Ф: Твоя концепция сталинского периода до сих пор вызывает у нас раздражение. Считается, будто ты оправдываешь сталинизм. А вся наша новая «революция» прошла в идеологическом одеянии борьбы против сталинизма.
П: На Западе тоже. Так удобнее скрыть суть событий. Отождествить коммунизм со сталинизмом, а последний изобразить как сплошное преступление, — таким путем можно оправдать любые настоящие преступления реформаторов и их западных наставников.
Ф: Признаюсь, твои суждения насчет репрессий у меня до сих пор вызывают недоумение.
П: Я их не оправдываю. Но и не осуждаю. Это — не моя цель. Я их исследовал, причем — исключительно как социальный феномен. Сталинцы репрессировали миллионы людей, но спасли страну и народ от гибели, создав предпосылки для превращения страны во вторую сверхдержаву планеты. Реформаторы после 1985 года не устраивали массовых репрессий и вообще репрессировали немногих, но угробили страну и обрекли на деградацию и вымирание русский народ. Потери от их «антисталинистской» деятельности уже во много раз превысили потери от сталинского террора. Я вообще считаю, что десталинизация страны зашла слишком далеко. Ослабление системы репрессий и ликвидация ее в отношении высших лиц аппарата власти послужили одной из причин краха коммунизма в нашей стране.
Ф: Как так?!
П: Есть истины, в которых все боятся признаться даже самим себе. Нужно интеллектуальное мужество, чтобы их высказать.
Ф: Все-таки поясни!
П: Ошибка хрущевской десталинизации заключалась, среди прочих, также и в том, что сталинские репрессии были осуждены полностью и без всякого анализа их социальной сущности. Все подверженные репрессиям были объявлены невинными жертвами. Это, конечно, не случайно. Объективный анализ репрессий означал бы научное понимание сущности коммунизма, чего наша идеология не могла допустить. Ликвидация системы репрессий была таковой в отношении работников аппарата власти и управления, руководителей предприятий, учреждений, организаций. Это было ослабление их ответственности за состояние руководимых объектов. В хрущевские годы начала развиваться всеобщая система безответственности за ход жизни в стране. Наказания остались, но они не были такими страшными, как при Сталине. Репрессии остались лишь в отношении диссидентов и их предшественников. Да и то в ослабленной форме. А самое главное — репрессии почти полностью прекратились в отношении высших лиц страны. Подлинные хозяева общества обезопасили себя лично. Не случись этого, никакой перестройки не было бы.
Ф: Почему?
П: Потенциальные реформаторы отчасти были бы репрессированы, отчасти сами репрессировали бы других.
Ф: Но ведь нельзя же вечно жить с репрессиями!
П: Нельзя долго жить без репрессий. Этот «либеральный» период должен продолжаться до тех пор, пока люди боятся возвращения периода репрессий. Как только страх репрессий пропадет, его надо так или иначе пробудить вновь.
Ф: На Запале же живут без этого!
П: Там другие страхи. Страх остаться без работы и без денег, например.
Ф: Неужели без палки люди жить не могут?!
П: Люди могут. Но их более или менее значительные объединения — нет. Это — общий социальный закон. Возьми тех, кто представляет интересы объединения как целого! Они должны быть поставлены в такие условия, чтобы они выполняли свои функции должным образом. У них должен быть страх потери своего положения и страх наказания за плохую работу объединения. Наказание должно быть реальным, адекватным масштабам объединения и регулярным.
Ф: Это очевидно. У нас репрессии в сталинском духе исчезли почти совсем, а новая система наказаний не сложилась настолько, чтобы ее заменить.
П: Стоит ли говорить о рядовых гражданах?!
Ф: Тут массовая безответственность стала нормой. Мы стали превращаться в общество преступников. Причем лишь малая доля «мелких» преступлений разоблачалась и наказывалась.
П: А очковтирательство, показуха, формалистика!.. Поставь себя на место Сталина и предложи что-то получше репрессий. Кстати сказать, не он их изобрел. Сталин ведь, был председателем Рабоче-Крестьянской Инспекции, в задачу которой входила борьба с преступностью в самой системе власти и управления. Он уже тогда знал и понимал, с каким «материалом» надо работать. У него не было иллюзий.
Ф: И все-таки как-то не хочется думать, что ослабление репрессий привело к катастрофе.
П: А я разве это утверждаю?! Сработал сложный комплекс причин и условий. Я стремлюсь этот комплекс описать постепенно и более или менее полно. Я лишь утверждаю, что отмена сталинских репрессий внесла свою долю в этот процесс.