- Но ведь всегда приходится кому-то повиноваться.
- До сих пор, гражданин консул, я исполнял лишь Божью волю, да и то только когда он мне приказывал через своего первого адъютанта, как мы зовем его высочество ветер, убрать или поднять паруса; мне не раз доводилось, когда меня обуревал демон непокорности, подчинять себе море с опущенными парусами, кливером и бизанью. Это означает, что, если бы я был капитаном фрегата, я бы должен был повиноваться не только Богу, но и вице-адмиралу, адмиралу, морскому министру, да откуда мне знать? На одного слугу будет слишком много хозяев.
- Ну, я вижу, вы не забыли, что принадлежите к роду Куртенеев, заметил первый консул, - и что ваши предки правили в Константинополе.
- Вы правы, гражданин первый консул, - я этого не забыл.
- Однако я не в силах назначить вас императором Константинопольским, хотя постарался избежать всего того, что сделал Бодуэн, то есть возвращаться из Иерусалима через Константинополь, вместо того чтобы отправиться через Константинополь в Иерусалим.
- Нет, гражданин консул, но вы можете сделать другое.
- Да, я могу установить майорат для вашего старшего сына, женить вас на дочери одного из моих генералов, если вы хотите прикоснуться к славе, или на дочери одного из моих поставщиков, если вас интересуют деньги.
- Гражданин первый консул! У меня три миллиона, что ничуть не хуже майората, а что касается женитьбы, у меня есть на примете невеста.
- Вы женитесь на какой-нибудь знатной принцессе или дочери немецкого маркграфа?
- Я женюсь на бедной девушке по имени Тереза; я люблю ее уже восемь лет, а она семь лет верно меня ждет.
- Дьявольщина! - вскричал Бонапарт. - Не везет же мне:
там - Сен-Жан-д'Акр, а здесь - вы!.. Что же вы намерены делать, капитан?
- А вот что, гражданин консул: для начала женюсь, так как мне не терпится это сделать, и, если бы не вы, даю слово, я не двинулся бы до свадьбы из Сен-Мало.
- Ну а что потом?
- Буду наслаждаться мирной жизнью, проедая три миллиона и приговаривая, как пастух Вергилия:
О Melibce! deus nobis hcec otia fecit![О Мелибей! Этот покой нам даровал Бог (латин.) (Вергилий "Буколики")]
- Гражданин капитан! Я не силен в латыни.
- Да, особенно когда речь о мирной жизни, верно? Да я не прошу у вас тридцатилетнего мира. Нет, год-другой насладиться семейным счастьем, и хватит. А потом с первым же пушечным выстрелом я... что ж, моя "Прекрасная Тереза" еще целехонька!
- Значит, я ничего не могу для вас сделать?
- Да вот я думаю...
- И никак ничего не придумаете?
- Нет, но если мне что-нибудь придет в голову, я вам напишу, слово Эрбеля!
- Неужели я даже не смогу быть крестным вашего первого сына?
- Вам не повезло, гражданин консул: я уже дал слово другому.
- Кому же?
- Пьеру Берто по прозвищу Монтобанн-Верхолаз, нашему боцману.
- А он не может уступить мне свою очередь, капитан?
- Да что вы! Он не уступил бы даже китайскому императору. Да и нечего сказать: он завоевал это право шпагой.
- Каким образом?
- Он был вторым на палубе "Калипсо" и, между нами, храбрецами, говоря, генерал, даже первым, если уж быть точным... Словом, я просто закрыл на это глаза.
- Ну, капитан, раз уж мне с вами так не везет, вы, может быть, позволите мне о вас иногда справляться?
- Стоит вам начать войну, гражданин первый консул, и вы обо мне услышите, за это я вам ручаюсь.
- Итак, с должника нужно брать хотя бы то, что он может отдать: до встречи в случае войны!
- До свидания, гражданин первый консул!
Пьер Эрбель пошел было к двери, но снова вернулся.
- Нет, я не могу вам обещать и свидания, - поправился он.
- Это еще почему?
- Потому что вы сухопутный генерал, а я моряк. Значит, маловероятно, что мы встретимся, если вы будете воевать в Италии или Германии, а я - в Атлантическом или Индийском океане; итак, удачи вам в ваших кампаниях, гражданин первый консул.
- А вам удачных плаваний, гражданин капитан.
На том капитан и первый консул расстались, а встретились вновь лишь пятнадцать лет спустя в Рошфоре.
Через три дня после того, как Пьер Эрбель покинул Тюильрийский дворец, он с распростертыми объятиями вошел в скромный дом Терезы Бреа, находившийся в деревушке Планкоэ, что на Аркеноне, в пяти лье от Сен-Мало.
Тереза радостно вскрикнула и бросилась Пьеру в объятия.
Она не видела его три года. Она слышала, что он вернулся в Сен-Мало и в тот же день уехал в Париж.
Другая впала бы в отчаяние и стала гадать, какое неотложное дело могло заставить ее возлюбленного отказаться от встречи с ней. Но Тереза твердо верила в слово Пьера; она преклонила колени перед Планкоэской Божьей Матерью, даже не думая о причине его неожиданного отъезда.
И, как мы видели, Пьер приехал в Париж за час до назначенной аудиенции, а покинул столицу час спустя: его отсутствие длилось всего шесть дней. Правда, Терезе они показались шестью столетиями.
Увидев своего любимого, она метнулась ему навстречу, а с ее губ или, вернее, из самого сердца вырвался радостный крик.
Пьер расцеловал ее в мокрые от слез щеки и спросил:
- Когда свадьба, Тереза?
- Когда хочешь, - отвечала та. - Я уже семь лет как готова, а о нашей помолвке объявлено уже три года назад.