Ромодановский с любовью занимался своим адским делом, и его Преображенский приказ у русского народа носил прозвище "бедности".
Преследуя беглых и разбойников, как и своих политических недоброжелателей, Петр принимал строгие меры против бродяг и нищих. В феврале 1718 года царь узнал, что в Москве по рядам и по улицам шаталось множество монахов и нищих; они пользовались благочестивым обычаем русских людей наделять нищих милостыней. Эти нищие были нередко скрытные разбойники, которые по ночам в темных и узких улицах убивали кистенями прохожих людей и обирали их тела. Подобный разбой в продолжение святок и масленицы был делом совершенно обычным в древней столице: по нескольку десятков убитых подбирали на улицах и свозили в убогий дом, где сваливали их в одну глубокую могилу без церковных обрядов, и уже в субботу Пятидесятницы священник отпевал их всех. Для искоренения нищенства, Петр приказал учредить из московского гарнизона особых поимщиков, хватать шатавшихся монахов и нищую братию и вести в Монастырский приказ. Изданное сначала для Петербурга запрещение раздавать милостыню распространилось на всю Россию; кто желал помогать нищим, тот мог отсылать милостыню в богадельни. За раздачу нищим милостыни назначался штраф: в первый раз пять, а во второй десять рублей.
Государя приводила в гнев неаккуратность губернаторов и других органов областного управления в присылке рабочих людей, рекрут и денег. Царь указал, за троекратное неисполнение сенатского предписания, брать с губернаторов большой штраф и их подвергать аресту. Всем губернаторам ставилась в пример деятельность петербургского губернатора, как образцовая, потому что, сверх окладных сборов, он сумел собрать в 1713 году 72000 рублей. По его примеру предписывалось поступать и всем другим, но делать это так, чтобы сборы не влекли за собою отягощение народа. Это условие приводило губернаторов в затруднение. За отягощение народа грозили губернаторам военным судом и между тем требовали от них как можно более денег в казну, а фискалы, надзиравшие над ними беспрестанно, посылали на них доносы в Петербург. В феврале 1714 года указано не давать приказным людям жалованья прежде, чем не будут высланы все казенные недоборы. Но в следующие за тем годы недоимки накоплялись по всем частям: в 1720 году недоимок рекрутских за прежние годы, считая по 20-ти рублей на рекрута, за уплатою 197870 руб., оставалось еще получить 809690 рублей. Губернаторы объясняли, что, за опустением городов и сел, нет возможности собрать недоимки и недостает людей для отсылки в казенную службу 9. Между тем все повинности правились по прежним переписным книгам. Требовались деньги, провиант, рабочие для отправки в Петербург; требовались подводы, и все это требовалось по тому числу дворов, какое значилось в прежних переписных книгах, тогда как в наличности и половины прежнего числа жителей не находилось на месте.
Обыватели несли, в самом деле, гораздо более тягостей, чем сколько требовало с них правительство по своим соображениям, основанным на прежних устарелых списках. Неоплатных казенных должников с 1718 г. стали отправлять с женами и детьми в Петербург в адмиралтейство, оттуда годных мужчин рассылали на галерные работы, а женщин в прядильные дома, детей же и стариков на сообразную с их силами работу: все они должны были отрабатывать свой долг казне, считая по рублю в месяц на человека заработной платы. Их кормили наравне с каторжниками, а после отработки долга, - выпускали на волю; если же за кого-нибудь из них находились поручители - тех выпускали ранее, но давая им срок уплаты не далее полугода. Случалось, однако, что таких отрабатывающих свои долги удерживали и после срока, против чего издан был указ в 1721 году, и в том же году разрешено платить недоимки по срокам: на три года в суммах от пяти до десяти тысяч и более; на два года - в суммах от одной до пяти тысяч, и на год - от ста рублей до тысячи, и те платить по годовым третям.
Помощниками губернаторов в отправлении их многочисленных обязанностей были ландраты и ландрихтеры (ландратов в больших губерниях было по 12-ти, в средних по 10-ти, в меньших по 8-ми). Ландраты начальствовали над провинциями, на которые делились губернии. По два человека ландратов, с помесячною переменою, должны были находиться при губернаторах в качестве их постоянных товарищей или советников; прочие оставались в своих провинциях; те из них, которые находились при губернаторах, должны были подписывать всякие дела, но не были своими мнениями подчинены ему. В наказе об их учреждении выражено было, что губернатор над ними "не яко властитель, но яко президент" и имел перед ними то преимущество, что пользовался двумя голосами, тогда как каждый из товарищей его ландратов владел одним только голосом. За должностью ландратов, вскоре после их введения, оказались большие злоупотребления. Так, под разными предлогами, разъезжали они по селам и деревням на даровых подводах и проживали в одном месте по неделям и более, требуя от жителей припасов и для себя, и для своих людей; более других сел обирали ландраты архиерейские и монастырские вотчины, особенно при сборе провианта, пользуясь тем, что насчет этого всегда получались ими строгие предписания. В июне 1716 года Петр, узнавши о наглости ландратов, велел устроить в разных селах, дворцовых и монастырских, для приезжающих ландратов хоромы, с приказною избою и тюрьмою на деньги, собранные с крестьян, в сумме 200 рублей на строимый двор. Подводы ландратам запрещено брать даром вовсе, так как они получали царское жалованье. Что касается до ландрихтеров, то они посылались губернаторами для розыска преимущественно в поземельных делах, например, в межевых.
В украинных городах были установлены коменданты, между которыми различались обер-коменданты и вице-коменданты; под ведением их были гарнизоны, составленные из ландмилиции.
Эти коменданты, как и вообще всякие слуги государства, и пребывающие в местных административных должностях и посылаемые от правительства с разными поручениями, позволяли себе всякого рода насилия и утеснения. Средства, какие употребляли взяточники, были до того разнообразны и затейливы, что, по выражению современника, исследовать их было так же трудно, как исчерпать море. Захочет, например, комендант или ландрат поживиться за счет обывателей какого-нибудь округа, и вот он посылает своего писца удостовериться, точно ли крестьяне заплатили свои подати. Писец ездит по селам и деревням и требует от крестьян квитанций в уплате. Иной крестьянин сразу не найдет квитанции, и писец кричит на него, торопит его, требует с него уплаты вновь или берет с него взятку за то, чтобы подождать, пока крестьянин отыщет свою затерянную квитанцию и представит куда следует, но если крестьянин и не затерял своей квитанции, если представит ее тотчас по требованию, то все-таки писец, кроме того, что у крестьянина съест и выпьет, возьмет еще с него деньги, как бы за свой труд, и поделится ими со своим начальником. Привлекаемые к законной ответственности плуты, желая увернуться от силы закона, старались поставить вопрос так, чтобы, ссылаясь на буквальный смысл редакции закона, можно было сделать отговорку, что в законе сказано не так, чтобы их можно было по этому закону обвинить. Это было замечено Петром; в указе 24-го декабря 1713 г. он запрещал лицам всех званий, и великим и малым, брать посулы и пользоваться с народа собираемыми деньгами, под предлогом торга, подряда и т.п. Виновному угрожали, что он "жестоко на теле наказан, шельмован, всего имения лишен и из числа добрых людей извержен и смертью казнен будет". Все под опасением того же должны были доносить о таких преступниках, "не выкручиваясь тем, что страха ради сильных лиц или что его служитель". Позже через печатные объявления, оповещенные народу чтением в церквах, приглашали всех без опасения обращаться к правительству с доносами на взяточников и казнокрадов. В современных тогдашних делах можно отыскать много образчиков злоупотреблений со стороны областных властей. Вот, например, в 1712 году посланный в Псковскую волость от Меншикова вице-комендант Алимов, приехавши на кружечный двор, начал у посадских брать для себя вино, сахар, калачи, а одного помещика, призвавши во Псков, держал в неволе и крестьян его в рабочую пору забирал к себе, и только когда через его подьячего дали ему пять рублей, выпустил помещика из-под караула. Наехавши на Псково-Печерский монастырь, Алимов избил стряпчего, приказывая высылать крестьян возить глину на постройку светлиц в монастыре и принуждая кормить всех работников за монастырский счет. Он приказывал крестьянам возить в Сомерскую волость сено, высылая их нарочно в дурную погоду, самого игумена сажал под караул в толпе набранного народа мужского и женского пола, а монастырских служек приказывал бить батогами. В Каргополе поднялась жалоба на коменданта Борковского. Он брал в свою пользу деньги, которые собирались рекрутам на подмогу, заставлял посадских и уездных людей и рекрут делать хоромные и мельничные строения в своих вотчинах, да вдобавок бил их жестоко, а его шурья, племянники и подьячие ездили по волостям и вымучивали у людей то то, то другое от имени коменданта. Уездные старосты, по комендантскому распоряжению, правили с крестьян деньги, а отписей в получении денег им не давали, потому что комендант боялся быть уличенным в излишних сборах с народа. Борковский собирал на прокормление людей, отправленных на работы государевы, по 35 алтын на человека, а рабочим тех денег не давал, и рабочие за недостатком чуть не помирали с голода, - с крестьян брал неволею несколько сот подвод и, сверх того, на эти подводы в подмогу - деньгами по рублю; наконец, со всякого крестьянского двора правил в свою пользу по гривне, что составило до 600 р., а желая утаить свои злоупотребления, принуждал земских бурмистров и старост написать поддельные книги, в которых бы его взятки не значились. Но этот комендант отписался и оправдался. На пошехонского коменданта Веревкина была жалоба, что, собирая провиант и рекрут, он завел неправильную меру и принимал от крестьян хлебное зерно с верхом, а выдавал рекрутам в трус и под гребло, отчего от каждого человека пришлось ему по полуторы четверти, и это лишнее он приказывал отвозить в свою усадьбу. В Устюге был комиссар Акишев, покровительствуемый архангельским губернатором Курбатовым. Надеясь на своего покровителя, пользовавшегося царскою милостию, этот комиссар, с подначальными ему подьячими, собирая с крестьян пошлины, сажал их в дыбы, бил на козле и на санях свинцовыми плетьми, пек огнем, ломал им руки и ноги, девиц и женщин раздевал донага и водил всенародно. Так доносил на него фискал. Крестьяне жаловались, со своей стороны, что они разорены, стали наги и босы, измучились на правежах. Акишев был взят и отправлен к царю, а потом подвергнут пытке в застенке.
Самые крупные дела по злоупотреблениям в этот период были: дело сибирского губернатора князя Гагарина и архангельского вице-губернатора Курбатова. Гагарин был более десяти лет губернатором Сибири и приобрел там самую отличную репутацию: его не только любили, но, можно сказать, боготворили за щедрость и доброту. Он, между прочим, облегчал печальную судьбу шведских пленников, которых в Сибири было до 9000, оставленных без всякого пособия от правительства; в числе их было до 800 офицеров, питавшихся поденною работою у русских. Гагарин был так к ним внимателен, что за три первых года своего губернаторства истратил на их содержание более 15000 рублей собственных средств, заохочивал их к разным выгодным трудам и доставлял их изделия государю. При его помощи пленники завели себе шведскую церковь. Гагарин долго умел заслуживать благосклонность царя к себе и был первый из сибирских правителей, отыскавший в Сибири золотой песок: при содействии горного инженера иноземца Блюгера, он привез царю образчик этого песку, и Блюгер, в присутствии Петра, делал пробу, показавши, что из фунта такого песку выходит 28 лотов чистого золота. Но, живя вдали от государя и управляя огромнейшим пространством, Гагарин невольно стал в Сибири как бы независимым владетелем и позволял себе делать многое, не справляясь, пoнpaвится ли это государю. Он жил очень роскошно, употреблял при столе серебряную посуду, имел осыпанную брильянтами икону, стоившую 130000 рублей. Обер-фискал Алексей Нестеров, человек чрезвычайно ловкий, донес царю, что Гагарин расхищает казну, берет взятки с купца Карамышева, торговавшего с Китаем, и дозволяет купцам Евреиновым вести незаконный торг табаком в Сибири. Купец Евреинов показал на допросе, что Гагарин, по своему выбору, посылал купцов в Китай и делился с ними барышами в ущерб казне. Посланный по этому делу гвардии майор Лихарев обнаружил, что Гагарин брал с купцов Гусятникова и Карамышева, торговавших с Китаем, подарки и товары, за которые платил не своими, а казенными деньгами, сверх того, брал взятки с содержавших на откупе винную продажу и утаивал в свою пользу вещи, купленные на казенные деньги для царицы. Гагарин во всем повинился и умолял царя оказать ему милосердие, - отпустить его в монастырь на вечное покаяние, - но Петр приказал его повесить в Петербурге. Курбатов, прежде бывший в ратуше в Москве, называясь царским прибыльщиком, в 1711 г. послан был в Архангельск вице-губернатором и в следующем же году поссорился с архангельским обер-комиссаром Соловьевым, с которым вместе должен был заведовать таможенными пошлинными делами. Весною 1713 года сенат, чтоб развести ссорившихся, устранил Курбатова от заведования продажею казенных товаров и предоставил это дело одному Соловьеву. Тогда Курбатов стал доносить на Соловьева, что он противозаконно отпускает за границу собственное хлебное зерно, вместо того чтоб продавать казенное. Ссора с Соловьевым поссорила Курбатова и с Меншиковым, так как Соловьев с двумя братьями пользовался покровительством Меншикова. Соловьев, со своей стороны, писал доносы на Курбатова. Разом с Соловьевым приносили жалобы на поступки Курбатова иностранные торговцы и голландский резидент, для охранения своих единоземцев постоянно пребывавший в России. Петр по этим доносам и жалобам посылал в Архангельскую губернию на следствие разных лиц, одного за другим. Происходили допросы и розыски. Против Курбатова действовал Меншиков, и сам запутался в этом деле. Любивший Меншикова до слабости, Петр уже прежде несколько раз заявлял к нему неудовольствие. Меншиков раздражал царя тем, что представлял ему, по собственным словам царя: "честных людей плутами, а плутов честными людьми", и, управляя Петербургскою губерниею, хотя доставлял казне много доходов, но позволял себе распоряжаться казною в свою пользу, хотя и собственное состояние доставляло ему большие доходы. Тогда пострадали некоторые лица, державшиеся покровительством Меншикова и в надежде на него позволявшие себе злоупотребления. Помощник Меншикова по управлению губернией, вице-губернатор Корсаков, в 1715 году был публично наказан кнутом, а двум сенаторам, князю Волхонскому и Опухтину, жгли языки раскаленным железом. Осужден был Синявин, надзиравший за петербургскими постройками, а управлявший адмиралтейством Александр Кикин, один из близких людей Петра, спасся только тем, что заплатил большой денежный штраф и был временно удален от дел. В 1718 году братья Соловьевы, покровительствуемые по делу Курбатова с Меншиковым, подверглись громадному начету в пользу казны, который не мог быть покрыт всеми их имениями; на Меншикове оказался начет в несколько сот тысяч. Меншиков просил у царя помилования, по крайней мере в уважение того, что во все годы своего прошедшего управления он доставил казне очень много пользы. Царь, безжалостно строгий ко всем другим, был до того милостив и снисходителен к своему давнему любимцу, что приказал зачесть большую часть долга Меншикова на разные повинности с его имений. Курбатов был присужден к относительно небольшой уплате в казну, но не дождался решения своего дела: он скончался в 1721 году.
Фискальное устройство в 1714 году получило большее расширение против прежнего. Кроме наблюдения за казенным интересом, фискалам дано право вмешиваться во всякие такие дела, по которым не было или быть не могло челобитчиков. Например, умрет ли кто-нибудь последним из своего рода, не оставивши после себя никакого духовного завещания, или неизвестный проезжий человек будет убит на пути, - фискал в таких случаях мог разведывать и начинать судебный иск. Указами 17-го марта 1717 года и 19 июня 1718 года повелено во всех городах учредить из купечества по одному или по два фискала, но не из первостатейных купцов, чтоб не отвлечь их от важных торговых предприятий. Провинциал-фискал объезжал каждый год свою губернию и поверял городовых фискалов, имея право их переменять и отставлять. В сенате обер-фискал имел значение государственного фискала, тогда как прочие были земские; но за неимением в сенате обер-фискала его должность в 1721 году исполняли два штаб-офицера гвардии и смотрели за порядком и благочинием в сенате, а тех, кто будет вести себя неприлично, могли арестовывать и отводить в крепость. По инструкции, данной фискалам 31-го декабря 1719 года, они должны были смотреть, чтобы служащие исправляли свои должности не ко вреду царя и не к отягчению подчиненных. "Однако, - замечалось, - по одному разглашению и без основания верного и доброго служителя Его Величества в чести, животе и имении по своему произволению не повреждать". Земский фискал разыскивал и доносил также о всяких видах безнравственности, прелюбодейства, содомского греха, чародейства, обмана, богохульства, заповедной продажи и т.п.; фискалы должны были также наблюдать: не дерзает ли кто из владельцев подданных своих отягощать, или не будут ли чинимы уездным людям обиды при проходе войска или при отправлении повинностей. Он должен был смотреть: не испортились ли дороги, целы ли верстовые столбы, не развалились ли мосты, не стоят ли пусты царские мельницы и всякие заведения, не шляются ли гулящие люди, способные сделаться ворами и разбойниками. В пограничных провинциях фискалы, сверх того, должны были надсматривать и проведывать: не прокрадывается ли в государство шпион, не привозятся ли заповедные товары, не намерен ли русский уйти за границу без проезжих писем. Обо всем этом он должен был проведывать, узнавать и в пору доносить губернатору, и со всех штрафных денег, наложенных за преступление, за открытие преступления, получал одну треть. В июне 1720 года обер-фискал Нестеров доносил царю, что подано множество жалоб на губернаторов, вице-губернаторов и прочих властей. Из жалоб видно было, что во всех губерниях губернские и провинциальные власти не производили дел по фискальским доносам, а в надворных судах судьи оскорбляли фискалов, выражаясь, что "фискальство ничего не стоит". Царь, по этому донесению, приказал, чтоб дела по доносам фискалов решались "безволокитно и с самими фискалами обращались приятно, без укоризны и поношения". Сознавая, что земского фискала сан тяжел и ненавидим, царь угрожал наказанием тем, которые станут наносить фискалам обиды и побои.
Фискалов не любили: народ от них отвращался, а власти не спешили приниматься за дела, ими вчиняемые; однако вкус к доносничеству очень распространился в эту эпоху. Еще в конце 1713 года последовало уничтожение "слова и дела государева": было постановлено, чтоб никто не сказывал за собою "слова и дела" под страхом разорения и ссылки в каторгу. Но изменение было только в форме: указом царским было скоро после того объявлено, что кто ведает о замыслах против государя или о повреждении государственного интереса, тот может смело объявлять самому царскому величеству, и если донос окажется справедливым, то движимое и недвижимое имущество будет отдано доносителю. Зато щадившие таких преступников и недоносившие на них подвергались смертной казни. Старались подавать доносы лично царю не только о важных, но даже и о пустых делах, и это Петру до того надоело, что в январе 1718 года запрещено было подавать доносы царю; только извещения о злоумышлении на жизнь государя или об измене государству позволялось подавать, но не лично самому царю, а караульному офицеру, находившемуся у дома его величества. О прочих делах следовало подавать челобитные в надлежащие судебные места. Челобитчики и доносчики все-таки, и после такого указа, не давали государю нигде покоя, и 22-го декабря 1718 года последовал новый указ, где было сказано: "Хотя всякому своя обида горька и несносна, но притом всякому рассудить надлежит, что какое их множество, а кому бьют челом, одна персона есть, и та всякими войнами и прочими несносными трудами объята, и хотя бы тех трудов не было, возможно ли одному человеку за таким множеством усмотреть? воистину не точию человеку, ниже ангелу". Далее Петр объясняет, что прежде он был занят приведением войска в порядок, теперь же трудится над земским управлением и потому подтверждал пол страхом наказания, чтоб его не беспокоили и не подавали просьб и доносов. Находились охотники волновать власть, которые подбрасывали анонимные письма с доносами. В одном из таких писем сочинитель его извещал, что он откроет себя, если получит на то дозволение, а в знак дозволения просил положить деньги в городском фонаре. Царь велел положить 500 рублей; деньги лежали более недели, и никто за ними не явился. Тогда царь издал указ, что всякий, кто подобное письмо найдет, не должен его распечатывать, а, объявивши посторонним свидетелям, обязан сжечь его на том месте, где нашел. Вслед за тем в августе 1718 года Петр приказал объявить, что, кроме церковных учителей, всем запрещается, запершись у себя, писать письма, и если кто, зная о таком писательстве, не донесет, и из того выйдет что-нибудь дурное, тот отвечает перед законом наравне с возмутителями.
Малороссия по-прежнему управлялась своим гетманским строем, но гетман Скоропадский, избранный по воле Петра после измены Мазепы, находился в большем подчинении у верховной власти, чем были прежние гетманы. Нередко, мимо гетмана и народного выбора, полковые старшины приобретали места по воле царя. Тогда ни во что ставили гетманскую власть и дозволяли себе много произвола. Жители малороссийского края были отягощаемы квартированием драгунских полков, так как правительство уже не слишком доверяло верности малороссиян после измены Мазепы и хотело даже держать наготове военные силы для укрощения возмутительных попыток. Кроме гетманщины, слободские казачьи полки пользовались до некоторой степени отдельною самостоятельностью против остальной России. Они "по своей прежней обыкности" выбирали должностных лиц или полкового старшину: полковника, судью, есаула, городничего, полкового писаря и сотников; все эти чины владели маетностями, доставлявшими им доходы. В каждом полку была казна, в которую сборами и из которой расходами заведовали сами казаки в своих сходках. Просьбы их показывают, что казаки более всего дорожили правом выбора старшин и просили правительство, чтоб у них не переменялись без их ведома выборные старшины.
Чтобы привязать к России Остзейский край, Петр в 1712 году дал жалованные грамоты шляхетству и земству Лифляндии и Эстляндии, утверждал их прежние порядки в крае: администрацию и судоустройство, но отказал дворянству в таких требованиях, которые были противны интересу граждан. Так, например, дворяне просили, чтоб только лицам их сословия предоставлено было право брать на аренды государственные маетности. Петр на это отвечал, что и других граждан нельзя обидеть. Не согласился Петр на просьбу остзейского дворянства отнять безденежно у залогодателей те дворянские имения, которые шведская корона прежде отдавала мимо воли владельцев в залог. Вообще в столкновениях, которые возникали между дворянским и городским сословиями, Петр напоминал, что горожане такие же его подданные, как и дворяне. Суровее относился в это время Петр к мусульманским владельцам имений Казанской и Азовской губерний. 3 ноября 1713 года царским указом предписывалось всем таким владельцам в течение полугода креститься, а в случае их несогласия принять крещение царь угрожал отобрать у них поместья и вотчины с крестьянами. Но 3 июля 1719 г. состоялся указ, которым запрещалось насильно крестить татар и других иноверцев в восточной России. Принявшим православие давалась льгота на 3 года от всех податей, но это не должно было простираться на их семьи, если они останутся в иноверии до 1720 года.
Коренное русское дворянство как служилое сословие предназначено было на всю жизнь для службы и пользовалось такими исключениями перед другими сословиями, которые представляли не столько привилегии, сколько обязанности. Тяжелым бременем ложилась государственная служба на дворян, но плохо исполнялись ими правительственные распоряжения. Например, в октябре 1714 года велено было всем дворянам собраться в Петербург, на смотр, с детьми и сродниками; никто не явился. Отложили смотр до марта 1715 года, и в марте явились немногие. Срок отложили до сентября с угрозами. Но и после того много было непослушных царскому указу, так что велено у неявившихся на смотр отбирать имения и отдавать ближним их сродникам.
Между тем в марте 1714 года состоялась важная перемена в порядке приобретения дворянской собственности по наследству. Петр заметил, как и сказано в указе, что разделением недвижимых имуществ после умерших родителей между детьми "великий есть вред, как интересам государственным, так подданным и самым фамилиям падение. Если у кого отец имел тысячу дворов, а одному из его пяти сыновей достанется двести, и, помня своего отца, сын хочет жить, как отец, то уже с бедных подданных будет пять столов, а не один. Подданных двести, служа господину, будут нести то, что несли тысяча, и государственные подати не могут исправно платиться, и оттого государственной казне вред и людям подлым разорение, и знатные фамилии могут обеднеть до того, что сами однодворцами останутся. Наконец, каждый, имея свой даровой хлеб, хотя и малый, ни в какую пользу государству, без принуждения служить и простираться не будет, но ищет всякий уклоняться и жить праздностью, которая, по Священному Писанию, мать всех пороков". Для исправления такого замеченного недостатка, царь указал: с этих пор не продавать и не закладывать всех недвижимых имений и дворов родовых, выслуженных и купленных. Владелец может предоставить их в наследство одному из своих сыновей, а прочих наделить движимостью; то же касалось и дочерей. Бездетный может отдать свое недвижимое имение одному из своего рода, кому захочет, а движимое предоставить, по усмотрению, хотя бы и постороннему. Получающий по наследству после родителей недвижимое имение должен сохранить движимость своих братьев и сестер до их совершеннолетия - мужского пола до 17-ти лет, женского до 16-ти, - и учить всех грамоте, а мужского пола родных, сверх грамоты, - и цифири. По окончании их обучения он должен каждому дать часть, не зачитая в свою пользу издержек, употребленных на их воспитание и содержание. Девица, достигшая 18-ти лет, может отойти от брата; вступая в брак, она передает мужу обязанность принять фамилию жены, если в ее роде не останется лиц мужского пола. При вторичных браках дети, рожденные от них, наследуют имущество только своих родителей. Постановлено: дворянам, по этому закону, не получившим от родителей недвижимого имения, не ставить в бесчестие занятия каким-нибудь ремеслом, торговлею или вступление в духовное звание.
Нельзя не признать, что побуждения, руководившие царем при издании этого закона, клонились, главным образом, не к распространению барского дармоедства, а скорее к тому, чтобы заставить людей дворянского происхождения жить честным трудом и посвящать себя полезным занятиям. Дворяне издавна имели обычай, по примеру крестьян, прятать свои деньги и сокровища, а иные даже - зарывать в землю; только в последнее время, когда посылки дворян за границу начали знакомить их с европейскими обычаями, иные дворяне стали помещать свои деньги в иностранных банках. Капиталы, таким образом, оставались совсем непроизводительными или малопроизводительными. Петр хотел доставить возможность обращения этих капиталов и для того пересоздать дворянство: кроме старших сыновей, наследовавших отцовское имение, другие, получивши, вместо недвижимых имуществ, капиталы, должны были, ради средств к жизни, пуститься на какие-нибудь деятельные предприятия. Но опыт скоро показал, что нельзя легко изменять того, что укоренено в народных нравах и освящено многовековыми привычками. Майоратство, несмотря на старание Петра ввести его, не привилось к русской жизни.
Петру не по сердцу был укоренившийся в русском дворянстве обычай продавать своих крепостных людей, как скотов, разрознивая семейства, разлучая детей с родителями, братьев и сестер друг от друга, "отчего не малый вопль бывает". Государь еще не домыслился до того, чтобы уничтожить совершенно куплю и продажу людей в своем государстве, но, по крайней мере, постановил не разрознивать семейств продажею.
Некоторые, пользуясь своим дворянским происхождением, ограничивались службою в низшем солдатском чине только несколько месяцев или даже недель, а потом проходили службу в офицерских чинах; у дворян возник такой взгляд, что, по своему происхождению, они должны исправлять на службе только начальнические должности. В 1714 году Петр указал отнюдь не производить в офицерские чины тех лиц, которые, опираясь на свою дворянскую породу, вовсе не служили солдатами; то же подтверждено указом 1 января 1719 г. В конце 1720 года обер-офицерам, происходящим не из дворян, велено выдать патенты на дворянское достоинство и считать дворянами их детей и все их потомство. Таким образом, хотя дворянское происхождение не теряло признаваемого за ним достоинства, но достижение дворянского звания службою становилось открытым. В служебных отношениях Петр, предоставляя дворянам, как родившимся в этом звании, так и приобревшим его службою, начальнические должности, ограждал подначальных от их произвола. Штаб - и обер-офицерам запрещалось брать рядовых в услужение, исключая денщиков, но и тех следовало брать в ограниченном числе и не обращаться с ними жестоко. В видах ограждения мирных обывателей от своевольства военных людей, запрещалось военным чинам занимать самовольно квартиры, насильно оставаться у хозяев и переходить со двора на двор.
Петр заботился дать образование дворянам больше, чем другим сословиям. Так, в 1712 г. положено было, чтоб в инженерской школе, в которой предписывалось учить геометрии и фортификации настолько, насколько нужно было для инженеров, две трети учащихся было из дворянских детей. В 1714 году велено разослать во все губернии по нескольку человек из математических школ учить дворянских детей цифири и геометрии. Архиереи не должны были давать венечные памяти дворянам, желающим вступить в брак, если они не выучатся. Любя до страсти мореплавание, Петр предложил завести морскую академию, также преимущественно для дворянских детей, - и в октябре 1715 г. начертал для нее инструкцию. В этой академии положено было учить: арифметике, геометрии, фортификации, навигации, артиллерии, географии, рисованию, живописи, воинскому обучению, фехтованию и некоторым сведениям из астрономии. Для этого царь велел прибрать способных учителей для обучения таким наукам, которые окажутся нужными. Для надзора над учителями и школьниками выбиралось особое лицо, а для перевода книг, необходимых для морских наук, назначался переводчик. По известию одного иностранца, не было в России ни одной знатной фамилии, из которой не находилось бы юношей от 16-18 лет в этой академии. Вслед за тем, в декабре того же года, именным указом, велено мальчиков дворянского звания, от десяти лет и выше, посылать в Петербург для обучения морскому делу, а в чужие края более не посылать. Но в следующем 1716 году государю сделалось известно, что в Венеции и во Франции желают принять русских людей в морскую службу: Петр приказал собрать мальчиков дворянского звания и послать в Ревель, а оттуда отправить их партиями - в 20 человек, морем или сухопутьем, в Венецию, Францию и Англию, чтоб эти молодые люди ознакомились и освоились с морским делом.
9-го декабря 1720 года Петр командировал, для составления ландкарт, из своей морской академии по нескольку человек в губернии, с жалованием по шести рублей в месяц.
Сознавая пользу знания немецкого языка для России, в январе 1716 года царь приказал отправить в Кенигсберг от 30 до 40 молодых подьячих, 15-20 лет возраста, для изучения немецкого языка, с надзирателями, которые должны были наблюдать, чтобы посланные действительно учились, а не гуляли. Государь сознавал потребность иметь людей, сведущих и в восточных языках, а потому, в том же году и месяце, приказал из московских школ выбрать пять способных юношей и отправить их в Астрахань, к губернатору Волынскому, для обучения их турецкому, персидскому и арабским языкам.
Давая дворянскому званию преимущество перед прочими сословиями в деле образования, Петр, однако, показывал желание, чтоб и во всех слоях общества распространялось учение, и, сообразно своему характеру, прибегал для этого к принудительным мерам. Еще в 1714 и 1716 годах именными царскими указами велено было детей всякого чина людей, кроме дворян, от 10 до 15 лет, учить грамоте, цифири и несколько геометрии. Для этой цели из математических школ послано было по два человека в губернии. Им велено отвести помещение в архиерейских домах и монастырях. Учение полагалось бесплатным, но, по окончании учения, при выдаче свидетельств, учитель имел право брать по рублю за каждого ученика. Без такого учительского свидетельства нельзя было жениться. Но прошло около трех лет. Заведовавшие школами писали донесения, что, вопреки царскому указу, родители не присылают детей для обучения. Новые указы царь писал о высылке учеников. В 1720 году поступила к царю челобитная от посадских людей: каргопольцев, устюжан, вологжан и калужан. Они жаловались, что у них насильно берут детей, везут в города и держат в тюрьмах за караулом. Дети ничему не учатся и только теряют время. "А дети у нас, - говорили они, - дома смолоду приучаются сидеть за прилавком и посылаются со старшими по купеческим делам. Если у нас будут забирать детей, то промыслы упадут и в казенных поборах будет остановка; обучать же детей мы можем и дома". Царь, рассудивши, что, в самом деле, при такой мере станут его подданные находить благовидную отговорку в невозможности платить казенные налоги, запретил забирать у посадских людей детей для их обучения.
На затеи государя, касавшиеся народного воспитания и перестройки России на западноевропейский лад, имело влияние знакомство со знаменитыми в Германии учеными Лейбницем и Христианом Вольфом. С Лейбницем Петр познакомился в 1711 году в Торгау и с тех пор до самой смерти немецкого ученого вел с ним письменные сношения. Пожалованный Петром в звание тайного советника, с жалованием 1000 рейхсталеров в год, Лейбниц присылал Петру и разным его любимцам всякого рода преобразовательные проекты. Этот ученый первый подал Петру мысль ввести в России коллегиальное управление для всех отраслей государственного управления, с тою разницей, что в числе коллегий Лейбниц предполагал завести ученую коллегию, которая не была учреждена. Лейбницу принадлежит также мысль о введении в России чиновной лестницы, осуществленной Петром впоследствии в табели о рангах. Лейбниц подал царю совет собирать и сохранять письменные и вещественные памятники древности, послать экспедицию для открытия пролива между Азией и Америкой, устроить постоянные сношения России с Китаем, снаряжать ученые путешествия для географических и физических открытий, учредить в России высшее учебное заведение или университет, под названием академии. Хотя это предположение не осуществилось, но без сомнения оказало свое влияние тем, что впоследствии Петр, уже перед концом своей жизни, учредил академию в смысле ученого сонмища. Галльский, а потом марбургский, профессор Христиан Вольф, известный в свое время математик, начал сношения с Петром через Петрова врача Блументроста в 1718 году, по поводу одного шарлатана, обратившегося к Петру с заявлением, что он выдумал вечно движущуюся машину (perpetuum mobile). Оставив вопрос о машине в сторону, Петр, при посредстве Блументроста, до своей смерти находился в сношениях с Вольфом по поводу проекта об основании академии и убеждал Вольфа поступить на русскую службу, но последнее не состоялось.
В 1720 году Петр положил начало и русской археологии. Во всех епархиях приказал он из монастырей и церквей собрать старинные грамоты, исторические рукописи и старопечатные книги. Губернаторам, вице-губернаторам и провинциальным властям велено все это осмотреть, разобрать и списать. Мера эта не оказалась удачною, и впоследствии Петр, как увидим, изменил ее.
Торговля и промыслы по-прежнему направлялись так, чтобы сделаться источником для казенной прибыли. В 1713 году людям всяких чинов дозволено было свободно вести торговлю; только крестьяне, торговавшие в Москве, платя десятую деньгу и неся налоги наравне с прочими московскими посадскими, занимавшимися торговлею, не были изъяты от платежа налогов, платимых крестьянами волостей, где они были приписаны.
Царь хотел, во что бы то ни стало, направить главный торговый путь на Петербург, и в октябре 1713 года указал: всем торговым людям возить пеньку, юфть, икру, клей, смолу, щетину, ревень, следуемые за границу, не в Вологду и не в Архангельск, а в Петербург. Для всеобщего сведения, велено было это объявление прибить во всех церквах. Такое распоряжение отозвалось тягостью на торговых людях, и они, в поданной царю челобитной, умоляли отменить этот закон и дозволить по-прежнему возить товары в Архангельск; у них, представляли они, с иноземцами были там прежние долговые обязательства, которых нельзя было иначе покончить, как выручкой с товара; в Вологде жили три иноземные купца, занимавшиеся очищением привозимой в Архангельск пеньки, и содержали для этой цели до 25000 русских рабочих, которые должны были остаться без работы, если торговый путь для пеньки изменится. Притом пенька, шедшая за границу, родилась преимущественно в областях, более близких к Архангельску, чем к Петербургу; вдобавок местность Петербурга была такого свойства, что пенька, пролежавши там несколько месяцев, легко подвергалась порче. По этим представлениям, в марте 1714 г. царь дозволил возить из Твери пеньку в Архангельск, а в 1715 году из всех товаров, показанных прежде для отвоза в Петербург, дозволил половину везти в Архангельск, а другую непременно в Петербург, и продавать иноземцам за их деньги, а русских денег от них не брать, потому что тогда стали распространять по России привезенную из-за границы фальшивую мелкую русскую монету.
Десятого декабря 1718 года уничтожена была казенная продажа товаров, исключая поташа и смольчуга, оставленных ради сбережения лесов; все же остальные товары, прежде исключительно казенные, могли продаваться свободно, с уплатою обыкновенных пошлин, а в октябре опубликован был тариф всем товарам. Ради развития торговли, государь 10 ноября 1720 года отменил прежнюю 5% пошлину с товаров и установил 3% для петербургского порта; в других же портах, с русских торговцев, при отпуске товаров за границу, по-прежнему взималась половинная пошлина против той, которая была установлена с иноземцев - по ЗО-ти алтын за ефимок и непременно иностранными деньгами, как платили иноземцы. Если у торговых людей привозного товара было на такую же сумму денег, на какую в отпуске, то они освобождались от всякой пошлины. Русский торговец под опасением штрафа не должен был отпускать за границу иноземных товаров и вывозить их в одну из российских пристаней. Закон угрожал потерею всего имущества тому, кто бы дозволил под своим именем торговать другому лицу, а иностранцам, которые бы стали вести в России торговлю под именем какого-нибудь русского торговца, сверх того, - потерею его кораблей и немедленною высылкою за границу. Иноземные торговцы должны были жить в России непременно по паспортам, и получившие паспорта на выезд из России обязаны были уезжать в определенный законом срок. В 1721 году сделано было распоряжение о том, чтобы отпускать товары через Ригу и Архангельск только из близких по местоположению к этим портам краев, а из всех прочих непременно в один Петербург. Совершение контрактов между русскими и иностранными торговцами дозволялось только для петербургского порта, а для других портов запрещалось.
Торговля с Малороссиею, производившаяся сухопутьем или по рекам, оставалась в прежнем положении. Белгородский воевода получил царское приказание не стеснять торговых людей и покровительствовать им, но обязывать их не сноситься с Запорожьем. У греков и армян, ездивших с товарами и для покупки русских товаров через южную Россию, отбиралось все иностранное серебро и золото и выдавались им русские деньги, но ввозить русские деньги вместе с иностранными запрещалось. Малороссиянам запрещалось привозить в Великороссию вино и табак, если только то и другое не привозилось по казенным подрядам. Таможенные пошлины отдавались в Малороссии, как и в Великороссии, на откуп охочим людям, с предоставлением в пользу их всего утаенного на таможне и воспрещаемого законом ко ввозу в Россию.
Для развития торговли в России учреждались ярмарки. Так, в 1717 году учреждена была в Киевской губернии знаменитая Свинская ярмарка и, около того же времени, установлена должность гоф-маклера, обязанного на ярмарке надзирать за покупкой и продажей казенных товаров, для соблюдения казенного интереса. В марте 1720 г. была возобновлена в Риге ярмарка, прекратившаяся во время войны; она отправлялась с десятого июня по июль.
Торговля с Персией, важная в XVII веке, ослабевала по мере того, как царь стремился направить деятельность торговых людей на запад. Притом, при поездках в Персию, русские купцы подвергались беспрестанно неприятностям и разорениям. В России на пути их беспокоили воры и разбойники, в Персии они терпели от персидских начальников, которые брали у них насильно товары даром или назначая малую цену. Русские люди обращались к персидскому суду, а персидские местные судьи брали с них взятки. Было и то неудобство, что иные персияне покупали у русских товары в долг и, продержавши значительное время, возвращали их назад. Торговля русских с Персией была меновая, главным образом на шелк-сырец, и по своему свойству подавала частые поводы к недоразумениям. В июле 1717 года русский посол Волынский заключил с персидским министром договор, ограждавший купцов от подобных злоупотреблений. В случае крушения какого-нибудь русского судна на Каспийском море персияне, по этому договору, обязаны были возвратить найденный груз хозяину судна. В декабре 1720 года, для покровительства русской торговли с Персией, учреждены: в Испагани - главный русский консул, а в Шемахе - подведомственный ему вице-консул. Они должны были собирать разные сведения, относящиеся к торговле, выдавать паспорта русским, свидетельствовать их обязательства, завещания и всякие сделки между собою, в случае смерти русского торгового человека в Персии описывать и сохранять его достояние, для передачи наследникам, а главное - чинить русским торговым людям вспоможение советом и делом.
Хлеб в зерне и муке при Петре, как издавна в России, в ряду сырых продуктов, был одною из главных статей туземного производства и торговли. Вывоз его за границу то допускался во все порты, то воспрещался, смотря по относительному урожаю или неурожаю; так, напр., в 1713 году цена его в России упадала ниже рубля за четверть ржи, и правительство не только дозволяло, но побуждало отправлять его за границу, а весною 1717 г. запретило вывоз, когда цена его поднялась до двух рублей за четверть; но в июне того же года, когда блеснула надежда на урожай, оно снова дозволило вывоз. Петр думал и об улучшении земледельческого производства в своем государстве. В 1721 году, узнавши, что в Остзейском крае и в Пруссии поселяне, вместо серпов, снимают хлеб с полей косами, с прикрепленными к ним граблями, царь приказал разослать по губерниям образцы таких кос и предписал губернаторам находить смышленых поселян и рассылать их по местам, где лучше родится хлеб, чтобы приучать народ к иноземному способу уборки хлеба. "Сами знаете, - писал Петр в своем указе, - что добро и надобно, а новое дело-то наши люди без принуждения не сделают".
Пенька, отпускаемая за границу, составляла до декабря 1718 г. казенное достояние. Доверенные от правительства люди скупали ее по России, для отправки в чужие края; напр., в 1712 г. одно такое доверенное лицо скупало пеньку в украинных городах, платя по 2 р. за берковец, а продана была эта пенька иностранцам по 6 р. за берковец. На размножение льняных и пеньковых промыслов в России царь обратил внимание в конце 1715 г. Замечено было, что льном промышляли главным образом во Пскове и Вязниках, а пенькою в Брянске. Сделано распоряжение, чтобы те хозяева, которые сеяли четверть льна и пеньки, присевали еще четверть, а где не было обычая сеять эти растения, там приказано было обучать крестьян и объявить о том всенародно, объясняя, что это делается для всеобщей пользы и для благосостояния жителей. Пенька по изобилию вывоза составляла одну из главных статей вывозной торговли, но в 1716 году от англичан последовала жалоба на русских купцов, что последние, при продаже пеньки, мешают с хорошею пенькою худую, и это побудило царя всенародно объявить, что вперед за такое воровство виновных постигнет смертная казнь. В 1718 году устроены так называемые браковщики (т.е. поверщики) по торговле льном, пенькою, салом, воском и юфтью и учреждены правила для проверки. Табак в торговле принадлежал к казенным товарам, исключая турецкого курительного и всякого нюхательного; и тот и другой продавались свободно. Туземный табак главным образом производился в Малороссии и подвергался строгому надзору, однако его все-таки развозили повсюду и куривали; на одну копейку табака в Малороссии можно было продать его в Москве на 8 копеек.
Об огородничестве и хозяйственном садоводстве встречаются распоряжения только относительно Астрахани. В 1720 году царь указал завести в Астрахани аптекарские огороды и привозить из Персии разные деревья и травы, а из виноградных садов, существовавших в Астрахани, делать вино. Один французский выходец, посланный Петром в Астрахань, развел там 7 сортов французского винограда и предлагал проект завести в астраханском крае шелковичное производство. Но страшные засухи, которыми страдает постоянно астраханский край, препятствовали разведению в нем всякой садовой растительности. Только в те годы, когда Волга широко разливалась и затопляла побережье, доставлялись оттуда всякого рода садовые плоды и бахчевые овощи.
В видах доставки в войско лошадей, приказано было заводить конские заводы в губерниях Азовской, Казанской и Киевской и для этой цели выписывать жеребцов из Пруссии и Силезии. Всех доморощенных лошадей по России велено было переписать и брать с каждой лошади, кроме крестьянских, по гривне в казну. Желая иметь собственные шерстяные изделия, Петр в 1716 году выписал из-за границы 20 овцеводов и послал их в Казань, чтоб ознакомить русских со стрижкою овец и с обработкою шерсти. Рыбные промыслы производились на Каспийском и на Белом море; царь указал ловить в Астрахани осетров и стерлядей и отпускать за море; китовый, моржевой и тресковый промыслы на Белом море были отданы в компанию (октября 30-го 1721 г.) гостиной сотни Матвею Еврейнову и его потомкам на 30 лет.
Соляная продажа была в ведомстве казны, и для этого из разных городов, где было достаточно купеческого сословия, велено было высылать по два человека для казенной торговли солью. Замечали, что прежде в русском государстве было более соляных промыслов, чем при Петре. В последнее время оставались соляные промыслы в трех местах: строгоновские, доставлявшие казне с пошлин, взимаемых по 1 коп. с пуда - 20000 рублей, сибирские - вообще для казенного дохода мало значительные, и бахмутские, доставлявшие казне до 30000 годового дохода с пошлин. Возка соли составляла повинность, часто отяготительную для народа. В 1721 году один ландрат с капитаном, прибывши в Харьков, сделал наряд привести 24092 пуда бахмутской соли. Принуждали жителей ездить за этой солью. Хлеб не убирался, сено оставалось нескошенным, а начальство, под предлогом отправки людей для провожания соли, привозимой с завода, употребляло их на свои работы. Привезенная соль продавалась в Харькове назначенными для этого головами и целовальниками по 8 грив. за пуд, тогда как в других слободских полках ее продавали за пуд по три алт. 2 деньги. Царский указ оградил жителей Харьковского полка, указавши им покупать соль на бахмутских и певаковских заводах, по указной цене. В 1718 году по соляной продаже происходило дело князя Мосальского; он был обвинен в утайке 80000 рублей. Его приговорили к смерти; но князь, не дождавшись дня казни, умер сам и был наскоро погребен. Петр, узнавши об этом, приказал отрыть его тело и повесить на виселице.
К исключительному достоянию царской торговли принадлежали товары, носившие название сибирских; это были: меха всякого рода, рыбья кость и произведения Китая, как естественные, так и фабричные, между прочим и китайское золото. Между Сибирью и областями европейской России устраивались караулы с тем, чтобы не допускать тайно привозивших из Сибири эти товары, но при огромном протяжении контрабанда была неизбежна. Путешественники запрятывали товары, особенно золото, в колесные шины, в санные подрезы, во внутренности рыб, привозимых из Сибири, а другие получали от губернатора паспорта на право отъезда из Сибири без права осмотра, и этим, между прочим, отличался князь Гагарин в числе других, допущенных им, злоупотреблений.
Кожевенное и особенно юфтяное производство издавна были в ходу на Руси. Заграничный отпуск до конца 1718 г. принадлежал казне. Посылали доверенных лиц скупать юфть по России: в 1716 году, например, из сената отправили купчину по всем городам купить сто тысяч пудов юфти, заплатив по четыре рубля за пуд, и свезти ее в Архангельск, где продать иноземным купцам на векселя. Петр заметил, что русская юфть делается с дегтем и расползается от мокроты. Он приказал выслать из Ревеля в Москву иноземных мастеров, умевших делать юфть с ворваньим салом. Затем из разных городов приказано выслать в Москву русских кожевников, для обучения искусству выделывать юфть на иностранный образец. Назначен двухгодичный срок до 1718 года, и если кто после этого срока станет продавать юфть, выделанную по старинному русскому способу, того велено ссылать на каторгу и конфисковать его имущество; указ о том же повторен в 1718 году. В мае 1717 года из разных городов велено было прислать в Москву мастеровых людей для обучения их кожевенному ремеслу, в видах распространения и улучшения его в России. С этою же целью царь предписал отправить по два человека иноземных мастеров в Киевскую и Азовскую губернии. Узнавши, что Астраханский край производит в изобилии рогатый скот, Петр приказал тамошних быков не продавать на сторону, но резать и, снимая с них кожи, отправлять в Казань для выделки.
Поташные заводы были отданы на откуп Савве Грузинскому и Карлу Гутфелю, для исключительной продажи в Архангельск иностранцам в пользу казны. Достоянием казны была также и селитра, которая выделывалась главным образом в Малороссии, куда посылались купцы заводить селитренные заводы, с обязанностью никуда не поставлять селитры, кроме казны. С таким же условием в июне 1714 года дан был указ о распространении селитренного промысла в Малороссии.
Винокурение объявлено было в 1716 году свободным для людей всяких чинов с платежом пошлин в казну. Каждый мог приготовлять вино для себя и в подряд, но объявляя губернаторам, вице-губернаторам и ландратам: сколько кубов и казанцев хочет выкурить. Кубы и казанцы приказано привозить в город, измеривать в 8-мивершковое ведро и налагать на них клейма; со всякого ведра взималась пошлина, по полуполтине в год. Годичный доход, доставляемый в казну, простирался до миллиона: тогда помещики и их приказчики, имея право курить вино, не должны были дозволять этого своим крепостным крестьянам и не давать последним господского вина ни за деньги, ни даром под опасением штрафа 50 рублей.
Петр дал в марте 1718 г. десятилетнюю привилегию московскому купцу Вестову на устройство сахарного завода, с правом учредить компанию и набирать в нее, кого хочет. Ему давалась на три года льгота беспошлинно привозить сахарный сырец из-за границы и беспошлинно торговать своим сахаром в головах. Кроме того, дано было обещание: если завод умножится, то вовсе запретить привоз сахара из-за границы. И действительно, 20-го апреля 1721 г. ввоз сахара из-за границы совсем был запрещен.
Рудокопство и обработка металлов ведались в приказе рудных дел, находившемся в Петербурге, куда марта 1716 года потребованы были из губерний все мастера и ученики, кроме определенных при делах в губерниях; губернаторам вменено в обязанность содействовать к отысканию руд в управляемых ими губерниях. В С. - Петербургской губернии искать руд, жемчуга и красок поручено было Вельяшеву с правом нанимать рабочих, и если они не шли, то брать их неволею, давая по три рубля в сутки. При Петре в первый раз обращено было внимание на золотой песок в Сибири, по донесению сибирского губернатора князя Гагарина (на реке Гае, близ калмыцкого городка Еркета). Царь велел употребить в дело шведских пленных инженеров для искания и промывания золотого песка.
Швеция славилась процветанием кузнечного ремесла. Знал это Петр и указал выбрать из пленных шведов и выслать по два человека в губернии для обучения кузнечному делу русских. Из русских людей, отличившихся в этой области труда и замеченных Петром, первое место занимает тулянин Никита Демидов. В апреле 1715 г. подрядился он ставить в Петербург железо из сибирских заводов - полосное по 15-ть алтын за пуд, а восьмигранное, тонкое в дюйм, по 16-ти алтын. Царь предписал выслать ему мастеров с Олонца. Во время провоза в Петербург железа Демидов освобождался oт всяких провозных пошлин и, за поставкою в казну, имел право продавать свое железо во всех русских городах, только не татарам и не уездным инородцам.
Царь по всей России приказывал обучать молодых людей ружейному, замочному и седельному мастерствам. По усмотрению губернаторов, этих молодых людей отправляли на заводы, собирая с жителей деньги на провиант и одежду им, и по обучении рассылали их по полкам. Но через год с небольшим, по издании этого указа, оказалось, что большая часть рабочих разбегалась.
В 1716 году, в январе, сделано распоряжение об искании во всех губерниях красок, причем разосланы были реестры и цены существующим краскам, получавшимся из-за границы. Июля 23-го 1718 года дана привилегия Садовой слободы жителю Павлу Васильеву - делать и доставлять в адмиралтейство, в числе 20-ти пудов в год, краски бакана; привоз из-за границы того же материала был воспрещен. В том же году дана была привилегия Соловьеву и купцам Томиловым на заводе купоросного масла и острой водки.
Для выделки бумаги, в апреле 1714 года, Петр приказал доставлять в Петербург сухопутьем и водою негодный холст и лоскутья, за которые велел платить по восьми денег за пуд. В 1719 году бумага разных родов делалась на бумажной Дудоровской мельнице и доставлялась в адмиралтейство, откуда и продавалась на книжное печатание в типографии и на письменное производство во все коллегии, канцелярии и аптеки. В реестре, подписанном самим государем, высший сорт рисовальной бумаги оценен в шесть рублей шестнадцать алтын четыре деньги за стопу. Затем хорошие сорта белой бумаги, измеряемой картузами и патронами, ценились за стопу от пяти до двух рублей восьми алтын четыре деньги в картузах. Писчая бумага продавалась в стопах, от рубля до рубля шести алтын за стопу. Большие толстые листы продавались дестями: от шести алтын четыре деньги до шестнадцати алтын четыре деньги за десть.
Полотняный промысел в России Петр застал в крайне первобытном состоянии, хотя изобилие пеньки и льна указывало, что если где, то в этой стране, при трудолюбии и умении жителей, этот промысел мог процветать. В июне 1714 года дозволено было завести полотняную фабрику иностранцу Тиммерману, с правом продажи своих полотен как в России, так и за морем, но с платежом пошлин. В 1718 году, 26-го января, заведена компания (Алексей Нестеров, Борис Карамышев, Иван Зубков, Аникиев, Цимбальников и Турчанинов) для выделки полотен, скатертей и салфеток. Царь велел отвесть учредителям двор, дозволял набирать в компанию желающих и отдал им завод на 30 лет. Учредители просили, чтобы царь запретил другим лицам торговать этими товарами, которые они будут производить. Царь обещал, но с условием, если они через год подадут ему записку, что у них есть чем содержать завод. Другая полотняная фабрика в 1720 году была отдана, с привилегией на 30 лет, в компанию, директором которой был голландец Томес. Каждый компанейщик при поступлении давал от себя вклад в общий капитал тысячу рублей и, состоя в компании, освобождался от выбора в службу. Компания имела право приглашать заграничных мастеров, заключать с ними контракты, выписывать из-за границы все нужные материалы, но с платежом пошлин. Компании давалось право беспошлинной продажи своих товаров, сроком на пять лет, но оптом, а не враздробь. Для распространения искусства делать полотна компания имела право брать из русских в ученики и работники, но с тем, что взятый ученик должен был пробыть на фабрике сначала в качестве ученика три года, а потом уже подмастерьем. 24 мая 1720 года в Москве поручена была иностранцу Тиммерману парусная фабрика. Он получал из казны двадцать тысяч рублей, с обязанностью доставлять в адмиралтейство по три тысячи кусков парусины в год, а остальную парусину, выделываемую у себя, мог продавать в народ и деньги, взятые с продажи, доставлять в фабричную казну, как царское достояние: себе же за труд получал он 10%. Июня 18-го того же года запрещено из-за границы привозить коломенки и другие полотняные ткани низших сортов, а высшие позволено в тех видах, что в России в то время выделывались только низшие сорта. 16-го ноября 1720 г. повелено отпускать за границу русский холст и полотна, но не узкие, а широкие. По свидетельству иностранца Вебера, посетившего Россию в царствование Петра, приготовляемое в России полотно из туземного льна не уступало в достоинстве голландскому полотну.
Суконные заводы поощрялись преимущественно с целью обмундирования войск, и потому запрещено было покупать заморское сукно на мундиры. Для успешного производства этого промысла еще в 1712 году велено собрать компанию из торговых лиц, а в случае несогласия вступить в компанию положено тащить в нее неволею. В 1719 году существовавший казенный суконный завод в Москве, у Каменного моста, приказано было отдать в компанию купцу Щеголину с товарищами, с обязательством расширить производство сукна до того, чтоб не только удовлетворялась потребность в обмундировании войска, но сукно шло бы и в продажу; компания эта получила в ссуду 30000 рублей, на три года, без процентов; позволено ей выплачивать свой долг в казну сукнами, с привилегией в течение пяти лет продавать сукно беспошлинно. Вступившие в компанию освобождались от обязательной государственной или общественной службы. Компания могла принимать в ученики лиц свободного звания, выписывать иноземных мастеров и инструменты. Вывоз за границу шерсти из России был запрещен, ради того, чтоб эта компания имела возможность удобно покупать себе материал, зато компания эта не могла возвышать цены на сукно.
В июне 1717 года поручено было подканцлеру Шафирову и тайному советнику Толстому учредить в России фабрику всяких шелковых материй и парчой, которые они должны были обрабатывать через нанятых во Франции мастеров. Им позволялось, в виде привилегии, набирать по желанию как русских, так и иностранцев в ученики, работать золотные, серебротканные, шелковые и шерстяные материи, парчи, штофы, бархаты, атласы, камки, тафты и всякого рода ленты, галуны, чулки и проч. На вспоможение себе они получили от казны безденежно готовые дворы в Москве, в Петербурге и других городах, а тем лицам, которые у них будут работать, обещаны места под жилища на вечные времена. Компания эта могла пятьдесят лет беспошлинно торговать по русским городам и селам, а заграничную торговлю вести на общих основаниях, с уплатою пошлин. Компания подчинена была сенату; местные власти не должны были вступаться в ее дела. Наконец, в обеспечение ее прибытка, запрещалось не принадлежащим к ней лицам производить такие товары, какие производила компания, кроме лент, чулок и галунов, а из-за границы запрещался ввоз иностранных шелковых изделий; но в 1719 году члены компании донесли царю, что их мануфактуры не в состоянии удовлетворить парчами все государство, и потому сами просили разрешить ввоз парчей из европейских государств. Царь дозволил, в продолжение двух лет, привозить ежегодно на 100000 рублей шелковых штофов и продавать их в петербургских лавках, по торговому уставу. В июле того же года этой компании дозволено было беспошлинно покупать в Китае тонкий шелк. Кроме фабрики барона Шафирова и К°, заведена была другая шелковая фабрика в Москве Алексеем Милютиным. В марте 1718 г. дана была ему привилегия работать шелковые ленты, нанимать свободно мастеров, брать учеников и не платить никаких податей, пока не утвердится начатый им промысел. 14-го марта 1721 года дозволено было всем людям заводить шелковые фабрики. Учредители пользовались привилегиями на 50 лет, а вступавшие к ним в компанию - от 10 до 15 лет, со времени своего вступления.
Указом февраля 1-го 1720 г. определено завести в Киеве фабрику зеркал и хрустальной посуды.
Для усиления всякой заводской, промышленной и мануфактурной деятельности, Петр (января 17-го 1721 г.) освободил всяких основателей заводов и их товарищей от службы на полтора года после учреждения завода, а на следующий день после того (января 18-го того же года) дозволил купцам и заводчикам покупать населенные имения.