Мама шагнула к Володе, попыталась взять его за плечи, но мальчик сбросил руки матери, а она говорила:
- Ах, как ты заблуждаешься, Володя, дорогой мой! В тебе говорит ревность, обида, я знаю! Но только ты узнаешь поближе этого человека, ты сразу очень полюбишь его - какой он добрый, умный, он так хочет стать тебе отцом!
- А куда же старого-то отца девать, а? - снова крикнул Володя, и мама озабоченно посмотрела на дверь, боясь, что кто-нибудь может услышать этот крик. - Ты говоришь, что я полюблю его? Нет, никогда не полюблю, не жди! И очень жаль, что я не ему, а его жене тогда в замке по чайнику алебардой съездил! А знаешь ли ты о том, что он и тебя продаст, при первой же возможности продаст, дорого, но все-таки продаст?! Не знаешь!
Все лицо мамы пылало от негодования. Ей было и стыдно, потому что страшные слова сына могли быть услышаны коллегами, и чрезвычайно оскорбительно выслушивать все это.
- Да замолчи же ты! - почти умоляюще, но и негодующе проговорила она. - Ну что за чушь ты несешь! Ты не знаешь, не знаешь этого прекрасного человека!
Володя громко, но неестественно расхохотался. Поднявшись со стула, он полунасмешливо сказал:
- Посмотрим, кто лучше знает этого человека: ты или я. Можешь прийти завтра в половине второго к нам домой. Ну, туда, где ты жила... Тебе, уверен, будет очень интересно услышать один разговорчик, смешной такой разговорчик.
Мама вспыхнула и снова стала очень красивой.
- Ты, наверно, хочешь подстроить мне встречу с папой? Прошу тебя, не делай этого. С ним я сама поговорю и все ему объясню.
- Да нет, - улыбался Володя, - папы дома тогда не будет, а придет один очень интересный человек. Я тебя посажу в своей комнате, приоткрою дверь, а мы с ним будем в гостиной. Послушай, о чем мы станем говорить. Повторяю тебе не будет скучно.
Мама с минуту колебалась, думая, что Володя хочет разыграть её, но потом сказала твердо:
- Ладно, я приду. Только ты обещаешь мне, что в квартире не будет папы?
- Да, обещаю! - зло, с болью в голосе сказал Володя. - Только помни в тринадцать тридцать, не позднее! - И выбежал из комнаты, заставленной археологическим барахлом.
Володя сразу же возвратился домой и целый день просидел дома, обдумывая и оттачивая план действий на завтра. Да, завтрашний день представлялся ему теперь самым ответственным и трудным днем его жизни. Все, впрочем, могло упроститься, если бы он, придя утром к живописцу Брашу, не получил бы от него готовой копии "Иеронима" - просто не успел написать, был занят, или краска не смогла подсохнуть настолько, чтобы можно было отдавать картину заказчику.
Потом, получив картину, он побежал бы домой и стал ждать маму. Хорошо, если она придет вовремя и он успеет посадить её в укрытие. А если Белорус придет раньше? Ну, пусть все получится, как надо, и Володя рассадит своих "гостей" в отведенных для них местах. Хорошо, но вдруг Белорус откажется расставаться с мамой и так и заявит Володе? Вдруг он снова предложит только деньги для отца? Тогда, решил Володя, он просто будет в разговоре давить на то, что картина украдена из Эрмитажа, мама все услышит и не захочет любить вора. Но ведь вором-то на самом деле оказывался он, Володя, а Петрусь Иваныч только приобретал краденую картину! Как же мог надеяться Володя на то, что мама вернется к сыну-вору? Короче, сложностей в предстоящем разговоре было хоть отбавляй, но отменить встречу уже было невозможно.
А после этой встречи Володя должен был, завернув картину в бумагу, спешить с ней к часовне Владимирской церкви. Там-то и ждало его самое главное испытание! К тому, что ему расквасят нос дружки Кошмарика, Володя морально уже был готов, но вот представить то, что ждало его тогда, когда Паук и Дима увидят, что "Иероним" похищен какой-то шантрапой, Володя без содрогания не мог. Ему мерещилось то самое жуткое кресло на даче Паука, в котором сидел истерзанный ими человек, и мальчик уже ощущал кожаные ремни, впивающиеся в его руки, ощущал жар раскаленной кочерги, жгущей его тело, чувствовал запах паленого мяса и слышал вкрадчивый голос Димы:
- Ну, я же говорил тебе, что не нужно нас динамить! Руки-то у нас паучьи!
Пришел отец и немного вывел Володю из состояния мрачной мечтательности. Мальчик снова подумал о том, что этот могучий человек вполне бы смог чем-нибудь пособить ему, но стыд за совершенный поступок, преступление, в котором нужно было бы отцу покаяться, остановил его.
"Ну, будь что будет! - с глубоким вздохом, укладываясь в постель, сказал он сам себе. - Может, и есть на свете Бог, так пусть он мне поможет..."
- Ну, я же говорил тебе, что Браш - величайший мастер! - говорил живописец, осторожно держа копию "Святого Иеронима" за подрамник. Посмотри, даже крокелюры удались на славу. Эта копия даже лучше тех двух, которые я уже изготовил. Что делать, к оригиналу привыкаешь не сразу, а я за Боттичелли прежде никогда не брался - заказчиков отчего-то не было.
И Браш протянул зачарованному и радостному Володе полотно. Мальчик внимательно осмотрел картину - да, она была выполнена так тщательно, что даже Паук, наверное, не отличил бы её от оригинала. Художник даже подрамник сбил из старого дерева, изъеденного червем, и холст был выбран тоже старый, коричневый и чуть ли не засиженный клопами. Одно лишь смущало Володю полотно все ещё издавало запах свежих красок.
- А пахнет аппетитно! - сказал мальчик, принюхиваясь к картине. - Не скоро выветрится?
- Скоро! - махнул единственной рукой художник. - Дня через три все улетучится, как роса под солнцем.
И Браш стал рассказывать, какие краски, масла и растворители он взял для написания картины, а Володя меж тем уже спешил. Все, что говорил художник, было замечательно интересно, но через час уже должна была явиться мама, через полтора - Петрусь Иваныч.
- Вы меня простите, я так спешу... - стал извиняться Володя, Браш же, недовольный тем, что его прервали, когда он открывал всю душу, зачем-то дотронулся своим стальным протезом до подбородка и сказал обиженно и брюзгливо:
- А я-то думал, что ты лучше тех, кто был тогда с тобой. Похоже, я ошибся. Ладно, вали отсюда! - перешел он на совершенно злобный тон. - И чтобы ноги твоей здесь больше не было! Всем вам только деньги, деньги, деньги требуются! У вас не сердце, а арифмометр!
Володя хотел было язвительно заметить Брашу, что и он не бескорыстно общается с искусством, но испугался: "Он может предать меня, как предал и Белоруса, заказавшего копию! Надо уходить!"
И попрощавшись как можно вежливей, Володя выбежал на лестницу. У Пяти углов он взглянул налево - отсюда была видна Владимирская церковь, возле которой через пять часов он испытает свою выдержку и смелость. "Как странно, что и Браш живет неподалеку от этого места?" - удивился Володя и по улице Рубинштейна побежал к Невскому, не желая идти к метро, что находилось рядом с церковью и рынком. Он сознательно сторонился этого места и не хотел появляться там раньше времени.
К дому, однако, он прибыл поздно, и мама уже ждала его возле парадного подъезда, подчеркнуто элегантная, в короткой шубке из меха енота, как показалось Володе, в мехах не разбиравшемуся. Мальчик был возбужден, но скорее не от страха, а от радости, потому что с самого утра все складывалось очень хорошо. "Вот, - подумал он, - и картину получил, и мама вовремя пришла. Теперь бы Белорус не подвел..."
Молча они вошли в квартиру, и Володя заметил, как взволнована мама, которая, видно, недоумевала, с кем же Володя хотел сегодня устроить встречу.
- Ну и грязи же у вас! - не без надменности произнесла она, увидев, в каком состоянии находится квартира. - Может, вымыть все тут? Мужчины!
- Потом все вымоешь, потом, - многозначительно произнес Володя. - Так, сапоги свои и шубу здесь оставлять не нужно. Все занеси в мою комнату и сама сиди там. Я приготовил тебе стул рядом с дверью.
Мама безропотно подчинилась. Володя быстро скинул куртку, занес картину в большую комнату квартиры, в гостиную, развязал шпагат, но бумагу сдергивать не стал. Снова вышел в коридор и тут почувствовал, что в прихожей сильно пахнет мамиными духами. "Нет, это не годится! Белорус сразу же узнает её духи!" И Володя бросился в уборную, где стоял баллончик дезодоранта, способного своим сильным, грубым ароматом отбить все запахи. Он щедро попрыскал из него в разные стороны, потом схватил картину и тоже прошелся им по тыльной стороне, чтобы уничтожить запах свежей краски. После Володя снова завернул картину.
- Ну, и долго мне придется ждать в укрытии? - спросила мама, и голос её звучал взволнованно.
- Нет, нет! - крикнул ей Володя. - Сейчас придут, только я прошу, не выходи из комнаты, покуда я тебя не позову. Что бы ты ни услышала!
- Хорошо, - согласилась мама недовольным тоном. - Правда, не нравится мне все это. Какая-то глупая мальчишеская игра.
- Нет, не мальчишеская... - возразил Володя и больше с мамой не разговаривал, а присел в гостиной на диван, в самый уголок, и подперев ладонью щеку, стал думать, как начать свой разговор с Белорусом, но ничего придумать не сумел, потому что в прихожей прозвонил звонок.
Да, это был Белорус! В прекрасно сшитом длинном драповом пальто, без шапки он был сейчас особенно хорош, но стоявший за его спиной Кит, сорокалетний малый, приземистый, с плутовской рожей продавца бананов, так не шел джентльменскому облику Петруся Иваныча, что выглядел заплатой из дерюги, пришитой шутки ради к вечернему бархатному платью.
- А вот и мы! - весело и громко возвестил о своем прибытии Белорус. Ровно два часа, как и договаривались! Где тут раздеться можно?
Сбросив верхнюю одежду в прихожей, Петрусь Иваныч и Кит прошли в гостиную, и Белорус, потирая руки, бегло осмотрев обстановку комнаты, не без иронической улыбки произнес:
- Н-да, небогато живет семья пролетария. Ну да мы постараемся несколько поправить ваше положение. Сесть можно?
Володя, вознегодовав было в душе на Белоруса за его высокомерное высказывание, хотел грубо ему ответить, что обойдется и без его помощи, но лишь улыбнулся, спорить не стал и указал на диван - отсюда голос Белоруса был бы слышен маме лучше всего.
- Так, где же картина? - коротко, почти отрывисто спросил Белорус, едва уселся на диване (Кит примостился с ним рядом).
В расчеты Володи не входил предварительный показ полотна, но отказать он не мог. Подняв картину и сняв с неё бумагу, Володя с расстояния примерно метров в пять показал её Белорусу. Петрусь Иваныч согнутым пальцем сделал Володе манящий жест, говоря:
- Ближе, ближе, издалека не вижу.
Но Володя с улыбкой покачал головой:
- Нет, подождите. Вы, что ли, сомневаетесь?
- Нет, не сомневаюсь, - тоже с улыбкой заявил Белорус. - Все, что рассказал ты мне той ночью, очень похоже на правду. Одна копия висит там, где висел оригинал, другая - у Злого или у Паука, не знаю. У тебя же, по моим расчетам, должен быть оригинал. Говори прямо, чего ты хочешь за него? Ты видишь, я предлагаю честную сделку, хотя мог бы прибегнуть к силе, ведь ты, прямо говоря, не имеешь права на эту картину. Вся операция была задумана не тобой, не тобой она и финансировалась. Ты же хочешь присвоить себе как идею замысла, так и результаты вложенных усилий и материальных средств.
Эта умная с виду речь не понравилась Володе: