День нападения — 1 сентября 1939 г., время нападения — 4 часа 45 минут».
К этому времени развертьюание войск было практически завершено. Что касается «пропагандистского повода для развязывания войны», о чем говорил Гитлер, то о нем было объявлено в утренних газетах 1 сентября. В этот день все газеты под сенсационными заголовками опубликовали сообщение геббельсовского агентства «Дойче нахрихтен-бюро»:
«Поляки напали на радиостанцию в Глейвитце. ДНБ, Бреслау, 31 августа. Сегодня около 20 часов радиостанция в Глейвитце была захвачена в результате нападения поляков. Они ворвались в помещение радиостанции. Им удалось зачитать польское воззвание на польском и частично на немецком языках. Через несколько минут они были выбиты оттуда полицией, которую предупредили встревоженные радиослушатели Глейвитца. Полиция была вынуждена применить оружие. Среди напавших имеются убитые».
Далее сообщалось:
«ДНБ. Оппельн, 31 августа. О событиях в Глейвитце дополнительно стало известно следующее. Судя по всему, нападение на радиостанцию в Глейвитце являлось сигналом к повсеместному вторжению польских партизан на немецкую территорию. Как удалось установить, примерно в то же время польские повстанцы пересекли германскую границу еще в двух местах. Речь идет о подразделениях, располагавших тяжелыми орудиями. По всей вероятности, эти подразделения поддерживались частями польской регулярной армии.
Части полиции безопасности, несущие пограничную службу, оказали сопротивление вторгнувшимся на нашу территорию польским соединениям. Ожесточенные бои продолжаются».
В 10.00 Гитлер поднялся на трибуну рейхстага.
Он сообщил: «Начиная с 5 часов 45 минут с нашей стороны ведется ответный огонь. С данного момента на каждую польскую бомбу мы отвечаем нашей бомбой».
Итак, вторую мировую войну фашисты разожгли с помощью провокации, цель которой состояла в том, чтобы представить Польшу в роли агрессора.
Что же произошло на самом деле 31 августа на радиостанции Глейвитц? Послушаем человека, который принимал активное участие в организации этой провокации. Слово свидетелю Альфреду Гельмуту Науйоксу:
«1. С 1931 по 1944 г. я состоял членом СС, а с момента организации в 1934 г. вплоть до 1941 г. и членом СД. С февраля 1941 г. до середины 1942 г. служил в войсках СС. Позже, с сентября 1942 по сентябрь 1944 г., работал в экономическом управлении военной администрации в Бельгии. 19 октября 1944 г. сдался в плен союзникам.
2. 10 августа 1939 г. шеф политической полиции Гейдрих лично приказал мне инсценировать нападение на расположенную вблизи польской границы радиостанцию Глейвитц и организовать дело так, чтобы создать впечатление будто нападение совершили поляки.
Мне было приказано отправиться в Глейвитц с группой служащих СД и ждать там условного сигнала к нападению. Приказ предписывал захватить радиостанцию и удерживать ее до тех пор, пока говорящий по-польски немец произнесет по радио текст польского обращения. Владевший польским языком немец был в моем распоряжении.
Как сказал Гейдрих, в обращении речь должна идти о том, что настало время свести счеты между поляками и немцами, поскольку поляки объединяют свои силы и будут уничтожать любого немца, который окажет им сопротивление. Тогда же Гейдрих сказал мне, что ожидает в ближайшие дни нападения Германии на Польшу.
Я отправился в Глейвитц и четырнадцать дней в бездействии дожидался там условного сигнала. После этого я обратился к Гейдриху с просьбой разрешить мне возвратиться в Берлин. Мне было приказано оставаться в Глейвитце. Между 25 и 31 августа я разыскал шефа гестапо Генриха Мюллера, который в то время находился неподалеку, в Оппельне. В моем присутствии Мюллер обсуждал с неким Мельгорном планы организации пограничного инцидента, который позволил бы создать видимость нападения польских солдат на немецкие войска… Для этого следовало использовать до роты немецких военнослужащих. Мюллер сказал, что в его распоряжении примерно двенадцать или тринадцать приговоренных к смерти преступников, на которых должна быть одета польская военная форма. Их трупы следовало оставить на месте событий с тем, чтобы казалось так, будто они погибли в ходе нападения. С этой целью присланный Гейдрихом врач должен был сделать им смертельные уколы, а затем оставить на трупах следы огнестрельных ранений. Когда нападение завершится, к месту событий должны быть вызваны представители прессы и другие лица, после чего надлежало составить протокол полиции.
Мюллер заявил мне, что имеет приказ Гейдриха передать одного из этих преступников в мое распоряжение для выполнения в Глейвитце возложенного на меня поручения. Условно он называл этих преступников «консервами».
Инцидент, в котором я принимал участие в Глейвитце, был организован в канун немецкого нападения на Польшу. Насколько я помню, война началась 1 сентября 1939 г. В полдень 31 августа Гейдрих передал мне по телефону условный сигнал, означавший, что нападение должно быть совершено в восемь часов вечера того же дня. Гейдрих сказал: «Для проведения операции вам надлежит обратиться к Мюллеру за «консервами». Я выполнил это указание и просил Мюллера доставить одного человека к радиостанции. Я положил его у входа в здание. Он был жив, но без сознания. Я попытался открыть ему глаза. По ним я не смог определить, жив ли он. Я не обнаружил на нем никаких следов огнестрельного ранения. Его лицо было обильно смазано кровью. Он был в гражданской одежде.
Как и было приказано, мы захватили радиостанцию, передали по запасному радиопередатчику трехминутную речь, сделали несколько выстрелов из пистолета и покинули место действий».
Так молох второй мировой войны начал свое дело.
Среди заключенных прифронтового концентрационного лагеря 307, расположенного в польском городе Деблин, царило беспокойство. Вот уже несколько дней подряд заключенных вызывают на допросы. Ни один из них не вернулся. Так началась «акция Цеппелин».
Она была задумана шпионской службой Гелена, который руководил отделом «Иностранные армии Востока» в германском генштабе. В начале марта 1942 г. в здании, где размещалось верховное командование вермахта, на Бендлерштрассе в Берлине, состоялось совещание. На нем был одобрен план Гелена по использованию советских военнопленных в рамках широкомасштабной операции по осуществлению шпионажа и подрывной работы против Советского Союза.
10 марта с грифом «секретное дело имперской важности» был отдан приказ приступить к выполнению «акции Цеппелин». Нацисты торопились. Целыми днями по радио передавали специальные сообщения о новых победах.
Однако победы по радио — это одно. И совершенно иное — действительное положение вещей. Об этом лучше всех знали застрельщики «акции Цеппелин». Поэтому не было ничего удивительного в том, что приказ от 10 марта начинался с признания ошибочности пропагандистского тезиса, в соответствии с которым Советский Союз изображался «колоссом на глиняных ногах».
Выдвигалась задача сломить волю советского населения к сопротивлению и разложить его. Возможности для этого имеются. Разложение можно осуществить с помощью специальных частей, заброшенных в советский тыл.
Для решения этих задач в одном из подразделений Главного управления имперской безопасности создается служба «Цеппелин» (для проведения подрывных работ), которой все другие службы должны оказывать самое активное содействие.
Подразделения службы «Цеппелин» были направлены в концентрационный лагерь 307 в Деблине, в лагеря для военнопленных и на оккупированные территории. В их задачи входили «отбор из числа гражданского населения и военнопленных людей, подходящих для подрывной работы в русском тылу, их подготовка и практическое использование».
Приказ Главного управления имперской безопасности точно указывал, на какие группы людей необходимо было обращать особое внимание при отборе:
«а) русские национальные группы (представители кавказских, среднеазиатских, монгольских и др. национальных групп);
б) казаки;
в) члены оппозиционных коммунистических течений (троцкисты, бухаринцы и т. д.)».
Предусматривалось и использование «инакомыслящих».
Для вербовки в лагерях применялись пытки и посулы советским военнопленным, умиравшим от голода. С теми, кто отказывался, не церемонились. Их просто расстреливали. Только в концлагере 307 в Деблине тысячи военнопленных заплатили своими жизнями за отказ бороться на стороне фашистов против собственного народа.
Заключенные, не выдержавшие голода и пыток, направлялись в специальный лагерь. Они получали там усиленное питание и проходили подготовку под руководством опытных инструкторов. Потом самолет доставлял их ночью за линию фронта, где они сбрасывались на парашютах. «Чуда» они не совершили: многие из них сразу же являлись с повинной к советским властям. Других вылавливали и разоблачали.
Штандартенфюрер СС Вальтер Шелленберг после войны констатировал, что «акция Цеппелин» потерпела полный провал. «То были всего лишь булавочные уколы, — писал он в своих мемуарах — Мы оказались не в состоянии ослабить советский фронт».
Вильфрид Г. Буршетт — корреспондент добропорядочной английской буржуазной газеты «Дейли экспресс» в послевоенной Германии. В январе 1948 г. он прибывает в Западный Берлин. У него здесь много знакомых среди журналистов. Он знаком также с некоторыми офицерами британской армии. Тем не менее 14 января его не пригласили на доверительную беседу с одним из офицеров британской секретной службы. Его не оказалось в числе «тщательно отобранных корреспондентов».
Беседа протекала необычно. «Офицер показал корреспондентам некий документ и заверил, что «нет ни малейшего сомнения в его подлинности». Корреспондентам было заявлено, что соответствующий материал в тот же вечер будет опубликован в газете «Курир». Поэтому журналистам следовало указывать в качестве источника не британскую секретную службу, а «Курир»…»
Рано утром 15 января Буршетт купил номер «Курира». В глаза бросились огромные заголовки: «Планы Коминформа в отношении Западной Германии», «Протокол-М»: программа саботажа, разработанная КПГ», «Тайный план Коминформа».
Из сообщения вытекало, что «Протокол, М»» представляет собой коммунистический секретный документ. Он содержит «программу саботажа», в которой излагаются специальные директивы по захвату власти в Рурской области. Согласно «Протоколу «М», существует исполнительный комитет по осуществлению «акции Рур» с целью подготовки всеобщей забастовки. «Протокол-М» содержит «доказательство» того, что Советский Союз «любыми средствами намерен поддерживать» борьбу западногерманских коммунистов.
Итак, коммунисты поднимают «бунт» на Рейне и в Руре. Когда же они захватят власть в земле Северный Рейн-Вестфалия, им на помощь придет огромный и мощный Советский Союз.
Русские идут — это точно…
21 января 1948 г. английский министр Гектор Мак-Нейл заявил в палате общин: «Правительство Его величества убеждено в подлинности документа». В Западной Германии христианские демократы требуют запрета КПГ.
Три месяца спустя министр Мак-Нейл вновь вышел на трибуну палаты общин. На этот раз он говорил по-другому: «Британское правительство испытывает сомнения в подлинности «Протокола-М». Продолжающееся расследование якобы вьюело на след некоего немца, которого считают автором этого документа…
Министр иностранных дел Бевин добавил к этому, что теперь и он начинает испытывать сомнения относительно его подлинности…» Фальшивка лопнула как мыльный пузырь. Но у нее, можно сказать, длинная история.
Советские войска начали штурм Берлина. Только на этом участие фронта фашистская Германия еще продолжает оказывать ожесточенное сопротивление.
В это же время узкий круг лиц в госдепартаменте США обсуждает проблему будущих отношений Соединенных Штатов с Советским Союзом. «Ястребы» проводят секретное совещание. Их не устраивает политика только что скончавшегося президента Рузвельта, направленная на выполнение союзнических обязательств по искоренению германского фашизма и развитию дружественных отношений между США и СССР в послевоенные годы.
В том узком, но влиятельном кругу мыслят совсем иначе: «…поскольку послевоенная Германия мыслилась как альтернатива России, было решено вновь возродить Германию, чтобы затем ремилитаризировать ее. Она должна стать оплотом против России».
Одиннадцать дней спустя после безоговорочной капитуляции Германии Джозеф Крю, занимавший на протяжении многих лет пост заместителя государственного секретаря США, отмечал: «Неизбежность будущей войны против Советской России является наиболее бесспорным делом из всего того, что только может быть бесспорным на этом свете… Наша политика по отношению к Советскому Союзу должна приобрести более жесткий характер».
И она действительно стала более жесткой! По каким причинам? Почему всего лишь одиннадцать дней спустя после окончания самой ужасной из всех войн новая война представлялась некоторым политикам в США столь бесспорным делом?
Почему Уинстон Черчилль, который во время войны постоянно направлял Сталину горячие пожелания новых успехов в связи с победами Советской Армии над фашистскими агрессорами, в своей пресловутой речи, произнесенной в Фултоне, заявил: «Мы поставили не на ту лошадь…»?