Непосредственно в Сибири складыванию единой системы контршпионажа, кроме названных выше причин, мешала полная разобщенность действий штабов Иркутского и Омского военных округов. Она была вызвана двумя обстоятельствами. Первое недооценка Иркутским штабом и его контрразведывательным отделением интереса иностранных государств к Западной Сибири (Омскому военному округу). Второе недостаток сил и средств, которыми располагало Иркутское контрразведывательное отделение для надежного прикрытия обоих округов. Поэтому штаб Омского военного округа и жандармские управления Западной Сибири вели, как умели, борьбу со шпионажем обособленно от Иркутской контрразведки.
Все доступные штабу Омского округа способы пресечения, скорее ограничения, шпионажа, сводились к осуществлению простейших мер пассивной защиты. Начальник штаба Омского округа генерал Н.А. Ходорович причислял к ним "усиление надзора за иностранцами", охрану "секретной и мобилизационной переписок, а также "устранение излишней откровенности "чиновников и офицеров в отношении вопросов "военно-секретного характера"{256}.
Как бы признавая неспособность Иркутской контрразведки охватить контролем всю Сибирь, ГУГШ, в случае необходимости установления слежки за подозреваемыми на территории Омского округа, обращался не в Иркутскую контрразведку, а местным властями в штаб Омского округа. Надзор за проездом по территории Западной Сибири иностранных офицеров также оставался в ведении жандармских управлений и штаба Омского округа, действовавших без каких-либо контактов с Иркутской контрразведкой{257}. Так, начальник отдела Военных сообщений ГУГШ 10 февраля 1914 года поставил в известность жандармов о том, что владелец Томского пивоваренного завода прусский подданный Роберт Крюгер получил от начальника Сибирской железной дороги разрешение на перевозку пива в трех специальных вагонах, обслуживаемых сотрудниками завода. По мнению генерала, Крюгер затеял это для того, чтобы "под видом развозки пива производить самую тщательную разведку как Сибирской, так и связанных с ней железных дорог"{258}. С просьбой установить наблюдение за проводниками вагонов Крюгера, генерал обратился не в соответствующий отдел ГУГШ, не в контрразведку, а к жандармам. Наблюдение было установлено по приказу начальника штаба корпуса жандармов, но опять же без согласования с контрразведкой{259}.
Вероятно, между Омским и Иркутским штабами какой-нибудь, хотя бы минимальный обмен информацией существовал, но обнаружить в архивных документах указания на него не удалось. С уверенностью можно предположить, что никаких контактов между штабами по вопросам координации контрразведывательных мероприятий не существовало. Порой это приводило к провалу агентуры.
2 сентября 1913 года полиция Семипалатинска (Омский округ) задержала китайца Хо Тян Цзя, прибывшего из Омска. У него были поддельные документы. В участке китаец заявил, что служит секретным сотрудником у начальника Иркутской контрразведки ротмистра Попова и командирован с заданием в Западный Китай. Жандармы запросили по телеграфу Иркутск. Ротмистр Попов подтвердил заявление китайца и просил его не задерживать. Стоит ли говорить, что всякая секретность поездки была уничтожена. Десятки семипалатинских чиновников, полицейских и даже гостиничная прислуга теперь знали, кому служит и чем занимается арестованный Хо Тян Цзя. Это было грубейшим нарушением конспирации, влекущим за собой срыв намеченной операции.
"Инструкция начальникам контрразведывательных отделений" требовала принимать все меры к тому, чтобы агенты "ни в коем случае не обнаруживали бы своего участия в работе отделения". Данный случай послужил причиной появления циркуляра ГУГШ от 24 октября 1913 года, в котором начальникам контрразведывательных отделений рекомендовалось при командировках секретных агентов "во избежание недоразумений" извещать об их проезде местные власти{260}. Это, в свою очередь, стало еще одним нарушением правил конспирации, но посредством этого циркуляра ГУГШ попытался толкнуть контрразведывательные отделения к сотрудничеству с другими военными и полицейскими органами хотя бы в малом.
Сколько-нибудь успешной борьбы со шпионажем на территории Западной Сибири омские военные, лишенные собственной контрразведки, проводить не могли. Осенью, 1913 года штаб Омского округа был обеспокоен поступавшими из различных источников сведениями о том, что германская разведка "развила усиленную деятельность" в Сибири вообще, и в Западной - особенно. Начальник штаба Омского округа генерал Ходорович нарушил традицию взаимного игнорирования и обратился к начальнику штаба Иркутского округа с просьбой о помощи. Впрочем, генерал Ходорович прекрасно понимал, что помощи не будет. В письме генерал-квартирмейстеру ГУГШ Ю.Н. Данилову он пояснил причину скепсиса: "Нахожу, что при громадных расстояниях Сибири успешная активная борьба со шпионством на территории Иркутского и Омского округов, Иркутскому контрразведывательному отделению вряд ли посильна"{261}.
Неведение рождает страх. К началу 1914 года омские военные были уверены, что Западная Сибирь наводнена германскими и австрийскими агентами, которые под видом служащих размещенных здесь иностранных фирм "беспрестанно вращаются в обществе... и без особых затруднений ведут свои разведки"{262}. "Гнездами шпионства" в Западной Сибири, по мнению генерала Ходоровича, стали "центры молочного кожевенного и мукомольного производств" а также крупные торговые города. Внимание Иркутской контрразведки было преимущественно направлено на японских и китайских агентов. Успешно бороться с германским шпионажем на территории Западной Сибири, как писал генерал Ходорович в рапорте генерал-квартирмейстеру ГУГШ 4 января 1914 г., штаб Омского округа смог бы только располагая собственным контрразведывательным отделением{263}. Однако в ГУГШ так не считали. Не было весомых доказательств реального существования германского шпионажа в Западной Сибири для того, чтобы иметь основания открыть там контрразведывательное отделение. На рапорт Ходоровича начальник Генерального штаба, наложив резолюцию: "Должно отказать", а генерал Данилов тактично объяснил Ходоровичу причину отказа "недостатком денежных средств"{264}. Западная Сибирь по-прежнему оставалась зоной недосягаемости если не для иностранных разведок, то, безусловно, для русской контрразведки.
Видимо , до начала мировой войны 1914 г. штаб Омского даже не был осведомлен об основных направлениях работы контрразведки штаба Иркутского военного округа.
Подведем некоторые итоги. После войны с Японией в правительственных кругах России никто не отрицал необходимость усиления борьбы с иностранным шпионажем в мирное время. Разработка проектов совершенствования организационных форм контрразведки проводилась в рамках военного ведомства. Главное управление Генерального штаба привлекло к этой работе все штабы военных округов России. Штабы высказались за создание на территории каждого округа региональной системы контрразведки. В нее должны были войти исполнительные органы жандармские управления, охранные отделения, пограничная стража и общая полиция, а также руководящий орган - штаб местного военного округа. Подготовленный ГУГШ окончательный вариант проекта отразил интересы армии, но не учел мнение других ведомств.
МВД, в свою очередь, предложило использовать опыт организации охранных отделений Департамента полиции и под его началом создать контрразведывательные отделения, практически не связанные с военными властями. В итоге зимой 1908 г. Межведомственная комиссия согласилась с этим вариантом. Впрочем, из-за отсутствия свободных средств в бюджете, формирование контрразведки было отложено.
В 1910 г. руководители Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов пришли к выводу о том, что планируемые контрразведывательные отделения не смогут работать в отрыве от военной разведки. Поэтому летом 1911 г. контрразведывательные отделения были сформированы при штабах военных округов с полным подчинением последним.
Военная контрразведка была построена на принципе независимости отделений от центра и относительной их самостоятельности в оперативно-розыскной работе. Децентрализация в данном случае была полезна тем, что каждому отделению предоставлялась возможность проявлять инициативу в борьбе со шпионажем, строить свою работу с учетом специфики конкретного региона. В то же время, отрицательной стороной независимости местных органов от центра стало отсутствие возможностей для маневра силами отделений контрразведки в рамках империи и потеря окружными штабами надежды на оперативную помощь ГУГШ и МВД при необходимости объединить усилия органов двух ведомств в провинции.
Контрразведывательные отделения сосредоточили внимание на организации борьбы с разведками преимущественно тех государств, которые граничили с территорией соответствующего военного округа. В этой борьбе главная роль отводилась негласной агентуре отделений. Пример работы Иркутского контрразведывательного отделения в 1911-1914 гг. демонстрирует зависимость успеха в противодействии заранее обозначенному противнику от умелого использования зарубежной агентуры. Между тем, именно в Сибири метод "специализации" контрразведки показал свою несостоятельность. Контрразведывательный орган штаба Иркутского округа в одиночку не мог поставить эффективный заслон всей Сибири. Для этого требовалась постоянная и широкая помощь структур МВД, но в силу иной ведомственной принадлежности контрразведывательное отделение не получало помощь в нужном объеме. Подобная ситуация складывалась по всей империи.
Конечно, борьба со шпионажем в России после создания специальных отделений в целом стала более эффективной. По результативности работы лидировали отделения штабов западных военных округов империи" На их фоне редкие успехи сибирской контрразведки выглядели малозначительными. Объясняется это, в первую очередь, более низкой степенью интенсивности (точнее - вероятно более низкой) работы иностранных разведок в Сибири и, еще более слабой координацией взаимодействия органов МВД и военной контрразведки.
Нейтрализовать разностороннюю деятельность иностранных разведок в России могли только объединенные усилия органов военного и полицейских ведомств, а не разрозненное сопротивление нескольких контрразведывательных подразделений. Вопреки усилиям высшего руководства МВД и Военного министерства в стране к 1914 г. не сложилась единая общегосударственная система борьбы со шпионажем. Широкое применение русскими властями в 1911-1914 гг. активных и превентивных (в т.ч. изменение законодательства) мер борьбы со шпионажем стало известным ограничителем масштабов деятельности иностранных разведок, но не остановили сам процесс проникновения спецслужб потенциальных противников на территорию империи.
Глава III. Реализация мероприятий государственных органов России по выявлению и пресечению разведывательной деятельности противника на территории тыловых военных округов в период Первой Мировой войны. 1914-1917 гг.
1. Контрразведывательные мероприятия первого этапа войны
19 июля (1 августа) 1914 г. Германия объявила России войну, 24 июля (6 августа) примеру союзницы последовала Австро-Венгрия.
Главной целью контрразведывательных мероприятий в первые недели войны было обеспечение скрытности проведения мобилизации. Важно было не дать противнику проследить темпы мобилизации, выяснить сроки отправки частей на фронт, степень их укомплектованности и т. д. На этом этапе действия русских властей, включая направленные на борьбу со шпионажем, были предопределены рядом документов, разработанных задолго до начала войны.
17 февраля 1913 г. было Высочайше утверждено "Положение о подготовительном к войне периоде". Наряду с планами мобилизации вооруженных сил и железных дорог, в России был разработан комплекс общегосударственных мероприятий по подготовке к войне, который предстояло выполнять всем военным и гражданским ведомствам.
В первом параграфе "Положения" разъяснялось, что подготовительным к войне периодом называется "предшествующий открытий военных действий период дипломатических осложнений, в течение коего все ведомства должны принять необходимые меры для подготовки обеспечения мобилизации армии". Мероприятия были определены Советом министров и делились на 2 "очереди". К первой относились меры, "приводимые в исполнение за счет обыкновенных смет соответствующих ведомств", т. е. первый этап подготовки к проведению мобилизации, не нарушавший обычного ритма работы государственного аппарата. Эти мероприятия проводились не на всей территории империи, а лишь в военных округах, "объявленных на положении подготовительного к войне периода". Военный и Морской министры, согласно "Положению", руководили исполнением гражданскими ведомствами намеченных мероприятий и определяли, в зависимости от "вероятного противника и ожидаемого театра войны", подлежат ли эти мероприятия проведению "во всей совокупности", или частично{1}.
Мероприятия второй очереди осуществлялись за счет так называемых "чрезвычайных кредитов" и непосредственно предшествовали началу мобилизации армии. В "Положении" было сказано: "Начало провидения в жизнь мероприятий второй очереди определяется, в зависимости от хода дипломатических переговоров. Советом Министров с указанием районов империи, в коих должны осуществляться эти мероприятия"{2}.
Все меры были детализированы и "распределены по степени нарастания военной напряженности для каждого ведомства отдельным списком. Было также предусмотрено разграничение ответственности за их исполнение центра (министерств и департаментов) и местных властей.
По "перечню No 1" распоряжением военного министра все "технические заведения" военного "ведомства должны были "развить полную производительность". Распоряжением окружных штабов на узловые железнодорожные станции одновременно должны быть направлены офицеры, "предназначенные на должности комендантов станций в военное время, а на продовольственные пункты офицеры, предназначенные на должности заведующих этими пунктами{3}.
Уездным воинским начальникам предлагалось произвести осмотр сборных пунктов "совместно с гражданскими властями"{4}.
Распоряжением Департамента полиции прекращалась выдача военнообязанным заграничных паспортов и т.д.
Управление железных дорог МПС отдавало приказ об "окончании в кратчайший срок всех работ по ремонту пути и подвижного состава". Каждому министерству предстояло осуществить большую программу, состоявшую из 12 - 15 пунктов.
Мероприятия 2-го списка представляли собой завершающей фазу подготовки к непосредственному началу мобилизации и массовой перевозки и сосредоточения войск.
Все указания о необходимых мерах передавались из центра на места шифрованными телеграммами за подписью руководителей соответствующих министерств и департаментов.
Мероприятия, которые предусматривали борьбу со шпионажем, обеспечение безопасности железных дорог, военных заводов и складов, должны были осуществляться в рамках выполнения задач первой очереди, то есть уже на начальном этапе приведения страны в состояние боевой готовности Это было, конечно же, весьма разумно, поскольку таким образом могла быть сразу парализована (во всяком случае на это рассчитывали в ГУГШ деятельность агентуры противника). Антишпионские меры не были выделены особо, а водили в общий список обязательных мероприятий различных министерств. При этом главная роль отводилась Департаменту полиции МВД. Согласно девятому параграфу перечня мер, осуществляемых МВД в подготовительный к войне период, на начальников жандармских управлений, исправников и начальников уездов возлагались обязанности" с соблюдением правил Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, задерживать лиц, подозреваемых в шпионаже и доносить об этом в штаб округа, а затем "возбуждать перед МВД ходатайства о высылке задержанных". Десятый параграф того же Положения "снимал" противоречия между военными и органами МВД: все чины полиции и жандармских управлений обязаны принимать к немедленному выполнению все требования командующих войсками округов по охране подчиненных им районов{5}. Министерство путей сообщения вводило "чрезвычайные" меры охраны на железных дорогах.
Правда, с оговоркой: "где это будет признано нужным". Главному управлению почт и телеграфов МВД предстояло проследить за тем, чтобы был прекращен прием от частных лиц телеграмм "на секретном языке". В это же время Военное и Морское министерства по согласованию с МВД отдавали приказ о начале функционирования органов военной цензуры. На МВД также возлагалась обязанность принять все меры к предотвращению забастовок и "покушений на целость заводов, выделывающих предметы военного снабжения"{6}.
Таким образом, в общую массу необходимых первоочередных мероприятий были включены предусматривавшие борьбу с диверсиями, саботажем и разведкой противника. Для того чтобы эти меры произвели должный эффект, необходимо было их провести своевременно.
На практике это сделать было непросто. Опасаясь спровоцировать своими приготовлениями противника, правительство стремилось максимально оттянуть введение подготовительных к войне мероприятий. Оба описанных в "Положении о подготовительном к войне периоде" комплекса мер требовали для осуществления минимум по одной неделе. Но фактически все меры, без разделения на 1 и 2 очередь, были скомканы и осуществлены разом.
После убийства в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда 15 июня 1914 г., в европейских дипломатических кругах возникла тревога, но вскоре улеглась. Австро-Венгрия заверила Россию, что не намерена предпринять против Сербии военных акций. Германия начала скрытую подготовку к мобилизации в 20-х числах июня. В России следили за событиями на Балканах, но не предпринимали конкретных шагов по подготовке к вооруженной борьбе. 10 июля правительство Австро-Венгрии предъявило Сербии ультиматум, содержавший заведомо неприемлемые требования. Австрия отвела на выполнение условий ультиматума 48 часов.
11 июля на экстренном заседании Совета министров С.Д. Сазонов предложил выступить в защиту Сербии. Вместе с тем совет постановил приложить все усилия для мирного урегулирования конфликта. 12 июля на проведенном царем Военном совете по вопросу об австро-сербском конфликте было решено "объявить на следующий день, а именно 13 июля, о принятии мер предосторожности...". 13 июля царь утвердил решение Совета министров "О приведении в действие "Положения о подготовительном к войне периоде". То есть, лишь за 5 дней до начала войны, а не за 2 недели, как того требовало реальное осуществление намеченных (поэтапное) мер. Тем самым была предопределена их неэффективность. Ведь все меры можно было (во всяком случае, 1 очередь) осуществить намного раньше. Они не касались вооруженных сил, не были связаны с перемещением войск и внешне были практически незаметны, поэтому не могли дать повода к обвинению России в агрессии, не требовали дополнительных финансовых затрат и в то же время позволили бы без лишней суеты и неизбежной путаницы военным и гражданским властям подготовку к возможной войне. Однако излишняя осторожность, боязнь спровоцировать Германию даже этими сугубо внутренними действиями привели к тому, что у правительства России практически не осталось времени на приведение в действие запланированных мер.
Официально "Положение о подготовительном к войне периоде было введено в действие 14 июля, но потребовались еще сутки, прежде чем гражданские министерства отдали на места соответствующие распоряжения. Так, телеграмма управляющего МПС о немедленном вводе в действие "чрезвычайных мер охраны" была получена управлением Омской железной дороги в 18 часов 30 минут 15 июля. Уже через 3 часа (в 22.00) открылось заседание Особого комитета дороги{7}, приступившего к подготовке распоряжений о реализации мер одновременно 1 и 2 очереди "Положения...". Реально же лишь с вечера 16 июля, то есть менее чем за двое суток до начала войны службы дороги приступили к подготовительным работам по обеспечению мобилизационных перевозок. Штаб корпуса жандармов только 16 июля разослал начальникам жандармских и жандармско-полицейских железнодорожных управлений шифрованные депеши, в которых сообщал о приведении в действие "Положения о подготовительном к войне периоде" и требовал немедленного выполнения предусмотренных этим документом мер борьба со шпионажем. Соответствующие приказы начальников управлений подчиненным им помощникам в уездах и начальникам отделений ЖПУ были отданы лишь на следующий день - 17 июля, а значит, те меры, что были предписаны, стали осуществляться только 18 июля, день до объявления войны{8}.
Таким образом, с момента принятия решения о введении мер по подготовке страны к всеобщей мобилизации 14 июля и реальным началом их осуществления прошло 3-4 дня. На пестах власти приступили к этой работе 17-18 июля. Но именно 18 июля в России и была объявлена всеобщая мобилизация, а на следующий день последовало официальное признание состояния войны с Германией. Значит, фактически антишпионские меры "Положения о подготовительном к войне периоде" своевременно реализованы не были, а стали осуществляться одновременно с проведением всеобщей мобилизации и сосредоточением русских корпусов на западной границе. В этот период меры, предусмотренные "Положением..." уже утратили свой смысл и на смену им пришли законы военного времени. Предусмотренный "Положением..." механизм борьбы со шпионажем был запущен уже после объявления войны, а не в предшествующие ей недели, как планировалось. Например, начальник ЖПУ Сибирской железной дороги полковник Бардин только 20 июля отдал приказ "строго следить как в поездах, так и на станциях за поведением иностранцев и желтолицыми, дабы предупредить их преступные замыслы и шпионаж{9}. И только теперь предписал подчиненным ему начальникам отделений "завести агентуру по цензуре на предмет выяснения шпионажа..."{10}.
Но время было упущено.
Запаздывали все меры. Военная цензура была введена по Высочайшему повелению 20 июля, почти через сутки после объявления о всеобщей мобилизации. Главной целью цензуры, согласно временному положению о военной цензуре", было "недопущение по объявлению мобилизации армии, а также во время войны, оглашения и распространения, между прочим, и путем телеграфных сношений, сведений, могущих повредить военным интересам государства"{11}. Частичная военная цензура по "Временному положению..." заключалась в "просмотре и выемке" телеграмм и прочей телеграфной корреспонденции, подаваемой и принимаемой на узловых железнодорожных станциях. Организация просмотра поданных депеш возлагалась на начальников жандармских железнодорожных управлений, а непосредственное исполнение - на подчиненных им начальников отделений. Изучить всю массу телеграмм жандармские офицеры, которых никто не освобождал от прочих обязанностей, конечно же, не могли. В итоге цензура велась неудовлетворительно, поверхностно. Жандармы полагались на бдительность телеграфистов, которым вменяли в обязанность задерживать все тексты подозрительного содержания.
Именно в тот период, когда шла мобилизация и сосредоточение войск, важно было не позволить противнику определить темпы перевозок войск и главные пункты их сосредоточения. Эти задачи должна была решить агентура противника, которая, отслеживая движение войск по железным дорогам, по телеграфу передавала свои наблюдения резидентам, которые переправляли обобщенные сведения за рубеж, зачастую также телеграфом на заранее условленные адреса в нейтральных странах, поскольку прямая связь между воюющими государствами было прервано с объявлением войны.
Телеграммы подобного рода были шифрованными, причем текст носил внешне вполне безобидный характер (внешне содержание их было вполне безобидным). Понять смысл таких телеграмм, человеку, не знакомому с делом разведки было невозможно. Тем более это неспособны были сделать простые станционные телеграфисты. Не имея представления о способах шифровки информации, почтовый служащий мог принять зашифрованный текст за обычное сообщение коммерсанта своему компаньону о ходе торговых операций, тем более, что проанализировать и осмыслить содержание десятков ими сотен ежедневно передаваемых телеграмм, служащий был не в состоянии.
Военные слишком поздно обратили на это внимание. Начальник ЖПУ Сибирской железной дороги полковник Бардин первую информацию о применяемых австрийцами методах шифровки телеграмм получил спустя месяц после начала войны. Начальник штаба Корпуса жандармов полковник Никольский 18 августа разослав всем жандармским управлениям телеграмму, в которой отмечал: "...установлено, что слово "кавалерия" должно быть заменено именем, начинающимся на букву "К", слово "лошади" - на букву "Л", артиллерия - на букву "А"..., выражение "всех родов оружия" - ...на букву "Г". Например, телеграфная фраза "Мориц болен" означала: "Мобилизация производится". Сведения о числе поездов сообщались агентами при помощи невинного предложения: "Через столько-то часов выезжаю туда-то", в котором число часов обозначало число воинских эшелонов"{12}.
Тремя месяцами позже, 14 ноября 1914 года ГУГШ предупредило начальника штаба Омского военного округа о том" что германские шпионы число перевозимых по железной дороге русских солдат в телеграммах обозначают названием товара: "рубашки", "сапоги" и т.п. Каждое слово коммерческого характера означало один десяток тысяч солдат, а требование приемки означало прибытие войск на станцию, откуда дана телеграмма, просьба о "прекращении присылки" оповещала адресата об уходе войск{13}.
Эта незатейливая маскировка, именно благодаря своей простоте делала практически неуловимыми агентурные донесения в общей массе телеграмм (делала их неотличимыми от тысяч частных телеграмм).
Прежде чем военные и жандармы сумели раскрыть хотя бы часть условных обозначений, используемых разведкой противника, прошли месяцы, в течение которых важные сведения под видом невинных посланий стекались в австрийские и германские разведцентры.
Из-за слишком позднего введения чрезвычайных мер борьбы со шпионажем, русские власти упустили возможность в первые дни мобилизации парализовать действия агентуры противника. Разведслужбы Австро-Венгрии и Германии приступили к проведению широких операций в России как минимум за десять дней до начала всеобщей мобилизации. Так, Австрийский генштаб предусматривал перевод разведывательной службы на военное положение в 3 этапа: первая и вторая стадии увиденном разведки и третья - работа в условиях проведения общей мобилизации. Первая стадия усиленной разведки соответствовала ситуации, когда, образно выражаясь, "на политическом горизонте сгущаются тучи", вторая стадия "политический горизонт закрыт тучами" и третья - "война объявлена, идет общая мобилизация"{14}.
Австро-венгерский генштаб еще 8 июля признал целесообразным приступить к усиленной разведке, то есть на территорию России были направлены партии агентов, которым предстояло вести наблюдение за внутренним положением в империи и информировать о первых признаках и ходе мобилизации. 19 июля разведка Австро-Венгрии вступила во вторую стадию усиления своей деятельности против России. Через пока еще открытую границу спешно переправлялись взрывчатые вещества и дополнительные группы агентов-наблюдателей. Таким образом, если верить М. Ронге, австрийцы начали усиленную разведку против России за 11 дней до объявления ей войны Германией и за 16 дней до вступления в войну Австро-Венгрии{15}.