В Турции в XV–XVI веках множество русских оказывалось против своей воли. Это были пленные, захваченные в ходе войн и набегов и проданные затем в рабство на невольничьих рынках. Мужчины чаще всего становились гребцами на военных галерах. Вечно закованные в цепи, они были лишены возможности бежать. Девушки и молодые женщины с хорошими внешними данными раскупались в гаремы, а те, кто постарше, использовались на сельскохозяйственных работах или как домашняя прислуга.
Если учесть, сколько детей в Османской империи было рождено болгарками, сербками, черногорками, украинками, число тех, кто появились на свет от русских жен и наложниц, были вскормлены русскими кормилицами, воспитаны русскими няньками, возможно, не столь уж значителен. Однако не будет особым преувеличением сказать, что приток славянской крови в течение веков был в Турции величиной постоянной и не мог не сказаться как на облике, так и на менталитете турецкой нации. Даже у султана Селеймана I одной из жен была славянская (предположительно русская) красавица, и именно она стала матерью знаменитого турецкого владыки Селима I.
Босфор в лунную ночь. И.К. Айвазовский. 1874 г.
Острые и частые военные конфликты между Россией и Турцией чередовались с периодами мирного затишья и нормализации отношений. И тогда из Едикуле – семибашенного замка-тюрьмы выпускали находившихся там в заключении русских послов, а купцы, паломники, путешественники, ученые, литераторы, люди искусства из России устремлялись на берега Босфора. В течение XIX века в Турции побывали (некоторые не однажды) художники К.П. Брюллов и И.К. Айвазовский, архитектор Н.Е. Ефимов, востоковед О.И. Сенковский, этнограф и филолог Ю.И. Венелин, врач А.А. Рафалович.
Турецкими впечатлениями навеяны картины Брюллова «Полдень в караван-сарае», «Гавань в Константинополе», «Приход на бал в Смирне», сатирическая композиция «Прогулка султанских жен».
Айвазовский пишет по заказу самого султана десять видов Босфора. Правитель Турции приходит в полный восторг и желает, чтобы художник выполнил для него новые работы. В результате султанский дворец украсили сразу 30 полотен Айвазовского.
В 1830-х годах Стамбул – излюбленный объект путевых записок и очерков русских людей, хорошо владевших пером. Это публицист В.П. Давыдов, дипломат и писатель К.М. Базили, историк и путешественник Н.С. Всеволожский. Такая реклама сделала свое дело, и приток желающих из России посетить древний город еще более увеличился. В середине века в Стамбуле побывали две литературные знаменитости: писатель Н.В. Гоголь и поэт П.А. Вяземский.
Научные и творческие интересы не всегда были доминирующей причиной пребывания в Османской империи гостей из России. Как правило, эти интересы сочетались с личными и общественными побудительными мотивами. Ведь на турецкой территории находились духовные центры православия и очаги славянской культуры. И например, ученый-славист В.И. Григорович предпринимает в середине XIX века трудное и опасное путешествие по европейской Турции лишь с одной целью: изучить язык, фольклор, литературу болгарского народа, который в то время томился под османским игом.
Десять лет русским консулом в разных городах Турции служил Константин Леонтьев – яркий мыслитель и писатель. Его повесть «Из жизни христиан в Турции» (1876) написана столь живо, содержит так много ценных и точных наблюдений, что ее вполне можно включить в круг важнейших источников по истории местной русской диаспоры.
Основной маршрут русских паломников лежал на Афон, но они обязательно молились и в подворье Святого Пантелеймоновского монастыря, и в Андреевском и Ильинском скитах в Стамбуле.
У турок в середине второй половины XIX века заметно возрастает интерес к русской культуре. Их приобщение к русской литературной классике было возможно благодаря высокому мастерству перевода. И здесь достойна упоминания жена казанского городского главы Ольга Лебедева (она же Гюльнар Ханым), которая открыла турецкому читателю Пушкина. Занимаясь переводами с русского на турецкий, она так увлеклась и вошла в материал, что в конце концов стала серьезным востоковедом и надолго переехала в Турцию.
Стамбул. XIX в.
С открытием в турецкой столице в 1894–1895 годах Русского археологического института ученые из России активно участвуют в раскопках на территории Османской империи, и их находки проливают свет на многие ранее неизвестные факты и события византийской истории.
Писатель Иван Бунин настолько изучил Стамбул, который был интересен ему как своеобразный перекресток культур, что знал его не хуже Москвы. От прогулок по древнему городу он получал громадное удовольствие, хотя его стихотворение, написанное в 1905 году, свидетельствует скорее о горечи по утрате былого Константинополя – Царьграда времен величия Византии:
В конце XIX столетия в Турции скапливается довольном много эмигрантов из России. В их числе инженеры, врачи, технические специалисты, а также привлеченные возможностью вступить в регулярную турецкую армию казаки. Еще в 1770-х—1780-х годах Османская империя приняла более 200 тысяч крымских татар. В начале XIX века в Румелии (европейская часть Турции) проживали 275 тысяч татар и ногайцев.
Исламское население России обращало взоры к Турции в силу национальных и религиозных убеждений. Эмиграцию в мусульманскую страну немало правоверных рассматривали как вполне естественный шаг, и царское правительство не чинило им препятствий. Сохранились пофамильные списки российских подданных, получивших паспорта на выезд в Турцию с 1860 года по 1905–1906 годы XX века. Одной из первых больших групп религиозных эмигрантов были 27 тысяч татар. Позднее последовало массовое переселение в Османскую империю карачаевцев, балкарцев, адыгов, осетин, чеченцев. Но основная часть народов Северного Кавказа с присоединением в результате долгой войны к России предпочла остаться на родине. За границей они обычно бывали по коммерческим делам и для того, чтобы навестить родственников, совершить традиционный хадж. Молодежь, особенно среди карачаевцев, при ограниченном доступе в учебные заведения России охотно пользовалась правом учиться за рубежом и чаще всего выбирала Стамбул.
Те переселенцы, которые добровольно приехали в Турцию, по-разному устраивались на новом месте. Около двух тысяч человек (карачаевцы и балкарцы) остались недовольны выделенной им землей и пожелали проследовать дальше, в Сирию, что было им разрешено. Они осели неподалеку от Дамаска и основали там два поселения.
Тяжелые условия жизни в Турции заставили многих кавказцев вернуться назад. По свидетельству публициста Илмаза Невруза, из карачаевцев и балкарцев, расположившихся во внутренних районах Анатолии, половина умерли от жестокой малярии и других инфекционных болезней. «На наших кладбищах, – печально констатирует он, – могил больше, чем живущих в селениях».
Русское зарубежье – это не только старые и новые землячества выходцев из России, но и памятники истории и культуры, музеи, мемориальные доски, названия улиц и площадей. Их далеко не всегда ожидаешь встретить за границей, но они не такая уж редкость, потому что благодарную дань памяти России воздают в разных странах мира. И пожалуй, бесспорный приоритет здесь принадлежит Болгарии, где одних только памятников в знак признательности русским свыше четырехсот, а многие села, улицы, бульвары носят русские имена. Центральное место в этом ряду занимает Александр II – император России, при котором в результате Русско-турецкой войны (1877–1878) Болгария обрела после пятивекового турецкого владычества свободу. Нет в стране города или населенного пункта, где не было бы улиц, названных в честь Царя Освободителя или в честь генералов И.В. Гурко, М. Д. Скобелева, Н.Г. Столетова, М.И. Драгомирова, Э.И. Тотлебена, дипломата, посла России в Стамбуле графа Н.П. Игнатьева, врача Н.И. Пирогова и многих других российских полководцев, государственных и общественных деятелей, внесших вклад в достижение национальной независимости Болгарии.
Когда в 1875 году сербы Боснии и Герцеговины, а вслед за ними и болгары подняли восстание против турок, их борьбу поддержали и в России. В Сербию прибывают более двух тысяч русских добровольцев. Среди них 650 человек – офицеры и около 300 медработников. Они вливаются в ряды сербского ополчения. Возглавляет его опытный русский военачальник генерал Михаил Черняев, а его ближайшими помощниками становятся офицеры Виссарион Комаров и Дмитрий Дохтуров. На нужды сербской армии в России было собрано 50 тысяч рублей – огромная по тем временам сумма.
Село Раковицы Видненской области Болгарии переименовано в Киреево в память о герое-добровольце русском офицере Николае Кирееве, который во главе болгарского легиона летом 1876 года одержал победу над турецким отрядом. Это был первый успех на южнославянском театре военных действий над сильным противником, что вызвало всеобщее воодушевление и дальнейший подъем освободительной борьбы на Балканах. Вскоре из-за трусости сербского командира Цветковича, позорно бежавшего с поля боя, Киреев, оставленный на произвол судьбы с горсткой смельчаков, погиб. Однако своим бесстрашием он обрел вечную славу и бессмертие.
Султанская Турция беспощадно подавляла очаги сопротивления своему господству на Балканах. С особой жестокостью карательные силы османов расправились с болгарским восстанием, что вызвало гневный протест и сочувствие в славянском мире. В России был организован сбор пожертвований, а приток добровольцев возрос с четырех до семи тысяч и продолжал с каждым днем увеличиваться. В конце концов на вербовочных пунктах начали принимать заявления лишь у лиц, имевших военную подготовку.
Узы славянского братства и общей веры были скреплены братством по оружию и совместно пролитой кровью. Русские солдаты, офицеры, врачи, медсестры находились рядом с болгарами на поле боя, а с началом Русско-турецкой войны на русскую армию легла основная тяжесть сражений с жестоким неприятелем.
Во время войны на Балканах русские люди считали своим долгом и делом чести оказывать братьям-славянам всяческую помощь. Государь император Александр II лично выехал на театр военных действий, чтобы своим присутствием воодушевить сражающуюся с турками армию, а его сын и наследник престола (будущий император Александр III) с доблестью и успешно командовал отдельным отрядом из двух крупных армейских корпусов.
Солидарность с болгарами, поддержка их праведной борьбы принимали в России разные формы. По зову сердца на Балканы отправляются не только военные или врачи, но и инженеры, ученые, коммерсанты, служащие, чиновники, творческая интеллигенция. Общественное мнение той поры удивительно единодушно: если ты патриот России, значит, твое место на Балканах.
Горячий порыв быть чем-то полезным, внести свой вклад в освобождение православной страны от турецкого рабства охватывают десятки тысяч россиян. Артисты безвозмездно выступают на сцене и дают концерты, профессора читают публичные лекции, а вырученные средства вместе с многочисленными пожертвованиями людей разных званий и состояний поступают на военные нужды. В борющуюся и истекающую кровью Болгарию устремляются писатели Глеб Успенский и Всеволод Гаршин, художники Василий Поленов, Василий Верещагин, Константин Маковский. Но больше всего из людей мирных профессий востребованы медики. Особенно острая нужда была в хирургах.
В 1877 году в Болгарию прибывает знаменитый врач, известный всему миру Николай Пирогов. Про него говорили, что от творит чудеса и способен оживить мертвого. Национальный герой и объединитель Италии Джузеппе Гарибальди был обязан ему жизнью. Лучшие медицинские светила Европы оказались бессильны определить, где находится пуля в теле раненого лидера итальянской революции, и лишь приглашенный Пирогов сумел не только ее найти и извлечь, но и в короткий срок поставить легендарного итальянца на ноги.
Николай Пирогов был известен всему миру.
Про него говорили, что от творит чудеса и способен оживить мертвого
И вот прославленный русский хирург, которому уже 67 лет, приступает к организации в Болгарии медицинской службы: во фронтовых условиях работает во временных госпиталях и полевых лазаретах, лично проводит операции и занимается лечением русских и болгарских воинов. Позднее он опубликует классический труд «Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии и в тылу действующей армии в 1877–1878 годах». В этой книге великий врач обобщит большой практический опыт, приобретенный им на Балканах.
В Болгарии установлено 30 памятных монументов Н.И. Пирогову, а барельеф с его скульптурным портретом украшает фасад больницы скорой помощи в Софии, носящей имя замечательного хирурга.
Осенью 1876 года болгарский поэт Иван Вазов написал такие строки:
Русских здесь не воспринимали как иностранцев, чужаков, сторонних наблюдателей. Они были своими, и их встречали как «братушек» и посланцев доброй воли. Те в свою очередь тоже чувствовали себя в этой православной стране почти как дома. Десятки ветеранов русской армии остались в Болгарии после 1878 года и в большинстве своем не жалели: нормально устроили личную жизнь, обзавелись хозяйством, нашли себе дело по душе.
Отношения между Московией и Великой Поднебесной империей – Китаем завязались в начале XVII века. В мае 1618 года из сибирского города Томска пустилась в дальний путь экспедиция во главе с Иваном Петелиным, Андреем Мундовым и Петром Кизиловым. Все трое – ни дипломаты, ни ученые, а казаки, то есть военные люди, которые несли охрану границ, участвовали в походах в составе царских ратей, а также по поручению центральной или местной власти часто отправлялись в качестве разведчиков-первопроходцев в путешествия к неведомым землям.
После пяти месяцев трудного и опасного пути через горные районы Монголии и обширные пустынные равнины самого Китая экспедиция достигла Пекина.
Казачье посольство пробыло в Поднебесной почти всю осень и вернулось в Россию с грамотой от китайского императора, которую никто не мог прочесть, так как китайские иероглифы были для московитов тайной за семью печатями. И лишь шестьдесят лет спустя выяснилось, что владыка Поднебесной желал видеть при своем дворе русских оружейных мастеров и переданная послам его бумага содержала соответствующее приглашение.
В 1641–1642 годах казак Емельян Вершинин сам по себе, как частное лицо и по собственной инициативе, ездил с товарами в китайский город Синин. Все хорошо распродал и вернулся не только с барышом (прибылью), но и с письменным предложением китайской стороны продолжить коммерческие контакты, которое, впрочем, тоже долго оставалось без перевода.
Храм Неба – символ Пекина
Первая русская дипломатическая миссия с целью установления официальных отношений между соседними странами была возложена царем Алексеем Михайловичем в 1654 году на опытного в посольских делах человека Федора Байкова. Однако русская и китайская дипломатии не нашли общего языка, и гость из Московии фактически вернулся ни с чем. Неудача постигла и следующего русского посла Николая Спафария. В 1676 году он был выслан из Пекина, ничего не добившись.
И только в 1729 году договор, урегулировавший отношения между Российской и Китайской империями, был наконец заключен.
Немалую роль в сближении двух стран сыграли русские поселенцы, в 1685 году оказавшиеся в Поднебесной то ли по своей воле, то ли в качестве пленных. Это была группа из 45 человек, включая казака-землепроходца Григория Мыльникова, священника Максима Леонтьева, около трех десятков мужчин, а также нескольких женщин и детей. По одной версии, они сами пожелали принять китайское подданство, по другой же – их насильно препроводили в Пекин, где по приказу императора Канси они были обеспечены всем необходимым.
Демонстрация заботы о сорока пяти русских со стороны императора фактически означала, что он берет их под свою защиту и признает своими гостями. Благодаря этому чужестранцы попали в привилегированное положение, на которое могли рассчитывать далеко не все инородцы. В северо-восточной части китайской столицы им были выделены участок земли, кладбище, а также предоставлен буддийский молельный дом.
Оценив веротерпимость китайцев, русские тотчас ею воспользовались, и вскоре стараниями проповедника Святого Евангелия в Китайском царстве отца Максима там, где еще недавно отправляли буддийский культ, была устроена православная церковь, посвященная Николаю Чудотворцу.
Так было положено начало русской православной миссии в Пекине, которая сыграла большую роль в укреплении российско-китайских отношений. Позднее в столице Поднебесной будет построен и освещен храм в честь Софии, Премудрости Божией.
До сих пор в Книге рекордов Гиннесса территория русской православной миссии в Пекине значится как самое большое в мире посольство.
В течение 14 лет (1807–1820) миссию возглавлял отец Иакинф, известный по мирскому имени как Никита Яковлевич Бичурин. Его заслуженно признают отцом российского китаеведения. Он создатель первой китайской грамматики на русском языке, составитель большого китайско-русского словаря в девяти томах, автор капитального страноведческого труда «Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение» и многих других сочинений.
В Китае отец Иакинф вел себя не как глава церковной миссии и даже не как духовное лицо, а как светский человек. Гораздо больше времени, чем проповедям, он уделял посещению театров, переодевшись в китайский костюм, ходил по базарам, лавочкам, где только можно общался в целях совершенствования разговорного языка с местным населением и всем этим навлек на себя недовольство отцов церкви. Он был отозван в Россию и за упущения по службе лишен сана архимандрита.
На родину в 1821 году Бичурин возвращался с огромным количеством собранных материалов. Только одних книг он вез 400 пудов (6 тонн 400 килограммов), и для транспортировки этого тяжелого груза понадобился караван из пятнадцати верблюдов.
Н.Я. Бичурин много сделал для преодоления взаимонепонимания русских и китайцев, в устранении этнокультурного барьера, препятствующего познанию друг друга. Преемником отца Иакинфа и активным продолжателем его начинаний в Китае стал служивший в русской духовной миссии в Пекине В.П. Васильев.
Тем самым в конце XIX – начале XX века была подготовлена почва для развития равносторонних связей обеих империй. Между ними выстраиваются отношения естественных союзников, которые объединены политическими и хозяйственными интересами, совместным трудом в бурно развивающемся Дальневосточном регионе и растущими год от года взаимными волнами эмиграции.
Кстати, если вернуться в XVIII столетие, то небезынтересно вспомнить следующий факт. Со вхождением в состав России в 1771 году Калмыцкого ханства примерно 200 тысяч калмыков покинули свои степи и совершили дальний переход в Джунгарию – Джунгарскую равнину на северо-западе Китая, между горами Алтая и Восточного Тянь-Шаня, и их расселение там не встретило препятствий.
Русский путь в Японию пролегал через ее «северное окно» – остров Хоккайдо. Сибирские казаки появились здесь в XVII веке, примериваясь найти подходящие места для поселений. Но пограничный отряд княжества Мацумаэ тут же встал на защиту феодальных интересов своего даймё (большого землевладельца), и после нескольких вооруженных стычек сибиряки покинули остров.
До середины XIX столетия Япония была закрытой для иностранцев страной. Русские купцы время от времени проникали туда для торговли, но лишь в 1859 году они могли это делать вполне легально. Основной поток товаров из России и в Россию проходил через крупный международный порт Хакодатэ на Хоккайдо, где находились русское консульство, морской госпиталь и православная церковь.
В Хакодатэ началось и подвижническое служение православного миссионера отца Николая Японского (настоящее имя Иван Дмитриевич Касаткин). Он родился под Смоленском, закончил духовное училище, семинарию и академию и в 1860 году сам вызвался в качестве настоятеля церкви отправиться в Японию.
Спустя десять лет стараниями отца Николая в Токио была открыта русская духовная миссия.
Епископ Николай выучил японский язык, глубоко вошел в культуру и обычаи страны, в то же время и сам лично привлекая русских помощников, много рассказывал своей все увеличивающейся японской пастве о России.
Его и без того высокий авторитет возрос еще больше, когда в мае 1891 года он заступился за самурая, совершившего покушение на находившегося с визитом в Японии наследника российского престола Николая Александровича (будущего Николая II). Епископ убедил цесаревича проявить милосердие и великодушие – простить виновного, и тот внял этому совету.
Во время начавшейся войны России с Японией 1904–1905 годов отец Николай был единственным из русских подданных, кто остался в Стране восходящего солнца. Он стал центральной фигурой, на которую легла забота о 73 тысячах русских военнопленных.
Они были размещены в 29 лагерях и содержались в соответствии с существующими международными правилами. Японская сторона достойно обеспечила их жизнь и быт, наладив медицинское обслуживание, оборудовав для больных и раненых специальные госпитали, предоставив хорошее питание и нормальные условия содержания для столь большой массы людей. Было предусмотрено отправление христианского религиозного культа и даже уделено внимание досугу пленных. Для них устраивали экскурсии, организовывали концерты самодеятельных хоров и оркестров. «Мы часто потом говорили об этих русских, – писал в своих воспоминаниях житель предместья Токио, где находился один из лагерей для военнопленных. – Они были веселые, рослые и громко пели во время работы».
Гуманное отношение к захваченному противнику было не в японских традициях, и проявленные властями и местным населением человечность и сострадание – это не только демонстрация миру цивилизованности, но отчасти и результат неустанных усилий отца Николая, который, как мог, защищал интересы соотечественников.
Миссионер отец Николай Японский (Иван Дмитриевич Касаткин)
Епископ Николай обратил в православную веру 34 тысячи 110 японцев, оставил после себя множество учеников, заложил основы православной церкви в Японии. Почитание, которым он был окружен, нетипично для иностранца. Когда престарелый подвижник умер, сам император Мэйдзи прислал на похороны святителя венок и разрешил погребение его праха в пределах Токио, чем подчеркивалось, какой высокой чести удостоился покойный из уважения к его заслугам.
Из Византии на Русь некогда попало литературное произведение XII века «Сказание об Индийском царстве». С него, пожалуй, и начинает складываться фантастический образ чудесной страны, которая велика, сильна, богата и обильна.
Интерес русских к Индии, собирание сведений о ней в течение столетий объясняется осознанием ее культурной близости и сходным строем духовной жизни. И автор первого сочинения о путешествии в эту страну купец из Твери Афанасий Никитин обращает внимание на то, что в вере, обычаях, взаимоотношениях индийцев много совпадений с христианскими идеалами. Для вдумчивого и наблюдательного Никитина Индия не совсем чужая страна. Она даже предстает отчасти знакомой. Он видит в ней примерно то, что ожидал, к чему его готовили легендарные рассказы. В результате Индийское царство для русского купца ни нечто инородное и иностранное, а в заметной мере напоминающее свое, российское, следовательно, доступное пониманию православного человека.
В XVII–XVIII веках стабильные и систематические отношения между Россией и Индией не налаживаются, хотя присутствуют более или менее регулярные торговый обмен и дипломатический диалог. Информацию об этом поместил в 1841 году в научно-литературном журнале «Московитянин» писатель А.Ф. Малиновский, озаглавив ее «Известия об отправлении в Индию российских посланников, гонцов и купчин с товарами…». Он ограничился данными с 1469 по 1751 год, почему-то не обратившись к более поздним. А между тем они тоже примечательны, подтверждением чему может, например, послужить поразительная судьба Герасима Лебедева.
Он родился в 1749 году в Ярославле в семье священника. С детства его более всего привлекали музыка и дальние страны. Оба увлечения закончились тем, что он одновременно стал музыкантом и путешественником. Оказавшись в 1785 году в Индии, Лебедев провел там двенадцать лет, изучил санскрит и другие языки народов этой страны, с успехом исполнял на виолончели европейскую и национальную индийскую музыку, ставил спектакли и даже создал в Калькутте первый в стране драматический театр, где играли профессиональные актеры, были декорации и музыкальное сопровождение. Он настолько освоил язык, вошел в жизнь Индии, вписался в ее обычаи и традиции, что к его услугам обращались даже английские индологи – ученые специалисты. Лебедев и сам со временем стал автором ряда научных работ, написал индийскую грамматику, наладил типографию с бенгальским наборным шрифтом, опубликовал труд об экономике, географии и культуре Индии «Беспристрастное созерцание…» (полное название не приводится, так как слишком длинное). А еще он занимался литературными переводами на русский бенгальской поэзии, исследовал религиозно-философскую основу индийской арифметики, вникал в тайны древней космографии, и нет ничего удивительного, что в XX веке об этом замечательном человеке были написаны два исторических романа.
Лебедев, по его собственным словам, изучал Индию, чтобы сблизить с ней свою родину, свой народ, и он достиг своей цели.
А вот еще одна необыкновенная биография. В 1826 году журнал «Северный архив» публикует «Необыкновенные похождения и путешествия русского крестьянина Д.И. Цикулина… с 1808 по 1821 год, им описанные».
Среди заморских стран, где как по своей, так и не по своей воле более двенадцати лет пробыл Цикулин, была и Индия. Крестьянин-путешественник не скрывает в своих записках, что ни щедрые дары природы, ни приветливость местных жителей, ни торговые интересы не заставили его здесь задержаться. Воспользовавшись первым же удобным случаем, он кружным путем (через Колумбию и Англию) вернулся на родину. Интересно, что в Бомбее Цикулин нашел соотечественников. В его судьбе приняла участие семья петербургского медика Грифса. Она-то и помогла ему выбраться из Южной Азии.
В отличие от Цикулина князь Алексей Салтыков отправился в Индию вполне сознательно, чтобы изучить эту удивительную страну изнутри, а поскольку всерьез увлекался живописью, то и сделать зарисовки. Ему и без того сопутствовала репутация человека эксцентричного и непредсказуемого. Теперь же этот аристократ и вовсе слывет русским Чайльд Гарольдом, пилигримом, одержимым болезненной страстью к перемене мест.
«Письма из Индии» А.Д. Салтыкова были адресованы родным и друзьям и не предназначались для печати. Он дважды (1841–1843 и 1845–1846) путешествовал по стране, причем в основном восседая в палантине, который несли носильщики. Важным господином князь себя не чувствовал – просто другого способа передвижения для иностранца не было. К тому же уставшие кули время от времени не удерживали и роняли носилки, и Салтыков оказывался на земле, о чем пишет без всякой досады и с юмором. Полное собрание его дорожных писем составило целых три тома. Предельно честные, доверительные, подкупавшие свежестью и непосредственностью впечатлений, они не могли не быть опубликованы и вызвали у читателей бурный восторг, тем более что автор сопроводил их собственными гравюрами и акварелями.
В Индии он нашел себя, открыл смысл жизни. Она оказалась страной его мечты. Не случайно к нему прочно приклеилось прозвище Индеец. Индейцами тогда называли и американских краснокожих, и индусов, а более правильный этноним «индиец» найдет употребление лишь позднее.
Каждая страна хранит столько мифов, сколько о ней складывают. Для русского князя Индия стала ключом к тайне, источником истины и преображения. Однако, не отрицая ее загадочности, он любит в ней прежде всего не мистическое, а земное и считает, что она придумана богами как воплощение теплоты и наполненности жизнью.
Путевые записки А.Д. Салтыкова издавались неоднократно и до сих пор не потеряли своего научного значения.
Литератор Александр Ротчев заинтересовался Индией, когда еще находился в качестве правителя канцелярии селения Росс в Америке. В 1844 году по возвращении в Петербург он публикует в журнале «Отечественные записки» не только очерк о новом Эльдорадо в Калифорнии, но и два аналитических обзора, посвященных положению дел на полуострове Индостан в связи с деятельностью английской Ост-Индской компании.
Возможность лично побывать в Индии выдалась у А.Г. Ротчева в 1852 году, когда он предпринял большое путешествие по странам и континентам. Тогда он и осуществил давнее намерение и по заранее намеченному маршруту продвигался по стране от Дели через Аллахабад к Калькутте. Им был собран богатый материал для будущей книги «Правда об Англии и сказание о расширении владений ее во всех частях света». Описание нравов, обычаев и памятников страны, сведения об освещенной индуизмом общинно-кастовой структуре в этой работе лишь фон, поскольку главное внимание уделено резкой критике британской колониальной системы, превратившей Индию в источник сырья и рынок сбыта английских товаров.
Присутствие России в Индии во второй половине XIX века минимально, но к ней обращены взоры и помыслы многих русских, которые симпатизируют индусам и выражают солидарность в их борьбе с английскими колонизаторами. Эта поддержка издалека не остается незамеченной и принимается с благодарностью. К тому же среди русских есть люди, которые непременно хотят не на расстоянии, а непосредственно на месте понять, каков он, индийский мир, чем наполнена жизнь людей, какие священные истины определяют их поведение и поступки.
Для известного художника Василия Верещагина вопрос, приезжать или не приезжать на берега Инда и Ганга, даже не стоял. Погружение в Индию он считал для себя совершенно обязательным. Его реально волнует национально-освободительное движение в главной колонии Великобритании, и верный своему принципу видеть все своими глазами, прежде чем отображать на холсте, он в поисках живых впечатлений путешествует по Индии в 1874–1876 и 1882–1883 годах. Верещагин задумал серию картин, посвященных истории захвата Индии англичанами, и сделал более 150 этюдов. На них буддийский храм в Дарджилинге, ледник на дороге из Кашмира в Ладак, яркие человеческие типажи, колоритная национальная одежда. Позднее на их основе он напишет несколько картин на индийскую тему: «Процессия английских и туземных властей в Джейпуре», «Подавление индийского восстания англичанами», «Мавзолей Тадж-Махал в Агре» и другие.
Мавзолей Тадж-Махал в Агре. Василий Верещагин
Если в нашем мире есть чудеса, то найдутся те, кто попытается их толковать и использовать. Писательница и теософ Елена Блаватская в этом вполне преуспела. Была ли она истинной искательницей мудрости или ловкой авантюристкой – вопрос открытый. Ее называли колдуньей, медиумом Востока, пророчицей, постигавшей будущее, восхваляли и разоблачали. Индии она отдала не только несколько лет своей жизни (1852–1854, 1856 и 1878–1885), но и связала именно с этой страной воплощение своей заветной мечты – сблизить культуры Запада и Востока. Под влиянием индийской философии она основала в 1875 году в Нью-Йорке, а в 1882 году в Адьаре, близ Мадраса, Теософическое общество. Ее «Письма из пещер и дебрей Индостана» печатались в газете «Московские ведомости» и в приложении к журналу «Русский вестник». Она стала проводником получившего широкое признание, хотя и далеко не бесспорного, духовно-мистического движения, базовые истоки которого нашла в древних текстах, знаках и символах Индии.
В древнюю и таинственную страну вслед за Блаватской отправились ее почитатели и последователи из России, тем более что с 1900 года в Бомбее открылось русское генеральное консульство, через которое можно было урегулировать пребывание русских в этой английской колонии.
Не без влияния Елены Блаватской увлекся философской мыслью и священными истинами Востока другой большой русский друг Индии – живописец, археолог, путешественник, писатель Николай Рерих. С середины 1905 года индийские мотивы прочно занимают видное место в его творчестве, а 18 лет спустя он с семьей ступает на индийскую землю, с которой в дальнейшем свяжет всю свою жизнь.
(Укрепленный поселок (форт) русских колонистов Росс на берегу залива Бадего в Северной Калифорнии стал в первой половине XIX века важным опорным пунктом Российско-Американской компании. К этому времени русские владения в Новом Свете были довольно велики. Они занимали на северо-западе обширные пространства Аляски, а на западном берегу материка доходили до места, где теперь находится Сан-Франциско. Кстати, в этом городе, расположенном на холмистом полуострове на побережье Тихого океана, и сейчас живут потомки тех русских семей, которые поселились там 200 лет назад.
Комендант форта Росс И.А. Кусков, видя, что российское правительство от американских дел самоустранилось и никакой практической помощи не оказывает, решил своими силами обустраивать новое поселение. Благоприятная почва и теплый климат (восемь месяцев в году всегда чистое, безоблачное небо) позволяли успешно использовать землю под пашни, огороды, фермы. Проявил себя Кусков и как хороший дипломат: договорился с властями Новой Испании (Мексики), под чью юрисдикцию подпадала Верхняя Калифорния, о взаимной торговле.
В течение тридцати с лишним лет (1812–1842) форт Росс оставался надежной базой Российско-Американской компании, но удерживать его и далее в условиях накалившейся внешней обстановки, когда соседняя Мексика ультимативно требовала ликвидировать русское селение и крепость, было небезопасно. Компания сочла за лучшее продать форт Росс мексиканскому гражданину швейцарского происхождения Джону Суттеру за 300 тысяч пиастров.
Форт Росс в 1828 г.
О форте Росс в США сейчас напоминает федеральный музей на месте прежнего селения. Памятники того времени – отдельные служебные постройки, стены, башни и церковь. Все это сохранено и заботливо сберегается, а российский флаг над уцелевшим домом коменданта форта развевается, как много лет назад.
Русская Америка и после потери райского уголка на морском побережье Калифорнии продолжала существовать. Ее столицей был Новоархангельск – город, основанный в 1788 году главным правителем русских поселений в Новом Свете А.А. Барановым на одном из островов архипелага близ Аляски.
В этих широтах занятия сельским хозяйством в силу природных условий не шли ни в какое сравнение с теми, что были в Калифорнии. Около форта Росс развивалось не только пашенное земледелие, но и скотоводство. Пшеницу, рожь, ячмень, гречиху, горох, фасоль, кукурузу, лен, табак, растительное масло, горчицу Русская Америка получала преимущественно из форта Росс. Оттуда же поставлялись солонина и сливочное масло. После 1842 года вопросы продовольственного снабжения русских колонистов приходилось решать путем привоза провианта из материковой России и за счет закупок в Мексике.
Хозяйственная деятельность на крайне отдаленном от основной территории полуострове и прилегающих островах оказалась чрезвычайно убыточной. Российско-Американская компания не располагала необходимыми средствами для эксплуатации природных богатств Аляски и к тому же сталкивалась здесь с экспансией со стороны Великобритании. Во время Крымской войны (1853–1856) англо-французская эскадра преследовала цель вторжения в пределы Русской Америки, но не достигла успеха и вынуждена была прекратить боевые действия.
В 1867 году Российско-Американская компания была ликвидирована ввиду продажи Соединенным Штатам российских владений (Аляска и Алеутские острова) в Северной Америке за 11 миллионов рублей, или 7 миллионов 200 тысяч долларов. Этой акцией дипломатия императора Александра II решала не столько экономические, сколько политические задачи – укрепить в сложной международной обстановке отношения с США.
Не все русские колонисты приняли решение вернуться в Россию. Некоторые остались. Их потомки до сих пор живут на американской земле. Новоархангельск с 1867 года переименован в Ситку, но следы русского пребывания все же сохранились в названиях ряда населенных пунктов. Существует (с 1840 года) Алеутская епархия Русской православной церкви. На Аляске есть русские храмы. Один из них – церковь Вознесения Господня в Уналашке под Анкориджем.
В Анкоридже и Фэрбенксе сегодня немало желающих изучать русский язык, да и всплеск интереса к России и ее культуре, похоже, не модное поветрие, не одномоментное явление, а показатель устойчивой тенденции. Американцы Аляски хотят лучше узнать русскую страницу своей истории.
Вероятно, не будет ошибкой взять за точку отсчета в освоении русскими южноамериканского континента лето 1763 года, когда мичман Никифор Полубояринов ступил на бразильскую землю, высадившись на берег в местечке Себастьян в устье реки Рио-де-Жанейро.
Естественно, что именно русские моряки опередили всех прочих соотечественников, и пребывание Полубояринова относится к самым ранним посещениям россиянами четвертого по величине материка земного шара.
На побывавших в XVIII веке в юго-западной части Северной, в Центральной и Южной Америке первых русских наиболее сильное впечатление произвели ни жаркие степи Пампы, ни Мексика, ни Бразилия, а так называемые сахарные острова: Гаити, Куба, Мартиника, Пуэрто-Рико, Сен-Томас.
Трудно понять, что искал в этом далеком и экзотическом уголке планеты, известном тогда как Вест-Индия, купеческий сын Федор Каржавин. Владея более чем десятью языками, он отправляется странствовать, и его долгое путешествие фактически выливается в эмиграцию. Три года он проводит в Западной Европе, затем перебирается в Новый Свет, но по-настоящему находит место под солнцем на островах Карибского моря, где живет с некоторыми перерывами свыше десяти лет.
Он пытался заниматься коммерцией, работал переводчиком, служил аптекарем, медиком, совмещал географическое описание увиденного с литературным сочинительством, вел дневник, куда заносил свои впечатления и наблюдения.
Физическая карта Мексики
По собственному признанию, почти тринадцать лет он провел вне отечества и двенадцать из них «в разных областях как холодной, так и теплой Америки…».
В скитаниях по белу свету Каржавин испытал много превратностей судьбы и нигде так и не смог обрести желанного покоя, однако на Карибах чувствовал себя, по его словам, необыкновенно хорошо благодаря гостеприимству и радушию живущих там простодушных народов, принимающих всех странников с обожанием.
Примерно тогда же (1780-е годы) другой русский купец Василий Банщиков против своей воли попал на Виргинские острова. Его обманом заманили на отплывающий в Америку датский корабль. Он был определен в солдаты, а потом приставлен к «черной работе». Впоследствии, благополучно вернувшись на родину, Банщиков изложил свои приключения и злоключения в книге воспоминаний.
В Мексику торговые интересы Российско-Американской компании привели русских еще в последние десятилетия XVIII века. В следующем столетии отношения Русской Америки с этой страной перерастают из эпизодических в довольно регулярные.
Инициатором сближения с Мексикой был губернатор российских владений в Америке барон Фердинанд Врангель. В 1833 году он предпринял в качестве должностного лица путешествие по Мексике, целью которого было наметить пути активизации дальнейшего экономического сотрудничества между русской и мексиканской сторонами. Его опубликованный «Дневник» свидетельствует о том, что он собирался направить в практическое русло решение вопроса об официальном утверждении за Россией форта Росс и некотором расширении прилегающей к нему территории для размещения новых русских колонистов.
От Великих американских озер до мыса Горн пролегал в середине 1830-х годов маршрут русского путешественника Платона Чихачева. Он побывал в Канаде, США, Мексике, Эквадоре, Перу, Чили. Это потребовало от него немалой выносливости и сноровки, особенно когда ему пришлось, не обладая навыками альпиниста, пробираться через Кордильеры и Анды. Далее он с запада на восток пересек Аргентину, преодолев дикие пампасы.
Чихачев, конечно, никак не предполагал, что Россия свернет свое присутствие в Америке. Он, напротив, рассчитывал на приток туда, и в первую очередь на юг континента, созидательных русских сил. Впрочем, этот покоритель Кордильер не так уж и ошибся. Ведь через несколько десятилетий к концу XIX – началу XX века из России начнется массовая трудовая эмиграция, которая охватит не только Северную и Южную Америку, но достигнет даже Австралии и Новой Зеландии.
В Аргентине сегодня не один десяток православных церквей. И в столице страны Буэнос-Айресе их несколько. Правда, действующих всего четыре.
Примечательна церковь Покрова Святой Богородицы в поселке Трес-Капанес в северной провинции Мисьонес. Она, во-первых, относится к числу старейших (построена и освещена в 1904 году) православных храмов в Аргентине, а во-вторых, знаменита колоколом, который был доставлен прихожанам в дар от самого российского императора Николая II.
Русские поселки, основанные, как правило, в первые десятилетия XX столетия, в Латинской Америке не редкость. Так, Парагвай русские крестьяне-переселенцы начали обживать с XIX века, и русская колония играла заметную роль в жизни страны.
Свято-Троицкая церковь в г. Буэнос-Айресе
Поселок выходцев из России сохранился в долине реки Гуаделупе в Мексике. Начало ему положили в 1906 году так называемые молокане – приверженцы религиозной секты, которые образно именуют свое учение «чистым молоком духовным».
Потомков русских поселенцев можно встретить в департаментах Рю-Негро и Сан-Хавьер в Уругвае и в парагвайской провинции Чако. Русские семьи с уже столетней историей пребывания в стране есть в Чили и Эквадоре, Перу и Бразилии.
В Венесуэле хорошо знают и чтут живописца Николая (Николаса) Фердинандова. Этого великолепного мастера акварели и декоратора, автора прекрасных ювелирных изделий венесуэльцы едва ли не считают своим национальным художником. Он прожил в Венесуэле девять лет с 1916 по 1925 год, обрел здесь творческий подъем и нашел семейное счастье. Преждевременная смерть от воспаления легких не дала раскрыться его таланту в полную силу. Он умер, когда ему не было и сорока.
Работы Н.А. Фердинандова представлены в столичном национальном музее и других художественных музеях страны. Он оказал значительное влияние на венесуэльскую школу живописи, его квартира-студия в Каракасе стала салоном, притягивавшим молодых художников. И знаменитый впоследствии Армандо Реверон, которого называли в XX веке первой кистью Венесуэлы, признавал, как много ему дали дружба и профессиональные уроки русского мастера.
К началу XX века Северная и Южная Америка стягивают наибольшие потоки эмиграции из России. Попытки царских властей остановить утечку рабочей силы из страны путем создания искусственных преград ничего не дают. Ни умышленное затягивание в решении вопроса, ни усложнение бюрократических формальностей, ни высокая стоимость расходов на дорогу не сбивают волну желающих отправиться на постоянное место жительства за океан. Правда, препятствия, которые строят чиновники отъезжающим, все же дают результат: из-за трудностей с легальной активизируется нелегальная эмиграция.
До объявления в 1905 году свободы вероисповедания велик был отток из России старообрядцев и униатов (приверженцев унии – объединения христиан одного или нескольких толков при главенстве католицизма), а также различных сектантов – духоборов, молокан и др. Фактически это было движение протеста, ответ на политику российской власти и официальной церкви насильственно обратить придерживающихся иных религиозных или конфессиональных убеждений и упорствующих этим православию.
Значительная часть старообрядцев, переселившихся в Новый Свет, осела в США (штаты Пенсильвания, Калифорния, Нью-Джерси, Мичиган и др.).
В общей сложности с 1891 по 1900 год в США эмигрировали из России 444 тысяч человек, или 57,8 процента от числа всех выехавших за рубеж в это время.
Другой принимающей практически без ограничений переселенцев из Российской империи североамериканской страной была Канада. За то же десятилетие туда переехало 23 тысячи человек (3,5 процента от общего количества эмигрантов). Здесь нашли убежище довольно много людей, покинувших родину по религиозным мотивам. Так, в 1894–1899 годах около 8 тысяч новопоселенцев, согласившихся жить в неосвоенных районах провинции Саскачеван, были духоборами, или «борцами за дух». Под духом они понимали совесть и нравственность, считали человека «живым храмом» и не признавали устоявшихся обрядов.
С 1900 по 1913 год Канада пополнилась еще 188 тысячами эмигрантов из России.
По одному из заслуживающих доверия свидетельств, русские в Канаде в подавляющем большинстве составляли отбросы Российской империи – бывшие преступники, дезертиры, маргиналы. Хоть они и звались русскими, на самом деле были в основном украинцами, поляками, литовцами, латышами, евреями, прибалтийскими и поволжскими немцами. К настоящим же русским относились преимущественно духоборы, которые жили колониями, не растворялись в общей разноязычной массе эмиграции и сохраняли свое национальное лицо.
Батумский порт. Лев Лагорио. 1881 г. Оренбургский областной музей изобразительных искусств.
Отсюда духоборы отправлялись через Атлантику в 1898 и 1899 гг.
Признанным лидером переселившихся в Канаду из России духоборов был Петр Васильевич Веригин, находившийся под большим влиянием учения Л.Н. Толстого о непротивлении злу насилием. Сначала он состоял в переписке с писателем, а потом и познакомился с ним лично.
Третье и четвертые места среди американских стран, предоставивших в первое десятилетие XX века свое гостеприимство эмигрантам из России, поделили Аргентина и Бразилия, куда прибыло соответственно 10 и 9 тысяч переселенцев.
И шесть тысяч человек (0,9 процента от общей массы) рассеялось по нескольким южноамериканским странам (Парагвай, Уругвай, Чили, Венесуэла, Боливия и др.).
Тяжесть и длительность воинской службы в России были одной из причин бегства за границу солдат и матросов. Это началось еще при Петре I, когда набор в армию по рекрутской повинности фактически до старости лишал человека права принадлежать самому себе и распоряжаться своей жизнью. Сокращение срока службы с конца XVIII века до 25, а с 1834 года – до 20 лет все равно проблемы не решало, поскольку солдатчина слишком сильно и надолго привязывала огромную массу мужчин в их лучшие годы к армии. Иные, чтобы покончить с ненавистным военным рабством, решались на дезертирство. Осуществить задуманное было непросто и очень рискованно, и те немногие случаи успешного бегства, которые известны, как правило, происходили во время пребывания сотен тысяч солдат и матросов за пределами родной страны. Далее путь человека, самовольно покинувшего свой полк или флотский экипаж, обычно лежал туда, где, по его разумению, он сможет так спрятаться, что его никогда не отыщут. Таким надежным местом, в частности, представлялась Южная Африка. Здесь находили спасительное убежище не только беглые солдаты и матросы, но и ссыльные, люди с темным прошлым, бывшие не в ладах с законом. Они жили под вымышленными именами, придумывали себе правдоподобные биографии, но не раз бывали разоблачены своими соотечественниками. Ведь с начала XIX века путешествия русских в Африку учащаются, и в записках их участников отражены встречи со странными белыми людьми, не знавшими европейских языков, державших себя скованно и не умеющими утаить, что понимают по-русски.
Конечно, этих несчастных можно понять. Они боялись насильственного возвращения на родину и сурового наказания (каторга), которое их ждет. Рассказывая о себе, они путались, сочиняли небылицы, как мнимый француз Ганц-Рус, поселившийся недалеко от Кейптауна и торговавший всем понемногу из съестного – от огородной зелени и картофеля до фруктов, изюма и птицы. Потом выяснилось, что он никакой не Ганц-Рус, а уроженец Нижнего Новгорода Иван Сезиомов. Правда, больше он откровенничать не стал, не без оснований опасаясь за свою судьбу.
Похожий случай приводит в книге «Фрегат «Паллада» писатель И.А. Гончаров, побывавший на мысе Доброй Надежды в 1853 году. Он упоминает о неком старике, который сам подошел к сошедшим с корабля на берег офицерам и заговорил по-русски. Неизвестный оказался крестьянином Орловской губернии. Из его рассказа выходило, что в 1814 году он был захвачен в плен французами, потом на их стороне сражался с англичанами при Ватерлоо, попал в плен уже к ним, а затем был завезен в Капскую колонию.
Скорее всего, как и Сезиомов, этот человек дезертировал из армии и нашел пристанище на краю света. Возраст позволял ему не опасаться, что его схватят и в кандалах доставят в Россию. Но то, что он сообщил о себе, плохо согласуется с историческими фактами и очень похоже на вымысел.
Приходит время, когда русские научные экспедиции в Африку становятся явлением вполне обычным. Они организуются прежде всего Императорской академией наук, а также по линии Русского географического общества, и охватывают весь Черный континент. Однако как преобладающее долго удерживают североафриканское направление. Так, автор трудов по систематике растений и животных, палеонтолог, геолог и минералог Эдвард Эйхвальд путешествует в 1847 году по Алжиру, проводя там фронтальные исследования природы, горных систем, рельефа местности. За этим ученым-естествоиспытателем в Алжир следуют другие: А.А. Штраух (1862), А.И. Макшеев (1868), А.Н. Куропаткин (1874).
Фрегат «Паллада»
Египет, Алжир и Тунис занимают приоритетное место в маршрутах русских географических экспедиций конца 70-х – первой половины 80-х годов
XIX века, предпринятых П.А. Чихачевым и А.В. Елисеевым. Последний продолжил полевые исследования в начале 90-х годов в Судане, но в Ливийской пустыне он и его спутники подверглись нападению грабителей и были обобраны до нитки.
Из целого ряда других российских ученых-африканистов второй половины XIX столетия наиболее известны трое: Георг Швейнфурт, Стефан Шольц-Рогозинский и Василий Юнкер. Их труды получили не только общеевропейское, но и всемирное признание. Первый исследовал районы Центральной Африки, второй и третий углубились в экваториальную часть материка.
Швейнфурт был первым подданным Российской империи, который в 1870 году побывал в Конго – тогда бельгийской части Центральной Африки. Этот уроженец Риги по образованию, интересам и достигнутым научным результатам в равной степени совместил в себе квалификацию ученого-естествоиспытателя, географа и ботаника. Наряду с ним и после него в бельгийских владениях в Африке в третьей четверти XIX столетия и вплоть до Первой мировой войны нашли себе профессиональное применение не менее ста россиян: специалисты, путешественники, предприниматели, но в основном люди науки.
В те же годы географическое и археологическое изучение Северной Африки проводили М.И. Венюков (он побывал также на Восточном побережье), Д.А. Драницын и десятки других ученых из России.
Высокий авторитет и репутация представителей русской науки способствовали тому, что к правительству России за помощью в решении многих практических вопросов, связанных с почвоведением, геологией, геодезией, а также с конкретными инженерно-техническими нуждами, обращаются власти африканских стран. Например, еще в середине XIX века по приглашению египетского паши Мухаммеда Али для поиска месторождений золота в Восточном Судане в Африку прибывает русская экспедиция во главе с геологом Е.П. Ковалевским. В результате не только были открыты содержащие драгоценный металл россыпи, но и запущена золотопромывальная фабрика.
Георг Швейнфурт был первым подданным Российской империи, который в 1870 г. побывал в Конго – тогда бельгийской части Центральной Африки
Именно русских специалистов предпочитают другим иностранцам императоры Эфиопии. Известно, что в 1896 году во время итало-эфиопской войны военным советником царя царей становится русский офицер Николай Леонтьев, а год спустя следует его назначение генерал-губернатором экваториальных провинций. Тогда же по просьбе негуса (сокращенный титул императора) Россия отправляет в Эфиопию санитарный отряд. Параллельно группа географов под руководством Л.К. Артамонова осуществила маршрутную съемку от Аддис-Абебы до бассейна реки Джубы. Практика русских географических экспедиций в Эфиопии (под началом Н.Н. Курманова и др.) нашла продолжение и в начале следующего века.
Открытие в православной Абиссинии Императорской российской миссии заметно активизировало контакты и союзнические отношения между обеими странами. При негусе Менелике II в его ближний круг входили двое русских: исследователь Африки Александр Булатович и врач Александр Кохановский.
Страсть к путешествиям занесла в 1880 году в Африку начинающего художника из Курска Александра Чикина. Он не только неутомимо изображал то, что произвело на него наиболее сильное впечатление на Африканском континенте, чертил карту своего маршрута (она уцелела), но и вел дневник, куда заносил все, на его взгляд, мало-мальски важное и интересное. Эти путевые заметки (большая, густо исписанная общая тетрадь) сохранились, а вот от огромного количества рисунков осталось лишь несколько. Они выразительны, выполнены с настроением и стремлением к предельной точности деталей. Если когда-нибудь будут обнаружены и пропавшие остальные, их ценность как географического источника информации не вызывает сомнения.
«Африканский дневник» и африканские стихи (вошли в сборники «Шатер» и «Колчан») Николая Гумилева – яркое напоминание о неоднократном (в период с 1908 по 1913) пребывании поэта на Черном континенте. Он не только путешествовал и охотился, но и участвовал в научных экспедициях, интересовался местным фольклором, бытом, искусством, собрал и привез в Россию богатый антропологический и этнографический материал, который передал для пополнения коллекции петербургской Кунсткамеры.
Кто знает, сколько их было – граждан огромной Российской империи, чья судьба вдруг крепко-накрепко оказалась связана на рубеже XIX—
XX веков с Африкой? Внимание, которое уделяется в современной России истории русского зарубежья, вселяет надежду, что будет еще много находок, проливающих свет на русские страницы африканистики. И тогда всплывут новые имена и новые интересные факты.
Наибольшая плотность русских эмигрантов в Африке приходилась на Капскую колонию. Эта южная оконечность континента привлекает переселенцев из России и благоприятным климатом, и обжитостью европейцами. В 1875 году только в Кейптауне – крупнейшем городе страны – насчитывалось 82 выходца из России.
С началом Англо-бурских войн (1880–1881 и 1899–1902) в Африку воевать с англичанами на стороне буров – потомков первых европейцев из голландцев, немцев и французов вызвались отправиться сотни русских добровольцев. Они вступили в Европейский легион волонтеров, которым командовал подполковник Евгений Максимов, позднее ставший в бурской армии генералом. Не оставило равнодушным общественное мнение России и экспансия Англии и Франции в Абиссинии, тем более что негус этой православной страны Иоанн попросил у императора Александра III защиты. Но тот не счел возможным пойти навстречу царю царей, ибо всячески избегал втягивания в какие бы то ни было военные конфликты и не случайно заслужил прозвище Миротворец.
Однако отказ официального Петербурга прийти на помощь не отменял народную инициативу. И в апреле 1888 года на берегу Таджурского залива (теперь это территория Республики Джибути) высадилось 150 человек русских во главе с терским казаком, есаулом по чину Николаем Ашиновым. Основное ядро неожиданного десанта составляли казаки, но это был не совсем военный отряд, поскольку тут же были их жены, дети и батюшка – архимандрит Паисий.
Атаман скомандовал построение и объявил о закладке русского поселения – станицы Московской. Торжественный акт был ознаменован поднятием на флагшток флага России.
Колонисты обосновались на перешейке между Красным морем и Аденским заливом. Это место идеально подходило для устройства военно-морской базы и контроля за акваторией, через которую лежал путь из Европы на Восток, и выбиралось с определенным прицелом – некоторые высокие чины из руководящего состава российских военно-морских сил были в курсе предприятия Ашинова и тайно благословили его затею, надеясь в случае успеха закрепиться в стратегически удобной точке.
Казаки действовали дерзко, быстро и решительно. Никакого ни армейского, ни флотского прикрытия у них не было. Правда, они пользовались покровительством негуса Иоанна.
Поскольку Франция считала занятую русскими территорию зоной своих геополитических интересов, из Парижа в Санкт-Петербург был сделан запрос о полномочиях Н.И. Ашинова. Политика сердечного согласия, которую проводила тогда дипломатия Александра III по отношению к Франции, разумеется, исключала осложнения с только что обретенным добрым союзником. Ответ из России был однозначный: Ашинов – самозванец, в Африку с отрядом единомышленников отправился без высочайшего на то повеления и согласования с официальными инстанциями. Тем самым царские чиновники устранялись от проблемы и умывали руки, фактически бросая соотечественников на произвол судьбы.
Между тем та часть туземного поселка Таджура, где разместились ашиновцы, на глазах приобретала облик типичной русской деревеньки. Народ в отряде подобрался работящий. Из привезенного леса возвели церковку, поставили дома, посадили на приусадебных участках саженцы из
России, разбили палисадники. На огородах наряду с экзотическими овощами и плодами начали выращивать огурцы и помидоры.
В станице Московской поддерживалась образцовая дисциплина. Люди были разделены на шесть взводов, на каждый из которых приходился примерно одинаковый объем работ. По сути, русская колония напоминала военное поселение.
Французская эскадра из крейсера и трех канонерок вошла в залив Таджура как раз в тот момент, когда в станице Московской закончилась церковная служба. Раздались орудийные залпы, сразу на смерть поразившие несколько человек, включая двух женщин (одну беременную) и четверых детей. Двенадцать колонистов были тяжело ранены, остальные, в том числе Ашинов, взяты в плен.
Так трагически закончилась недолгая история русского лагеря в Африке под названием станица Московская.
Австралия узнала русских во второй половине XIX века, когда среди моряков, высаживавшихся в Сиднее, Мельбурне и других портах этой большой английской колонии, стали появляться флотские из России.
Конечно, с пятым континентом ассоциируется имя знаменитого ученого и путешественника Николая Миклухо-Маклая. Он прожил в Австралии несколько лет (1878–1882 и 1884–1886), а северо-восточный берег Новой Гвинеи назван в честь него Берегом Маклая. Там он тоже прожил не один год.
Благодаря Миклухо-Маклаю в Новую Гвинею едва не хлынул поток переселенцев из России. Ведь ученый предлагал основать на этом крупнейшем острове Океании «вольную русскую колонию». Со своим проектом он даже побывал в Ливадийском дворце в Крыму – летней резиденции российских императоров. Однако царь Александр III нашел идею Маклая несвоевременной, дорогостоящей, нереальной и заведомо невыполнимой. Между тем, поскольку в печати прошла информация о возможном создании такой колонии, поступило около 2 тысяч прошений от желающих немедленно пуститься в путь.
Эмиграцию в Австралию в конце XIX века трудно сопоставить с эмиграцией в США, Канаду, Аргентину или Бразилию. И тем не менее на пятый континент выходцы из России тоже устремились. В 1890 году там было зарегистрировано около 300 человек, расставшихся с русскими паспортами, а в следующем, 1891-м, общее число прежних и вновь прибывших эмигрантов приблизилось к трем тысячам, причем мужчины многократно (2350 человек) преобладали над женщинами (531 человек).
В Австралию в это время преимущественно въезжали евреи из юго-западных и прибалтийских регионов России, что было вызвано проводившейся тогда царизмом дискриминационной национальной политикой по отношению к инородцам вообще и к евреям в частности.
В 1901 году, когда был образован Австралийский Союз, бывших подданных Российской империи на пятом континенте насчитывалось уже 3 тысячи 358 человек: 2648 мужчин и 710 женщин. География их расселения – Новый Южный Уэльс, Виктория, Квинсленд, Западная и Южная Австралия и Тасмания.
Русско-японская война, революция 1905–1907 годов и аграрная реформа П.А. Столыпина стали толчком для эмиграции из районов Сибири и Дальнего Востока. Ранее привязанные к земле крестьяне теперь получили право на свободное переселение и не замедлили им воспользоваться. Нет ничего удивительного, что их выбор пал на Австралию, где не только по слухам, но и по сообщениям российской прессы можно было легко получить хороший земельный участок, рассчитывать на высокий заработок, и к тому же не омрачали жизнь ни войны, ни революционные потрясения, ни перепады политического курса властей. Для домовитых обстоятельных мужиков, стремившихся наладить крепкое хозяйство, фактор стабильности был далеко не из последних. И они не без оснований видели в Австралии страну, в которой, как говорится, тишь да гладь и Божья благодать. А работы они не боялись, и силы для обустройства на новом месте готовы были затратить, не щадя себя – лишь бы толк вышел.
К 1911 году на пятом континенте, согласно переписи, проживает уже 4 тысячи 456 уроженцев Российской империи. За десять лет русская Австралия пополнилась в основном крестьянским контингентом.
На кого-то Австралия производила обманчивое впечатление страны, во многом похожей на Россию. Ведь стоило переселенцу увидеть среди пальм и эвкалиптов березу или дуб, как появлялась иллюзия, что природа здесь не столь уж сильно отличается от русской да и местность, как дома, на родине, куда ни кинь взгляд, равнинная.
Потом это заблуждение рассеивалось.
Не всем новым колонистам посчастливилось, как они рассчитывали, стать фермерами. Даже люди, давно привычные к сельскохозяйственной работе, попав в иные, чем на родине, условия, в другой климат, да еще и не зная английского языка, столкнулись с очень большими трудностями. Какая-то часть эмигрантов определилась в качестве наемных работников в чужие хозяйства и, приобретя необходимые знания, навыки, опыт, потом с успехом начала свое собственное дело. Но бывало и так, что люди решали, раз с крестьянским трудом не заладилось, значит, так тому и быть, и уезжали в город, где рабочие руки всегда были нужны. Без владения профессией они ни на что особенное претендовать не могли и обычно использовались как малоквалифицированная рабочая сила на строительстве железных дорог, на медных рудниках и золотых приисках, на рубке леса, на шахтах и в портовых доках.
Больше всего россиян сгруппировалось в северо-восточном австралийском штате Квинсленде, в столице которого Брисбене была целая улица, заселенная почти исключительно русскими.
В отличие от трудовой политическая эмиграция из России шла Австралии не на пользу. Прибывшие революционеры развернули агитацию и пропаганду, что привело к обострению до этого вполне нормальных и дружелюбных отношений между рабочими и работодателями, к уменьшению показателей производства вследствие забастовок и других актов протеста. Политэмигрантов было всего около 500 человек, но они развили высокую активность, которая пришлась по душе далеко не всем австралийцам. Большая часть трудового населения страны поддерживала существующую общественно-политическую систему с крепкими традициями демократии, была против ее расшатывания и смотрела не тех, кто развивал революционную инициативу и мутил воду, сбивая с толку товарищей, как на чужаков и опасных смутьянов. К тому же, раздувая рабочее движение, некоторые революционеры жили на деньги из партийной кассы, не зная, что такое тяжелый физический труд. В какой-то мере они изменили к худшему мнение о русских, но со временем разобравшись, что группа политэмигрантов – это всего лишь, как говорится, ложка дегтя в бочке меда, австралийцы перестали косо смотреть на тех, кто приезжал из России.
Эвкалиптовый лес в Австралии
Однако именно революционеры стали выпускать первую в Австралии газету на русском языке. Она печаталась с июня 1912 года, и в ее организации и издании деятельное участие принимал большевик Ф.А. Сергеев, известный также под партийным псевдонимом Артем.
Перед Первой мировой войной, по данным российского генерального консульства, в Австралии насчитывалось 11 тысяч выходцев из Российской империи, а в соседней Новой Зеландии их было около тысячи.
Доля россиян в 2,5-миллионном населении пятого континента составляла от 0,2 до 0,4 процента.
С началом Первой мировой войны примерно тысяча эмигрантов из России вернулась на родину, чтобы быть на фронте и с оружием в руках защищать отечество. Впрочем, это общая тенденция – так поступали и в других странах.
Предысторию и дооктябрьскую историю русского зарубежья по понятным причинам не принято смешивать с горькой, трагической, но исполненной истинного величия послеоктябрьской – феноменом, порожденным революцией 1917 года и начавшейся Гражданской войной.
Однако заграничные поселения русских сложились гораздо раньше, были довольно многочисленны и при всей их распыленности по миру все же, как правило, представляли собой нечто устойчивое, что позволяет говорить о некоторых из них как о диаспорах, то есть компактных общностях русского народа, живущих вне страны его происхождения. Сразу следует сделать ремарку: речь не идет только об этнических русских. По крови это могли быть также украинцы, белорусы, евреи, поляки и т. д., но для своего окружения в принимающей стране они собирательно были именно русскими. Такова их самоидентификация, и потом по преимуществу они выступали носителями русского языка и культуры.
Карикатура белых офицеров на самих себя в эмиграции.
О. Лемнос. 1921 г.
Интересно, что первая массовая волна эмиграции из России предшествовала и революции, и Гражданской войне. Мощные эмиграционные процессы происходили в стране еще до установления советской власти и коммунистического режима, причем масштаб эмиграции не только не уступал оттоку людей в первые советские десятилетия, но даже превосходил его.
Фактически со времен Великих реформ 1860-х – 1870-х годов и бурного развития капитализма эмиграция из России шла буквально волна за волной.
По своей природе это главным образом была экономическая, или, как ее еще называют, трудовая эмиграция. Крестьяне, рабочие, ремесленники, инженерно-технические кадры, медики уезжали за границу, потому что там их привлекали более высокий, чем на родине, заработок и вместе с тем лучшие по сравнению с российскими система социальной защиты и условия жизни и труда. О динамике выезда на работу за рубеж свидетельствуют следующие цифры. В 1828–1859 годах нашли себе применение за границей 33 тысячи 314 человек. В реформенные и пореформенные годы (1860–1890) наблюдается резкий рост численности трудовых эмигрантов – до
1 миллиона 128 тысяч 563 человека. Наконец в десятилетия накануне Первой мировой войны трудовой десант из России достигает рекордной цифры 3 миллиона 347 тысяч 418 человек.
Высокая оплата труда в странах Западной Европы, в США, Канаде – веская причина столь крупного выброса из страны рабочих рук. Но наряду с экономической была эмиграция по идейным мотивам. Так, революционеры, преследуемые за теорию и практику террора, насилия, экстремизма, реально рассматривались в России как политические преступники и лишь за рубежом чувствовали себя в сравнительной безопасности.
Примером эмиграции по национально-религиозным соображениям может послужить переселение в Турцию по окончании Кавказской войны так называемых мухаджиров – жителей западных регионов Северного Кавказа. В общей сложности в Малую Азию переселились от 1 до 2,5 миллиона горцев.
Дорожа свободой вероисповедания и не имея возможности ее реализовать, немало русских рассматривали эмиграцию как способ решения проблемы. Старообрядцы, духоборы, молокане, представители других течений внутри православия и сект, не в силах найти общий язык с властями и официальной церковью, находили желанную веротерпимость за рубежом.
Дискриминация и погромы заставили покинуть Россию многих евреев. В 1901–1910 годах только в США их прибыло 704 тысячи 200 человек. Среди представителей других национальных меньшинств, недовольных своим положением и поэтому уезжавших, они численно преобладали.
В целом в течение XIX – начале XX века волны эмиграции вынесли из России не менее 4,5 миллиона человек. Перед Первой мировой войной отток был в среднем не менее 250 тысяч человек в год.