После участия в Русско-японской войне и японского плена Колчак был назначен в Главный морской штаб, а позднее стал первым командиром нового ледокольного транспорта «Вайгач», однако в полярное плавание не пошел — его вернули в ГМШ на должность начальника отдела. В качестве последнего он закладывал, между прочим, основы претенциозной программы строительства супердредноутов (линкоров) типа «Измаил».
Надо сказать, что эта грандиозная по материальным и финансовым затратам программа в основе своей была скорее вредительской — в силу неумного перекоса в строительстве русского флота накануне близких серьезных событий. «Измаилы», ухлопав на них огромные (и кому-то же «перепавшие») средства, строили, но так и не достроили. А русской армии на фронтах мировой войны катастрофически не хватало ни полевой артиллерии, ни снарядов к ней...
Подвизался в то время Колчак и в Государственной думе — в качестве военно-морского эксперта. То есть якобы «аполитичный» офицер на самом деле был вхож как свой в новый орган буржуазной российской политики. Но после предпочитал об этом помалкивать...
Никаких документальных свидетельств о тех или иных связях Колчака с военными промышленниками я не отыскал. Однако предположить кое что могу… В отличие от вообще капиталистической промышленной верхушки Российской империи судопромышленники, связанные с морским ведомством, относились преимущественно к «государственной» нации, то есть были русскими, и в этом смысле были в достаточной мере националистами, но отнюдь не монархистами. С другой стороны, они же имели и хорошие связи с иностранными судопромышленниками, ведущими из которых были англосаксы. И в этом смысле русские дельцы были вполне типичными капиталистами-космополитами.
Думаю, что Колчак — уже в силу причастности к перспективным судостроительным программам — не мог не иметь серьезных знакомств в этой среде. Другое дело, что он не афишировал их тогда, а уж позднее — и тем более...
Замечу, что через девять лет — уже во время Гражданской войны — хорошо вроде бы знающий о программе создания супердредноутов Колчак говорил почему-то о серии кораблей не типа «Измаил», а типа «Кинбурн». «Кинбурн» в серии был, однако, не головным. Мелочь, но — странная.
И таких странных несообразностей, крупных и мелких, в жизни Колчака — хоть отбавляй.
По-настоящему он выдвинулся во время Первой мировой войны как способный и энергичный морской офицер-минер. Хотя надо заметить, что непосредственно на строевых миноносцах будущий адмирал служил в сумме всего-то чуть более года!
Во время осады Порт-Артура он, до этого минного опыта абсолютно не имевший, некоторое время командовал эскадренным миноносцем «Сердитый». И, как сообщают некоторые источники и как рассказывал — опять-таки, уже во время Гражданской войны — он сам, на минной «банке», выставленной «Сердитым», подорвался японский крейсер «Такасаго» (один лояльный к адмиралу источник называет его «новейшим японским крейсером «Такасаго»).
Такой крейсер в японском флоте действительно был, хотя назвать его новейшим вряд ли можно. Постройки 1897 года, он среди японских малых (легких) крейсеров был не таким уж и молодым. Был спущен на воду в 1897 году, а новейшими в этом классе считались крейсера типа «Цусима» и крейсер «Отава».
Крейсер же «Такасаго» погиб на минной банке под Порт-Артуром 30 ноября 1904 года. Выставил-то, возможно, ее и Колчак, но минная банка — это заранее планируемое дело, и от командира «Сердитого» требовалось лишь аккуратно выполнить не им разработанный план и боевой приказ. Конечно, реально это «лишь» было далеко не простым делом, но вполне укладывалось в рамки рутинной боевой работы.
Колчак появился в Порт-Артуре 18 марта. Был назначен и.о. артиллерийского офицера на минный заградитель «Амур», 21 апреля стал командиром «Сердитого», а в мае слег на два месяца в госпиталь с воспалением легких. В морском бою 28 июля не участвовал — ему было приказано оставаться в Порт-Артуре. 2 ноября Колчака назначают командиром береговой батареи, но вскоре суставный ревматизм опять укладывает его в госпиталь, откуда он попадает уже в плен.
Вряд пи Колчак внес серьезный вклад в подготовку команды вверенного ему корабля. Да, «Сердитый» (уже без Колчака) воевал хорошо, прорвался при сдаче Порт-Артура в Чифу... И на выставленной им банке подорвался «Такасаго»...
Но доказательством высокого «минного» уровня его недолгого командира это является вряд ли. Очевидно, поэтому в одном, весьма «монархически» ориентированном, морском справочнике начала 90-х годов XX века обширная и очень благожелательная к адмиралу статья о Колчаке насчет японских крейсеров, подорвавшихся на его минах, хранит полное молчание и лишь скупо сообщает о том, что «под руководством (? — С.К.) А.В. Колчака были поставлены минные заграждения на подходах к русской базе»...
Тоже странно...
Колчак был всего-то командиром эсминца, да к тому же, повторяю, прошлого минного опыта не имел. Даже если у него и были некие гениальные новаторские подходы к минным постановкам, не бездарное порт-артурское морское начальство позволило бы молодому офицеру руководить (!) минной обороной главной базы. Все, что он мог сделать, это, как я уже говорил, выполнить чужой приказ в пределах компетенции рядового командира миноносца.
Кстати, и «японские» награды Колчака не впечатляют: «мечта прапорщика» — «клюква» Анна 4-й степени, «золотая» сабля и уже после плена — Станислав 2-й степени... Чтобы понять ценность польского по происхождению трехстепенного ордена Св. Станислава, надо знать, что по старшинству он шел среди российских орденов после Анны, то есть был одной из самых незначительных (особенно — в низших степенях) наград...
За «новейший» японский крейсер (если он действительно числился бы в послужном списке Колчака) — более чем мало. Например, даже последний офицер «Варяга» получил за бой под Чемульпо Георгия 4-й степени. (Колчак его тоже получил во время Первой мировой войны, но уже в приличных чинах — не столько, надо полагать, за личный подвиг, сколько по статусу, за руководство тактической десантной операцией).
К началу десятых годов покровителем Колчака становится адмирал Эссен. Командующий Балтийским флотом, он считался талантливым минером. Но серьезного боевого личного опыта по этой части Эссен тоже не имел. Другое дело, что в целом русские моряки ставить мины умели.
С 1912 по 1913 год Колчак командовал на Балтфлоте эсминцем «Уссуриец», а потом в чине капитана 1 ранга стал командовать эсминцем «Пограничник».
Опять странно... Такими кораблями командовали обычно лейтенанты (очень редко — капитаны 2 ранга). Объяснялось же все тем, что Колчак был взят Эссеном во флаг-капитаны, а «Пограничник» играл роль посыльного судна Эссена. То есть строевой службы не нес.
Воевать Колчак начал на той же Балтике. В январе 1915 года руководил удачной 4-й Данцигской минно-заградительной операцией. Восторгающиеся Колчаком обычно не замечают номера этой операции, а он ведь говорит нам о том, что до Колчака только у Данцига было сделано три крупные русские минные постановки, проведенные без руководства Колчака.
Да и не эти минные позиции были главными. Центральная (но — далеко не единственная) минная позиция была поставлена перед началом Первой мировой войны и в ее начале. Причем на одной этой позиции было вывалено в воды Балтийского моря 3285 мин. Расстояние между ними было примерно полсотни метров. Всего-то!
Так что командование Балтийского флота (тот же Эссен и его флаг-офицер) брали тут, может быть, и умением, но скорее — числом.
Поставить этакую прорву мин в условиях мелкой и злой балтийской качки было, конечно, делом большого искусства и большим подвигом. Однако это был подвиг самых больших работяг войны — команд миноносцев и их командиров, каковым несколько месяцев побыл в Порт-Артуре и Колчак.
Что же до командиров этих командиров, то — не будучи профессионалом — выскажу все-таки предположение, что неким уникальным секретом организации минных позиций русские адмиралы, в том числе и Колчак, не обладали.
Знать ремесло — качество уже ценное и нечастое. Однако знание ремесла — лишь часть таланта, причем та часть, которая ни в год, ни в три не нарабатывается. Минный талант у Колчака, возможно, и был... А вот знание ремесла...
И, пожалуй, в минном деле адмирала надо скорее рассматривать как талантливого авантюриста (даром что он даже теоретические труды по минному делу писал).
28 июня 1916 года Колчак назначен командующим флотом Черного моря. Там он показал себя вроде бы умелым организатором именно минной войны, хотя... Хотя основные минные постановки (у одного Босфора — более двух тысяч мин!) были задуманы и подготовлены еще при его предшественнике вице-адмирале Эбергарде.
Андрей Густавович Эбергард был природным моряком, много плавал, хорошо знал и штабную работу, и в 1911 году, в пятьдесят пять лет, стал командующим морскими силами (с 1914 года — флотом) Черного моря. Уровень боевой готовности флота он обеспечил хороший, театр морских действий знал отлично, и на флоте его, думаю, уважали. Известный впоследствии писатель Константин Паустовский попал в военный Севастополь весной 1916 года, и его описание мимолетного знакомства с молодыми офицерами-черноморцами содержит краткое, но убедительное свидетельство на сей счет.
Перед войной Эбергард и его штаб разработали два варианта оперативного плана боевых действий флота. Резонно предусматривался как случай, когда инициатива окажется в руках противника, так и случай, когда активность будет за нами. Но Главный морской штаб оба варианта отверг, и Эбергарду всю свою боевую жизнь на посту комфлота пришлось вести в условиях связанных рук. Достаточно сказать, что Эбергард не имел права без разрешения высшего командования выходить далеко в море и даже вести разведку в южной части театра морских действий у берегов Турции (мол, не надо турков «дразнить»). Хотя и в этих условиях под руководством Андрея Густавовича русская эскадра дважды серьезно потрепала новейший германский линкор «Гебен», ходивший под формально турецким флагом и переименованный по этому случаю в «Султан Селим».
Чтобы дорисовать краткий портрет того, кому пришлось уступить «фарватер» Колчаку, скажу, что ушедший 13 декабря 1917 года в отставку Эбергард остался в Петрограде, был в 1918 году арестован ЧК, но вскоре освобожден и 19 апреля 1919. года, на шестьдесят четвертом году жизни, в Петрограде же скончался.
Потомок русских немцев, на русской земле...
Увы, о нем особо доброго слова нынешние «российские» «историки» не сказали. Возможно, как раз потому, что, в отличие от Колчака, Родине он служил честно и новой России пути заступать не стал. О Колчаке же пишут, как о сверхбоевом адмирале. Однако я сомневаюсь в справедливости такой оценки уже потому, что боевому адмиралу народ и матросы прощают многое.
А вот Колчаку они не простили.
Глядя на его портреты, можно предполагать, конечно, и большую волю, и энергию. Однако, как показало будущее, их-то в самый громкий и решительный период своей жизни адмирал и не проявил. А ведь действительно сильный характер по-настоящему проявляет себя как раз в наиболее сложных обстоятельствах — если, конечно, у него есть в руках возможность воздействия на них.
В Гражданскую, в Сибири, Колчак ее имел! А не воспользовался.
Пока, впрочем, он еще на Черном море 1916 года... Серьезной морской войны там не было (как, к слову, и на Балтике, где весьма слабые германские морские силы были ненамного сильнее, чем на Черном море).
Это я все к тому, что по мировым (не по российским) меркам Колчак вряд ли мог считаться неким гением минной войны, десантных операций, противолодочной борьбы. Опыт у него был, но не такой, который выдвигал бы его среди морских офицеров союзников на выдающиеся позиции выдающегося эксперта.
И я прошу читателя этот мой вывод запомнить.
После революции Колчак с матросами не поладил и 6 июня
1917 года решением Севастопольского Совета от должности был отрешен. Нынешние его биографы этот конфликт изображают в тонах, для Колчака лестных. А эмигрантские историки в шестидесятые годы прошлого века в журнале «Военная быль» расписывали трогательную (напрочь, впрочем, опровергаемую рассказом самого адмирала) историю о выброшенном в море кортике (в некоторых вариантах — сабле), который устыдившиеся-де матросы якобы достали со дна моря и вернули владельцу, признавая его власть и величие... Я, впрочем, более доверяю тому не историческому, а житейскому факту, что многие дворняжки на Корабельной стороне в Севастополе имели в начале 20-х годов звучную кличку Колчак.
Да, собственно, если знакомиться с описанием событий самим Колчаком, то видно, что он скорее воспользовался удобным поводом и отказался от командования флотом сам или спровоцировал свое «отрешение» от должности (для кадрового офицера, вообще-то, неправомочное, поскольку «отрешать» его могло лишь высшее руководство).
Ссылаются, правда, его биографы и на прямой приказ Временного правительства сдать флот и убыть в Питер. Но на деле (как показывал адмирал на следствии) Керенский просто согласился на ту отставку Колчака, которую он взял, ни у кого не спросясь, самовольно.
Если знать его последующую жизнь, то можно предположить, что уход Колчака с флота был частью умно и скрытно задуманного очень многими внутри и вне России плана по развороту взбулгаченной революцией страны в сторону военно-буржуазной диктатуры.
Колчак нужен был в центре событий, в Питере. Он в центр и отправился. Если, конечно, его туда тайно не вызвали.
Да и отправился он не сам (скоро я скажу — с кем). И то, как и с кем он уехал в столицу, подозрения относительно адмирала лишь усиливает.
Читавший о Колчаке читатель может предположить, что у автора очень уж разгулялась фантазия, однако я тут не так уж и на пустом месте выдумываю. Уже следующая деталь-странность в биографии адмирала вполне дает основания для предположения о том, что отставка его и перемещение в столицу именно замышлялись — и им, и его столичными доброжелателями.
Считается, что Колчака назначили командующим Черноморским флотом вместо адмирала Эбергарда потому, что Эбергард-де не смог парализовать «дерзкие действия немецких кораблей». Хотя флот и под командой Эбергарда воевал не так уж и плохо и, к слову, в начале марта 1916 года удачно высадил десант на Анатолийском побережье Турции. Но это были операции во взаимодействии с армией и в ее поддержку.