Словно размышляя вслух, она прибавила:
- Неужели во сне я сказала что-нибудь нехорошее?
- Вы, дорогое дитя? - вскричал Людовик, и на глаза ему навернулись слезы.
- Опять "вы"?! - возмутилась Розочка. - Почему же вы не обращаетесь ко мне запросто, как раньше?
Людовик смотрел на нее, ничего не отвечая.
- Когда мне говорят "вы", мне кажется, что на меня сердятся, - пояснила Розочка. - Вы на меня сердитесь?
- Нет, клянусь вам! - поспешил заверить ее Людовик.
- Снова это "вы"! Вероятно, я вас чем-то огорчила, а вы не хотите сказать?
- Нет, нет, ничем, дорогая Розочка!
- Вот так-то лучше! Продолжайте!
- Послушайте, что я вам скажу, дорогое дитя! - начал он.
Розочка состроила прелестную рожицу при слове "послушайте", чем-то ее смутившем, хотя и сама не могла бы объяснить причины своего недовольства.
- Вы уже не ребенок, Розочка...
- Я? - перебила она его с неподдельным изумлением.
- Или, точнее, перестанете быть ребенком через несколько месяцев, поправился Людовик. - Скоро вы станете совсем взрослой и все будут обращаться к вам с должной почтительностью. Так вот, Розочка, не пристало молодому человеку моих лет обращаться к такой девушке, как вы, с прежней фамильярностью.
Девочка взглянула на Людовика с выражением такой наивности, что тот был вынужден опустить глаза.
Ее взгляд ясно говорил: "Я думаю, у вас действительно есть причина обращаться ко мне на "вы", но не та, о которой вы только что сказали. Я вам не верю".
Людовик отлично понял, что хотела сказать Розочка. Он снова опустил глаза, размышляя о том, в каком трудном положении окажется, если Розочка потребует более убедительных объяснений.
Но когда она увидела, что он опустил глаза, в ее душе шевельнулось неведомое ей до тех пор чувство. Она задохнулась, но не от горя, а от счастья.
И произошло невероятное: обращаясь к нему мысленно со словами, которые Розочка хотела было произнести вслух, она заметила, что в то время, как Людовик перестал говорить ей "ты", она сама, всегда до тех пор обращавшаяся к нему почтительнейшим образом, мысленно говорит ему "ты". Все это заставило Розочку замолчать, она задрожала и покраснела.
Девушка спрятала голову в подушку и натянула на себя прозрачное покрывало, которое обычно составляло неотъемлемую часть ее живописных нарядов.
Людовик наблюдал за ней с беспокойством.
"Я ее огорчил, - подумал он, - и теперь она плачет".
Он встал и, упрекнув себя в излишней деликатности, непонятной для девочки и потому напугавшей ее, приблизился к Розочке, склонился над подушкой и как можно ласковее произнес:
- Розочка! Дорогая Розочка!
Его нежные слова взяли ее за душу, и она повернулась так стремительно, что почти коснулась губами лица Людовика.
Он хотел было подняться, но Розочка, не отдавая себе отчета в том, что делает, инстинктивно обвила его шею руками и прижалась к пылавшим губам молодого человека, отвечая на его ласковые слова.
- Людовик! Дорогой Людовик!
Оба вскрикнули, Розочка оттолкнула Людовика, молодой человек отшатнулся.
В ту самую минуту дверь отворилась и в комнату с криком влетел Баболен.
- Знаешь, Розочка, Бабилас удрал, но Броканта его поймала, и теперь он попляшет!
Жалобный лай Бабиласа в самом деле донесся в это время до слуха Розочки и Людовика, подтверждая известную пословицу: "Кого люблю, того и бью!"
XVI
Командор Триптолем де Мелен, дворянин королевских покоев
В тот же день, три четверти часа спустя после того, как г-н Жакаль и Жибасье распрощались на углу улицы ВьейЭстрапад - Жибасье отправился на поиски Карамельки к Барбетте, а г-н Жакаль сел в карету, - честнейший г-н Жерар просматривал газеты в своем ванврском особняке, когда тот же камердинер, что во время болезни своего хозяина ходил за ба-медонским священником и привел брата Доминика, вошел и в ответ на недовольный вопрос хозяина: "Почему вы меня беспокоите? Опять из-за какого-нибудь попрошайки?" - торжественно доложил:
- Его превосходительство Триптолем де Мелен, дворянин королевских покоев!
Это имя произвело на хозяина необыкновенное впечатление.
Господин Жерар покраснел от удовольствия и, вскочив с места, попытался проникнуть взглядом в темный коридор в надежде разглядеть знаменитость, о которой ему доложили с такой важностью.
И действительно удалось различить в потемках господина высокого роста, светловолосого или, точнее, в светлом завитом парике, в коротких штанах, со шпагой на боку, во французском рединготе с пышным кружевным жабо и орденским крестом в петлице.
- Просите! Просите! - крикнул г-н Жерар.
Лакей удалился, и его превосходительство командор Триптолем де Мелен, дворянин королевских покоев, вошел в гостиную.
- Проходите, господин командор, проходите! - пригласил г-н Жерар.
Командор сделал два шага, небрежно поклонился, едва качнув головой, сощурил левый глаз, поднял на лоб очки в золотой оправе - словом, всем своим вызывающим видом давал понять г-ну Жерару свое превосходство как дворянина древнего рода.
Тем временем г-н Жерар, согнувшийся, словно вопросительный знак, ждал, пока посетитель соблаговолит объяснить, зачем он пришел.
Командор разрешил наконец г-ну Жерару поднять голову, и честнейший филантроп бросился к креслу и поспешил подвинуть его посетителю. Тот сел и предложил хозяину последовать его примеру.
Когда собеседники уселись друг против друга, командор, не говоря ни слова, вынул из жилетного кармана табакерку и, позабыв предложить щепоть г-ну Жерару, зачерпнул табаку и с наслаждением втянул в себя огромную понюшку.
Опустив очки на нос и пристально взглянув на г-на Жерара, он произнес:
- Сударь! Я явился от имени короля!
Господин Жерар склонился до земли.