По планам австрийской разведки предполагалось иметь агентурную сеть не только в приграничных, но и во всех военных округах России, включая сибирские. Военное ведомство Австро-Венгрии стало пользоваться услугами международной организации "Бельгийское агентурное бюро". В 1911 г. агенты этого бюро добыли 11 сверхсекретных документов, касавшихся оперативных и мобилизационных планов Черноморского флота, а также 23 "смотровых" отчета по состоянию войсковых частей Московского и Одесского округов{113}. 2 апреля 1912 г. секретное совещание высшего командования, проходившее в Вене под председательством эрцгерцога Франца-Фердинанда, предложило ассигновать "на усиление рабочих средств" Бельгийского агентурного бюро еще 500 тыс. крон{114}.
Развивалось сотрудничество разведок Германии и Австро-Венгрии. Германская разведка была проведена по учетным документам Эвиденц бюро как "источник No 184"{115}. Летом 1911 г. германский Генштаб передал австрийцам "отлично исполненную рекогносцировку части Ковно-Лонжинского шоссе, копии "добровольных анонимных корреспонденций", полученные из Туркестана. Также германцы передали союзникам сводку сведений о политических настроениях войск Варшавского, Одесского, Виденского, Петербургского и Приамурского военных округов, Балтийского и Черноморского флотов. Полученные сведения указывали на "ничтожное по составу и распадающееся состояние военно-политических организаций" в западных округах и на Черноморском флоте, и, наоборот, на достаточно обширные размеры военно-политических организаций" в Московском, Петербургском, Туркестанском округах. Именно там, как предполагалось, в ближайшем, 1912 году, возможен "ряд политических событий"{116}. Только в 1913 г. на оплату сведений, полученных от германской разведки, австрийцы израсходовали 23700 крон{117}.
Сведения о германской военной разведке, которыми располагало ГУГШ в этот период, по-прежнему были скудны и отрывочны, но даже и они давали представление о внушительных размерах её деятельности на территории империи. Вблизи русских границ германская разведка имела 5 крупных центров: в Кенигсберге, Алленштейне, Данциге, Познани и Бреслау. Начальник контрразведывательного отделения штаба Московского военного округа подполковник князь В.Г. Туркестанов осенью 1912 г., сумел раздобыть сведения об одном из них - разведцентре I армейского корпуса в Кенигсберге. Согласно полученным данным, возглавлял центр майор Блек фон Шмеллинг. Под его началом были 6 офицеров, руководивших агентурой в России{118}.
Продолжала свою работу в России японская разведка. Например, к 1911 г. ею был составлен "военно-статистический" обзор тихоокеанского побережья империи и дано подробное описание пунктов, удобных для высадки десанта{119}.
Период 1911-1914 гг. характеризовался не только нарастанием интенсивности разведывательных операций, не и увеличением числа государств осуществлявших разведку в России. Например, Швеция, еще в 1909 году не имела вообще разведслужбы, а в 1912 г. уже активно вела разведку на территории Российской империи. Русская контрразведка вынуждена была постоянно приспосабливаться к "почерку" иностранных спецслужб. Характеризуя методы работы шведской разведки, штаб Санкт-Петербургского военного округа подчеркивал, что она пытается копировать приемы германцев и потому, пользуется услугами женщин-агентов. Однако шведы внесли некоторые изменения. Из своего опыта они вывели, что подобных агентов можно использовать не более 2-3 раз, т. е. до тех пор, пока женщины, оказывающие услуги разведывательного характера, отчетливо не сознают сути поручений и связанного с ними риска{120}.
Это могло означать, что шведская разведка делает ставку на дилетантов "почтальонов", редко посещавших Россию, следовательно, не привлекавших к себе внимание полиции. Такие агенты могли выполнят только простейшие задания, но их многочисленность компенсировала низкую квалификацию.
Также шведы использовали одновременную отправку в Россию больших партий своих офицеров. Военный агент в Дании, Швеции и Норвегии капитан П.Л. Ассанович 28 ноября 1912 года представил ГУГШ солидный список выехавших за 3 месяца в Россию шведских офицеров. Капитан объяснил этот массовый заезд "окончанием полковых сборов во всей армии и почти полным прекращением всяких занятий в пехоте, вследствие роспуска рекрут..." Поэтому 260 шведских офицеров отправились в Россию "изучать язык" до весны 1913 года{121}. Все они рассредоточились по городам Европейской России и властям наблюдать за ними было крайне сложно.
Но в этот же период обозначились и некоторые благоприятные для России изменения в работе иностранных спецслужб. В частности, с 1911 года медленно начинает снижаться в России активность британской разведки, меняются цели её работы. В Лондоне перестали причислять Россию к группе первоочередных противников. Британская разведка, как и спецслужбы других государств в эти годы пребывала в состоянии перманентной реорганизации. В 1912 году разведка ГУГШ через свою агентуру получила списки сотрудников Управления военных операций Британского военного министерства. ГУГШ также выявило структуру этой организации и новые цели, поставленные перед ее подразделениями. Отдел МО3, как следует из этих документов, теперь занимался сбором информации только о союзных и нейтральных государствах, к которым относились теперь Франция, Дания, Китай, Япония, Бельгия - и Россия{122}.
Итак, разведки наиболее вероятных европейских противников России Австро-Венгрии, Германии в 1912-1914 гг. начали уделять возрастающее внимание тыловым военным округам России, в том числе Иркутскому и Омскому. Это объясняется, прежде всего, изменением внешней политики России. С 1912 года царское правительство инициирует дальнейшее расширение русско-французских военных обязательств, а заодно, пытается подучить официальное заверение Лондона о поддержке России в случае общеевропейского конфликта{123}.
Под влиянием нараставшей напряженности в мире (гонка вооружений, Агадирский кризис, балканская сумятица, Синьхайская революция в Китае и т. д.) Россия отказалась от попыток удержаться в стороне от англо-германского конфликта и, по-видимому, поставила перед собой задачу выиграть время для наращивания вооруженных сил и укрепления связей с Англией и Францией{124}.
Вмешательство России в монголо-китайский конфликт и прокладка второй линии стратегической Транссибирской магистрали, увеличивавшей ее пропускную способность, а значит - и военную мощь империи в Азии, подстегнули интерес Германии и Австро-Венгрии к Сибири, о которой, видимо, их разведслужбы, имели пока крайне скудные сведения. В частности, судя по отчетам Эвиденц бюро, до 1912 года в австрийском Генштабе не имели разведывательной информации только по двум военным округам России - Омскому и Иркутскому. Это вынуждало австрийскую разведку искать способы организации агентурного "освещения" Сибири.
В марте 1912 года к начальнику Иркутского ГЖУ обратился недавно приехавший в Сибирь из Москвы студент, который рассказал о своей необычной переписке с одной австрийской графиней. Осенью 1911 г. в московской газете "Русское слово" было опубликовано объявление графини Карлы Кутской, которая намеревалась совершить путешествие по Сибири. Графиня просила откликнуться "желающих ей сопутствовать". Студент, и без того собиравшийся по делам в Сибирь, решил воспользоваться приглашением графини, чтобы немного подзаработать. Он отправил письмо по указанному в газете адресу, предложив себя в качестве попутчика. В завязавшейся переписке студент узнал, что графиня "ведет образ жизни с приключениями и предприятиями рискованными, при которых сопровождающие ее должны быть тверды и непоколебимы, но при этом веселятся и живут в свое удовольствие"{125}.
Молодого человека настойчиво приглашали для личного знакомства с графиней в Вену и даже выслали на дорогу деньги. Получив их, студент прервал переписку и уехал в Сибирь один. Однако в Иркутске его настигло очередное письмо из Австрии , теперь уже за подписью некоего Н. Артоляса, который сообщал, что графиня путешествовать не будет, но "весьма интересуясь Россией и особенно Сибирью, просит сообщить ей кое-какие сведения об этом крае". Видимо, изрядно перетрусив, студент ответил Артолясу и поинтересовался, что желает знать графиня. Вскоре он получил послание, в котором Н. Артоляс от своего имени, больше не упоминая о графине, четко сформулировал интересовавшие его вопросы. Первый. Произошло ли увеличение личного состава частей, расположенных вдоль монгольской границы и в каком размере? Второй. Насколько успешно идет прокладка второго пути Сибирской железной дороги, и на каком протяжении он сооружен? Третий. Увеличены ли караулы на Сибирской железной дороге? И последний. Какие войска стоят в Монголии?
Вероятно, чтобы поддержать творческую активность студента ему, теперь уже из Софии анонимный доброжелатель выслал еще 300 франков. Сообразив, что продолжение переписки может закончиться крупными неприятностями, студент отправился в жандармское управление{126}.
Жандармы передали дело Иркутской контрразведке. Перед русскими военными открылась прекрасная возможность регулярно снабжать австрийскую разведку дезинформацией, своевременно выявлять ее планы относительно Сибири и, быть может, выйти на австрийскую агентурную сеть в России. Но все это начальника Иркутской контрразведки ротмистра Куприянова не привлекало, скорее, неожиданно возникшая проблема только нарушила его самоуверенную безмятежность. В соответствии со своими принципами, ротмистр ограничился наблюдением за студентом{127}.
Только ГУГШ по достоинству оценило это случайное событие. Генерал Монкевиц забрал дело из ведения штаба Иркутского округа, и сам взялся за его разработку. К сожалению, по архивным материалам не удалось проследить, чем завершилась операция. Случайно обнаруженной попытке австрийцев "поставить" агентуру в Сибири ГУГШ придало большое значение, о ней было доложено военному министру директору Департамента полиции и министру внутренних дел.
И вот, несмотря на то, что рост интереса иностранных разведок к Сибири стал очевиден даже Петербургу, Иркутская контрразведка практически бездействовала, ГУГШ требовало активизировать работу, и главное - изменить методы.
Спустя год после формирования Иркутского контрразведывательного отделения, его начальнику наконец-то пришла в голову простая и здравая мысль: рассредоточить офицеров и штатных наблюдателей по городам Сибири, а не держать всех вместе в Иркутске. Ротмистр Куприянов важно преподнес начальнику штаба округа это незатейливое новшество как плод долгих размышлений. Действительно, если все чины контрразведки находятся в Иркутске, то руководство и направление деятельности существующей агентурной сети, возможно лишь путем переписки. Частые командировки заведующих агентурой чинов отделения затруднены ввиду больших расходов. Переписка же не может заменить личного руководства деятельностью сотрудника, а временные приезды заведующего агентурой лица, дававшие сотруднику указания, не всегда достигают цели, вследствие частых перемен в состоянии наблюдаемых лиц"{128}.
Поэтому в октябре 1912 года на "постоянное жительство" в Красноярск был командирован помощник начальника отделения шштаб-ротмистр Попов. Ему были выделены 4 наблюдательных агента в помощь, которых он рассадил по одному в Новониколаевске, Томске, Омске и Красноярске{129}. Чиновник для особых поручений ротмистр Стахурский был командирован в Читу также с четверкой младших агентов{130}.
Стахурскому была передана секретная агентура в Чите, Сретенске, Нерчинске и Верхнеудинске, Попову - в Томске, Омске, Петропавловске и Красноярске. Начальник контрразведки вполне обоснованно надеялся, что этим "самое приобретение агентуры... облегчится, так как для приобретения сотрудника необходимо знание города, условий жизни в нем, знакомства, что при временных приездах осуществить затруднительно"{131}.
ГУГШ настаивало на том, чтобы помощник начальника контрразведки постоянно находился в Омске при штабе округа, но в Иркутске по-прежнему считали, что Омск "особого интереса в смысле розыска представлять не может, а окружной штаб в случае нужды обойдется своими силами"{132}. Кроме того, Омск, как считали в Иркутске, удален от других городов Западной Сибири и командированный туда офицер контрразведки не сможет эффективно руководить агентурой в других городах региона{133}.
Благодаря рассредоточению сил контрразведывательного отделения не только увеличилась зона его операций, но и находившиеся ранее под повседневным контролем начальника отделения офицеры получили возможность проявить собственную инициативу. С осени 1912 года акцент в деятельности сибирской контрразведки смещается с бесплодного наблюдения за "подозрительными" на активные наступательные методы контршпионажа - внедрение агентов в японские разведцентры на территории Манчжурии и ближайшее окружение губернаторов китайских провинций, граничивших о Россией. Успех в этом деле зависел от умелого подбора руководителями контрразведки непосредственных исполнителей секретных и рядовых - службы наружного наблюдения - филеров. Оказалось, что найти честных и способных агентов крайне сложно. Эта проблема затрудняла работу всех контрразведывательных отделений России.
Изначально предполагалось, что отделения контрразведки будут действовать негласно, а их сотрудники обязаны будут хранить в тайне свою причастность к контрразведке. Таким образом, ГУГШ надеялось обеспечить скрытность наблюдения за подозреваемыми. Однако иностранные разведки быстро узнали о появлении в России специальных органов для борьбы со шпионажем, причем эту информацию они получили от самих сотрудников контрразведывательных отделений. Так, к концу ноября 1911 года разведки Германии, Австро-Венгрии знали практически все о контрразведывательных отделениях западных военных округов России, включая имена их сотрудников. В отчете австрийской разведки за 1911 г. говорилось: "Составлен план-регистр распределения по Варшавскому округу нового военно-полицейского наблюдения с некоторыми данными по вопросу о намеченном Варшавским военно-полицейским бюро порядке работы"{134}. Такие же "планы-регистры" были составлены по Киевскому, Виленскому и Одесскому округам{44}. Как установило позже ГУГШ, все эти сведения противник получил "путем сравнительно ничтожных подкупов" непосредственно самих агентов контрразведки. Австрийская разведка пришла к обидному для русских, но справедливому выводу о "неразборчивом комплектовании наблюдательных сил русских военно-полицейских бюро"{135}.
10 августа 1912 года ГУГШ направило генерал-квартирмейстерам военных округов письма с просьбой "сделать распоряжения относительно возможно строгого подбора состава агентов контрразведывательных отделений"{136}. Собственно необходимости в этом напоминании не было. Начальники отделений и сами прекрасно понимали значение правильного выбора агентов, но определить ценность каждого можно было только на деле.
Наблюдательные агента контрразведывательных отделений, в отличие от унтер-офицерского состава Корпуса жандармов, не считались военнослужащими, их действия не были регламентированы уставом. Даже младшие наблюдательные агенты контрразведки пользовались большой свободой действий. Им нередко приходилось самостоятельно выбирать объекту наблюдения, руководствуясь интуицией и опытом, не ожидая указаний начальства. Тринадцатый параграф "Инструкции начальникам контрразведывательных отделений" утверждал: "... роль филера в контрразведке не ограничивается наружной прослежкой, но зачастую вызывает необходимость в сыскных приемах, даже в беседах с подозреваемыми лицами..."{137}. Поэтому рядовой сотрудник должен был обладать достаточно высоким уровнем интеллекта и навыками сыскной работы. Найти людей, соответствовавших этим требованиям, было трудно. Как следствие, подбор агентов был случайным, часто среди них попадались проходимцы, прельстившиеся высоким жалованием. Это обуславливало вредную для дела частую сменяемость наблюдательного состава отделений. Например, начальник Варшавского отделения ротмистр С.В. Муев 16 мая 1913 года представил Особому делопроизводству ГУГШ список лиц, уволенных им со службы за полтора года. Оказалось, что состав отделения полностью обновился. По штату в отделении числилось 14 агентов-наблюдателей, а за указанное время ротмистр уволил 17, в том числе двух за шантаж, и ложные сведения, одного - за злоупотребление властью, остальных - "по болезни" и добровольному желанию{138}.
К 1 января 1914 г., т. е. за два с половиной года работы из Иркутского контрразведывательного отделения были уволены 26 агентов и секретных сотрудников"{138а}.
В Сибири найти хорошего агента для контрразведки было непросто. Начальник штаба Иркутского округа, по этому поводу докладывал генерал-квартирмейстеру ГУГШ: "...на месте подходящих людей почти нет, приходится некоторых служащих выписывать из Европейской России. Трудность приобретения агентуры в отделении усугубляется еще тем, что в этом деле приходится считаться с японским, китайским и корейским языками, знание которых почти не встречается среди лиц европейского происхождения, без знания же этих языков сотрудники могут выполнять лишь филерские обязанности"{139}.
Сам начальник Иркутской контрразведки вплоть до лета 1912 года высоких требований к своим сотрудникам не предъявлял. Руководствуясь собственным мнением о том, что контрразведывательная работа заключается преимущественно в "вещательном надзоре", он только это и вменял в обязанность филерам и секретным сотрудникам. Естественно, контролировать, таким образом всю Сибирь одному отделению, состоявшему всего из 15 служащих, было не под силу. Поэтому, не представляя себе иных методов контршпионажа, ротмистр Куприянов главной причиной малопродуктивности своей работы считал "недостаток штатных сотрудников"{140}.
Он постоянно жаловался на нехватку филеров. Действительно, случалось, что агент следил в поезде за иностранцем, а тот во время остановок на вокзалах беседовал с ожидавшими его неизвестными господами. Выяснить, кто они, как правило, не удавалось. Агент не мог бросить иностранца, а жандармы отказывались помогать в слежке{141}. При сохранении такого порядка работы необходимо было в каждом крупном городе Сибири дополнительно учредить опорные пункты контрразведки, следовательно, число наблюдательных агентов также должно возрасти. Ротмистр Куприянов предложил увеличить численность наблюдателей за счет троекратного сокращения расходов на секретную агентуру. В этом случае можно было бы без дополнительных ассигнований обзавестись 23 агентами наблюдения вместо 12 имевшихся по штату, и распределить их по 9 сибирским городам. Генерал-квартирмейстер ГУГШ не одобрил эту идею. В письме начальнику штаба Иркутского округа он разъяснял: "...хотя и упоминается, что изменения не повлекут новых ассигнований, но с этим нельзя согласиться, т.к. едва ли можно будет при развитии деятельности по контрразведке пользоваться агентурными средствам для увеличения состава отделения без ущерба делу"{142}.
Специалисты Особого делопроизводства по опыту знали, что в основе борьбы со шпионажем должно лежать широкое использование секретной агентуры, а штатные наблюдательные агенты призваны играть вспомогательную роль. В Сибири же все складывалось наоборот.
И тем не менее, весной 1912 года Иркутская контрразведка под давлением ГУГШ предприняла первые попытки приобрести агентов среди служащих Чаньчуньского бюро японской разведки. Сделать это было сложно. В бюро работали только выходцы из Восточной Азии - японцы, китайцы и корейцы. Многие из них прошли подготовку в специальной Нанкинской школе, финансируемой японским правительством, и все без исключения, прежде чем попасть в бюро, прошли не одну проверку. Русской контрразведке оставался только один способ проникнуть в бюро - склонить к сотрудничеству человека, уже состоящего на службе в Чаньчуньском бюро.
Начали издалека. Стараниями помощника начальника отделения Попова к нелегальному сотрудничеству был привлечен японский подданный, обосновавшийся в Томске. Чиновник для поручений Стахурский добился согласия на сотрудничество от "одного русского" (вероятно, это был Виктор Покровский), хорошо владевшего японским и китайским языками, а главное - жившего близ Чаньчуня{143}. Через несколько месяцев удалось достичь главной цели - завербовать одного из сотрудников японского разведбюро, но об этом ниже.
Методы привлечения людей к негласному сотрудничеству с контрразведкой были разными, но в основном сугубо прагматичными, не имевшими ничего общего с патриотизмом. Девятый параграф "Инструкции начальникам контрразведывательных отделений" напоминал о старом жандармском правиле: "Лучший способ завязки сношений с лицами, могущими оказать услуги - поставить намеченное лица в ту или иную зависимость от себя..., приняв предварительно во внимание отрицательные качества намеченного лица..."{144}.
Контрразведка привлекла к сотрудничеству (как и жандармы) людей полезных, но малопочтенных и уж отнюдь не романтических героев.
Во второй половине 1912 года помимо полутора десятков "секретных сотрудников", действовавших на территории Сибири, Иркутской контрразведке удалось обзавестись четырьмя агентами в Китае. Насколько можно установить по сохранившимся архивным документам, в Харбине работали Чии Хван Тан и Василий Грибулин, в Цицикаре - Фу Юн Чень и В.Покровский - в Чаньчуне{145}.
Успешную работу с агентурой стимулировали кадровые изменения в Иркутской контрразведке. Начальник штаба Иркутского округа, убедившись в полной некомпетентности начальника контрразведывательного отделения ротмистра Куприянова, 28 ноября 1912 года обратился в ГУГШ с просьбой назначить вместо него штаб-ротмистра Попова. С зимы 1912 года он фактически принял на себя командование отделением, хотя еще десять месяцев формально эту должность продолжал занимать Куприянов{146}.
Благодаря энергии и профессионализму Попова число секретных сотрудников постепенно увеличивалось, и главное - резко возросла ценность полученной от них информации. Напомним, что сводка агентурных сведений за октябрь - декабрь 1911 года содержала 25 донесений 3 сотрудников, т. е. в среднем - 8 донесений в месяц. Апрельская сводка 1912 года включала 4 донесения- все тех же агентов{147}. Сведения, поступавшие в эти месяцы, представляли собой простую констатацию бессвязных и малозначительных фактов.
Ежемесячные агентурные сводки с конца 1912 г. по июль 1914 года содержали в среднем 25-30 "сведений" поступавших от 5-7 агентов. Каждый из них фигурировал в сводке не чаще 5 раз. Наиболее ценную информацию давали агенты "Восточный", "Ходя", "Шилка", "Жук" и почтовые чиновники, занимавшиеся перлюстрацией. Последние не имели кличек, а изложению поступившей от них информации в сводках всякий раз предшествовала фраза: "Из совершенно секретных источников".
Благодаря информации, поступившей от агентуры в октябре-декабре 1912 года. Иркутская контрразведка сумела наконец-то задержать первых иностранных разведчиков.
24 октября 1912 года в Омске по требованию штаб-ротмистра Попова полицейский пристав арестовал китайского чиновника Джан Юна и его слугу Дуан Мэн Фу. Китайцы заявили, что едут по торговым делам из Пекина в Семипалатинск, однако, после обыска и серии допросов в жандармском управлении выяснилось, что Джан Юн на самою деле является офицером китайской армии. Среди отнятых у китайцев бумаг жандармы обнаружили предписание президента Китая Юань Пикая подполковнику Джан Юну отправиться в поездку по Сибири для сбора сведений о расположении и состоянии русских войск{148}.
28 декабря на станции Красноярск по просьбе все того же штаб-ротмистра Попова железнодорожные жандармы взяли под стражу трех китайцев, которых он заподозрил в шпионаже. Среди задержанных оказался начальник Кульджинского армейского штаба Хао Ко Цзюань. При аресте он вел себя вызывающе. Когда жандармы раскрыли его чемодан с документами, китаец попытался уничтожить несколько запечатанных пакетов. Его успокоили силой. Нервничал офицер не зря. Среди вещей Хао Ко Цзюаня были найдены 14 топографических карт с нанесенными на них метками, 3 "сплошь покрытые иероглифами" блокнота, 16 исписанных тетрадей и ряд других документов, содержание которых (после перевода на русский язык) доказывало шпионский характер поездки офицера и его спутников{149}.
Сообщения агентуры давали контрразведке обильный материал для розыскных действий по самым разным направлениям. Например, в 1913 году из донесений своих секретных сотрудников, получивший повышение ротмистр Попов знал о широко распространившейся в Восточной Сибири нелегальной продаже оружия. Он дал поручение агенту "Восточному" определить источник поступления винтовок и боеприпасов на нелегальный рынок. Под видом торговца, стремившегося заполучить партию оружия, агент через посредников предложил сделку чиновникам Иркутских артиллерийских складов. Оказалось, что у них давно отлажен механизм тайной продажи боевого оружия и в этом участвовали не только чиновники и писари, но даже офицеры{150}.
Особенно эффективны были действия зарубежной агентуры. Так, в апреле 1913 года сотрудник "Ван Ли" успешно завершил начатую Иркутской контрразведкой год назад операцию по внедрению в Чаньчуньское разведывательное бюро. Им была "приобретена "агентура" из среды японцев, служивших в этом разведцентре{151}. 27 июня 1913 года агент "Шмель" выкрал из канцелярии японского консула в Харбине секретную карту пограничных районов Китая и Монголии, составленную японскими офицерами. Карта была переправлена в штаб Иркутского округа{152}.
В ноябре 1913 года агент "Пятерка" передал контрразведке списки служащих Чаньчуньского бюро{153}. Благодаря удачно работающей агентуре контрразведка получила возможность заранее узнавать о готовящихся акциях японской разведки. Так, 28 октября 1913 года агент "Шилка" докладывал, что в Харбин из Японии прибыл некто по фамилии Такахаси и обратился к японскому консулу с просьбой о выдаче заграничного паспорта. Консул отказал и Такахаси немедленно выехал в Чаньчунь. 29 октября агент контрразведки "Чаньчунец" сообщил руководству, что к начальнику Чаньчуньского разведцентра полковнику Морита явился неизвестный японец. Они уединились в кабинете полковника и беседовали несколько часов, после чего неизвестный отправился в Харбин. Это был Такахаси. По протекции полковника Морита он, теперь уже без труда, получил паспорт для поездки в Россию{154}.
Резонно заключив, что обычным путешественникам офицеры разведки покровительство не оказывают, ротмистр Попов распорядился "учредить агентурное наблюдение за проездом Такахаси по России". Филеры взяли его под опеку на пограничной станции Манчжурия.
Как только осенью 1912 года оживилась работа зарубежной агентуры, в штаб Иркутского округа хлынула информация о китайском шпионаже в Сибири. Стало очевидным заблуждение ГУГШ и командования сибирских округов относительно пассивности китайской разведки вследствие ослабления центральной власти в самом Китае. Наоборот, из-за усиления сепаратистских настроений в Синьцзяне и Монголии президент Китая Юань Шикай, нуждавшийся в достоверной информации, стал периодически отправлять партии своих офицеров на сбор сведений о русских войсках, расположенных на границе с Монголией, на Алтае, а также в Тарбагатае. Проезжавший через Омск в сентябре 1912 года генерал Юн Хань, как было установлено позже, имел задание "обследовать в военном отношении" территорию Степного края и, особенно, Семипалатинской области{155}.
С конца 1912 года внимание Юань Шикая было отвлечено борьбой с Гоминьданом и подготовкой похода на республиканский юг Китая. Поэтому он прекратил засылку в Сибирь своих соглядатаев. Но зато без указаний Пекина, по личной инициативе, разведку в России продолжали губернаторы северных провинций Китая. Агент контрразведки "Четверка" 14 апреля 1913 года докладывал: "...в Китае военная разведка до настоящего времени не вылилась в строго определенную форму. Специальных сумм на разведку центр больше не выделял и губернаторы использовали на эти цели средства местных бюджетов{156}.
Губернаторы командировали в Сибирь, главным образом, лично преданных им офицеров и чиновников. Большей частью эти люди не имели специальной подготовки, а иногда - и хотя бы элементарных представлений о конспирации, Общей целью их поездок был сбор сведений о настроении русского общества по поводу "монгольских событий" и о дислокации войск в приграничных районах.
Как отмечала русская агентура, большую помощь китайцам в деле разведки оказывали "служащие германских оружейных заводов". Кто именно - осталось загадкой. Правда, сведения, поставляемые ими китайцам, либо совершенно не соответствовали действительности, либо были сильно преувеличены. Это объяснялось желанием немцев запугать губернаторов военными приготовлениями России, чтобы заставить их увеличить закупку германского оружия и тем подготовить почву для дальнейшего упрочения политических позиций Германии в Китае{157}.