Конечно, не только настоящие, серьезные доходы, но и их подлинные созидатели и обладатели никогда не рвались и не рвутся на первые страницы той истории, с которой потом разбираются историки и архивисты.
Для всеобщего обозрения всегда найдется кто попроще и поимпозантнее типа кайзера или смешливых гостей рейхс-маршала Геринга. Однако, чтобы делать не только деньги, но и историю, эти безвестные "герои" претендуют в первую голову.
А историю они уже не один век делают всегда на один манер, по одинаковой схеме: прибыль на подготовке войны, за тем сверхприбыль на войне, затем - прибыль на послевоенном восстановлении, затем... опять подготовка большой войны или серии войн поменьше.
Все остальное - лишь гарнир к основной деятельности капитала.
Возможно, ты возразишь мне, читатель: "Ну так уж и основной! А Катерпиллер, например, делающий не танки, а экскаваторы и бульдозеры? А обувные, пищевые, швейные корпорации? Во всех странах военное производство занимает лишь небольшую часть общей экономической деятельности. Так разве немилитаризованному Капиталу - который в большинстве - война выгодна?".
Ответ тут скрыт в самом вопросе! Если для БОЛЬШИНСТВА Капитала война была бы невыгодна экономически (то есть, иначе - убыточна), то оно - это преобладающее, якобы не склонное к войне большинство, вполне могло бы пресечь действия "меньшого" милитаристского собрата. Ведь, как говаривал один из Рокфеллеров: "Чего не сделают деньги, то сделают большие деньги"... Но как раз большие-то деньги и делают большую войну
Некто Даниил Проэктор, под крылом Отделения истории АН СССР, академика Самсонова и издательства "Наука" выпустивший в 1989 году второе издание своего опуса "Фашизм: путь агрессии и гибели", закончил его так: "Войны бессмысленны".
Как сказать!
Они очень даже имеют смысл, если смотреть на них глаза ми Золотого Интернационала!
В заключение повторю, что ни в Версале, ни после него никаких серьезных разногласий Европы и Соединенных Штатов не было. Была умная, широкая, планетарная игра, был и диктат.
Была точная "раскадровка" текущих и будущих событий режиссерами международного капитала. Вначале режиссерские ремарки заглушались гулом голосов нескольких тысяч разноязыких делегатов в Париже и пышностью церемонии в Зеркальном зале Версальского дворца.
Потом - спорами на других конференциях и совещаниях.
Еще потом - плачем и проклятиями "Великого кризиса"...
Однако всего того, чего хотели США, они добивались - и в Париже 1919 года, и в Париже 1929 года,
Штаты обеспечили себе не мандаты, полетевшие к черту не более чем через тридцать лет, не колонии - полетевшие ту да же примерно в те же сроки, но право и возможность управлять ситуацией в мире так, как это было нужно им, а вернее - капиталу Америки.
Конечно, не все задуманное удавалось, и независимая Советская Россия как результат империалистической войны, вместо буржуазной зависимой России оказалась самым крупным и болезненным просчетом. С ней пока приходилось по временить... Зато остальная Европа - как там было сказано? - стала "по существу монопольной фирмой янки и К°".
Правда, владельцы "фирмы" еще не знали, что и в Германии возникает потенциальная угроза их интересам. Они контролировали экономику, они сумели неплохо отладить контроль политических движений, но контроль над душами рядовых немцев Штаты установить не могли.
Во времена Веймарской республики в их душах было пере мешано всякое: темные аккорды Вагнера с легкомысленным джазом, великие темы Бетховена с веселой опереттой, зонги "Трехгрошовой оперы" с томной эротикой танго, марши "спартаковцев" с "Хорстом Весселем" штурмовиков...
Разные звуки боролись друг с другом, сливались, прорывались один сквозь другой, ко их все более властно перекрывала мелодия новой национальной надежды...
Оглушенная войной Германия выбирала свой новый путь...
Россия и Германия - вместе или порознь?
Послесловие-комментарий
Давно ставшее привычным в русском языке слово "эпилог" происходит от двух греческих: "epi", что значит "после", и "logos" - "слово, речь".
Итак, по-русски вроде бы получается "послесловие". Но эпилог и послесловие - не совсем одно и то же, если верить хорошим толковым словарям.
Эпилог в литературе - заключительное сообщение о событиях, происшедших через некоторое время после событий, изложенных в основной части произведения.
А послесловие (согласно Далю, например) - просто "объяснение, последующее сочинению".
Вряд ли будет целесообразным для автора и уважительным по отношению к читателям попытаться в коротком эпилоге хоть как-то изложить события, происшедшие в мире, в Европе, в Германии и России через пять, десять или пятнадцать лет после конца двадцатых годов двадцатого столетия. Для этого потребуется целая книга, да еще и не одна... Эпилогом тут автору не отвертеться...
Десять лет, прошедших от черного дня Биржи до первых налетов пикирующих бомбардировщиков Ю-87 на Варшаву, - возможно, самые захватывающие и уж, вне всяких сомнений, самые динамичные годы во всей мировой истории.
За десяток лет Германия из Веймарской республики, при давленной Версальской системой, превратилась в мощный нацистский Рейх, вобравший в себя Австрию, немецкие - в этническом отношении - Судеты, а также Чехию-Богемию в качестве протектората. Германия легко разгромила Польшу. А к маю сорокового года танки Гудериана прижали войска бывших версальских триумфаторов к берегам Английского канала Ла-Манша в районе Дюнкерка.
За тот же десяток лет Англия и Франция не столько усилились, сколько одряхлели. Безусловный антинацист, американский журналист Уильям Ширер, живший в Германии с конца двадцатых годов, о германской молодежи писал так: "Молодое поколение третьего Рейха росло сильным и здоровым, исполненным веры в будущее своей страны и веры в самих себя, в дружбу и товарищество, способным сокрушить все классовые, экономические и социальные барьеры".
Иные картины давал он, наблюдая молодых англичан: "На дороге между Ахеном и Брюсселем (в мае 1940 года - С.К.) я встречал немецких солдат, бронзовых от загара, хорошо сложенных и закаленных благодаря тому, что в юности они много времени проводили на солнце и хорошо питались. Я сравнивал их с первыми английскими военнопленными - сутулыми, бледными, со впалой грудью и плохими зубами"...
Вряд ли это служило свидетельством прогресса Британской империи.
Россия к концу тридцатых годов напротив - совершила еще более мощный рывок во всех сферах жизни, чем Германия. И слово "рывок" - единственно точное здесь.
Сотни тысяч рабочих и крестьянских парней и девушек из прочно облюбованных тараканами комнатушек, из заселенных вековечными блохами изб шагнули в небо в прямом смысле этого слова с крыла осоавиахимовского У-2. Миллионы освоили автомобиль, трактор, рацию, танк...
Ну, вот, читатель! Я все-таки начал сбиваться на нечто вроде эпилога уж очень интересные пошли истории в Европе и в России с начала тридцатых годов. Но я был намерен написать, все же, послесловие.
И даже не просто послесловие, а комментарий к собствен ной книге, чтобы еще раз поразмыслить о главных исторических героях - России и Германии, а также о мире, в котором они жили когда-то, живут сейчас, и будут жить в весьма недалеком будущем...
Поэт говорил: "о времени, и о себе"... Сказано хорошо и верно, ведь и наши предки жили, и мы сами живем во вполне определенном времени. Причем мы с вами, читатель, живем в России, а до Берлина - всего-то часа четыре лету из Москвы...
Итак, отгремели последние - уже не фронтовые, а салютные залпы Первой мировой войны над Парижем, Лондоном, Вашингтоном.
Закончились "мирные" битвы-переговоры.
Разноязычные окопники, военнопленные, интернированные разъехались и разбрелись по домам.
В Германии и Венгрии потерпели поражение революции - весьма, впрочем, по сравнению с русской, вялые,
Народы всматривались в новую Европу, перекроенную войной и Версалем. Жизнь народов продолжалась, но будущее их было далеко не безоблачным - хотя в Париже опять вовсю веселились.
И будущее опять зависело от того, как выстроят свои отношения, прежде всего, два великих народа - русский и немец кий. После Первой мировой войны, как и до нее, именно Россия и Германия держали в своих руках не только собственные судьбы, но и судьбы войны и мира вообще.
К ним - к народам и их отношениям - мы и вернемся...
Россия и Германия... Оглянемся-ка мы еще раз далеко назад и посмотрим, а что же было общего у наших стран? И было ли что общее у них, таких разных, к двадцатым годам двадцатого века, даже не имеющих общей границы?
Была, конечно, общая история, были войны русских с Фридрихом Прусским, были и войны, которые Пруссия вела вместе с русскими против Наполеона, были "войны" таможенные и была Первая мировая война, которая очень уж немцев с русскими не рассорила.
Не рассорила, наверное, потому, что Россия давно знала Германию лучше, чем любую другую европейскую страну. В чем была причина? Немца в России еще с петровских времен не очень-то любили, но вошел он в русскую жизнь настолько прочно, что в своем описании петербургского раннего утра наш Пушкин писал: "И хлебник, немец аккуратный, в бумажном колпаке не раз уж отворял свой васисдас". Васисдасом, как пояснял сам Пушкин, называли тогда "фортку", в которую до открытия булочной продавали хлеб.
У гения даже мгновенный набросок глубок и точен, и Пушкин одной фразой вполне подтвердил свой класс. Всего дюжи на слов, а как здорово подмечены тогдашние типично немецкие черты: мирные наклонности, точность, аккуратность и трудолюбие, чистоплотность... А также - тот взгляд на жизнь, который выразился в немецкой поговорке: "Утренние часы с золотом во рту". Так вот и жили в нашей России "русские" немцы.
Была кроме маленькой - русской "Германии" - и другая Германия, непосредственно "германская", раздробленная на мелкие "государства". Но и раздробленная, она думала о будущем объединении под рукой Пруссии и при помощи России. 10 марта 1813 года партизан Денис Давыдов, освободив Дрезден от французов, при всех орденах (в том числе и прусском "За достоинство") произнес речь перед городской депутацией "о высокой судьбе, ожидающей Германию, если она не изменит призыву чести и достоинству своего имени; о благодарности, коей она обязана императору Александру, вступившему в Германию для Германии, а не для себя, ибо его дело уже сделано"...