И поэтому Ленин свою мысль о русских и немецких шовинистах закончил так: "И те, и другие играют жалкую роль в руках капиталистов, которые прекрасно знают, что о войне России против Германии смешно и думать". Ленин же считал: "Война Австрии (не Германии. - С.К.) с Россией была бы очень полез ной для революции штукой, но мало вероятно, чтобы Франц-Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие".
Увы, у последнего Романова отсутствовали и чуткий политический разум, и чувство Родины. Что уж говорить о Рябушинских, Гучковых, Коновалове, Терещенко, Бродском, вели ком князе Николае Николаевиче? Нет, эти желали скорейшей войны не менее германцев, а судя по всему, даже гораздо более.
Уже упоминавшийся русский монархист Марков-второй громил и со страниц своей "Земщины", и с думской трибуны "прогрессивный" блок, но видел далеко не все его связи, наивно считая, что "пока был франко-русский (имелось в виду -без Англии. - С.К.) союз, войны не было, войной и не пахло".
Марков не знал, что уже через несколько дней после 17 января 1913 года, когда Пуанкаре был избран президентом Французской республики, он заявил русскому послу в Париже Извольскому: "Для французского правительства весьма важно иметь возможность заранее подготовить французское общественное мнение к участию Франции в войне, могущей возникнуть на почве балканских дел".
Можно ли более кратко и более разоблачительно показать, что скорая война и сама географическая точка ее возникновения были предрешены не политикой Берлина, а политикой тех сил, к которым примыкала и французская элита, просто душно зачисленная Марковым в миротворцы?
Первым актом президента Пуанкаре стало отозвание из Петербурга посла Жоржа Луи и назначение на его место Теофиля Делькассе - одного из "отцов" Антанты с репутацией главного врага Германии.
Тарле осуждающе сообщает, что в Германии это восприняли "как обиду, угрозу, враждебную демонстрацию". Собствен но, так оно и было!
Назначение Делькассе было, как обычно, предварительно согласовано с Петербургом. И от этого выходка Пуанкаре приобретала особенно провокационный и зловещий характер.
А тут еще Николай II с подачи Извольского и министра иностранных дел Сазонова, отступив от обычая награждать глав иностранных государств высшей в империи наградой лишь по особым случаям, тут же одарил Пуанкаре лентой Анд рея Первозванного.
Все выглядело так, что на передний край антигерманского фронта выдвигалась Франция, а Россия составляла его второй эшелон...
И это было еще не все. В конце концов непосредственная европейская ситуация зависела от позиции Англии. Очень многие историки даже после войны так и не смогли избавиться от поверхностной уверенности в том, что все определялось неизбежностью "пробы сил" между Германией и Англией, поскольку именно эти две страны были индустриализованы в наибольшей мере. В 1907 году процент рабочих и служащих в торговле, транспорте и промышленности по отношению ко всему самодеятельному населению составил для Англии 45,8%, для Германии - 40%, а для США - всего 24,1%. Фактор США, таким образом, считал второстепенным даже такой историк-энциклопедист, как Евгений Викторович Тарле.
А ведь растущее соперничество Англии и Германии было не столько причиной, сколько удобным "приводным рем нем" для механизма раскрутки войны в интересах США. И, собственно, даже не США, как государства американской нации, а США как новой и окончательной резиденции Золотого Капитала.
Именно Капитал заказывал теперь сценарии, расписывал роли и подбирал исполнителей и режиссеров.
Что же касается Англии, то английская сторона провела свою предвоенную партию блестяще. Она сумела незаметно полностью подчинить себе французскую и русскую внешнюю политику, хотя внешне возникало впечатление, что Англия в любой момент может и готова договориться с Германией.
Даже за год до войны, во время Балканских войн, Англия поддержала Австро-Венгрию и Германию против России, с которой уже была связана "сердечным согласием" Антанты. И внутри Антанты это вполне сошло ей с рук. Более того, сама Антанта до самого сентября 1914 года держалась только на "сердечном согласии", потому что документально, специальным договором до начала Первой мировой войны оформлена не была. Трюк со стороны Альбиона более чем ловкий.
Не менее ловко при посредстве Англии были своевременно устранены "японские опасения" России. Россия могла реально ожидать выступления Японии против нее, если русская армия будет связана войной в Европе.
Сомнения России устранил союз, заключенный с Японией одной из стран Антанты - Англией. И, конечно, англо-японский союз был одним из дополнительных факторов, гарантировавших участие России в будущей европейской войне.
А как умело была поставлена Англией "дымовая завеса" чуть ли не германофильства! Видя только ее, Германия была уверена, что Англия в ее конфликт с Францией и повязанной Францией Россией не ввяжется. Кайзер был воякой бравым, но обвели его англичане вокруг пальца, как безусого юнца...
Впрочем, "англичане" - понятие собирательное. В жизни это были конкретные люди. И нам, читатель, очень не мешает присмотреться к тому, кто, в отличие от германского Гольштейна, вполне официально руководил внешней политикой Англии с 1905 по 1916 годы...
Сэр Эдуард Грей (позднее - виконт Фаллодон) стал министром иностранных дел в сорок три года. Прекрасно воспитанный, старинного вигского (то есть либерального) аристократического рода, сдержанные черты худощавого и даже изможденного лица, тонкие, плотно сжатые губы, тихий (по определению Черчилля - "замогильный") голос. Убежденный антисоветчик, умер он как раз в год прихода Гитлера к власти - в 1933 году. По мнению хорошо знавших его людей, Грей был классическим, изощренным лицемером и имел лишь одну искреннюю страсть - изучение английских пев чих птиц, которым даже посвятил специальный труд. Вот очень живая его характеристика: "Сэр Эдуард не любил говорить много; то же немногое, что он говорил, он частенько предпочитал выражать неясно. Собеседник Грея часто не знал, как, собственно, нужно понимать речи британского министра: усматривать ли в них многозначительный намек либо же полную бессодержательность, то есть желание уклониться от выражения собственных мыслей". Бездетный вдовец, чаще всего необщительный, не знавший иностранных языков, он, по утверждению некоторых, "не любил внешнюю политику". Казалось бы, не лучший кандидат на пост главы внешнеполитического ведомства. Но в своем кресле он сидел долго, прочно, и в годы, что называется, "роковые". А внешнеполитические дела держал в руках крепко.
Короче, виконт Фаллодон выглядел личностью хотя и не такой эксцентричной, как барон Гольштейн, но тоже достаточно своеобразной. И с теми же "родовыми" признаками поверенного могучих сил, которые, однако, предпочитали властвовать через посредников типа сэра Эдуарда. Лидер "либералов-империалистов", он был близок лорду Розбери - тому самому, родне Ротшильдов. Соответственно и основными задачами "английского Гольштейна" были:
1) пристегивание к Англии (то есть в перспективе и к Америке) Франции и России;
2) проведение по отношению к Германии такой видимой линии, когда немцы не опасались бы в случае войны с Европейским континентом получить одновременно и войну с Англией.
Последнее иногда еще называют "усыпить бдительность". То есть именно Грей прежде всего и подготовил Первую мировую войну с англосаксонской стороны. Позднее он утверждал, что "десять дней подряд" делал все, чтобы сохранить мир в июле 1914 года. И Грею на такое заявление резонно отвечали: "Да, вы десять дней подряд делали все, чтобы сохранить мир, но перед этим вы десять лет подряд делали все, чтобы вызвать войну".
Между прочим, и бывший Генерального штаба полковник русской армии, будущий маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников писал о "свойственных ханжам мазках Грея в обрисовке характера будущей мировой войны". Вот уж сказано, как припечатано.
Обманывал Грей (точнее - обманывали Греем) Германию и действительно с ханжеским размахом. В предвоенные годы Англия якобы шла на заключение конвенции с рейхом по со трудничеству на Ближнем Востоке... Шла и на соглашение о разделе португальских колониальных владений в пользу рейха.
"Иракскую" конвенцию должны были подписать 15 июня 1914 года, но потом акт подписания... "несколько отложили". "Португальское" соглашение было готово уже в мае 1913 года, потом в августе парафировано. Грей затягивал и затягивал его обнародование, а подписание назначил на... конец июля 1914 года. Именно неоправданное согласие посла Лихновски отложить опубликование договора по португальским колониям статс-секретарь фон Ягов ставил потом ему в вину как главный лондонский просчет германской дипломатии.
Хотя мог ли англофил Лихновски отказать "лучшему другу немцев" в его просьбе о "небольшой" (всего лишь до начала мировой войны!) отсрочке?
Война подоспела так вовремя и так "удачно" избавила будущего виконта Фаллодона от необходимости подписывать усиливающие Германию документы, что есть все основания утверждать, что далеко не кайзер горел желанием начать вой ну летом 1914 года.
Коллега Грея, первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль (которого у нас будет повод еще не раз помянуть недобрым словом), с присущей ему энергией бодро заявлял: "Ни разу в течение трех последних лет мы не были так хорошо подготовлены". Состояние английских вооруженных сил и промышленности Черчилль представлял, наверное, получше фон Ягова. И уверенность немецкого статс-секретаря в неготовности Англии доказывает одно: то, что англичане действительно обманывали и обманули немцев.
В дополнение к моральному портрету английского министра иностранных дел интересен такой факт. Когда творец Шерлока Холмса - Артур Конан-Дойль - в 1900-е годы выступил с гневным протестом против конголезской политики бельгийского короля Леопольда, заливавшего Конго кровью и слезами, сэр Эдуард считал, что шумиха вокруг Конго угрожает европейскому миру.
Хотя по здравом размышлении понимаешь, что не в мора ли здесь, пожалуй, дело... Оттолкнешь от Антанты Бельгию, а что если та - не дай Бог! разрешит Германии транзит войск через свою территорию для удара по Франции?
И как же тогда с удобным поводом для Англии "вступиться" за "поруганную" Бельгию и вступить в войну? Ведь сэр Ар тур смотрел далеко вперед...
Сразу после Сараевских выстрелов Грей в очередной раз демонстративно подчеркнул незаинтересованность Англии в развитии напряженности и сумел создать у немцев полную иллюзию того, что Англия в войне против Германии участвовать не будет. Подстрекательство было не столько тонкое, сколько совсем уж бесчестное. Потом историки будут объяснять поведение Англии ее тревогами по поводу растущей-де германской морской мощи, но вот как соотносились военно-морские силы на основном морском театре в Северном море. Англия имела в "Гранд-Флит" ("Большом флоте") и "Флоте Канала" 20 дредноутов, 38 додредноутов (линкоров), 5 линейных крейсеров, 67 крейсеров, 192 эсминца и 68 подводных лодок.
Флот открытого моря Германии включал в себя 15 дредноутов, 22 додредноута, 3 линейных крейсера, 25 крейсеров, 137 эсминцев и 24 подлодки.
Общее же число наиболее тяжелых кораблей сверхдредноутного, дредноутного и додредноутного типа у Англии выглядело еще внушительнее - 66 против 37 немецких. То есть за англичанами оказывалось явное преимущество особенно с учетом французского флота (правда, слабого), отличной береговой обороны и хорошо защищенных морских баз.
Англичане более интенсивно наращивали флотскую мощь.
На Балтийском море русский Балтийский флот подавляюще превосходил немецкие силы, и поэтому немцы оказывались перед необходимостью перебрасывать часть кораблей из Северного моря на Балтику через Кильский канал (что они потом и делали).
Нет, дело было не во флоте. Во-первых, Англия желала войны лишь чуть менее, чем США. Янки война сулила только и исключительно многочисленные выгоды: подъем производства, снижение безработицы и социальной напряженности, финансовое закабаление Европы, усиление своего политического влияния и создание массовой армии. И все это - без малейшего риска для своей территории, без риска проиграть войну.
Но и Англия рассчитывала отбояриться лишь экспедицией на континент без ущерба для своей страны. А одновременно она предполагала разбить опасного германского конкурента, чьи товары все больше вытесняли английские на мировом рынке. Однако подобные соображения могли заботить и заботили элиту. Что касается рядового англичанина, то он воевать на суше с себе подобными (с европейцами) не умел и не любил. Недаром Бисмарк в свое время похохатывал: "Если бы Англия высадила на берега Германии десант, то я просто приказал бы полиции его арестовать".
Так что двинуть массы англичан "на континент" оказалось так же трудно, как подвигнуть на войну заокеанских "янки". О том, как справилась элита США с навешиванием "бубенцов воинственности" на рядового американца, мы в свое время уз наем. Но технология была применена та же, что и в Англии. Ее хорошо описал генерал В. Федоров, посетивший "Остров" в 1915 году с миссией адмирала Русина: "Газеты и журналы, плакаты и листовки, публичные доклады, патриотические манифестации, кино, театр"...
У Трафальгарской колонны Нельсона непрерывно шел поставленный с размахом балаган по записи добровольцев на фронт. В результате "китченеровская" армия (названная так по фамилии военного министра Г. Китченера) вырастала на глазах: за год с 200 тысяч до 1 миллиона.
Соответственно росло и военное производство, чему очень способствовал принятый сразу после начала войны "Декрет о защите государства".
Соответственно возрастали и централизация, контроль капитала за жизнью страны, ставшие приметой новой эпохи. Ранее хоть умирать можно было по своему выбору. Теперь и этой "демократической свободы" европейца все более лишали. И война, и тыл приобретали черты тотальности.
А в итоге росли прибыли элиты, то есть то, ради чего весь сыр-бор усиленно и разжигали.
В списке акционеров только одного оружейного концерна Армстронга, который с начала века выплачивал дивиденды не менее 10, а то и 15%, были имена шестидесяти представителей знати или их жен, сыновей, дочерей, пятнадцати баронетов, двадцати сэров-рыцарей, восьми членов парламента, пяти епископов, двадцати крупных офицеров и восьми журналистов. Война компании могла принести одно - повышение годовых доходов в три, пять, а то и в десять раз. Было из-за чего стараться!
Английский журнал "Экономист" 13 февраля 1915 года, уже во время войны, в испуге проговорился: "Филантропы выражают надежду, что мир принесет международное ограничение вооружений. Но те, кто знают, какие силы фактически направляют европейскую дипломатию, не увлекаются никакими утопиями"...
Сэр Эдуард Грей утопиями не увлекался. Он и его патроны прекрасно понимали, что начинать войну имеет смысл только тогда, когда против Германии будет воевать Россия.
Сараево было воспринято различными кругами по-разному. Убийство наследника австрийского престола можно было, конечно, счесть за "casus belli", то есть повод к войне. Но вначале Европа отнеслась к нему с явным безразличием. Николай II в своем дневнике об этом событии не упомянул ни словом. В Кронштадте тогда гостила английская эскадра с королем Георгом V на борту, и царь оставил для истории лишь сведения о байдарочных катаниях и завтраках с Georgie.