Так что суть была, как полагаю, не в лесах как таковых — вырубленных там или не вырубленных... И не зря, очевидно, кем-то была десять раз «выкуплена» и «перекуплена» эта концессия и ловко подсунута под загребущие носы высокородных петербургских прощелыг.
А тем было ли дело до спокойствия на дальних русских рубежах? Их поманили рублем, они за ним и погнались...
И чтобы лучше осознать гнусь и гниль этой якобы российской элиты тех лет в той России, попробуем, уважаемый читатель, увидеть за этим «вырубленным лесом» некоторые сановные «деревья», благополучно произраставшие под сенью августейшего благоволения целых трех российских монархов.
Вот государственный контролер, председатель Департамента государственной экономии Государственного совета и министр финансов при Александре Втором и председатель Комитета финансов при Александре Третьем Александр Агеевич Абаза — родной дядя Алексея Михайловича Абазы — того самого, «корейского»...
Дядю благодетельствовали дед и отец Николая Второго, а племянника — уже сам Николай. В 1903 — 1905 годах младший Абаза был товарищем начальника Главного управления торгового мореплавания и управляющим делами Особого комитета Дальнего Востока (да еще и родственником Безобразова).
И приведу-ка я портрет дяди, данный Витте: «Это человек с громадным здравым смыслом, большой игрок (сам Витте пишет, что он не пожертвовал бы ни одним вечером картежной игры для проведения той или другой либеральной меры. — С.К.), весьма ленивый, кончил курс в университете, но затем мало учившийся...»
Впрочем, может быть, Сергей Юльевич просто не любил Александра Агеевича? Не знаю, свечку не держал.
Но вот что сообщает о дяде адмирала Абазы такой захватывающе информативный и одновременно академический источник, как монография Б.В. Ананьича «Банкирские дома в России. 1860 — 1914 гг.» («Наука», Ленинградское отделение, 1991 г.).
Абаза-дядя был крупнейшим помещиком юго-западного края, тесно связанным с одесским банкирским домом Рафаловича (он его называл «мой банкир»). Но в 1890 году Абаза, зная — как пишет Ананьич — «о совершенно секретной биржевой операции Министерства финансов (подготовка введения золотого денежного обращения на основе девальвации кредитного рубля. — С.К.), решил ею воспользоваться для собственного обогащения и... вовлек в эту игру Рафаловича».
Рафалович в секрет посвящен не был. Играя на понижение рубля по шифрованным телеграфным инструкциям Абазы из Петербурга, он понес убытки (пополам с Абазой) на 1 миллион 600 тысяч рублей.
Впав после этого, естественно, в панику, Рафалович кинулся к Абазе за разъяснениями, но тот просто приказал ему — продолжай продавать (то есть продавать кредитные рубли и покупать золото).
Рафалович же стал для Абазы по-прежнему продавать, а для себя — покупать, играя уже самостоятельно на повышение рубля.
Но курс все падал, и...
И Абаза, отыграв убытки, еще заработал 900 тысяч рублей, а Рафалович разорился.
Лишь сознание того, что я и так уже отклоняюсь от темы (а может, и не очень?), удерживает меня, уважаемый читатель, от подробного рассказа о том, как потом всем финансовым и чиновным миром Петербурга - «Нью-Бердичева» спасали опрометчивого одессита (три всеподданнейших доклада министра финансов Вышнеградского по поводу банкротства дома Рафаловичей на высочайшее имя; образование для помощи ему особого синдиката банков; выделение миллионных сумм и т. п.).
Но каков дядя! Он (по словам, между прочим, Витте) отзывался о Куропаткине так: «Генерал с душою штабного писаря».
Что ж, Куропаткин иногда и впрямь был мелочен до анекдота, но... Но о нем ли, о боевом генерале, было судить Абазе — этому-то мелкому подлецу с крупными связями и Витте — подлецу крупному?!
Адмирал-племянничек был дяде полностью под стать.
И такая вот чиновно-помещичье-банковская шушера правила тогда бал на русском Дальнем Востоке. Да и если бы только на нем...
И именно в этой грязной среде мог ловить свои политические шансы такой ренегат, как Витте.
Но черт с ними, уважаемый мой читатель!
И не вернуться ли нам в целях прояснения кое-чего к Токийскому протоколу Розена — Ниси 1898 года? Тогда Япония в обмен на свободу рук для себя в Корее предлагала России признание наших интересов в Маньчжурии.
Так вот, российское правительство не пошло на это, поскольку осуществление подобного предложения якобы осложнило бы отношения России с Великобританией и США.
Ну и что?
А отношения Японии с Англией и США это не осложнило бы? Японцы-то Америку тогда очень даже обхаживали!
А ведь это как раз американцы — после того как всякие там, извините, «витти» сделали невозможным русско-японское сближение — дали Японии огромный заем на постройку того флота, который поставил крест на русском флоте в Цусимском проливе.
А англичане этот флот японцам построили!
К началу XX века подлинные интересы России на Дальнем Востоке (как и на Западе, и на Юге) лежали внутри ее собственных границ. И все, что нам надо было от соседей, — это мир на границах.
С Англией и США у России континентальной войны быть не могло. Так что чего там было опасаться «осложнений с ними»?
Уважай себя, дружи с Германией и плюй на все «осложнения».
Иное дело — Япония...
Ее интересы объективно распространялись вовне в силу сырьевой бедности. И тут она обязательно наталкивалась на внешнюю активность англосаксов. Но вести с ними морскую войну Японии было тогда настолько не под силу, что даже задумываться об этом (не то что строить какие-то конкретные планы в этом направлении) японцы и близко не могли.
Поэтому мощный флот как инструмент реальной войны на рубеже XIX и XX веков Япония могла задумывать лишь против России, у которой на Тихом океане военно-морские условия были тогда заведомо проигрышными. Русской-то Америки у нас уже давно не было...
С другой стороны, при нейтрализации тенденции к ухудшению отношений с Россией новый японский флот, построенный на англосаксонские деньги, мог быть использован Японией как силовой фактор такой более смелой и широкой внешней экспансии, которая бы шла вразрез с англосаксонскими же интересами, но без непосредственного военного конфликта с Англией и США.
Понимая и умело используя все это, России можно было иметь принципиально иную дальневосточную ситуацию. Вместо того чтобы позволять себя провоцировать на конфликты с Японией в угоду Золотому Интернационалу, Россия могла бы сама ссорить Японию с англосаксами уже самим фактом взаимной и реальной лояльности друг к другу двух наших стран.
Не было бы протокола Розена — Ниси 1898 года (точнее, если бы он был, то — в японской редакции), согласилась бы Россия в 1901 году на предложения Ито — не было бы, смотришь, и англояпонского договора 1902 года, не было бы и американских займов с антирусской направленностью.
Так нет, по протоколу 1898 года Россия заставила Японию подтвердить полную независимость (ха!) Кореи и отказаться (хотя бы на бумаге) от вмешательства в ее внутренние дела.
Хотя сама же Россия перерезала концессией по Ялу все надежды на мир с Японией — даром что по протоколу обязалась «не препятствовать развитию торгово-промышленных связей между Японией и Кореей».
Иностранными делами тогда формально руководили такие фигуры, как «статс-секретарь Его Величества» Николай Шишкин (с августа 1896-го по 1 января 1897-го) и граф Михаил Муравьев из Муравьевых-Виленских (с 1 января 1897-го по 8 июня 1900 года).
Карьерный дипломат Шишкин вообще был фигурой проходной, а немного знакомый нам Муравьев будоражил мир идеями конференции по разоружению и уделял внимание Ближнему и Среднему Востоку, отдав Дальний Восток на откуп Витте и безобразовцам... В целом же о его фигуре сказано уж достаточно.
Фактически все существенное крутилось вокруг Витте. А что такое Витте, я тоже говорил уже не раз и не два, начиная с первой своей книги о Первой мировой войне «Россия и Германия: стравить!».
Так что не концессиями на Ялу объясняется тот факт, что Россию так настойчиво толкали в Корею. Ее толкали туда потому, что Корея была не просто удобной, а, пожалуй, единственной значащей зоной рождения конфликта. По тем временам только из-за Кореи можно было столкнуть Россию и Японию кроваво, штык в штык.
А исходные претензии виттевской «России» на Порт-Артур предвещали ялуцзянские «дрова» в костер будущей Русско-японской войны.
И я об этом уже говорил, когда описывал «дружественную» тройственную акцию России, Германии и Франции по нажиму на Японию с целью пересмотра прелиминарных условий Симоносекского договора 1895 года по итогам китайско-японской войны. То есть ту акцию, инициативу которой часто приписывают князю Лобанову-Ростовскому, но на которую подвигнул Россию Витте.
Думаю, теперь для читателя уже не выглядит необъяснимой аренда Россией именно Ляодунского полуострова, в соседстве с Кореей.
Витте ведал, что творил.
Те деньги, которые были вбуханы в Порт-Артур и Дальний, если бы были вложены в развитие Владивостока и Петропавловска-Камчатского — обеспечивали бы нашу морскую торговлю намного надежнее, чем арендованные китайские порты за тридевять земель от России.
А южную ветку от КВЖД (раз уж мы КВЖД построили!) для перевоза к портам в Китае русских товаров можно было провести и, скажем, к уже имеющемуся незамерзающему китайскому порту Циньхуандао на материковом берегу того же Ляодунского залива, но в большем отдалении от Кореи.
Однако некто (даже не Витте, конечно, а посредством Витте) выбирал аренду Ляодунского «кончика» для России по «принципу Гаврилы Принципа» (даром, что сам Гаврила, выстрел которого в австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда дал старт Первой мировой войне, в те поры не вышел еще из пеленок).