- Слушайте дальше. Речь не только о том, чтобы мои труды попали в надежные руки, но еще о том, чтобы они не были уничтожены. Я дрожу при мысли, что ими завладеет моя племянница. У нее колбасный магазин и она, прежде всего, предана своему делу. Она... как вам сказать? Ну, грубая матерьялистка. То, что меня интересует и меня захватывает, ей более чем безразлично. Она просто в этом ровно ничего не понимает. Она меня даже бранит, говоря, что я занимаюсь никому не нужной ерундой. Ничего у меня нет с ней общего, кроме родственной связи. Тогда как, между мной - писателем и вами - художником - протянулись крепкие нити. Мы друг друга отлично понимаем, не правда ли? Друг мой, не правда ли?
- Конечно, м-сье Варли. Только повторяю...
- Ничего не повторяйте. Я все за вас предусмотрел. Я знаю, что вам надо работать и что для вас главное - это ваша семья. А! Если бы я был богат, то завещал бы вам средства, достаточные для того, чтобы вы могли жить безбедно и завершить мое дело. Но я всего располагаю пенсией, которая кончится с моим исчезновением. Она {101} главнейшая часть моих доходов, остальное - пустяки. Есть у меня еще небольшая недвижимость. Доходов она не приносит, но...
- Мое смущение граничит со смятением, м-сье Варли.
- Hет, не должно быть ни смущения, ни смятения. А вот: небольшой домик в департаменте Дром и, при нем, две тысячи квадратных метров плодородной земли - мои владения - расположены недалеко от большой деревни, в которой работают три или четыре фабрики: фруктовых и овощных консервов, упаковочная, лесопильная, тюфяко-матрацная, дубильная... Я вам оставлю мой домик. Вы сможете там жить и огородничать, подрабатывая на одной из фабрик. А в свободное время будете иллюстрировать мои сочинения, и распределять подстрочные примечания к Хану Рунку. Рукописи вы перевезете туда, теперь же. Это, если можно так выразиться, духовная часть моего наследства, которая по праву отходит вам. Никому другому. Только вам. Я вас прошу меня заступить, принять от меня все самое мое драгоценное, его сохранить и всегда о нем заботиться. Савелий! Вы не можете мне в этом отказать! Вы ведь жили в моих страницах еще до того, как я вас узнал. И они вам, эти страницы. Вы их хранитель. И если...
Варли вдруг умолк.
- Скажите, что вы хотели сказать, - промолвил Савелий.
- Если вы, в конце концов, найдете издателя, опубликуйте их. Вы, может быть, думаете, что я себе противоречу? Не говорил ли я вам, в самом деле, что хочу оставаться писателем чистым, подлинным, отчего никогда даже и не пытался хоть что-нибудь из моих сочинений издать. Но посмертное издание другое дело. Посмертное издание будет жить своей жизнью и когда настанет его час само умрет. Оно не будет осквернено авторским тщеславием и не послужит поводом для сплетен, наговоров, интриг, зависти и мести. Я на вас рассчитываю.
Савелий не знал, надо ли попросить времени на размышление? Он, сверх того, опасался принять решение не поговорив с Асунтой. Ее своенравие могло привести к возникновению почти непреодолимых препятствий. Варли, между им, молча и вопросительно на него смотрел.
"Жизнь в неустроенном, деревенском доме, огородничество и работа на соседней фабрике, куда придется ездить, вероятно, на велосипеде и по всякой погоде, - думал Савелий, - Асунта скоро с двумя детьми, часто усталая, всегда враждебная, не улыбающаяся, ждущая... Полная оторванность от городской жизни, уединение, с одним "молчанием" в подмогу".
И потом ему представились вечера: лампа, рукописи, рисунки, мысли, что-то такое, во что можно будет уйти с головой, что-то такое, что с каждым днем все больше и больше будет складываться в целое, совершенствоваться, приближаться к собственной жизни.
- Я согласен, - сказал он.
- Я был в этом уверен, - прошептал Варли. - Я даже ваше небольшое колебание предвидел. Но если решено, не будем терять {102} времени. Вы уедете сегодня вечером, посмотрите, какой нужен ремонт, что нужно приобрести из мебели и обиходных вещей и, вернувшись, сделаете мне подробный доклад. А в вашем отсутствии обо мне позаботится ваша жена.
33. - РЕШЕНИЕ ВТОРОЕ.
Разные, более или менее определенный, опасения шевелились в голове Савелия, когда он шел к Асунте, чтобы поставить ее в известность о предстоящей отлучке. В Царстве видений, через которое он проходил, не было ни пылинки и он точно мог взвесить непрерывность усилий, которых поддержание такой чистоты от него требовало. О том, чтобы Асунта согласилась эту чистоту поддерживать, не было и вопроса. Но оставалась готовка, оставались покупки.
- Готовить, подавать, убирать со стола, мыть посуду, ходить за покупками, стелить постель? - сказала Асунта, когда Савелий с ней заговорил. - Удивлена, что ты меня спрашиваешь. Может быть ты хочешь, чтобы я тебя заменила и для иллюстраций? Но я не умею рисовать, ты это знаешь. Сверх того, ты, вероятно, забыл, что я в положении. Мне нельзя делать усилий.
Такая решительность не позволила Савелию сказать, что за первой, краткой отлучкой можно предвидеть другие и что потом должен последовать окончательный переезд в деревню. Это сообщение он пока отложил. Варли же он предложил, в виду отказа Асунты, подыскать приходящую прислугу. Едва он заговорил, как старик его оборвал:
- Я так и думал. Я не раз имел случай наблюдать м-м Болдыреву. Ее согласие было проблематично и я попросил вас навести справку без особой надежды на удачу. Но, Савелий, друг мой, не к лучшему ли это?
- То есть как к лучшему?
- Очень просто. Мы поедем оба. Я все сам осмотрю, сделаю распоряжения насчет ремонта и мы вернемся. В сущности, меня уже давно тянет там побывать, но один я ехать не решался. А теперь у меня отличный спутник. Никаких вопросов.
- Действительно, - ответил Савелий, который думал, что и в этих условиях Асунта окажется недовольной. Уже сколько времени она ничем не была довольна. Он вторично к ней направился. О немедленном отъезде с Варли он ей сказал не терпящим возражения тоном.
- Хорошо, - произнесла она равнодушно, продолжая пришивать пуговицу к пальто Христины. И легко было догадаться, что она думает:
"делай, что хочешь, и как хочешь. А меня оставь в покое, это все, о чем я прошу".
Приготовления к отъезду были начаты тотчас же. Варли за всем внимательно следил, во все вмешивался: "Возьмите это, не забудьте то, этого не берем, но вот зонтик, фуфаечки взять надо непременно. И будильник, и мои стило, и запасы бумаги...".
{103} Они навели справки в железнодорожном указателе.
- До чего же все сложно, - говорил Варли, - и как все трудно. Без вас, друг мой Савелий, эта поездка никогда не состоялась бы.
Вопрос о рукописях вызывал сомнения. Надо ли их взять с собой теперь же пли сначала заготовить там полки, шкафы и потом все перевезти и сразу разложить по местам, в полном порядке? К тому же укладка могла занять много времени. Савелий не знал, что посоветовать. Не было ли это забеганием вперед, практической подготовкой наследства? Учетом приближающейся кончины?
- Оставим пока рукописи здесь, - промолвил он, - они нам понадобятся, когда мы вернемся.
Варли посмотрел на него с испугом, и, помедлив несколько секунд, произнес:
- Вы правы. Мы ведь ненадолго отлучимся. Когда Савелий пошел попрощаться с Асунтой, та и не попыталась скрыть раздражения.
- Оставляешь меня одну, с ребенком, в положении, в этой квартире, которую я ненавижу. Очень мило с твоей стороны.
- Но ведь всего на несколько дней.
- На несколько дней, которые могут превратиться в несколько недель, с этим твоим Варли. Он, что хочет, то и решает. А ты перед ним как на задних лапах.
- Асунта, Асунта... Мы даже вещей с собой почти не берем. И, сверх того, причины этой поездки касаются не только меня, но и тебя.
- Каким образом они меня касаются?
- Об этом поговорим подробно, когда я вернусь и буду все знать сам.
- Уж не хочет ли Варли нас поселить в котловине с бабочками?
- Не волнуйся и не расспрашивай. Я все объясню своевременно. Мне надо сначала самому ориентироваться. А пока могу только сказать, что наша теперешняя поездка носит характер деловой.
- Дела или бабочки, бабочки или дела, вот твой Марк Варли. А ты в немом восхищении. Делай что хочешь. Что хо-чешь.
Она подставила ему щеку и искоса посмотрела, как он расцеловал Христину. Потом она следила в окно за погрузкой. Савелий положил в такси два чемодана, усадил старика, занял место сам.
Асунта не знала нерасположение она испытывает к мужу или его уже ненавидит. Его подчеркнуто почтительная заботливость ее невыносимо коробила.
"Никогда, никогда не скажу правды, - думала она, - пусть так и думает, что во мне не его ребенок".
Такси тронулось. Она отошла от окна и долго стояла в неподвижности .
"Тот что угодно может делать, - думала она, - и я все равно буду его любить. Несмотря ни на что. Вопреки всему".
{104} Уже сколько времени от него не было вестей. Но, по мере того, как текли недели, она все больше и больше становилась в себе уверенной и все крепло ее желание все сохранить для себя одной.
"Это как зарытый в землю клад, - повторяла она, - и я знаю, что он вернется, его отроет и увидит, что он не тронут".
34. - ГРАВБОРОН
В поезде Варли заснуть не смог и в Ливроне, где надо было пересесть, вышел на платформу разбитым. Поезда в Гап ждать пришлось недолго, но едва расположившись в купе старик стал жаловаться уже не на усталость, а на плохое самочувствие. Савелий окружал его всяческой предупредительностью, которая, конечно, не могла заменить недостатка сна. От Гапа надо было ехать еще два часа на автокаре, так что, когда путешественники прибыли в Гравборон, Марк Варли был совсем слабым.
Гравборон был расположен у подошвы невысокого полугорья. По другую сторону открывался вид на обширную и красивую долину. Что до домика, то посещение его откладывалось и из-за утомления Варли и из-за того, что он давно стоял запертым.