос пронизывал все мироощущение народа, показывает замечательный детский фильм «Тимур и его команда» (1940), поставленный Александром Разумным (1891–1972). Даже дети превращаются в пламенных трибунов, и все это натурально, без всякой фальши.
Если кино находилось в то время под строжайшим контролем государства и лично товарища Сталина, то в литературе не все было однозначно. Она жила своей жизнью, не подчиняясь указующему персту главного Кота. Кроме Булгакова и Мандельштама, активно и честно творили
Викентий Вересаев (1867–1945), Николай Заболоцкий (1903–1958), Константин Симонов (1915–1979), Михаил Светлов (1903–1964). Особое место в нашей литературе занимал Илья Эренбург (1891–1967), уникально совместивший честность пера и близость к верхам. Роль в Отечественной войне Эренбурга необычайно велика.
Удивительное дело, но даже музыка, не подверженная государственному ритму сфера, явление скорее интернациональное, все же сделала поворот в сторону «кошкиного дома». В первую очередь речь идет о гениальном Сергее Прокофьеве (1891–1953), умершем чуть ли не в одночасье с «большеусым». Другой гений — Арам Хачатурян (1903–1978), создатель «Гаянэ» (1942) и «Спартака» (1951).
Архитектурным символом эпохи стал завораживающе мрачный знаменитый «Дом па набережной» (комплекс па улице Серафимовича) архитектора Бориса Иофана (1891–1976), хотя, прямо скажем, Коты далеки от лидерства в архитектуре, в ней, как и в военном деле, лидируют логики (Петух, Бык, Змея). «Дом на набережной» — а не Кремль или университет — это и есть самый главный «кошкин дом», в котором толкают речи, веселятся, арестовывают, предают, доносят, а потом завешивают былые грехи мемориальными досками…
И все-таки самым удивительным в феномене доминирования одного знака на протяжении 36 лет является выживаемость Котов в сталинской мясорубке. То ли Сталин чувствовал своих и ire карал, то ли время их охраняло. Уж на что Мандельштам перешел все пределы возможного, а и того Сталин не велел убивать. Эренбург, единственный член антифашистского еврейского комитета, который не был расстрелян, не был даже арестован. Михаил Булгаков и белую гвардию воспел, и заграницу рвался, ни одной буквой не польстил повой власти, а остался жив и даже был опекаем хозяином страны. Как вышло, что Николай Вавилов был репрессирован, а его родной брат, родившийся в год Кота, Сергей Вавилов (1891–1951), возглавил Академию наук?
Еще загадочнее судьба некоторых Котов — иностранцев. Например, избежал преследования главнокомандующий финнов Карл Густав Маинергейм (1867–1951), воевавший против нас две войны, а в результате ставший президентом Финляндии (1944–1946). Был оправдан фашистский преступник Франц фон Лапеп (1879–1969).
Многих Котов еще можно было бы вспомнить: сталинского патриарха отца Сергия (Старогородского, 1867–1944), Николая Вознесенского (1903–1950), в 40 лет уже возглавлявшего Госплан. Ясно, что то суровое 36-летие было звездным временем Кота, знака весьма любимого в России. После 1953 года Кот заметно помельчал и стал совсем ручным, подчинившись другим, более мощным знакам. Помните, как писал С. Маршак: «Тили-тили-тили-бом! Погорел у кошки дом. Не найти его примет. То ли был он, то ли нет»…
Вообще-то, «Кошкин дом» и весь цикл из четырех статей писался совсем не для того, чтобы еще раз подтвердить обратную логику. С обратной логикой автору все уже было ясно. Хотелось показать и себе, и читателю, насколько велико в Империи значение открытых знаков, насколько вся наша имперская культура, пусть и сообразно обратной логике, но завязана на стихию открытости, даже если опушен железный занавес. Открытость нашего народа мировым проблемам, вселенский масштаб имперской нации поддерживается только благодаря лидерству открытых знаков. Теория хоть и склоняет к размельчению временных отрезков, к введению все более точных градаций, может па деле и укрупнить историю, из ровной, казалось бы, последовательности знаков выделить все же самые ответственные.
Можно сформулировать гороскопическую формулу революции 1953 года как передачу Кабаном под руководством тени Кота власти молодой, горячей Лошади. Как это ни смешно, но в реальности все было именно так. Кабан Берия передавал власть Лошади Хрущеву, по все же над всей этой суетой витала грандиозная тень гигантского Кота — Сталина. Больной, обессиленный, умирающий, он был все равно сильнее всех, он был самой эпохой, самим временем.
В следующем 36-летии точно так же сквозь все преграды, через все барьеры понесет свое значение Лошадь. Картинку с Брежневым властители будут держать почти до самого конца. Но даже когда Брежнева не станет, значение Лошади не растворится мгновенно, ведь некоторые представители этого знака, такие, как академик Д. Лихачев или балетмейстер И. Моисеев, давно уже стали символами нации. Впрочем, обратимся к тексту 1995 года. В названии работы «Русская тройка» — двоякий смысл: тройка самых русских знаков (Лошадь — Собака — Тигр), но одновременно и обыкновенная русская тройка, то есть тройка лошадей. Так что все три волевых знака равны, но Лошадь «равнее» других.
Если говорить обо всем 144-летии в целом, то центральной тройкой, безусловно, является волевая, а центральным знаком в ней — Лошадь. В той или иной степени Лошадь и прочие волевые знаки доминируют во всех 36-летиях имперского рывка. Но настоящая власть в их распоряжении, разумеется, в своем 36-летии, прошедшем с 1953 по 1989 год.
Таким образом, мы получаем тройку наиболее русских знаков и наиболее «русское» 36-летие. Сейчас нам трудно поверить в это: слишком серым нам кажется ушедшее 36-летие. Однако так ли уж ярка Россия? Труд, размах, воля, мирная жизнь — мы еще не раз убедимся, что блеск грядущего золотого века весь корнями в сером партаппаратном 36-летии. Россию еще до наступления последнего имперского цикла не раз сравнивали с тройкой лошадей: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься…» Однако интересней другое совпадение: именно в третьей («лошадиной») фазе имперских циклов устанавливается определенный коллективный стиль управления, в верхней точке которого не один человек, а трое. Первый триумвират в Древнем Риме (Цезарь, Помпей, Красс) просуществовал с 4 по 11 год третьей фазы (60–53 годы до н. э.), второй триумвират (Октавиан, Антоний, Лен ид) существовал с 21 но 28 годы третьей фазы (43–36 годы до н. я). Наш знаменитый постхрущевский триумвират — тоже третья фаза, но обо всем по порядку…
Началось все в неожиданном 1953 году. К власти двинулся было Тигр Маленков (1902–1988), но не дошел. На первые роли вышел Никита Хрущев (1894–1971), в «кошкином доме» игравший роль шута. Никита Сергеевич преобразился мгновенно, в течение одного гола провел несколько блестящих политических комбинаций, сумел оттеснить всех конкурентов, а главное, продемонстрировал новой лидирующей силе (партаппарату), что именно он настоящий лидер КПСС, что только он будет защищать клановые, групповые интересы. Недаром в 1957 году, когда аппаратная революция завершилась, именно способность Хрущева опереться не на Политбюро, а на весь ЦК сыграла решающую роль в разгроме остатков сталинской гвардии.
Отец русской партократии, Никита Сергеевич воспитан был все же в «кошкином доме», а потому не был последовательным коллективистом. Но зато уж воспитанная им смена была просто уникальна как по стилю работы, так и по знаковому составу. Кроме «старого» Хрущева и относительно «старого» Суслова (1902–1982) верхние эшелоны были заполнены вождями нового типа. Лошадь и Тигр доминировали в этих списках абсолютно. Так, перед знаменитым XXIV съездом КПСС из 15 членов Политбюро Лошади были представлены Леонидом Брежневым (1906–1982), Андреем Кириленко (1906–1990), Федором Кулаковым (1918–1978), Александром Шелепиным (1918–1994), Владимиром Щербицким (1918–1990). (Удивительно, но пятеро перечисленных Лошадей умерли в годы Лошади и Собаки.) Тигров представляли Виктор Гришин (1914–1992), Кирилл Мазуров (1914–1989), Михаил Суслов (1902–1982), Собаку — Геннадий Воронов. Таким образом, русская тройка дает 9 из 15, а остальные 9 знаков дают лишь 6 из 15, причем псе 6 представлены разными чинками (Крыса, Дракон, Обезьяна, Кабан, Кот, Змея) — по одному на каждый знак. Среди шести кандидатов в члены Политбюро вновь Лошади — Петр Демичев (1918) и Петр Машеров (1918–1980, его смерть — вещий сон истории, и до сих пор не разгадана); и вновь Тигры — Юрий Андропов (19)4—1984) и Василий Мжаванадзе (1902–1988). (Кроме них лишь одна Змея и одна Обезьяна.) Это 1971 год — экватор 36-летия, 18-й год. С учетом того, что партии принадлежит высшая власть, картина получается полная.
Впрочем, нам, как всегда, интереснее перемены не в политической сфере, а в идеологической. Идеология отстает на 8 лет. Однако еще до 1961 года Лошади уже начали свой бег к власти над умами. Огромное впечатление, к примеру, произвел на читателей роман Владимира Дудинцева (1918) «Не хлебом единым» (1956). Удивительно, что Дудинцеву дано было еще раз вернуться в центр внимания в самом копие 36-летия с романом «Белые одежды» (1987). Примерно такая же динамика популярности и у Даниила Гранина (1.1.1919), одного из певцов нарождающейся технократии. Первый пик — «Иду на грозу» (1962), второй — «Зубр»(1987). Другой Даниил — Андреев (1906–1959) — также пробивался к читателю псе 36-летие. Хотя он, скорее, принадлежит к четвертой фазе, чем к третьей. А вот истинными титанами идеологии третьей фазы стали Лошади-борцы, два Александра: Солженицын (1918) и Галич (1918–1977). Если двух центральных литераторов второй фазы (О. Мандельштама и М. Булгакова) время убило (1938 и 1940), то более гуманное время третьей фазы идеологических лидеров всего лишь выслала из страны: оба Александра покинули СССР в 1974-м. Идеологические вожди удаляются из страны после 20-го года фазы.
Помня о технократическом характере всего 144-летия и особом значении в формировании технократии именно третьей фазы, мы должны искать идеологических вождей не только в литературе, но и в более конструктивных сферах. Тут идеология сливается с политикой. В первую очередь речь идет о титаническом Сергее Королеве (1906–1965) — отце мировой космонавтики. Этот человек, быть может, является символом не только нашего 36-летия, а всего XX века. В одном ряду с Королевым стоят Сергей Илюшин (1894–1977), Александр Яковлев (1906–1989), Олег Антонов (1906–1984). Двое первых начинали свою конструкторскую карьеру в годы войны, но нашли себя все же в гражданском авиастроении, а стало быть, в третьей фазе. Военные самолеты в мирное время продолжали конструировать другие знаки: Коза, Змея, Дракон. Так что и здесь русская тройка демонстрирует свой мирный характер.
Интересно проследить, как Лошадям второй («кошачьей») фазы третья придвигала кресло национального учителя. В литературе такое кресло получили Корней Чуковский (1882–1969) и Дмитрий Лихачев (1906); в физике — Петр Капица (1894–1984) (в 1955-м ему вернули отобранный Котами институт), в кинематографе — Сергей Герасимов (1906–1985). Кстати о кинематографе. Именно в нем мы можем увидеть лицо времени. Главным персонажем, как и в прошлые 36 лет, стал комедиограф. На этот раз Георгий Данелия (1930). Лишь ему удалось на протяжении всей фазы сохранить высочайший уровень, избежать провалов и творческих истерик. От ранних шедевров — «Я шагаю но Москве» (1964) и «Не горюй!» (1969) — через шедевры застоя — «Мимино» (1978) и «Осенний марафон» (1979) — к шедеврам перестроечным: «Кин-дза-дза» (1987) и «Паспорт» (1989). Можно только поразиться, как ему удалось не поссориться ни с пародом, пи с властями, оставаться всегда неожиданным и невероятно точно соответствующим времени.
Свита вокруг короля, увы, стабильности не демонстрировала, давая лишь редкие вспышки: Геннадий Полока (1930, «Республика ШКИД», «Интервенция»), Генрих Оганисян (1918–1964 «Три плюс два»), Борис Рыцарев (1930, «Волшебная лампа Аладдина»)… Ну а главное — кинематограф испытал мощнейший количественный взрыв, и попробовали себя в «важнейшем для нас» искусстве все 12 знаков.
Другое дело актеры: тут нужен был типаж, человек, стопроцентно идентичный времени. Выход на Лошадь в этом поиске был неизбежен. Одним из первых найден был Леонид Харитонов (1930–1987) («Солдат Иван Бровкин», 1955). Пафосных героев прошлого 36-летия сменяют очень простые, душевные парни из самой гущи народа. Далее следовал Юрий Белов (1930) — Гриша («Карнавальная ночь»,1956) и Толя Грачкин («Неподдающиеся», 1959). Истинной удачей для искателей героя того времени стал Николай Рыбников (1930–1990). Умелые, ловкие, гордые, одновременно добрые и простые, его герои обрели всеобщую любовь и стали портретами народа («Весна на Заречной улице» — 1956, «Высота» — 1957, «Девчата» — 1962 и т. д.). На такую же высоту народного отождествления впоследствии смог подняться лишь Анатолий Кузнецов (1930), сыгравший Сухова в «Белом солнце пустыни» (1970). В этом фильме родился очень символичный дуэт: открытый, простой, добрый Сухов (Лошадь) и загадочный, скрытный Саид (Спартак Мишулин, Тигр). Один ищет всеобщего счастья, другой — Джавдета. Тигры, кстати, в отличие от Лошадей куда более склонны к перевоплощению и дали значительное количество действительно выдающихся артистов (Евстигнеев, Гарин, Леонов, Высоцкий, Петренко).
Георгий Данелия, как никто другой, чувствовал время в своих фильмах, всегда старался «запрячь русскую тройку». Кикабидзе и Леонов — Тигры, Басилашвили и Неелова — Собаки, Мкртчян — Лошадь.
Разумеется, чем дальше шло время, тем меньше было Лошадей и больше Тигров. Галича сменил Высоцкий, в кино появился Алексей Герман, в литературе — Вениамин Ерофеев. Однако совсем со сцены Лошадь так и не сошла, просто из Ивана умного она превратилась в Иванушку-дурачка (Вицин, Ярмолышк, Светин), чем только подтвердила свой русский характер.
Забежав из 1993 сразу в 1995 год, убеждаешься, что главные интересы в «Русской тройке» уже сместились от обратной логики к определению знаков национального характера, хотя публикации на эту тему начнутся лишь в конце 1996 года. С-легкостью говорится о власти технократов, ведь фундаментальное «Идеологическое чудо» (первоначальное название «Освобождение технократии») уже вышло из печати в марте 1994 года. Мимоходом упоминаются римские триумвираты: именно в это время идет доработка «Второго Рима». В октябре 1995 работа о «Втором Риме» уже выйдет в «МП», в рубрике «Книга в газете». Таким образом, мы уже немного забежали вперед в «Поиски Империи», «Национальные знаки». А вот тема идеологического чуда очень близка обратной логике, и До нее осталось совсем немного.
Но прежде чем мы подойдем вплотную к теме идеологического чуда, к теме четвертой имперской фазы, рождающей это чудо, мы обязаны окунуться в мутные, туманные глубины первой имперской фазы, фазы, с которой у нас почти не осталось генетической связи: настолько страшен был разрыв 1917 года. И все-таки… И все-таки мы вышли не из Ленина, не из матросов, штурмующих Зимний, не из чекистов в кожаных куртках. А вышли мы из тех самых дореволюционных метаний, исканий, ощущения новой и святой миссии России.
Мистическая стихия — это ночь, зима, тьма, но одновременно и самые изощренные радужные сны, самые яркие мечты ну и конечно же согревающий огонь очага. Вот почему, когда кто-либо напишет, что в 1881 году на Россию опустилась тьма, помните, что спутниками тьмы является не только смерть, но и любовь, и огонь, и сладостные сновидения.
Лев Толстой (1828–1910) с началом имперского никла становится, безусловно, первым, если не единственным большим писателем России (Ф. Достоевский умирает в 1881-м, И. Тургенев в 1883-м). Оптимизма что ему, правда, не прибавляет. Мрачную он рисует картину, достаточно прочитать названия сто произведений: «Власть тьмы» (1886), «Живой труп» (1900)… Возразить Толстому тогда никто не мог. он был почти богом. Его, конечно, отлучили от церкви на 20-м году фазы (1901), но об эффекте двадцатого года мы уже знаем (Мандельштам, Булгаков, Солженицын, Галич…). Именно Толстой царил на идеологическом пространстве дореволюционного 36-летия, что целиком и полностью соответствует теории: ведь родился Толстой в год Крысы.