Когда материал о Крисе Кельми и «Рок-ателье» был подготовлен, ещё не вышел новый альбом группы… Впрочем, было это совсем недавно — просто очень уж бурное время…
Крис Кельми — человек спокойный. Он любит рок-музыку и спорт, любит интересные фильмы, детективные романы и весёлые компании. Он общителен, прост, умеет добиваться своего и из любого времяпрепровождения стремится извлечь максимум удовольствия.
Конечно, этот портрет весьма схематичен, двухмерен, так сказать. Но тем не менее довольно чётко отражает «поверхность» действительности. Во всяком случае, так, как её видит автор в течение последних лет. Однако меньше всего хочется, чтобы у читателя сложилось впечатление этакой идиллически «сытой» картины. Это будет неверно.
Просто каждый из «основного» поколения рок-музыкантов в силу личных пристрастий и черт характера давным-давно уже установил свои отношения с жизнью, дабы сохранить творческий рок-потенциал в неизбежных баталиях на пути к «большой эстраде». Что, конечно же, впрямую связано с настроением песен. Рок-музыка, может быть, самый искренний жанр, а поэтому люди, которые посвятили ей свою жизнь, по правилам игры не могут лицемерить. Было бы смешно подозревать в неискренности, скажем, Макаревича с его неизменным философски созерцательным мировоззрением, или Градского с его воинствующей эстетикой, или Кельми с его благодушно-ироничными сочинениями. Такие люди. Такая жизнь.
И каждый раз измена самому себе вышибает участников рок-марафона на соседнюю «дорожку». Чаще всего — для эстрадного забега. Надо сказать, что некоторым это идёт на пользу…
Ведь рок-музыка — всегда протест. Но формы этого протеста могут быть разные. И даже в самых, казалось бы, радужных композициях (если они возникли по зову сердца) всегда присутствует искра настоящего рока. Так что нельзя винить музыканта в отсутствии собственной позиции, если он стремится своим творчеством прежде всего поднять людям настроение. Причём придерживается этой линии, несмотря на все перипетии судьбы.
Так вот, таким, на мой взгляд, творцом является Крис Кельми — руководитель группы «Рок-ателье». Он проделал довольно странный, нестандартный для рок-музыканта путь. И лучше всего о нём расскажет сам «виновник торжества».
— Музыкой я начал заниматься по воле родителей с четырёх лет. В восемь поступил в музыкальную школу имени Дунаевского, которую благополучно окончил. Однако эти занятия не породили ни малейшего желания продолжать музыкальную карьеру. В то время на первом месте для меня был теннис. И каждое утро я мечтал только о том, чтобы сегодня был спорт, а не музыка, всегда связанная с изучением занудных гамм и прочего.
Но «Beaties» всё перевернул. Каждую новую песню ансамбля я ждал так, как ребёнок ждёт новогодний подарок. Каждая пластинка была праздником, открытием нового мира… И пошло-поехало. Стали играть в школе. Наша «аппаратура» состояла из расстроенного пианино, пустых ящиков (ударные), возникшего по случайности контрабаса и акустических гитар. Репетировали у меня дома, что, конечно, не осталось незамеченным и родителями, и соседями.
Дома недоумевали, почему я вдруг сократил занятия спортом и занимаюсь «непоймичем». А надо сказать, теннисом я занимался очень серьёзно в ЦСКА, где готовили больших спортсменов: пять-шесть тренировок в неделю, летом три месяца — спортивные лагеря… Естественно, всё это пришлось оставить. Рок-н-ролл победил.
Играли мы систематически с 1969 года. Вскоре появился Игорь Окуджава — сын Булата Шалвовича, и дело пошло веселее. В 1971 году узнаём, что на Беговой улице живёт парень, который умеет играть на гитаре соло «Let It Ве», что и предопределило приглашение в наш ансамбль нового гитариста — Саши Ситковецкого.
Мы начали работать как дублирующий состав группы «Рубиновая атака». В основном играли репертуар западных групп. Летом 72-го года мы «откололись» от «Рубинов» и образовали группу «Високосное лето». С приходом в наш ансамбль из «Машины времени» бас-гитариста Саши Кутикова мне пришлось сменить инструмент (до этого момента я играл на бас-гитаре), сложились и купили электроорган «Вельтмастер». Мы старались усложнять наши композиции, делали их более насыщенными инструментальными партиями, чем у большинства групп того времени…
Вскоре Ситковецкий поступил в МГУ, и я — в Институт инженеров транспорта. Так случилось, что в одной группе со мной вместе учился Володя Кузьмин. Было интересное время. Мы с удовольствием сотрудничали на музыкальном поприще. Володя приносил ноты для скрипки и фортепиано, и мы играли. Запомнил это потому, что шёл очень интенсивный обмен музыкальными идеями.
Но основное музицирование, конечно, проходило в «Високосном лете»…
После очередной смены состава (а это случилось в 74-м) мы даже включили в свой репертуар несколько песен английской группы «Slade», поскольку в то время на «сэшенах» западная, хорошо исполненная музыка воспринималась лучше, чем композиции собственного сочинения. Но тем не менее мы упорно продолжали работать над созданием своей программы.
Через год сформировался самый стабильный и самый, на мой взгляд, сильный состав «Високосного лета»: Ситковецкий, Кутиков, Ефремов и я. Наша программа состояла из трёх самостоятельных отделений: первое — сложная музыка, навеянная творчеством «Genesis», «Yes», второе — цельная композиция «Прометей прикованный» и третье — развлекательная темповая музыка. К каждому отделению были свои костюмы, свои светоэффекты, своё шоу…
Начались гастроли по стране: Таллинн, Рига, Ленинград. Мы успешно выступали, но главным было общение с другими музыкантами, обмен опытом. Потом, после распада «Високосного лета», образовался «Автограф», который становится профессиональным коллективом.
В сентябре 1980 года я начинаю работать в Московском театре имени Ленинского комсомола в качестве руководителя рок-группы.
— Театр диктует свои требования. Как у тебя, уж сформировавшегося рок-музыканта, прошёл процесс адаптации к «свету рампы»?
— Был довольно трудный период «ломки» себя. Особенно в первые годы. Нельзя было играть громко, музыканты находились на большом расстоянии друг от друга… Короче, эта работа не шла ни в какое сравнение с рок-сценой. Но, поскольку искусство Мельпомены нас очень увлекло — открыло совершенно неизвестные дотоле возможности рок-музыки, — мы работали на совесть и с удовольствием. В первый же год были восстановлены два старых музыкальных спектакля «Тиль» и «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты» и появились два новых — «Юнона» и «Авось» (на музыку Алексея Рыбникова) и «Люди и птицы» (с моей музыкой). Параллельно мы, то есть «Рок-ателье», записали музыку к фильму режиссёра Владимира Грамматикова «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты» и к мультфильмам «Пёс в сапогах» и «Парадоксы в стиле рок», а главное — создали свою новую программу, то есть не оставили нашего собственного дела.
Эта программа в стиле фанки-фьюжн хорошо воспринималась слушателями. Многие композиции стали широко известны. Например, «Распахни окно», «Я пел, когда летал», «Зелёная трава» и другие. Но вдруг случилась беда — ушёл из жизни один из ведущих музыкантов «Рок-ателье», Александр Смеян.
И хотя скоро в группу влились Александр Садо и Камиль Челаев, чисто концертная деятельность — работа на ниве рока — пошла на убыль. В то время, то есть где-то в 1982 году, мы уже оставили позади период «акклиматизации» и получали от своей театральной деятельности, от общения с яркими творческими личностями — Марком Захаровым, Андреем Вознесенским, Алексеем Рыбниковым и другими — массу положительных эмоций. И всё же «своё дело» не клеилось.
Мы много гастролировали с театром и по стране, и за рубежом, много узнали и повидали. И в общем-то, имели все основания радоваться спокойствию жизни, но в душе сохранялось чувство неудовлетворённости, сомнения в правильности выбора пути…
В 1984 году попробовали сотрудничать с Александром Барыкиным, но ничего интересного из этого не получилось. Вскоре в «Рок-ателье» приходят Александр Абрамов и Валентин Лезов. Наша рок-деятельность несколько оживляется, появляется концертная программа, которую не стыдно было показать. Однако того горения, которое мы испытывали в первые годы работы в театре, уже не было… Видимо, потому что не было новых спектаклей. Не было выхода скопившимся и успевшим забродить музыкальным идеям. Произошёл какой-то надрыв… За семь лет работы в театре я получил огромный опыт, но никто из артистов не может замыкаться на очень ограниченном круге спектаклей в течение нескольких лет. Я — не исключение…
Поэтому в 1987 году ушёл из театра на эстраду в программу режиссёра Ованеса Мелик-Пашаева. где «Рок-ателье» работает в своём новом обличье.
— Что же представляет собой сегодняшний «Рок-ателье»?
Крис Кельми не пишет текстов, мало поёт, сейчас основное время он посвящает композиторству. И, надо отдать должное, есть у него какое-то особое чутьё на шлягерные мелодии. Если услышишь его песню с утра, потом в течение дня она постоянно всплывает в памяти. Причём процент таких песен в репертуаре «Рок-ателье» довольно велик. Что ж, это надёжная гарантия успеха…
— Сложился коллектив сильных музыкантов. Основная нагрузка, связанная с написанием музыки, ложится на меня… У нас, надеюсь, получилась интересная программа. Ведь мы продолжаем путь музыкальных исканий, по которому всегда шёл «Рок-ателье». Группа для нас — творческая студия, объединившая музыкантов, ведущих поиск в самых различных направлениях рок-музыки. Этой эклектики я не боюсь. Думаю, что своё лицо мы не потеряем.
Впрочем, говорить о «Рок-ателье» сейчас как о полностью сформировавшемся коллективе преждевременно. Идёт период «пристрелки» новых песен, «примерки» новых костюмов… Хотя мы уже знаем, на какой музыкальный материал нужно делать ставку, какого имиджа ждут от нас зрители. Очень хочется исполнять сложную инструментальную музыку. Может быть, сделаем целое отделение из таких пьес. Время покажет.
— Сейчас «Рок-ателье» оказался в положении дебютантов рок-сцены. Окинув её, так сказать, свежим глазом, как ты считаешь, что самое опасное для рок-музыкантов сегодня?
— Как ни парадоксально, но я думаю, что самое опасное в дне сегодняшнем для рок-музыкантов — это отсутствие запретов. Потому что люди, которые работают в рок-музыке 10–15 лет, привыкли жить под прессом гонений и табу. Рок-музыка всегда предполагает внутреннее состояние борьбы с различными преградами, недостатками. И вдруг — все шлюзы открыли, барьеры убрали. Все, кто даже толком не только не умеет петь и играть, но и не имеет достаточно чёткой программы существования, ринулись на сцену, надели блестящие костюмы и заиграли «рок». Но в этой пёстрой массе ежедневно концертирующих групп, мне кажется, захлёбывается сама идея рок-музыки. Внешний антураж вытесняет содержание творчества. И создаётся печальная для меня картина, когда, казалось бы, долгожданное разнообразие оборачивается дискредитацией рок-музыки. Достаточно только послушать тексты…
У меня самого достаточно так называемых популярных песен, но они не несут программного характера. И это, мне кажется, нормально… Но когда вся музыка, исполняемая группой, идёт в лучшем случае ради самой музыки, а в худшем — ради славы и материальных благ, то это уже никуда не годится. Так что испытание на гласность зля рок-музыкантов — сегодня самое серьёзное.
— Чего тебе, как опытному рок-музыканту, больше всего не хватает?
— Я хотел бы пожелать и себе, и другим музыкантам больше общения с собратьями по музыке. Причём не только у нас в стране, но и за рубежом. Потому что те отношения, которые существуют между рокерами, не существуют ни в каких других видах искусства. Во время фестивалей идёт мощная подзарядка энергией, идеями. И всегда остаётся чувство праздника, духовного братства. Без этого невозможно, по-моему, нормально работать. И очень жаль, что мы в юности были практически лишены такой возможности. Хорошо бы восполнить этот пробел, пока мы ещё в силах играть рок.
— А до какого времени, ты считаешь, можно играть рок-музыку?
— Сложный вопрос. Думаю, можно играть сколько угодно — до седых волос. Потому что рок в отличие от спорта зависит не от физического, а от внутреннего состояния человека. В других странах, да и у нас есть такие примеры…
Что касается меня лично — не знаю. Нужно очень много работать над собой, чтобы «не скиснуть», чтобы выбегать на сцену и лет через пятнадцать. Очень не хочется превратиться в этакого «папу», который в белом костюме выходит к инструменту походкой «мэтра», «нажимает» пару аккордов, а потом смотрит на всё происходящее со стороны… Просто жуть берёт от таких мыслей! Поживём — увидим…
— Что ты считаешь самым большим своим достижением на день сегодняшний?
— Пожалуй, песня «Замыкая круг» — одно из самых моих значительных достижений в жизни. Точнее, даже не сама песня, а её объединившая многих музыкантов функция. Может быть, не всё получилось так, как хотелось: кого-то не удалось пригласить по техническим причинам, что-то не получилось в фонограмме… Но главное сделано: удалось собрать двадцать восемь очень разных, очень занятых музыкантов, чтобы записать, а затем отснять для телевидения эту песню. И мне кажется, это событие — очередная веха в развитии нашей музыки. И это — большой праздник, когда мы все вместе, когда мы едины. Конечно, я очень горд, что и стихи Маргариты Пушкиной, и моя музыка пришлись по вкусу столь непохожей в своих увлечениях когорте лучших рок-музыкантов столицы, но, повторяю, для меня это второстепенная вещь. Основное — единство.
— Какие направления сегодня в рок-музыке, на твой взгляд, являются наиболее перспективными?
— Довольно трудно ответить конкретно на этот вопрос. Сейчас рок-музыка начинает занимать место в жизни нашего общества, отвечающее её популярности. Поэтому даже сегодня можно говорить об очень больших масштабах распространения рока: здесь и пластинки, и радиопередачи, и видеоклипы, и концерты… И в этом потоке я не могу отделить перспективное от неперспективного. Да и никто, наверное, не сможет.
Порой я просто поражаюсь непредсказуемой популярности того или иного направления. Причём, по-моему, подобное положение характерно именно для нашей страны.
Возьмём хотя бы бум вокруг хэви-метал, который начался в 1986 году и продолжает нарастать. Для меня это непонятно, потому что весь этот «металл» был и в семидесятых годах, только более интересный, разнообразный. И назывался хард-рок… С моей субъективной точки зрения нынешний хэви вторичен, менее любопытен в музыкальном отношении. Но оказался перспективным направлением в плане посещаемости концертов…
Что касается рок-музыки как явления интернационального, то я не берусь давать никаких прогнозов. Знаю только, что того всплеска популярности, который породили «Beaties», «Rolling Stones», «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Pink Floyd» и другие в своё время, сейчас уже не будет. Потому что те новые группы, которые появляются на небосклоне рока, довольно быстро исчезают, не оставляя никакого следа во времени.
Не следует забывать и о том, что рок — музыка социальная, определённая внутренним состоянием музыкантов. Видимо, для нового рок-н-ролла нужны какие-то перемены глобального характера. А это предсказать очень трудно.
— Какое самое слабое место у нашей рок-музыки?
— Думаю, что ахиллесовой пятой отечественного рока являются тексты. Уверен, что у наших ведущих рок-музыкантов всё будет в порядке с сочинением музыки, но опасаюсь вырождения идей. Это самое страшное.
Тут нужно либо честно петь «популярные песни» и отдавать себе в этом отчёт, несмотря на любые аранжировки, маскирующие песню под рок, либо петь всё-таки серьёзные «текстовые» песни, которые должны нести идею.
«Рок-ателье» много гастролирует. Бываем мы в самых далёких уголках страны, и там артистов всегда ждут, им верят. Мы приносим свои мысли, чувства на сцену, мы делимся ими со слушателями. А если в песнях ничего этого нет, то получается работа в пустоту, да ещё и обман зрителя… Это очень страшно.
— Как у тебя проистекает процесс творчества?
— Со временем всё меняется. Сейчас я стал более требовательно относиться к своим произведениям, чем раньше. Созданию каждой мелодии, конечно, предшествует определённый душевный порыв, который порождает звуковые ассоциации… Но затем в отличие от былых времён идёт тщательная и кропотливая работа по «доводке» новой мелодии до нужного качества. Причём, как правило, мы на этой стадии работаем всей группой.
— Для кого ты пишешь свои песни?
— Моя музыка рассчитана на достаточно узкий круг слушателей. Я стараюсь использовать сложные гармонии, непривычные мелодические ходы… (Я не имею в виду свои популярные песни.) Очень долгое время наша молодёжь воспитывалась на довольно банальной, неинтересной музыке. Не было широкого притока музыкальной информации (я говорю о лучших, ставших классическими, произведениях зарубежных групп). Всё это во многом обусловило потребительское отношение к року…
Сейчас положение, по-моему, меняется. В магазинах можно увидеть пластинки Алана Парсона, «Dire Straits» и других… Может быть, человек не сразу поймёт и оценит эту музыку, но постепенно он обязательно откроет для себя много нового, научится думать и мечтать, а не только дёргаться под рок.
Когда приток подобного рода информации увеличится, надеюсь, у меня образуется довольно стабильный круг слушателей. Пусть даже не намного больше, чем сейчас, но главное — постоянный. Это самая большая проблема непосредственно для меня, чтобы люди шли не просто на концерт, а именно на «Рок-ателье».
В силу обстоятельств приходится сейчас начинать всё сначала. Был большой перерыв в концертной деятельности, нас подзабыли… Сегодня мы играем во Дворцах спорта «музыку для всех», и это неправильно. Думаю в ближайшее время изменить создавшуюся ситуацию, постараемся найти свою публику, своего слушателя.
— Если бы ты не стал рок-музы-кантом, кем бы ты был?
— Я был бы инженером по строительству тоннелей. Моя работа не доставляла мне никогда никаких неприятных эмоций. Наоборот, мне всегда было интересно, особенно в молодые годы. Я залезал в тоннели, где всё грохотало, взрывалось… Что-то есть в этом общее с рок-музы-кой. Было и внутреннее, и звуковое, и световое напряжение в этой работе. Наверное, так бы и работал. Но я ни о чём не жалею. Нужно честно делать своё дело. Тогда будет польза от любого труда.