Володя увидел, что Дима, прежде чем выйти, что-то шепнул на ухо Пауку и тот кивнул. Мальчик уже был в прихожей, когда Дима потянул его за рукав в комнату, дверь которой была приоткрыта.
- Давай-ка здесь посидим. Не хочу торчать на кухне с этой сволочью, с мордоворотами теми - отвратительные хари, - сказал Дима, и Володя прошел за ним следом в комнату, на которую указал мальчику старший "наставник".
И здесь была художественная мастерская! Во всяком случае, так можно было подумать, глядя на большой мольберт, стоявший посредине просторной комнаты, обставленной, впрочем, не менее изящно и богато, чем гостиная. Неподалеку от мольберта Володя увидел и столик с лежавшей на нем большой палитрой причудливой формы, с наполовину выдавленными тюбиками краски и небрежно брошенными кистями, даже не вымытыми неизвестным художником. На всем облике комнаты лежал отпечаток барского артистизма, и Володя тут же заметил разницу между мастерской Браша и этой мастерской. Там работал труженик, талантливый и трудолюбивый, а здесь - богатый дилетант, малоодаренный и ленивый.
- Подумать только, мы тоже художником заделались! - презрительно проговорил Дима, плюхаясь на шикарный диван и доставая сигареты.
- А этот Белорус, он кто? - спросил Володя, робко усаживаясь в углу того же дивана. - Он не художник?
- Художник! - прыснул смехом Дима, прикусывая своими красивыми зубами мундштук сигареты. - Барыга он, делец! Приехал откуда-то из Белоруссии, богат, как Ротшильд, вышел на нас, сам предложил нам дело с "Иеронимом", выручку пополам обещал, а теперь, когда у нас все было на мази, он, как мы понимаем, от наших услуг решил отказаться! Ничего, мы его расколем!
И Дима со словами: "Ах, дьявол, надоел мне весь этот маскарад! Рожа вся горит!" - сорвал с головы маску, отдышался, потом, подойдя к зеркалу, стал тщательно причесывать свои густые волосы. А за стеной Паук всерьез задумал "расколоть" Белоруса, потому что до Володи долетал грозный рокот Паучиного голоса и реплики Белоруса, который, похоже, не сдавался и продолжал отстаивать свою правоту, хоть и не очень решительно. Как Володе хотелось спать! Голова так и клонилась к плечу. Мальчик вытянул ноги, потом верхняя часть его тела безвольно съехала на мягкий валик дивана, но прежде, чем Володя закрыл глаза, он уронил взгляд на пол, совершенно случайно уронил, и увидел комнатные туфли.
"Какие красивые туфли, - пронеслось в отуманенном сном сознании Володи. - Я где-то видел эти вышитые шелком туфли. Только где? Может быть, во дворце турецкого султана..." Оставив в покое туфли, взгляд мальчика остановился на мольберте, на котором был зажат подрамник с полотном, только ничего нельзя было рассмотреть, что там нарисовано, потому что изображение скрывалось за занавеской, которой художник нарочно задернул свою работу.
"А что же там, за этой занавеской? - думал Володя в полудреме. Уверен, что и там "Святой Иероним". Куда ни явишься, везде "Иероним", не спастись мне от него. Зачем же он преследует меня? А, понимаю, за то, что я его похитил..."
И Володю внезапно охватило страстное желание сейчас же встать с дивана, подойти к мольберту и отдернуть занавеску, чтобы проверить - не "Иероним" ли там? Противиться этому острому желанию, переполнявшему его до предела, Володя уже был не в силах, но мальчика лишь останавливало присутствие в комнате Димы, без дела слонявшегося из угла в угол и рассматривавшего мебель и картины. Но вдруг, на счастье, молодой человек вслух произнес: "Надо бы сходить на кухню, к этим мордоворотам, а то сопрут ещё чего-нибудь..."
И Дима вышел, а Володя, не колеблясь больше ни секунды, поднялся и твердыми шагами подошел к мольберту, отдернул занавеску и даже вскрикнул до того поразило его то, что увидел он на полотне. С картины на Володю смотрела его мать, но выражение её лица было таким, какого никогда не видел Володя. Мать смотрела как-то неприлично, с неприятной усмешкой в уголке рта, с бесовским блеском в глазах, и вся её поза, поза полуодетой женщины, куском ярко-красной ткани закрывающей свою наготу, говорила мальчику, что он видит перед собой свою мать, но очень далекую, чужую и даже враждебную и ему, и его отцу. Все в этой картине было выполнено небрежно, в модерновой манере, только лицо было выписано тщательно, даже с талантом и, что самое главное, с удивительным сходством.
"Откуда здесь мама? - со страхом и возмущением вместе думал Володя. Почему она в этой квартире? Ведь здесь живет тот, кто покупает краденые картины! А эти тапочки! Они ведь тоже мамины!"
И Володя снова подбежал к дивану, даже взял в руки эти красивые, расшитые шелком туфли, которые, Володя помнил, подарил маме отец на день рождения, и маме очень нравился этот подарок. И мальчик ясно представил, как его мама приходит в эту квартиру, раздевается, надевает туфли и позирует тому, кто сделал несчастным его, Володю, и его отца.
Да, сомнений не оставалось. Володя находился в квартире того человека, который полгода назад в белорусском замке уговаривал маму бросить мужа. Тогда маму не удалось уговорить, и им пришлось поскорее уехать домой, поскольку после скандала, происшедшего вслед за ночью, когда он, Володя, ударом алебарды разрушил тайну блуждавшего по замку привидения в рыцарских доспехах, им уже было неудобно оставаться в Плоцке. Но вот теперь Петрусь Иваныч сам явился в Питер, чтобы разрушить счастье их семьи. "Так вот к кому ушла моя мама, - едва не плача, думал Володя, все ещё держа в руках её туфли. - К тому, кто похищает из Эрмитажа..."
И бурное негодование, ненависть вдруг подняли в душе мальчика такую бурю, что он, не задумываясь о последствиях, уже был готов бежать в соседнюю комнату, чтобы там, накинувшись на Белоруса с кулаками, потребовать от него ответа за зло, принесенное этим негодяем его родным и ему самому, но внезапно Володино намерение было остановлено громким звонком, раздавшимся в прихожей.
ГЛАВА 11
ВОЛОДЯ ПРЕДЛАГАЕТ СДЕЛКУ
- Ну, выходи, выходи сюда! - услышал Володя голос Паука, требовательный, но приглушенный, и Володя поначалу подумал, что это его зовет Паук и приоткрыл дверь в прихожую. Там он увидел Паука с пистолетом в руке, ствол которого, удлиненный глушителем, был поднят вверх. Здесь же были и его телохранители с короткими дубинками в руках, Аякс и Дима, тоже приготовивший пистолет и успевший вновь надеть черную маску, делавшую из него африканца. Паук пальцем подманивал Белоруса, робкой походкой выходившего из гостиной.
- Спроси, спроси, кто там, только без фокусов, а то башку проковыряю пулей! - тихо потребовал Паук.
Белорус подошел к дверям и негромко так спросил:
- Кто это?
Ответа Володя не расслышал, но лишь увидел, как Паук тут же сделал Белорусу пистолетом знак - дескать, открывай, и Петрусь Иваныч (у Володи не было сомнений, что это он, хоть Белорус так и не снял своей маски) стал отпирать.
Как только тот, кто пришел в квартиру, появился в прихожей, как по знаку Паука два его телохранителя, стоявшие за дверью, кинулись на незнакомца, резкими движениями завернули ему за спину руки, и тот даже вскрикнул от боли. Согнувшись в три погибели, незнакомец вынужден был держать голову опущенной так, что его лохматая шапка упала на пол. Он, видно, был не на шутку испуган, потому что Володя услышал, как мужчина тихо и жалобно заскулил.
Паук с видом победителя подошел к ночному гостю Белоруса, схватил его за волосы и поднял его голову так, чтобы осветить лицо, говоря при этом: "Ну, сейчас поглядим, кто тут к тебе по ночам приходит!" И едва Паук разглядел пришедшего, как вскрикнул с радостным удивлением:
- Ого, да это Кит Китович, мой старый приятель! На чаек, наверное, зашел, не так ли? С чем тебе чайку налить: с вареньем или с лимоном? Вот господа-товарищи, я же был прав, когда подумал, что мальчик наш о Ките, а не о Соме говорил. Конечно, кто же за такое дело хитрое возьмется, кроме мастера Кита!
Киту, похоже, было очень больно в объятиях двух громил, и он взмолился, но злым и требовательным тоном:
- Да отпусти ты меня, черт, Паук! Что я от тебя, бежать, что ли, стану?
- Ладно, не трогайте его, ребята, - был великодушен Паук. - Это наш парень, хоть и не на нас сейчас работает, а на милицию. Так ведь, Кит?
- Да какое там на милицию! - загундосил противным голосом Кит, и Володя тотчас узнал по этому голосу того человека, который вместе со Злым прошлой ночью снял повешенную им копию "Святого Иеронима". - Чего ты мелешь, Паук?! Нужно было, так и переоделся в мильтона - на время ведь!
Паук подошел к Киту поближе, сунул ствол пистолета прямо ему к носу и громким шепотом сказал:
- А скажи-ка, переодетый мильтон, где сейчас находится картинка, за которой ты, вонючка, прошлой ночью в одно культурное место приходил? Почему ты не принес её сейчас заказчику, а? Или скажешь, что не Белорус тебе её заказывал?
Володя видел, как выпучились и без того рачьи глаза Кита, как отпала его нижняя челюсть и сально заблестел мигом вспотевший лоб. Кит, видно, знал, что если Паук достал оружие, то в ход ему его пустить не составит затруднений.
- Картинка... - забормотал он, заикаясь, - картинка... не у меня она... Злой её взял, чтобы мы вместе сегодня вечером ему вот отнесли, Белорусу то есть...
- Да что ты врешь-то все! - прокричал Белорус, понимая, что эти слова Кита не сулят ему ничего хорошего. - Ничего я тебя не просил!
Паук, обернувшись, свирепо посмотрел на Белоруса:
- А вы, господин хороший, помолчите, пока вас не спросят. Этот парень, наверно, случайно к вам, выходит, зарулил на чай? - И снова обратился к дрожавшему Киту: - Ну, ну, валяй, рассказывай! Так где же Злой с картинкой?
- Я со Злым, - бормотал Кит, - договорился встретиться в одиннадцать здесь, у метро, а он возьми да не приди. Два часа его ждал - нет Злого! При чем я здесь? Я свое дело как надо сварганил, а он, видать, меня за падло держит - надинамил, свинтил, кажись, с картинкой...
- Как это свинтил?! - рявкнул Паук.
- Куда свинтил! - не сумел сдержаться Белорус, чем выдал близость своего отношения к Злому.
- А туда, куда и меня звал, - со слезой обиды в голосе сказал Кит. - В Поляндию он собирался, вот, похоже, и решил он нас всех побоку пустить и весь навар от картинки в свою мошну забрать!
Что здесь началось! Поднялся шум, потому что каждый спешил выказать свое негодование по поводу обмана Злого, решившего надуть всю компанию, Володя, следивший за тем, как бесновались все эти люди в масках, выглядевшие сейчас скорей забавно, чем страшно, в душе радовался тому, что Злой исчез.
"Пусть бы, - думал Володя, - он на самом деле уехал с поддельным "Иеронимом" в Польшу. Тогда уже никто бы не заподозрил меня в том, что я забрал себе настоящего Боттичелли! Все складывается как нельзя лучше - я знаю заказчика, который к тому же является тем человеком, к кому ушла моя мама. Уж с этим Петрусем Иванычем я сумею договориться!"
- А ну, гнус поганый, - снова стал совать Паук ствол пистолета прямо в лицо перепуганного Кита, - говори, где обитал Злой! Не думаю, что он успел в Поляндию свалить! Может, успеем его за горло взять! Ну, если я его поймаю, - погрозил Паук кулаком левой руки, - будет Злой жрать в сыром виде ремешок от своих форменных мильтоновских штанов! Говори, где он жил?!
- Да у одной чувихи, на Лиговке, я помню дом!
- Все, поехали к его чувихе! Не расскажет, где найти дружка, - замочим сразу! А с тобой, приятель, - повернулся Паук к Белорусу, - мы после поговорим. Я о-о-чень не люблю, когда со мной так шутят...
И толкнув Кита в загривок, направляя его к двери, Паук, на ходу засовывая свой пистолет в кобуру, прикрепленную на груди под пиджаком, вышел из квартиры Белоруса, а вслед за ним вывалились на площадку Дима, Аякс и два мордоворота-телохранителя, один из которых, наверно для того, чтобы ещё раз продемонстрировать свою силу и могущество, скрючив рожу, погрозил Белорусу своим огромным, как гиря, кулаком. Хлопнула входная дверь, и в квартире, оставленной воровской компанией, стало тихо. О Володе никто и не вспомнил...
Мальчик, наблюдавший за всем происходившим из-за полуотворенной двери, продолжал стоять, прислонившись к стенке. Он понимал, что через минуту его ждет серьезнейший разговор, от которого, должно быть, зависит не только его судьба, судьба его семьи, но, вероятно, и судьба человека в черной маске, стоявшего у входа в гостиную. Володя услышал, что Петрусь Иваныч, не подозревая, видно, о присутствии в его квартире постороннего (о Володе хозяин, конечно, забыл), тяжело вздохнул и даже негромко промолвил: "О Господи, противно как..." А потом раздались тихие шаги, и мальчик догадался, что Белорус прошел в гостиную. Помедлив с минуту, не сумев между тем придумать, о чем он будет говорить, полагаясь на случай, на то, что слова явятся сами собой, Володя отворил дверь, тихо ступая, прошел по прихожей и потянул на себя закрытую дверь гостиной.
Он увидел Петруся Иваныча сидящим в своем шикарном низком кресле, но вид обладателя этой великолепной квартиры был совсем не геройский, даже не барский, а помятый и несчастный. Белорус, снявший маску, сидел со взлохмаченными волосами, низко согнувшись к коленям, в неловкой позе то ли пьяного, то ли согнутого радикулитом человека.
- Вы кто?! Вам что нужно?! - вскинул Петрусь Иваныч на Володю надменный, но в то же время и какой-то затравленный взгляд, когда услышал его шаги. - Почему вы остались здесь, в моей квартире?