Вечером в квартире Философа собралось больше двадцати человек. Удивительно, как они могли разместиться тут. Впрочем, русским не привыкать к тесноте. Лишь при Хрущеве и особенно при Брежневе начался бурный процесс жилищного строительства, в результате которого огромное число людей в городах получило отдельные квартиры. И чем больше людей получало квартиры и чем лучше становились эти квартиры, тем сильнее становилось недовольство жилищными условиями. Думали, будто на Западе все имеют шикарные квартиры и дома. И хотели того же у себя. И считали себя обездоленными. Если бы они знали реальное положение с жильем на Западе! Недавно Писатель читал официальные данные на этот счет. В одной из самых богатых стран мира, в Германии, более миллиона человек не имеет жилья в полном смысле слова. А сколько стоит обычное, самое скромное жилье?! Для огромного числа людей жилье — главная статья расходов. Когда Писатель столкнулся с этой проблемой лично, он пришел в ужас. Московские условия ему тогда припомнились как неправдоподобный рай. И вот с этим «злом» коммунизма тут, в России, тоже покончили.
Кое-кого из собравшихся Писатель знал раньше. Они постарели, и Писатель узнавал их с трудом. О некоторых слыхал раньше или уже в эмиграции. Но большинство было незнакомо. Кое-кто из этих людей в свое время сыграл неблаговидную роль в судьбе Писателя. Кто-то писал заключения о его книгах для ЦК и КГБ. Кое-кто поносил в прессе как антисоветчика и антикоммуниста. Теперь они вели себя так, как будто ничего подобного не было, как будто они всегда восхищались книгами и мужеством Писателя. Это вполне в духе русского хамелеонства.
Стол, очевидно, был приготовлен в складчину. Несмотря на продовольственные затруднения и астрономические цены, он выглядел как в годы банкетного буйства шестидесятых годов. Писатель бывал в десятках домов западных людей, причем — многие из них были необычайно богаты и принадлежали к высоким слоям аристократии. Но ни в одном из них его не угощали так, как в этой тесной московской квартирке в катастрофический период русской истории. Он почувствовал себя дома, в настоящей и неизменной России, гостеприимной до самозабвения, до гибельной расточительности. Тысячи западных и прозападных российских авторов прекрасно знали об этом качестве русского народа, но ни один из них не указывал его в числе причин краха страны и ее социального строя.
Наблюдая скудное угощение в западных домах и вспоминая расточительное русское гостеприимство, Писатель не раз задумывался над причинами такого различия. На этом примере, думал он, можно обучаться диалектическому способу мышления. В основе западного жмотства в конечном счете лежит богатство, а в основе русского расточительного гостеприимства — бедность. У русских в силу бедности условий бытия не сложилась устойчивая и всеобъемлющая традиция накопительства. У западных людей именно в силу благоприятных условий их бытия накопительство во всем стало одной из важнейших черт их характера как народов. У них было что копить и сохранять веками. Накопленное и сохраненное не пропадало. У русских мало что оставалось для того, чтобы копить, трудно или невозможно было сохранять приобретенное. Им приходилось постоянно терять что-то. Их богатства зачастую пропадали впустую. Сама трата того, что они имели, стала своеобразной формой ощущения или по крайней мере иллюзии богатства.
Хотя Писатель не был голоден и вел на Западе жизнь трезвенника все пятнадцать лет, за стол он садился с намерением, какое у него в таких случаях возникало много лет назад: как следует выпить, разумеется — водочки, и соответственно закусить. Малосольные огурчики, соленые грибочки, холодец! Бог мой, откуда все эти «пережитки проклятого коммунистического прошлого»?! Оказалось, что все это — плоды труда московских интеллектуалов, перешедших на «подножный корм» в связи с «успехами преобразования России по западному образцу». Сами выращивают в деревнях в нескольких сотнях километров от Москвы, собирают в лесах, сушат, солят, маринуют, консервируют и т.п. Среди собравшихся было два члена-корреспондента Российской академии наук, восемь докторов наук, шесть профессоров... И все, особенно — женщины, не уступающие мужчинам по степеням и званиям, занимаются этим делом — «спасением русской нации».
Писателя усадили на почетное место. Философ произнес речь соответственно моменту. Пили сначала за гостя, расточая ему заслуженные и незаслуженные комплименты. Потом Писатель произнес ответную трогательную речь. Потом начался обычный в большой полупьяной компании хаос. Как будто не было никаких пятнадцати лет полной драматизма жизни. Вот она, Россия, о которой ты грезил все эти годы во сне и наяву!
Живя на Западе почти в полной изоляции, без общения с людьми на адекватном ему уровне, Писатель часто и с тоской вспоминал беспрецедентные московские компании с разговорами на высочайшем интеллектуальном и образовательном уровне, с остроумными и язвительными шутками, политическими анекдотами, каких нет во всем прочем мире. Он прислушивался к тому, что говорилось за столом, и ему становилось неуютно. Мелькали слова и фразы, каких не было в речевом обиходе пятнадцати лет назад. На Западе многие отмечали эти явления в русском языке, а люди из России, с которыми Писателю приходилось сталкиваться, употребляли новые выражения, вошедшие в язык вследствие западнизации. Но это были отдельные вкрапления в язык, сложившийся с пушкинских времен и поддерживавшийся в Советской России. То же, что Писатель услыхал здесь, было нечто более значительное. Разговор этих высокоинтеллигентных людей напоминал ему по многим признакам разговор в блатной компании, в группе заключенных, в полубогемной среде художников и актеров, в сборище забулдыг у магазина алкогольных напитков.
У Писателя возникло чувство своей чужеродности, случайности и ненужности в этой компании. В чем дело? Перелом в русской жизни в последние десятилетия произошел настолько глубокий, что радикальным образом изменился и менталитет людей, особенно — самой образованной, а значит — самой чуткой на изменения части. Если уж так изменилась самая консервативная часть общества (а тут, надо думать, собрались именно такие), то что же стало с прочими?!
Стали, естественно, говорить о том, что произошло после 1985 года. Бурно заспорили о том, когда начался перелом. Один из собеседников заявил, что перелом начался в августе 1991 года. Его мнение определялось тем, что (как потом узнал писатель) он был одним из советников члена Политбюро ЦК КПСС, и свое время входившего в горбачевскую клику и замешанного в «путче» ГКЧП. Ельцинская клика сбросила горбачевскую с арены власти, шеф Помощника и сам он оказались не у дел. Другой собеседник отнес начало перелома к 1988 году, когда Горбачев сознательно начал разрушение КПСС сверху и изнутри, — он был лигачевцем, а Лигачев был одним из инициаторов перестройки и первые годы действовал совместно с Горбачевым. Третий участник разговора отнес начало перелома к марту 1985 года, когда Горбачев был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС, — этот человек, как оказалось, был одним из руководителей одной из коммунистических партий, отвергающей весь курс на реформы. Философ сказал, что перелом наметился уже в хрущевские годы, его лишь отсрочили на время. А бывший журналист-международник счел началом перелома 1946 год, когда началась Холодная война.
Точно так же возникла дискуссия о сути перелома и о его причинах. Журналист видел причину краха в превосходстве сил Запада в Холодной войне и в поражении Советского Союза, Помощник — в перерождении советской системы, лигачевец в предательстве Горбачева и его клики. Коммунист — в отказе от Марксизма-ленинизма и т.д. Одним словом, каждый выделял какой-то один аспект процесса и раздувал его до масштабов главной причины.
Отношение Писателя к разговору резко изменилось, когда стали говорить о конкретных фактах. Ему стало страшно от того, что он услышал из хаотичного разговора москвичей. Он имел представление о положении в стране, но схематичное и обобщенное, скорее интеллектуальное, чем эмоциональное. И все равно он тяжело переживал это положение. А тут на него обрушился поток информации, с неумолимой и страшной силой бьющей именно по чувствам. Боже, какая же страшная судьба у его страны и его народа! За что такое наказание?!! Что мы сотворили со своей страной и с самими собою?! Что будут думать о нас наши потомки?!
Увы, потомки не будут думать ничего, ибо их просто не будет! Нас истребят полностью, и мы сами приложим к этому усилия! Вряд ли можно найти в истории человечества другой такой пример, когда часть населения страны с таким бы усердием, мастерством и успехом уничтожала свой же народ ради корыстных и зачастую иллюзорных интересов.